Даже если весь мир против нас,
Если солнца свет вдруг погас,
Расцветают надежды цветы.
В них живут золотые мечты.
Нет цены в жизни тем мечтам,
Ведь ни золото и не меч там.
Там живут добро и любовь,
Там не проливается кровь.
Только если найдётся дурак,
Что мечтает да и живёт так,
Всколыхнётся вся жизнь вдруг,
Разорвётся замкнутый круг.
Может, только на миг он
Приведёт в явь прекрасный сон.
И прославится сам в веках,
Как герой, потерявший страх.
Только редко свои мечты
В жизнь впускаем я и ты.
Мы считаем: сильно зло.
Так оно в мир заползло.
Где же, где же ходит дурак?
Тот, который не думает так?
Тот, кто впустит в мир мечты?
Друг, им можем быть я и ты.
Книга 2
Беда грянула внезапно: кто-то проследил, где второй принц «гуляет» и рассказал об этом семье. Наследник явился разобраться с «селянками». Вячеслав попытался за нас вступиться, за что брат избил его. Воины, пришедшие вместе со старшим сыном Мстислава, за среднего не вступились. С презрением и ухмылками наблюдали за избиением. Силы были неравные: парень лет семнадцати, высокий, крепкий, мускулистый против худого слабого мальчишки. Вот где Вячеславу аукнулась его нелюбовь к битвам, дракам и тренировкам. А Мириона опять молчала, не то мучилась от боли, не то опять давала кому-то возможность что-то выбрать.
- Сам потом будешь меня благодарить, - самоуверенно произнёс новый король, отступая от брата, – Ты – принц. Ты не должен водиться с селянками.
- Что ты с ними сделаешь? – выдохнул наш друг.
- Если забудешь о них, то всего лишь побью и вышвырну к врагам. Пусть не смеют возвращаться обратно.
Если он не врёт, то было бы здорово оказаться в Новодалье или Светополье. Разумеется, девочку так и не вылечу, но зато мы обе сможем выжить. Пока. Без Ясносиня сможет ли Цветана выжить? Но не дело пока думать о траве. Да и не верю я в искренность обещания старшего сына Мстислава. О нём много злого говорили в деревне. О его жестокости мы уже наслушались.
Мальчик сплюнул кровь с губы, поцарапанной острым кольцом брата, и горько взглянул на меня и Цветану:
- Простите, мне придётся уйти.
- И ты перед ними ещё и извиняешься? – брат отвесил ему затрещину.
Вячеслав не шелохнулся. Нас связали и потащили. Мы оглянулись, чтобы в последний раз посмотреть на друга. Никогда не забуду взгляда, с каким он провожал нас. Он страдал не меньше своих потерянных друзей.
Нас бросили в сырой подвал столичной тюрьмы. Мы сидели на освещённом клочке пола, на старой соломе плечом к плечу. Я сдерживалась, девочка плакала.
- Почему нам нельзя дружить? – между всхлипываниями спрашивала она, – Почему Вячеслав и я родились… - спохватившись, моя подруга зажала рот рукой.
Пока здесь ещё не выяснили, откуда мы. Если станет известно, что я – светополька, а она – новодалька, тогда нас растерзают.
- Почему это длится столько лет? – Цветана долго молчала, потом растерянно произнесла, - Разве не проще всё простить и забыть?
Я не отвечала. Не могла объяснить ей, почему ненависть так застилает глаза людям и не оставляет в их душах места ни доброте, ни дружбе, ни любви. Я жутко терзалась от того, что из-за меня эта девочка отправилась во вражескую страну и теперь оказалась в темнице. Она же ничего не сделала! Ей просто не повезло родиться в иной из Враждующих стран! Но если б в её жизни не появилась я, она бы так и не узнала ни горького вкуса надежды, ни пыток, ни ранней гибели! Из-за меня Цветана сидит тут и плачет! Из-за меня! Я так хотела примирить эти страны, а в итоге притащила к пропасти эту ни в чём не повинную девчонку!
