Елена Свительская
Кошмар на улице Зелёных драконов
Книга 1
Вэй Юан
Ветер развевал длинные волосы, заплетённые в тонкие косички у висков и собранные отчасти на затылке серебряным кольцом с длинной острой шпилькой, но сам юноша, стоящий у обрыва скалы, сохранял неподвижность: замерло тело, замерла рука с мечом, замерло, казалось, и само его сердце. Но, стоило юноше, развалившемуся на каменном ложе поодаль, достать уже очередной кувшин с вином, как воин у обрыва резко повернулся, вскинул меч, шумно выдохнул. Яркий, слепящий глаза огненный шар устремился к напивающемуся. Но тот, внезапно оказавшись слишком ловким, торопливо оттолкнул бутылку и выставил вперёд руку с трепещущим фазаном. И в сторону он лениво перекатился вовремя – полыхнуло огнём, ветер метнул в нос воину запах горелых перьев, но жаренная мясная корочка серьёзно захрустела, оказавшись под почти ровными белоснежными зубами.
- Вэй Мин! – гневно вскричал воин, снова поднимая свой длинный и тяжёлый меч – солнце по-особому высветило древние письмена на лезвии, составляя новый узор из вязи закруглённых иероглифов. – Чем тебе не угодил священный фазан из Заповедного сада Небесного Императора?!
- Чем такая прелесть может не угодить? – спросил ленивец, серьёзно прожевав откушенную плоть, и проглотил, облизнувшись.
- Да ты знаешь… - воин задыхался от гнева. – Знаешь, что тебе устроят за убийство одного из священных золотых фазанов?
- Я подумаю потом, когда уже устроят, - Вэй Мин лениво оправил полы длинного одеяния и сменил позу, улёгшись на бок. – Тогда и узнаю, - и степенно от ножки прожаренной откусил.
- Ты… ты!
- Утихни, Вэй Юан! – лениво зевнул юноша, дожевав ещё кусочек священной плоти. – Ты, кажется, собирался тренироваться.
- Но если… если у меня будут из-за тебя проблемы перед Великим Экзаменом, которые помешают мне тренироваться…
- Проблемы могут случиться из-за чего угодно, - серьёзно отозвался Вэй Мин, снова впиваясь в священную плоть.
- Ты!.. – Вэй Юан судорожно сжал рукоять меча. – О, за что же боги послали мне такого никчёмного брата?!
- Старшего, между прочим, - поморщился Вэй Мин, указал на притихшего, гневно раздувающего ноздри юношу заострившимся и идеально чистым ногтём указательного пальца. – Давай, начинай уже меня уважать! Прояви почтение к старшему брату!
- К наследнику, который опозорил весь дом Зелёных глициний? К тому, который уже двести лет не мог даже одного единственного задания с Великого Экзамена выполнить правильно?!
Но его особо не слушали, а сосредоточенно хрустели фазаном.
Внезапно прогремел гром, и огромная кроваво-красная молния разрезала небо. А затем рука Вэй Юана, держащая меч, задрожала. Кровавые иероглифы прошлись по его запястью до указательного пальца. Лицо воина исказилось от ужасной боли.
- Проклятье! Да что же это?!
Вэй Мин равнодушно посмотрел на свою руку, по которой неясные письмена прошлись от среднего пальца аж до локтя, поморщился, когда проступил последний, самый большой иероглиф.
- Проклятье, наверное, - невозмутимо отметил он.
- З-за что? – подхватив запястье руки, держащей меч, прошипел Вэй Юан сквозь зубы.
- За фазана, наверное? – Вэй Мин, вздохнув, откусил приличный кусок.
- Да хватит жрать уже!!!
- А вдруг в темнице на дне Бездонного ущелья поесть уже не дадут?
