Глава 1 - Свиток 1 - "О происках жестокой судьбы"
Лезвие отцовского меча, к горлу приставленное рукою младшей матушки – это пробуждение не из приятных, тем более, что ещё даже заря на небе не занялась, а я обычно просыпался около полудня, прямиком к обеду.
- Поедешь воевать на границе с варварами? – прямолинейность младшей матушки уже стала местной легендой.
- С чего бы это? – я только одеяло на голову натянул, да отвернулся спиною. – На границе уже старший брат служит, да третий брат совсем недавно отбыл поступать в стражу столичную.
Младшая госпожа часто грозилась, но ничего мне сделать не могла, ибо наш господин очень любил мою почившую матушку, даже при появлении новой наложницы, быстро получившей статус жены, всё равно старшую госпожу любить и уважать не переставал.
В миг следующий мои сонные размышления были нарушены весьма болезненным и ощутимым уколом пониже спины, от коего я взвыл и отпрыгнул, лбом вызвав трещину на деревянной перегородке стены.
- Что творите вы, младшая госпожа?! – вскочил я уже на ноги, повернувшись к ней и заслоняя руками место израненное.
То есть место наружнее, драгоценное, ибо лезвие меча нацелилось уже на другую мою драгоценность.
- Или я тебя сейчас сделаю женщиной и в гарем сдам служить столичный, или ты отправишься искать нового учителя для сдачи экзамена государственного, или ты отправишься просто на границах воевать!
- Почему вы сами не отправились в гарем достопочтимого сына неба?! – я недоумевал вполне искренно, давно уже – все три года, как она в свадебном паланкине прибыла к нам из своего обедневшего дома. – Там бы вы быстро заняли место императрицы, да повелевали уже всею нашей страной, нового родив наследника и императора в будущем! Что вам радости в нашем провинциальном городе всё прозябать да прозябать?
- Я предпочитаю воевать там, где я на поле смогла бы побеждать, - молодая госпожа сощурилась. – Ужели за все года три нашего общения ты мой характер и мои склонности изучить так и не изволил?
- Но я недоумеваю, я тут причём же?
- Выбирай! – лезвие вперёд продвинулась, а я уткнулся в стену, закрывая нефритовый жезл ладонями.
У неё взгляд такой был, словно и правда готова сделать из меня евнуха! Злобный, ненавидящий взгляд!
- Если вы ваши шутки не оставите с проверкою моей доблести, я вынужден буду жаловаться на ваш резкий нрав нашему господину!
Но мой твёрдый взгляд не произвёл на младшую матушку должного впечатления.
- Я уже отправила письмо в столицу нашему господину, - госпожа Тху Ан мило улыбнулась, - в коем я с величайшим прискорбием и глубочайшим восхищением известила его, что и четвёртый его сын покинул родовое гнездо, доблестно и твёрдо изъявив мне намерение более не пользоваться нежным уютом отчего дома, а ныне бесстрашно и надолго погрузиться в пучину жизни, дабы принести к ногам достопочтимого отца ещё более поднятое и возвеличенное имя нашей славной семьи!
Так я запоздало понял, с чего бы это наследник и третий брат так внезапно и доблестно сбежали совершать подвиги на войне, а второй брат – недавно уехал сдавать чиновничьий экзамен и устраиваться в столице.
- Словом, нужды более задерживаться в родовой усадьбе у тебя нету, - продолжала младшая жена господина с нежной улыбкой. – Тем более, тебе уже минуло семнадцать зим, самое время постигать науку любви и радоваться открытию новой страницы жизни, которая дарована небом для прочтения совместного мужчиною и женщиной.
Меч она многозначительно убрала в ножны, цепко сжимаемые в хрупких пальцах левой руки.
- Вы могли бы просто меня с выгодой женить, раз я такой бесполезный, - я скрестил руки на груди обиженно. – Ужели бы вы, младшая матушка, с вашим острым умом и родительскою заботою не выбрали для вашего старшего сына партии весьма достойной и выгодной?