Вскочив, колочу в дверь, пробую вырвать прут металлической решётки. Бессмысленно. Не с моими силами что-то здесь расшатать и изменить. Я всего лишь довольно хрупкая девушка. С какой-то загадочной силой, бесполезной в этом мрачном подвале. И Мириона молчит. Она меня бросила. Обманула, предала.
Упала на колени около окна. Отчаяние стиснуло грудь.
А на что ты надеялась, дура? Даже если бы случилось чудо, встретились бы короли Враждующих стран, договорились о мире и, как это ни противоестественно, честно выполняли договор, ненависть их народов в одночасье никуда бы не исчезла! Но они не встретятся. Они никогда не встретятся, ведь чудес не бывает.
Мне было стыдно смотреть в глаза Цветане. Закрыв лицо руками, зарыдала.
Как же я тебя ненавижу, противная, жгучая надежда! Ты делаешь людей слепыми и толкаешь в пропасть! А впрочем, это я сама туда шла. Только сама. Я выбрала этот путь. Я… это сделала я.
Самое страшное – это не боль отчаяния. Её ещё можно стерпеть. Она только на вид кажется невыносимой. Самое жуткое – это когда погасает последняя капля надежды – и в твою жизнь опускается мрак. Раньше такое со мной уже случалось, только тогда я была одна, и единственная жизнь, которая зависела от меня – это моя собственная. А теперь я отвечала и за девчонку, которую затащила в чужую опасную страну, которая по моей вине оказалась в этом холодном полумраке, затянутым затхлым запахом плесени и гниющей соломы на полу. И оказалось, что погибать, когда на тебе висит ещё чья-то жизнь – это намного мучительнее, чем падать в пропасть одной.
О, как же больно! Она… я… мы тут… та проклятая сила меня никак не поддержала. И эта якобы Мириона никак не вступилась за меня.
Да и… Вячеслав назвал нас своими друзьями. Да, ему было больно, что на нас взъелся его старший брат. Но он стоял и смотрел, как нас уводят. Просто стоял и смотрел, смирившись. Слабак! И что толку с того, чтобы называться его друзьями?! Что толку, что он назвал друзьями нас?! Друзья – это те, кого защищают!
И Мириона почему-то молчит. Как будто она тоже бросила меня. И есть так хочется. И Кан тоже бросил меня! Для него месть была важнее, чем я. Но… как же я?.. А как же я?! И моя мечта… эта глупая-глупая мечта! Зачем я пошла в Новодалье? Зачем я полезла говорить с Ростиславом?! Я снова в тюрьме. Но я же ничего дурного не сделала! Я только мечтала о мире! Я только хотела жить спокойно и не терять моих сыновей! Я только хотела, чтобы мои дочери не стали вдовами! Я только мечтала, чтобы мои дети жили долго и счастливо. Я только поверила в дружбу… с мальчишкой из ворогов. Так за что же?!
Тут я услышала, как рыдает Цветана – и словно острые когти впились в мою душу. Цветана… Милая моя Цветана… Ты назвала меня своей подругой, ты поверила мне, но что я сделала для тебя? А вдруг они узнают, что мы не местные?! А вдруг этот слабый мальчишка проболтается?! Он вроде был искренним, говорил искренне, но слова… Слова – это только слова! Слова – это не дело. Слова – это только полдела. И какой от этого всего прок?!