Сердце Вэй Юана сжалось напугано. Бездонное ущелье, дно мира богов, место ссылки худших из преступников! Говорят, многие из них, падая, лишённые ци и с крыльями отрубленными, разбиваются о камни. А редкие выжившие, искалеченные, ползут, пытаясь взобраться наверх, убивают других изгнанников и пожирают их души, чтобы хоть немного пополнить запас ци. Тамошние изгнанные боги превращаются в демонов! Пусть даже в мир богов подняться они не могут, только если прорвутся в мир людей по какой-то редкой тропе-трещине, то на землях людей начинаются великие бедствия. И люди богов-изгнанников зовут только чудовищами! А брат так легкомысленно о казни и о затхлом том мире говорит! Но даже если и минует их участь сия, то с Экзаменом в помощники или в воины Императора могут возникнуть осложнения.
- Что?! – младший брат резко развернулся. – Но как же Великий Экзамен?! Меня в личную гвардию Императора Небес не возьмут, если я не сдам!
- Да на следующий год может уже и выпуштят, - прохрустел наследник.
Солнце заслонили силуэты летящих фениксов и драконов. Рука Вэй Юана с мечом задрожала.
- Но я хотел сдать с первой попытки!!!
- Я тоже хотел, - лениво сознался Вэй Мин, переворачиваясь на спину, сгибая одну ногу, и, обняв тушку погибшей птицы уже обоими руками, поднёс к лицу и вгрызся в её нутро, замазав всё лицо в подтекающем жире.
Ли Кин
Отец сегодня был необычайно серьёзным, даже серьёзнее, чем обычно. Опять, что ли, всю выручку с нашей гончарной мастерской в Маджонг проиграл?! Мать притихла на кухне, робко пытаясь что-то приготовить для нас и гончаров, последних трёх оставшихся.
Кухарку-то отец давно продал, гончары почти все уже разбежались. Осталось только трое совсем древних стариков, до того старых, что, казалось, они даже выйти за стены поместья не смогут. Но они, помятуя о верности ещё отцу нашего хозяина, всегда работали примерно, лишь совсем по тяжёлым болезням из мастерской да от печей отлучаясь. Их трудами мы и жили. Служанок, что помогали матери, пришлось отпустить искать лучшей доли у более приличных хозяев.
Так что пока мать драла сорную траву во дворе, стремясь из неё приготовить что-то хоть мало-мальски приличное на обед, я протирала от пыли мебель и последние нераспроданные предметы, намывала полы. Сама не знаю, зачем, ведь гости к нам давно не ходили.
- Госпожа, но зачем это всё? – часто спрашивала я. – К отцу давно уже не ходят: все его друзья уже спились или забыли его, а меня, если руки будут как у служанки, замуж никто не захочет взять.
- Молчи, Ли Кин! – вздыхала мать, утирая края глаз, по форме напоминающих лепестки лотосов: последнее, что осталось из её украшений после долгой и нелёгкой жизни во дворце, а потом и с моим отцом. – Молчи и крепись. Регулярные упражнения закаляют волю.
- И толку-то мне с этой воли? – однажды не сдержалась я. - Вы ж не воина из меня растите!
И мать потерянно притихла. Наследника они с отцом ждали давно, да рождались у них только девочки. Из семерых до дней юности дожила только я одна. Мать часто плакала украдкой. Отец, когда не был слишком пьян и не ходил в трактир, утешал её, повторяя, что в том нет её вины, а во всём виноваты «подруги» её из дворца, которые неизвестно чем и неизвестно сколько поили её. Да, впрочем, соседям этого не объяснишь.
Что отец похитил наложницу из дворца, безлунной ночью топившуюся на мосту близ столицы, каким-то чудом сбежав из дворца, то – тайна семейная, о которой никто из нас никогда не говорил. Мне и то сказали лишь раз, когда двенадцать мне минуло. И отец просил жизнью родителей моих поклясться, что я о том никому никогда не скажу.
Да, впрочем, когда подросла, да обрывков из слухов о жизни в гареме главном столицы наслушавшись, я поняла, почему. Там регулярно кого-то травили, выводили младенцев из животов, делали из лучших красавиц «свинью», братья наследника гибли при каких-то таинственных обстоятельствах, однажды слёг и больше не встал наш наследник, и долго, шумно выбирали нового, короче, жизнь в столице и во Внутреннем дворце кипела. Но я бы предпочла, чтобы жизнь моя так не кипела вовсе. Тем более, что дочерью у матери я была третьей, так что возможности моего родства с великим императором никакой не было. Да и мать б моя жутко умерла, если б узнали, что наложница императора сбежала и ложится с кем-то ещё. Короче, мать молчала. И я молчала.