Лесть и мнимое уважение, как я давно уже проницательно отметил, быстро возвращали госпожу Тху Ан в доброе расположение.
- Ты такой смышленый и почтительный мой сын, что я дарую тебе право самому выбирать себе старшую жену, вне зависимости от того, предпочтёшь ты знатную или красивую. Тем более, покуда господин наш в столице докладом о делах нашего министерства да визитами к давним знакомым увлечён, ты вполне себе можешь жениться успеть самовольно. Мне, как скромной женщине, проявляющей почтение к оставшемуся в доме старшему мужчине и сыну достопочтимой покойной старшей госпожи, придётся смиренно принять твой выбор, - госпожа прищурилась, в глазах её чёрных заплясали насмешливые огоньки. - Но ты вот что учти, о благородный юноша: самые знатные дочери столицы нечасто бывают красивые и телом, и лицом, так что, дабы удовлетворить склонности твоей души и не подставить избранницу твоего заботливого сердца испытаниям и мукам, надо бы тебе поторопиться её выбрать, дабы она прочно заняла место твоей старшей жены.
Я низко склонился, возопив:
- Ваш сын испытывает глубочайшую благодарность вам за ваши материнские наставления, младшая матушка Тху Ан!
Прелесть моего нынешнего положения, имевшую продолжение лишь до возвращения батюшки из столицы, эта умная женщина чётко подметила.
- Словом, с материнскою заботой и нежностью я буду настаивать, чтобы мой старший сын немедленно отправился на поиски, дабы не только местных красавиц, но и красавиц других провинций успел осмотреть и выбрать наилучшую.
Из дома меня выживали весьма прямолинейно и отнюдь не нежно.
- Но матушка, ночь сейчас на дворе! – провыл я с мукой, выпрямившись.
Взглядом младшая госпожа умела резать не менее глубоко и беспощадно, чем дарованным ей перед свадебным путешествием мечом.
- Письмо господину о твоём отбытии из дома уже должно быть направлено в столицу, ты не успеешь его перехватить, - было добавлено мне.
- Или вы надеяться изволите, что я хотя бы рвану в столицу в попытке гонца перехватить?
- Я не думаю, что ты это успеешь, но… - небрежно рукав жёлтой кофты ханбока оправила. – Но в столице тоже водятся красивые девушки, да и вдруг ты всё же надумаешь сдавать экзамен на чиновника? В любом случае, тебе откроются приятные перспективы благодаря твоему путешествию.
- Я благодарен вам за дарованное мне право самому выбрать себе хотя бы старшую мою жену, но…
- Но твоя малодушная натура не позволит тебе стать прославленным воином, - кривая усмешка исказила её миловидное лицо.
- Да с чего вы взяли, что я трус?! – нервы мои сорвались прежде неё.
- Ты же даже не попытался меня не то что задушить за мои приказы и указания ночные, но и даже подсыпать мне яд в дневное время!
- Да вы!.. – у меня от такого несправедливого мнения о моей благородной натуре аж дыхание перехватило. – Вам… яд?.. Да разве ваш сын мог решиться на такое?!
- Именно, такая трусливая душонка даже не решилась за три года проверить, кто из местных лекарей сумеет тайком собирать яд!
Я в ужасе застыл. Сердце билось перепуганною птицей, запертой внезапно в слишком узкой и слишком крепкой клетке.
- Тебе уже семнадцать зим минуло, восемнадцатая скоро наступит, но ты до сих пор даже меня на место поставить не сумел, хотя я – всего лишь жалкая и слабая женщина! Экзамен на чиновника ты трижды уже завалил, хотя требования в провинциальном нашем министерстве не так жёстки, как в столице! Ни разу не ходило слухов, чтоб ты дерзко завалил за кустом девку из рабыней или дерзнул соблазнять благородную девственницу! Со сверстниками из благородных семейств ты никогда не сходился на поединках! Во время охоты дрых где-то за густым кустом и ни одной даже дохлой вороны в дом не притащил, чем неоднократно нашего господина позорил! – госпожа сорвалась на крик: - С чего я должна терпеть дальше такого бездельника и малодушную такую душонку в доме под одной крышей?