Девочка старалась плакать тихо. Ведь она тоже ему поверила и… может даже, она его полюбила. Я когда-то завидовала жёнам и дочерям торговцев и аристократов, когда они проплывали мимо меня, шурша нарядными платьями и сверкая драгоценностями в украшениях. Я думала, мне не повезло родиться в обычной семье, сиротой, но… эта девочка – родственница короля – и что она с этого получила?! Аристократка. Графиня. И не дом у неё, а какое-то змеиное гнездо! Травили её во чреве, травили её отца, мать. И брата или сестру загубили ядом. И маму. Зачем я завидовала им?! Бед хватает у всех. Беды не делят людей на богатых и бедных, на старых и на молодых, на умных и глупых. И вроде кажется, что у других всё хорошо. Пока не узнаешь, что скрыто там, за фасадом. Но меня хотя бы Роман принял. Ромка… Мой упрямый и такой заботливый братишка! А у бедной Цветаны её, малышку, и её родителей кто-то из родственников старался со свету сжить!
Я придвинулась к моей юной подруге, притянула её к себе и крепко обняла. Она зарыдала ещё громче, горше.
Мысли быстро полетели в другом направлении.
Если так подумать… Даже если б я сказала что-то, к чему короли трёх стран прислушались бы. Даже если бы они заключили перемирие, ну, хотя бы попытались. Хотя бы ненадолго попытались. То всё равно эта ненависть чернореченцев, новодальцев и светопольцев никуда бы не делась только от подписей и печатей на каких-то листах бумаги! Эта ненависть копилась десятилетиями. Эта ненависть вобрала в себя море крови. Ненависть никуда просто так не исчезает. Вот и Кан с ней справиться не сумел. Да он и не хотел даже попытаться понять и простить.
Впрочем, злиться на весь свет и уж тем более на самых дорогих – самое худшее, что в моём положении можно сделать. Надо придумать, как зажечь в людях любовь и уважение, как примирить их друг с другом. Ха, ну и дура же ты, Алина! Ты в тюрьме сейчас из-за своей глупой мечты помочь людям! Наверное, так тебя и казнят. Так… Казнят за твои добрые мечты и желание кому-то помочь!
- Как думаешь, Станислав далеко ушёл? Его вроде бы не должны были ловить, - прервала мои размышленья Цветана.
- Не знаю. Нам не стоит на него надеяться.
- И у него наши деньги. Вряд ли устоит перед таким искушением.
Бедная девочка! Ты так рано столкнулась с жестокостью, жадностью и предательством. Нет, не столкнулась. Ты среди них родилась.
- Будь я графиней в Черноречье, нам бы никто не мешал, - вдруг вздохнула она.
- Они бы искали для него принцессу. Или бы твой принц отправился на битву и не вернулся.
- Верно, - девочка опустила плечи, - Он не умеет драться.
Мы долго сидели, тесно прижавшись друг к другу. Так было теплее… и хоть немного спокойнее, так как кто-то близкий сидел рядом. И так было больнее, потому что вдобавок было страшно не только за самих себя, но и друг за друга.
Потом, не выдержав, я кинулась к двери.
Билась об неё, из-за отчаяния почти не чувствуя боли, до тех пор, пока силы окончательно не покинули меня.
Я знала, что я не смогу выбить эти плотно сцепленные доски. Я была не настолько сумасшедшей, чтобы этого не понимать. Но я была достаточно глупой, потому что сюда попала. Дура! Дура ты, Алина! И ладно бы ты сдохла одна! Так почему же ты притащила за собой её?! Эту девочку? Эту несчастную девочку!
- Алина, перестань! – взмолилась моя бедная подруга, - Ты не сможешь вышибить эту дверь. А у меня сердце кровью обливается, когда я слышу, как ты бьёшься об неё, когда я думаю, как тебе больно от этого. Перестань, прошу!
Подошла к ней, упала перед ней на колени.
- Прости, милая! Прости, что я не сумела тебя спасти! Прости, что я втянула тебя во всё это!
Девочка подалась ко мне, крепко обняла меня, прижалась своей щекой – тоже мокрой – к моей щеке:
- Не говори так! Не рви своё сердце в клочки! Я сама за тобой пошла. Сама за тобой пошла в Черноречье. Сама, понимаешь?
Я шмыгнула носом.
- А там бы меня мой дядя убил, - добавила подруга глухо, - Он злой. Он никого не щадит из своих врагов. И что я его родственница, он бы не посмотрел.