- Как поедите, приходите в мой зал со свитками! – шепнул мне отец, внезапно оказавшийся у меня за спиной.
Я от неожиданности аж тряпку выронила, которой протирала старый, отполированный давно и посеревший уже пол.
- Господин, а вы разве обедать не будете?
- Нет уж, что-то не охота мне, - как-то нервно, резко как-то и быстро возразил хозяин поместья и главный, единственный мужчина семьи. – Да и гончарам надо же чем-то питаться. Они десятка четыре верно служили мне и моему отцу.
- Отдать мастерам вашу долю – это так благородно! – я пылко сжала тряпку.
Ну, наконец-то – и даже при моей незамужней и домашней ещё жизни – наш господин проявил себя благородно! И я это видела! Даже хотелось расплакаться от радости!
- А когда вы поедите, то заходите с госпожой ко мне! – велел наш благородный господин и торопливо ушёл.
Смахивая слёзы с уголков глаз, я бодро закивала.
Раз он сегодня серьёзный такой, то, может, решил поклясться у табличек с именами предков, что больше не будет играть в Маджонг? Или… сердце даже сбилось с ритма от волнения. Или он мне жениха наконец-то нашёл? О, это была бы огромная удача для нас! Я всем сердцем и давно уже хотела послужить родителям, принести хоть немного полезных связей и хороших вещей в наш опустевший и обветшалый дом, дать нашим трём верным гончарам при жизни ещё хоть раз нормально поесть! Но я понимала, что на хороший брак девушке из такой бедной семьи, да ещё с некрасивым лицом, рассчитывать не стоит.
Словом, обед прошёл в великом молчании: матери тоже было интересно, о чём таком важном наш господин хотел с нами поговорить. А старики-гончары просто радовались, что их порции сегодня стали больше – им раза четыре палочками побольше можно было жижи сорной и кореньев сваренных из мисок зачерпнуть. Хотя, разумеется, первым делом глава их, Ко Инг, уточнил, не слёг ли наш господин или, того хуже, и да спасут нас от этого милосердные боги, не умер ли он совсем?
- Может, взять захотел вторую жену? – серьёзно спросила мать.
Я аж поперхнулась.
- А что? – невозмутимо спросила она, пряча, впрочем, глаза за тарелкою с чаем. – Я только добра ему желаю. Так ведь она, может, наследника ему родит. И господин, чтобы жизнь мальчика того сохранить, вынужден будет стать серьёзным.
Я шумно выдохнула. Но смолчала.
- Ли Кин! – возмутилась мать. – Это что ещё за манеры? Благородные девицы так не ведут!
- Простите, госпожа! – глаза убрала в мою тарелку, почти уже опустелую, эх.
- Или, может, к господину заходила чья-то сваха?..
- Да, хорошо бы, - вздохнула. – Давно пора.
А старики промолчали, не желая влезать в хозяйские дела.
- О, только бы не пьяницу! – мать сжала ворот резко. – И только бы у него нефритовый жезл работал!
- Г-госпожа! – вскричала я, алея и пряча лицо за грязным рукавом.
- О, не за старика б только!
Но обед, к счастью, вскоре уже закончился – есть-то было особо и нечего – и мы с хозяйкой поместья, оправив платья, умыв лица и руки, расчесавшись торопливо, к господину нашему отправились. Сердце взволнованно билось в моей груди. О, сейчас узнаем. Узнаем скоро совсем! О, только бы он гуцинь мой не вздумал продать! Украшения мы с матерью уже и отдали все, но гуцинь мой старый, рыдая обе, просили у нас не забирать. Должна же я играть учиться у матери! Должно же у меня хоть что-то быть, как у приличных девиц из благородной семьи! Да, мы бедны, но мать же меня воспитывала!
Отец сидел у жаровни и, хмурясь, торопливо тянул чай из треснувшей чаши старинной. Слишком потрёпанной, чтоб её можно было продать. Сам себе чаю заварил? Мать не просил? Что ж это такое с ним?