- Пусть я – и непочтительный ваш сын, однако я – сын старшей госпожи этого дома! – сорвался, не сдержавшись, на крик уже я.
- Плевать мне, как ты жить будешь за стенами усадьбы, но чтобы к утру и духа твоего в поместье нашем больше не было! Нянюшка!
В покои робко заскользнула нянька двух её сыновей, робко прижимавшая к себе свёрток.
Госпожа Тху Ан свёрток из рук её выхватила и бросила к моим ногам. С одного бока свёртка что-то скромно звякнуло.
- Вот! Заботою и уважением материнским, вручаю тебе лишь основное, что тебе поможет выжить, да выбрать и выстроить, как будет тебе угодно, твою судьбу! – сказала жестокосердная женщина сквозь зубы. – Монет на ближайшее время, чтобы не скончался с голода, книгу пустую и принадлежности писчие. На дворе ждёт тебя слуга, что будет заботиться о тебе в пути и статус подчёркивать твой высокий, да лошадь молодая и резвая тебе! Слуга притащил ещё меч одного из ваших достопочтимых предков, который ещё господин до отъезда припас тебе на будущее время, когда ты соизволишь покинуть дом и отправиться совершать личные подвиги, прославившие имя Ку Ён!
- Госпожа, ваш непочтительный сын, что вас дерзнул разгневать, приносит глубочайшие сожаления! – я согнулся в низком поклоне. – Но не даруете ли вы мне право хотя бы выспаться перед долгою дорогою?
- За все твои семнадцать зим ты спал столько, что хватит на пол жизни вперёд, - я не видел её, согнувшись, из-за распущенных волос, но был уверен, что в этот миг она улыбнулась. – Лан!
- Лан?! – я в ужасе выпрямился.
Лан служил мне ещё с моего рождения – он служил всем моим братьям и сёстрам, и живым, и ныне уже умершим – и своим усердием он даже заслужил награду от нашего господина: вырваться из племени рабов в люди свободные, да с ещё большей тщательностью и после того детям дома нашего служил. Да только он помогал всем юным господам с малых лет делать то самое дело, да горшки затем выносил, что, вкупе с его усердием и простонародной грубостью, трагично сказалось на состоянии его жалкого ума: не зная пощады нашим хрупким душам и репутации, он даже перед нашими соседями, попавшись прямо посреди белого дня, с острою прямотою сводил речь к тому самому процессу, да итогу его. Его хватали и запирали где-нибудь в кладовой, когда усадьбу посещали люди приличные.
- Лану минуло только пятьдесят две зимы, потому он достаточно гибкий ещё, чтобы с толком прислуживать вам, старший господин, - Тху Ан мстительно улыбнулась, отвешивая мне лёгкий поклон. - К тому же, он уже достаточно зрелый, чтобы стать достаточно умным, так что будет давать вам в нужный момент с отеческою заботой необходимые наставления, от части ошибок хотя бы вас и вашу молодость удержать сумеет.
- Но… матушка… - я рухнул перед ней на колени, вцепившись отчаянно в подол её ханбока. – Может, вы всё же позволите мне подвиги совершать на войне? Я готов хоть сей же час отправиться на границу с варварами жестокосердными! Я обещаю вам не вернуться, покуда не прославлю имя нашего славного рода, а, может даже, никогда не вернуться совсем!
Эта змея ядом своим меня вконец уела уже. Никогда я не падал на колени пред ней, если не при отце и не в храме предков, но вот теперь…
- Я буду ждать писем о твоих путешествиях, Ку Ён, - склонившись, мачеха ласково потрепала меня по правой щеке. – Я понимаю, что твой острый ум и твой добрый нрав вовсе не подходят для военной службы, но я радостно приму известия, как ты стал местным или столичным чиновником, радостно обниму всех твоих жён и детей, которыми ты изволишь в своё время продолжить наш славный род!