Она нежно погладила меня по щеке:
- Я бы всё равно Грань перешла. От болезни ли, от его руки ли или из-за проклятого наследника Черноречья. Рано ли, поздно ли… - она вдруг притянула мою голову к себе, в затылок поцеловала, - Но там бы, на родине, я бы погибла одна. А тут… тут со мною была ты. И, знаешь, я ни о чём не жалею. Вообще ни о чём. Потому что эти недели вместе с тобой – это было самое прекрасное время в моей жизни. Раве что время с моей няней может сравниться с ним. Когда я ещё была мала. Моя няня… моя любимая няня так рано ушла за Грань. Она была солнцем для меня. Радугой моею была. А ты и твои улыбки – мои луна и звёзды. Вы светила, что осветили мою жизнь. И я ни о чём, вообще ни о чём не жалею. То, что я пошла за тобой – было лучшим решением в моей жизни. Правда, Алина! Поверь мне!
Плача, уткнулась лицом в её волосы. Цветана стала гладить меня по голове и тихо запела колыбельную, видимо, ту, что ей когда-то пела няня, когда она горько плакала:
Расплету твои я косоньки,
Расчешу их гребнем ясневым,
И придёт покой к душе,
Солнышко моё ты ясное.
Ветерок подхватит волосы,
В танце озорном закружитесь.
В жизни тёмные бывают полосы,
В них рассветы обнаружитесь!
Каждая душа приходит в мир,
Принося с собой мечту заветную.
Если вспомнишь ты свою мечту,
То начнёшь свою тропу рассветную.
Пусть всегда сияют твои глазоньки,
Пусть в душе твоей сияет солнышко.
Пусть горит огонь мечты везде,
А у бед у всех бывает донышко.
Как бы ни была страшна беда,
Тот, кто выход ищет, да найдёт его.
Твои мысли да мечты твои – еда,
Тому, что случится после дня сего.
Потому не мысли зла и о добре мечтай,
Как бы ни была странна светлая твоя мечта,
Коли скажешь ей душою: «Расцветай!»,
То тогда и в твоей жизни расцветёт она.
Расплету твои я косоньки,
Расчешу их гребнем ясневым,
И придёт покой к душе,
Солнышко моё ты ясное.
Она пела красиво. Милый чистый красивый голос. И я затихла в кольце её тёплых рук. Она ещё долго продолжала гладить меня по голове и по щекам, иногда осторожно целуя в затылок.
В коридоре послышались шаги. Цветана вскочила, прижалась ко мне. Она сильно дрожала, а её ладошки были очень холодные.
Через вечность, наполненную мукой ожидания, в подвальное помещение втолкнули другого несчастного. Дверь со скрипом захлопнулась, глухо лязгнул железный засов. Кто-то застыл слева от двери, куда не попадал тусклый свет через тоненькое окошко, разбитое на три части толстыми ржавыми прутьями. Лица мы не видели совсем. Разве что различим был силуэт невысокого щуплого парнишки. Он молча опустился на пол и то ли задумался, то ли заснул.
- Есть так хочется… - прошептала девочка.
И я запоздало вспомнила про пирожок в моём кармане, который с утра взяла на прогулку для моей подопечной. От тревог совсем про него забыла. Когда достала, пирожок уже превратился в мягкую, местами липкую лепёшку. Парнишка дёрнулся, видимо, не спал и почуял запах. Я разломила пирог на три части: большую девчонке, а другую, поменьше, переломила ещё раз и меньшую часть протянула третьему пленнику.
- Благодарствую! – сказал он хрипло, - Я уже три дня ничего не ел.
Куча заплесневелой соломы и оборванных тряпок, до того темневшая в углу, вдруг зашевелилась. Оказывается, тут ещё кто-то был. Возможно, всё это время лежал без сознания или вообще не желал с нами говорить. Наверняка тоже голодный.