Мы робко опустились по другую сторону стола.
- Что же вы надумали, мой господин? – робко спросила мать, слишком долго ожидая ответа его и не утерпев.
Отец резко отставил чашу, с громким стуком на столик потрескавшийся поставил, чай пролив. Ну, хоть сегодня чай, а не вино. Уже есть в жизни нечто прекрасное! Может, господин наш решился взяться за ум? О, только б не приводил другую женщину! Та, если молоденькая и дура, да ещё если наследника ему родит, станет совсем невыносимой. Уж я-то про соседей с поместья слева наслушалась! Их служанки регулярно бури в хозяйских покоях обсуждали, выйдя в город. Но у семьи Кан хотя бы были слуги, эх. Несколько десятков слуг.
- Я долго думал и понял, что так продолжаться не может, - серьёзно изрёк наш господин.
- Как же вы предлагаете нам выкрутиться? – мать робко подняла глаза, вдруг на колени бросилась пред ним. - О, только не отдавайте Ли Кин за старика! Лучше за вдовца! Но молодого совсем! Пусть хоть её ласкает по ночам! Даже если недолго совсем!
- Нет, - отец вздохнул. – С таким приданным её не берут даже вдовцы и старики. Даже тот хромой урод с улицы Серых водорослей отказался со мною о том говорить.
Я виновато опустила голову. И почему я родилась такою уродливой? Тело, почти лишённое груди, грубые черты лица. Когда я в прошлом году начала выходить в город на рынок, кутаясь в плащ, чтобы спрятать моё потрёпанное платье – служанку тогда отпустили последнюю совсем – то служанка Ли Фэн с улицы Зелёных драконов, брезгливо посмотрев на меня с тяжёлой корзинкой, слишком нетихо уточнила: «О, неужели семья Хан с улицы Лазурных облаков наконец-то наняла себе слугу?». Она! Приняла меня за юношу! Слугу или раба! О, да зачем же я выжила совсем?! Как я смогу послужить родителям с такою грубою внешностью?!
Хотя, правда, отец сказал, застав меня у матери в слезах, что хоть то и грустно получилось, но, может, мне из дому, юношей одевшись, выходить, когда надо совершить грязную какую-то работу? Ведь матери из дома выходить нельзя, чтоб евнухам столичным да воинам на глаза не попалась, чтоб её никто не вспомнил. Да и мы с ним на праздники не ходим, украшения покупать мне и наряды вместе не выходили – соседи и не знают моего лица. А так притворимся, будто просто наняли себе одного молоденького слугу. И выйдет, что наша юная госпожа, дочь его единственная, вроде и не причём, не имеет отношение к грязной работе.
Мне за мать страшно было, да и мудрость была в словах господина, забота о чести моей в его словах была. Так что, зубы сжав, я одевалась в простую юношескую одежду, волосы собрав в простой пучок на затылке, да тряпки старой обрывком перевязав, да плащ плотный, тяжёлый накинув, шляпой соломенной с полями длинными лицо прикрыв, так только и выходила на улицу.
Шумно выдохнув, господин наш изрёк, прямо вдруг посмотрев на нас:
- Я решил, что надобно одну из вас продать в бордель.
Я судорожно сжала рукав.
- Выбирайте сами, кого, - резко сказал, отвернувшись, отец.
Внезапно сгорбился, разрыдался.
- Я сам не могу выбрать!
Если бы земля внезапно разверзлась подо мной, я б не была так напугана. То есть, я знала, что так бывает, что мужья ради того, чтоб прокормить иль вылечить родителей, в бордель продают жён или дочерей, что девушек издавна продают на улицу Красных фонарей из-за родительских долгов, но… но вроде у нас к тому не шло? И так вдруг!
- Я, правда, не могу выбрать! – горестно выкрикнул отец. – Но и смотреть, как вы чахнете, сорными травами питаясь, выдирая стебли последние у стен и печей, я больше не могу! А наши почтенные старики могут в любой день умереть, хоть сразу все!