Завершив на том свою месть, она резко подол свой из пальцев моих выхватила и, гордо вскинув свою наглую голову, рождавшую поразительно ядовитые планы и мысли, покинула мои покои для сна.
- Берегите себя, старший господин! – низко поклонилась мне нянька её детей. – Простите, мы люди простые, мы не то что вас, мы даже себя защитить не можем.
- Что ты там сказала? – донеслось резкое госпожа.
- Нет, особого ничего! Только попросила, чтобы старший господин себя в пути берёг!
- Нет, ты вначале сказала самое то, - донеслось насмешливо уже со двора, - что сами вы свои жалкие жизни защитить не в силах! Но пойдём, я слышу плач из моих покоев, уж верно Чи этой ночью дурно спит или мы нашими воплями разбудили.
- Слушаюсь, госпожа! – прокричала рабыня старая и, снова мне поклонившись – меня она боялась тоже – покинула мои покои.
Я сел, скрестив ноги и обхватив руками голову.
Мне даже миг не дали покоя: в покои Лан тот час же заглянул:
- Уж всё готово к дороге, мой господин! Я замучал нашего конюха, покуда лошадь седлать он меня толком научил! И повара замучил, покуда расспросил его о ваших любимых блюдах!
Я, на бок упав, подхватил подушку и в морду его запустил. Но Лан невозмутимо увернулся.
- Изволите подушку вашу любимую тоже в дорогу упаковать, мой господин?
- У меня вся жизнь в одночасье рухнула, а ты ещё и ухмыляешься, мерзкая морда?! - расплакавшись, я сгрёб одеяло нижнее, крепко его обхватил.
Семь лет уж как не было старшей госпожи, что могла обнять меня и всё устроить.
- Нельзя же всё время жрать, надобно время от времени и срать, молодой господин!
Я отчаянно обхватил одеялом голову, но и там мои уши расслышали слова мерзкого старика:
- Жизнь так устроена, что мы не можем всё время только блага потреблять её, приходит время, когда нам положено что-то от себя и миру этому отдать. Руками мы что-то сделаем, али просто в горшок насрём, сама природа человеческая так устроена, что нам положено не только брать, но и отдавать. Да даже если ласками супружескими возьмём иль отдаём, однажды нам положено благам и тяготам жизненным своё дитё уже отдать. Мы забирать лишь время всё не можем!
Внезапно ко мне подкравшись, сжал моё плечо он.
- Я думаю, вы уж простите, мой милый младший господин, что не конец всей жизни у вас случился, а время драгоценное.
- Отстань! – в колено я пихнул его.
- Ну, ежели такими доводами вас не утешить, то я с другой стороны подойти попробую, - он уселся, кажется, рядом, но немного и в стороне, подальше от моих рук и ног. – От пищи, что потребляем мы, зависит и цвет дерьма, которым мы срём. Сами яства отчего дома таковы, что твёрдым здесь вам не удалось насрать дерьмом. И твёрдости, чтоб матушке младшей противостоять, у вас пока не завелось. Но, стоит яства жрать иные уже – и цвет меняется дерьма. Так и вы, место это заменив на новое, да в объятия новых жизненных условий погрузясь, иною жизнью заживёте, иные станут ваши дела. Иным и станет цвет вашего дерьма. Коль захотите, твёрдым оно станет, коль захотите – мягким.
Я робко выглянул из-под одеяла:
- Ты думаешь, что если я жизнь увижу новую и в жизни новой той, другой, сумею выжить, то я матушке жестокосердной смогу устроить твёрдый и победный бой?
- То непременно, молодой господин! – своим почти целым рядом зубов белоснежных он улыбнулся мне. – То непременно. От всего, что мы сожрём, зависить будет цвет и форма нашего дерьма!
- Ты, кажется, философ, Ху Лан! – внезапно осенило меня.
- Кто перевидел много дерьма и жоп, тот до чего-нибудь о жизни и докумекает! – мне светло улыбнулся несносный этот человек.