Ощупывая стену, подошла к несчастному, осторожно нащупала его худую руку и вложила в неё свою долю. Тот быстро цапнул подношение, откусил часть, подавился, закашлялся. Хотела осторожно похлопать его по спине, но пленник вскрикнул и поспешно отодвинулся. Мальчишка. Не большой. Моя ладонь успела ощутить порванную ткань на его спине и струйку чего-то тёплого. Раненный. Несколько часов или дней пролежал тут без чувств, позабытый всеми, а может, оставленный беспощадным Бориславом на гибель. Бедняга.
Проглотив еду, мальчишка хрипло засмеялся. Смех оборвался, сменившись стоном. Справившись с болью, пленник горько произнёс:
Если солнца свет вдруг погас,
Расцветают надежды цветы.
В них живут золотые мечты.
Нет цены в жизни тем мечтам,
Ведь ни золото и не меч там.
Там живут добро и любовь,
Там не проливается кровь.
Только если найдётся дурак,
Что мечтает да и живёт так,
Всколыхнётся вся жизнь вдруг,
Разорвётся замкнутый круг.
Может, только на миг он
Приведёт в явь прекрасный сон.
И прославится сам в веках,
Как герой, потерявший страх.
Только редко свои мечты
В жизнь впускаем я и ты.
Мы считаем: сильно зло.
Так оно в мир заползло.
Где же, где же ходит дурак?
Тот, который не думает так?
Тот, кто впустит в мир мечты?
Друг, им можем быть я и ты.
Книга 2
Глава 5 - История Алины - "Если взглянуть с двух сторон"
Беда грянула внезапно: кто-то проследил, где второй принц «гуляет» и рассказал об этом семье. Наследник явился разобраться с «селянками». Вячеслав попытался за нас вступиться, за что брат избил его. Воины, пришедшие вместе со старшим сыном Мстислава, за среднего не вступились. С презрением и ухмылками наблюдали за избиением. Силы были неравные: парень лет семнадцати, высокий, крепкий, мускулистый против худого слабого мальчишки. Вот где Вячеславу аукнулась его нелюбовь к битвам, дракам и тренировкам. А Мириона опять молчала, не то мучилась от боли, не то опять давала кому-то возможность что-то выбрать.
- Сам потом будешь меня благодарить, - самоуверенно произнёс новый король, отступая от брата, – Ты – принц. Ты не должен водиться с селянками.
- Что ты с ними сделаешь? – выдохнул наш друг.
- Если забудешь о них, то всего лишь побью и вышвырну к врагам. Пусть не смеют возвращаться обратно.
Если он не врёт, то было бы здорово оказаться в Новодалье или Светополье. Разумеется, девочку так и не вылечу, но зато мы обе сможем выжить. Пока. Без Ясносиня сможет ли Цветана выжить? Но не дело пока думать о траве. Да и не верю я в искренность обещания старшего сына Мстислава. О нём много злого говорили в деревне. О его жестокости мы уже наслушались.
Мальчик сплюнул кровь с губы, поцарапанной острым кольцом брата, и горько взглянул на меня и Цветану:
- Простите, мне придётся уйти.
- И ты перед ними ещё и извиняешься? – брат отвесил ему затрещину.
Вячеслав не шелохнулся. Нас связали и потащили. Мы оглянулись, чтобы в последний раз посмотреть на друга. Никогда не забуду взгляда, с каким он провожал нас. Он страдал не меньше своих потерянных друзей.
Нас бросили в сырой подвал столичной тюрьмы. Мы сидели на освещённом клочке пола, на старой соломе плечом к плечу. Я сдерживалась, девочка плакала.
- Почему нам нельзя дружить? – между всхлипываниями спрашивала она, – Почему Вячеслав и я родились… - спохватившись, моя подруга зажала рот рукой.
Пока здесь ещё не выяснили, откуда мы. Если станет известно, что я – светополька, а она – новодалька, тогда нас растерзают.