Кошмар на улице Зелёных драконов
Книга 1
Глава 1 - Свиток 1 - Прощание с небом
Вэй Юан
Ветер развевал длинные волосы, заплетённые в тонкие косички у висков и собранные отчасти на затылке серебряным кольцом с длинной острой шпилькой, но сам юноша, стоящий у обрыва скалы, сохранял неподвижность: замерло тело, замерла рука с мечом, замерло, казалось, и само его сердце. Но, стоило юноше, развалившемуся на каменном ложе поодаль, достать уже очередной кувшин с вином, как воин у обрыва резко повернулся, вскинул меч, шумно выдохнул. Яркий, слепящий глаза огненный шар устремился к напивающемуся. Но тот, внезапно оказавшись слишком ловким, торопливо оттолкнул бутылку и выставил вперёд руку с трепещущим фазаном. И в сторону он лениво перекатился вовремя – полыхнуло огнём, ветер метнул в нос воину запах горелых перьев, но жаренная мясная корочка серьёзно захрустела, оказавшись под почти ровными белоснежными зубами.
- Вэй Мин! – гневно вскричал воин, снова поднимая свой длинный и тяжёлый меч – солнце по-особому высветило древние письмена на лезвии, составляя новый узор из вязи закруглённых иероглифов. – Чем тебе не угодил священный фазан из Заповедного сада Небесного Императора?!
- Чем такая прелесть может не угодить? – спросил ленивец, серьёзно прожевав откушенную плоть, и проглотил, облизнувшись.
- Да ты знаешь… - воин задыхался от гнева. – Знаешь, что тебе устроят за убийство одного из священных золотых фазанов?
- Я подумаю потом, когда уже устроят, - Вэй Мин лениво оправил полы длинного одеяния и сменил позу, улёгшись на бок. – Тогда и узнаю, - и степенно от ножки прожаренной откусил.
- Ты… ты!
- Утихни, Вэй Юан! – лениво зевнул юноша, дожевав ещё кусочек священной плоти. – Ты, кажется, собирался тренироваться.
- Но если… если у меня будут из-за тебя проблемы перед Великим Экзаменом, которые помешают мне тренироваться…
- Проблемы могут случиться из-за чего угодно, - серьёзно отозвался Вэй Мин, снова впиваясь в священную плоть.
- Ты!.. – Вэй Юан судорожно сжал рукоять меча. – О, за что же боги послали мне такого никчёмного брата?!
- Старшего, между прочим, - поморщился Вэй Мин, указал на притихшего, гневно раздувающего ноздри юношу заострившимся и идеально чистым ногтём указательного пальца. – Давай, начинай уже меня уважать! Прояви почтение к старшему брату!
- К наследнику, который опозорил весь дом Зелёных глициний? К тому, который уже двести лет не мог даже одного единственного задания с Великого Экзамена выполнить правильно?!
Но его особо не слушали, а сосредоточенно хрустели фазаном.
Внезапно прогремел гром, и огромная кроваво-красная молния разрезала небо. А затем рука Вэй Юана, держащая меч, задрожала. Кровавые иероглифы прошлись по его запястью до указательного пальца. Лицо воина исказилось от ужасной боли.
- Проклятье! Да что же это?!
Вэй Мин равнодушно посмотрел на свою руку, по которой неясные письмена прошлись от среднего пальца аж до локтя, поморщился, когда проступил последний, самый большой иероглиф.
- Проклятье, наверное, - невозмутимо отметил он.
- З-за что? – подхватив запястье руки, держащей меч, прошипел Вэй Юан сквозь зубы.
- За фазана, наверное? – Вэй Мин, вздохнув, откусил приличный кусок.
- Да хватит жрать уже!!!
- А вдруг в темнице на дне Бездонного ущелья поесть уже не дадут?
Сердце Вэй Юана сжалось напугано. Бездонное ущелье, дно мира богов, место ссылки худших из преступников! Говорят, многие из них, падая, лишённые ци и с крыльями отрубленными, разбиваются о камни. А редкие выжившие, искалеченные, ползут, пытаясь взобраться наверх, убивают других изгнанников и пожирают их души, чтобы хоть немного пополнить запас ци. Тамошние изгнанные боги превращаются в демонов! Пусть даже в мир богов подняться они не могут, только если прорвутся в мир людей по какой-то редкой тропе-трещине, то на землях людей начинаются великие бедствия. И люди богов-изгнанников зовут только чудовищами! А брат так легкомысленно о казни и о затхлом том мире говорит! Но даже если и минует их участь сия, то с Экзаменом в помощники или в воины Императора могут возникнуть осложнения.
- Что?! – младший брат резко развернулся. – Но как же Великий Экзамен?! Меня в личную гвардию Императора Небес не возьмут, если я не сдам!
- Да на следующий год может уже и выпуштят, - прохрустел наследник.
Солнце заслонили силуэты летящих фениксов и драконов. Рука Вэй Юана с мечом задрожала.
- Но я хотел сдать с первой попытки!!!
- Я тоже хотел, - лениво сознался Вэй Мин, переворачиваясь на спину, сгибая одну ногу, и, обняв тушку погибшей птицы уже обоими руками, поднёс к лицу и вгрызся в её нутро, замазав всё лицо в подтекающем жире.
Ли Кин
Отец сегодня был необычайно серьёзным, даже серьёзнее, чем обычно. Опять, что ли, всю выручку с нашей гончарной мастерской в Маджонг проиграл?! Мать притихла на кухне, робко пытаясь что-то приготовить для нас и гончаров, последних трёх оставшихся.
Кухарку-то отец давно продал, гончары почти все уже разбежались. Осталось только трое совсем древних стариков, до того старых, что, казалось, они даже выйти за стены поместья не смогут. Но они, помятуя о верности ещё отцу нашего хозяина, всегда работали примерно, лишь совсем по тяжёлым болезням из мастерской да от печей отлучаясь. Их трудами мы и жили. Служанок, что помогали матери, пришлось отпустить искать лучшей доли у более приличных хозяев.
Так что пока мать драла сорную траву во дворе, стремясь из неё приготовить что-то хоть мало-мальски приличное на обед, я протирала от пыли мебель и последние нераспроданные предметы, намывала полы. Сама не знаю, зачем, ведь гости к нам давно не ходили.
- Госпожа, но зачем это всё? – часто спрашивала я. – К отцу давно уже не ходят: все его друзья уже спились или забыли его, а меня, если руки будут как у служанки, замуж никто не захочет взять.
- Молчи, Ли Кин! – вздыхала мать, утирая края глаз, по форме напоминающих лепестки лотосов: последнее, что осталось из её украшений после долгой и нелёгкой жизни во дворце, а потом и с моим отцом. – Молчи и крепись. Регулярные упражнения закаляют волю.
- И толку-то мне с этой воли? – однажды не сдержалась я. - Вы ж не воина из меня растите!
И мать потерянно притихла. Наследника они с отцом ждали давно, да рождались у них только девочки. Из семерых до дней юности дожила только я одна. Мать часто плакала украдкой. Отец, когда не был слишком пьян и не ходил в трактир, утешал её, повторяя, что в том нет её вины, а во всём виноваты «подруги» её из дворца, которые неизвестно чем и неизвестно сколько поили её. Да, впрочем, соседям этого не объяснишь.
Что отец похитил наложницу из дворца, безлунной ночью топившуюся на мосту близ столицы, каким-то чудом сбежав из дворца, то – тайна семейная, о которой никто из нас никогда не говорил. Мне и то сказали лишь раз, когда двенадцать мне минуло. И отец просил жизнью родителей моих поклясться, что я о том никому никогда не скажу.
Да, впрочем, когда подросла, да обрывков из слухов о жизни в гареме главном столицы наслушавшись, я поняла, почему. Там регулярно кого-то травили, выводили младенцев из животов, делали из лучших красавиц «свинью», братья наследника гибли при каких-то таинственных обстоятельствах, однажды слёг и больше не встал наш наследник, и долго, шумно выбирали нового, короче, жизнь в столице и во Внутреннем дворце кипела. Но я бы предпочла, чтобы жизнь моя так не кипела вовсе. Тем более, что дочерью у матери я была третьей, так что возможности моего родства с великим императором никакой не было. Да и мать б моя жутко умерла, если б узнали, что наложница императора сбежала и ложится с кем-то ещё. Короче, мать молчала. И я молчала.