- Почему это длится столько лет? – Цветана долго молчала, потом растерянно произнесла, - Разве не проще всё простить и забыть?
Я не отвечала. Не могла объяснить ей, почему ненависть так застилает глаза людям и не оставляет в их душах места ни доброте, ни дружбе, ни любви. Я жутко терзалась от того, что из-за меня эта девочка отправилась во вражескую страну и теперь оказалась в темнице. Она же ничего не сделала! Ей просто не повезло родиться в иной из Враждующих стран! Но если б в её жизни не появилась я, она бы так и не узнала ни горького вкуса надежды, ни пыток, ни ранней гибели! Из-за меня Цветана сидит тут и плачет! Из-за меня! Я так хотела примирить эти страны, а в итоге притащила к пропасти эту ни в чём не повинную девчонку!
Вскочив, колочу в дверь, пробую вырвать прут металлической решётки. Бессмысленно. Не с моими силами что-то здесь расшатать и изменить. Я всего лишь довольно хрупкая девушка. С какой-то загадочной силой, бесполезной в этом мрачном подвале. И Мириона молчит. Она меня бросила. Обманула, предала.
Упала на колени около окна. Отчаяние стиснуло грудь.
А на что ты надеялась, дура? Даже если бы случилось чудо, встретились бы короли Враждующих стран, договорились о мире и, как это ни противоестественно, честно выполняли договор, ненависть их народов в одночасье никуда бы не исчезла! Но они не встретятся. Они никогда не встретятся, ведь чудес не бывает.
Мне было стыдно смотреть в глаза Цветане. Закрыв лицо руками, зарыдала.
Как же я тебя ненавижу, противная, жгучая надежда! Ты делаешь людей слепыми и толкаешь в пропасть! А впрочем, это я сама туда шла. Только сама. Я выбрала этот путь. Я… это сделала я.
Самое страшное – это не боль отчаяния. Её ещё можно стерпеть. Она только на вид кажется невыносимой. Самое жуткое – это когда погасает последняя капля надежды – и в твою жизнь опускается мрак. Раньше такое со мной уже случалось, только тогда я была одна, и единственная жизнь, которая зависела от меня – это моя собственная. А теперь я отвечала и за девчонку, которую затащила в чужую опасную страну, которая по моей вине оказалась в этом холодном полумраке, затянутым затхлым запахом плесени и гниющей соломы на полу. И оказалось, что погибать, когда на тебе висит ещё чья-то жизнь – это намного мучительнее, чем падать в пропасть одной.
О, как же больно! Она… я… мы тут… та проклятая сила меня никак не поддержала. И эта якобы Мириона никак не вступилась за меня.
Да и… Вячеслав назвал нас своими друзьями. Да, ему было больно, что на нас взъелся его старший брат. Но он стоял и смотрел, как нас уводят. Просто стоял и смотрел, смирившись. Слабак! И что толку с того, чтобы называться его друзьями?! Что толку, что он назвал друзьями нас?! Друзья – это те, кого защищают!
И Мириона почему-то молчит. Как будто она тоже бросила меня. И есть так хочется. И Кан тоже бросил меня! Для него месть была важнее, чем я. Но… как же я?.. А как же я?! И моя мечта… эта глупая-глупая мечта! Зачем я пошла в Новодалье? Зачем я полезла говорить с Ростиславом?! Я снова в тюрьме. Но я же ничего дурного не сделала! Я только мечтала о мире! Я только хотела жить спокойно и не терять моих сыновей! Я только хотела, чтобы мои дочери не стали вдовами! Я только мечтала, чтобы мои дети жили долго и счастливо. Я только поверила в дружбу… с мальчишкой из ворогов. Так за что же?!