- Как поедите, приходите в мой зал со свитками! – шепнул мне отец, внезапно оказавшийся у меня за спиной.
Я от неожиданности аж тряпку выронила, которой протирала старый, отполированный давно и посеревший уже пол.
- Господин, а вы разве обедать не будете?
- Нет уж, что-то не охота мне, - как-то нервно, резко как-то и быстро возразил хозяин поместья и главный, единственный мужчина семьи. – Да и гончарам надо же чем-то питаться. Они десятка четыре верно служили мне и моему отцу.
- Отдать мастерам вашу долю – это так благородно! – я пылко сжала тряпку.
Ну, наконец-то – и даже при моей незамужней и домашней ещё жизни – наш господин проявил себя благородно! И я это видела! Даже хотелось расплакаться от радости!
- А когда вы поедите, то заходите с госпожой ко мне! – велел наш благородный господин и торопливо ушёл.
Смахивая слёзы с уголков глаз, я бодро закивала.
Раз он сегодня серьёзный такой, то, может, решил поклясться у табличек с именами предков, что больше не будет играть в Маджонг? Или… сердце даже сбилось с ритма от волнения. Или он мне жениха наконец-то нашёл? О, это была бы огромная удача для нас! Я всем сердцем и давно уже хотела послужить родителям, принести хоть немного полезных связей и хороших вещей в наш опустевший и обветшалый дом, дать нашим трём верным гончарам при жизни ещё хоть раз нормально поесть! Но я понимала, что на хороший брак девушке из такой бедной семьи, да ещё с некрасивым лицом, рассчитывать не стоит.
Словом, обед прошёл в великом молчании: матери тоже было интересно, о чём таком важном наш господин хотел с нами поговорить. А старики-гончары просто радовались, что их порции сегодня стали больше – им раза четыре палочками побольше можно было жижи сорной и кореньев сваренных из мисок зачерпнуть. Хотя, разумеется, первым делом глава их, Ко Инг, уточнил, не слёг ли наш господин или, того хуже, и да спасут нас от этого милосердные боги, не умер ли он совсем?
- Может, взять захотел вторую жену? – серьёзно спросила мать.
Я аж поперхнулась.
- А что? – невозмутимо спросила она, пряча, впрочем, глаза за тарелкою с чаем. – Я только добра ему желаю. Так ведь она, может, наследника ему родит. И господин, чтобы жизнь мальчика того сохранить, вынужден будет стать серьёзным.
Я шумно выдохнула. Но смолчала.
- Ли Кин! – возмутилась мать. – Это что ещё за манеры? Благородные девицы так не ведут!
- Простите, госпожа! – глаза убрала в мою тарелку, почти уже опустелую, эх.
- Или, может, к господину заходила чья-то сваха?..
- Да, хорошо бы, - вздохнула. – Давно пора.
А старики промолчали, не желая влезать в хозяйские дела.
- О, только бы не пьяницу! – мать сжала ворот резко. – И только бы у него нефритовый жезл работал!
- Г-госпожа! – вскричала я, алея и пряча лицо за грязным рукавом.
- О, не за старика б только!
Но обед, к счастью, вскоре уже закончился – есть-то было особо и нечего – и мы с хозяйкой поместья, оправив платья, умыв лица и руки, расчесавшись торопливо, к господину нашему отправились. Сердце взволнованно билось в моей груди. О, сейчас узнаем. Узнаем скоро совсем! О, только бы он гуцинь мой не вздумал продать! Украшения мы с матерью уже и отдали все, но гуцинь мой старый, рыдая обе, просили у нас не забирать. Должна же я играть учиться у матери! Должно же у меня хоть что-то быть, как у приличных девиц из благородной семьи! Да, мы бедны, но мать же меня воспитывала!
Отец сидел у жаровни и, хмурясь, торопливо тянул чай из треснувшей чаши старинной. Слишком потрёпанной, чтоб её можно было продать. Сам себе чаю заварил? Мать не просил? Что ж это такое с ним?
Мы робко опустились по другую сторону стола.
- Что же вы надумали, мой господин? – робко спросила мать, слишком долго ожидая ответа его и не утерпев.
Отец резко отставил чашу, с громким стуком на столик потрескавшийся поставил, чай пролив. Ну, хоть сегодня чай, а не вино. Уже есть в жизни нечто прекрасное! Может, господин наш решился взяться за ум? О, только б не приводил другую женщину! Та, если молоденькая и дура, да ещё если наследника ему родит, станет совсем невыносимой. Уж я-то про соседей с поместья слева наслушалась! Их служанки регулярно бури в хозяйских покоях обсуждали, выйдя в город. Но у семьи Кан хотя бы были слуги, эх. Несколько десятков слуг.
- Я долго думал и понял, что так продолжаться не может, - серьёзно изрёк наш господин.
- Как же вы предлагаете нам выкрутиться? – мать робко подняла глаза, вдруг на колени бросилась пред ним. - О, только не отдавайте Ли Кин за старика! Лучше за вдовца! Но молодого совсем! Пусть хоть её ласкает по ночам! Даже если недолго совсем!
- Нет, - отец вздохнул. – С таким приданным её не берут даже вдовцы и старики. Даже тот хромой урод с улицы Серых водорослей отказался со мною о том говорить.
Я виновато опустила голову. И почему я родилась такою уродливой? Тело, почти лишённое груди, грубые черты лица. Когда я в прошлом году начала выходить в город на рынок, кутаясь в плащ, чтобы спрятать моё потрёпанное платье – служанку тогда отпустили последнюю совсем – то служанка Ли Фэн с улицы Зелёных драконов, брезгливо посмотрев на меня с тяжёлой корзинкой, слишком нетихо уточнила: «О, неужели семья Хан с улицы Лазурных облаков наконец-то наняла себе слугу?». Она! Приняла меня за юношу! Слугу или раба! О, да зачем же я выжила совсем?! Как я смогу послужить родителям с такою грубою внешностью?!
Хотя, правда, отец сказал, застав меня у матери в слезах, что хоть то и грустно получилось, но, может, мне из дому, юношей одевшись, выходить, когда надо совершить грязную какую-то работу? Ведь матери из дома выходить нельзя, чтоб евнухам столичным да воинам на глаза не попалась, чтоб её никто не вспомнил. Да и мы с ним на праздники не ходим, украшения покупать мне и наряды вместе не выходили – соседи и не знают моего лица. А так притворимся, будто просто наняли себе одного молоденького слугу. И выйдет, что наша юная госпожа, дочь его единственная, вроде и не причём, не имеет отношение к грязной работе.
Мне за мать страшно было, да и мудрость была в словах господина, забота о чести моей в его словах была. Так что, зубы сжав, я одевалась в простую юношескую одежду, волосы собрав в простой пучок на затылке, да тряпки старой обрывком перевязав, да плащ плотный, тяжёлый накинув, шляпой соломенной с полями длинными лицо прикрыв, так только и выходила на улицу.
Шумно выдохнув, господин наш изрёк, прямо вдруг посмотрев на нас:
- Я решил, что надобно одну из вас продать в бордель.
Я судорожно сжала рукав.
- Выбирайте сами, кого, - резко сказал, отвернувшись, отец.
Внезапно сгорбился, разрыдался.
- Я сам не могу выбрать!
Если бы земля внезапно разверзлась подо мной, я б не была так напугана. То есть, я знала, что так бывает, что мужья ради того, чтоб прокормить иль вылечить родителей, в бордель продают жён или дочерей, что девушек издавна продают на улицу Красных фонарей из-за родительских долгов, но… но вроде у нас к тому не шло? И так вдруг!
- Я, правда, не могу выбрать! – горестно выкрикнул отец. – Но и смотреть, как вы чахнете, сорными травами питаясь, выдирая стебли последние у стен и печей, я больше не могу! А наши почтенные старики могут в любой день умереть, хоть сразу все!