Тут я услышала, как рыдает Цветана – и словно острые когти впились в мою душу. Цветана… Милая моя Цветана… Ты назвала меня своей подругой, ты поверила мне, но что я сделала для тебя? А вдруг они узнают, что мы не местные?! А вдруг этот слабый мальчишка проболтается?! Он вроде был искренним, говорил искренне, но слова… Слова – это только слова! Слова – это не дело. Слова – это только полдела. И какой от этого всего прок?!
Девочка старалась плакать тихо. Ведь она тоже ему поверила и… может даже, она его полюбила. Я когда-то завидовала жёнам и дочерям торговцев и аристократов, когда они проплывали мимо меня, шурша нарядными платьями и сверкая драгоценностями в украшениях. Я думала, мне не повезло родиться в обычной семье, сиротой, но… эта девочка – родственница короля – и что она с этого получила?! Аристократка. Графиня. И не дом у неё, а какое-то змеиное гнездо! Травили её во чреве, травили её отца, мать. И брата или сестру загубили ядом. И маму. Зачем я завидовала им?! Бед хватает у всех. Беды не делят людей на богатых и бедных, на старых и на молодых, на умных и глупых. И вроде кажется, что у других всё хорошо. Пока не узнаешь, что скрыто там, за фасадом. Но меня хотя бы Роман принял. Ромка… Мой упрямый и такой заботливый братишка! А у бедной Цветаны её, малышку, и её родителей кто-то из родственников старался со свету сжить!
Я придвинулась к моей юной подруге, притянула её к себе и крепко обняла. Она зарыдала ещё громче, горше.
Мысли быстро полетели в другом направлении.
Если так подумать… Даже если б я сказала что-то, к чему короли трёх стран прислушались бы. Даже если бы они заключили перемирие, ну, хотя бы попытались. Хотя бы ненадолго попытались. То всё равно эта ненависть чернореченцев, новодальцев и светопольцев никуда бы не делась только от подписей и печатей на каких-то листах бумаги! Эта ненависть копилась десятилетиями. Эта ненависть вобрала в себя море крови. Ненависть никуда просто так не исчезает. Вот и Кан с ней справиться не сумел. Да он и не хотел даже попытаться понять и простить.
Впрочем, злиться на весь свет и уж тем более на самых дорогих – самое худшее, что в моём положении можно сделать. Надо придумать, как зажечь в людях любовь и уважение, как примирить их друг с другом. Ха, ну и дура же ты, Алина! Ты в тюрьме сейчас из-за своей глупой мечты помочь людям! Наверное, так тебя и казнят. Так… Казнят за твои добрые мечты и желание кому-то помочь!
- Как думаешь, Станислав далеко ушёл? Его вроде бы не должны были ловить, - прервала мои размышленья Цветана.
- Не знаю. Нам не стоит на него надеяться.
- И у него наши деньги. Вряд ли устоит перед таким искушением.
Бедная девочка! Ты так рано столкнулась с жестокостью, жадностью и предательством. Нет, не столкнулась. Ты среди них родилась.
- Будь я графиней в Черноречье, нам бы никто не мешал, - вдруг вздохнула она.
- Они бы искали для него принцессу. Или бы твой принц отправился на битву и не вернулся.
- Верно, - девочка опустила плечи, - Он не умеет драться.
Мы долго сидели, тесно прижавшись друг к другу. Так было теплее… и хоть немного спокойнее, так как кто-то близкий сидел рядом. И так было больнее, потому что вдобавок было страшно не только за самих себя, но и друг за друга.
Потом, не выдержав, я кинулась к двери.
Билась об неё, из-за отчаяния почти не чувствуя боли, до тех пор, пока силы окончательно не покинули меня.
Я знала, что я не смогу выбить эти плотно сцепленные доски. Я была не настолько сумасшедшей, чтобы этого не понимать. Но я была достаточно глупой, потому что сюда попала. Дура! Дура ты, Алина! И ладно бы ты сдохла одна! Так почему же ты притащила за собой её?! Эту девочку? Эту несчастную девочку!
- Алина, перестань! – взмолилась моя бедная подруга, - Ты не сможешь вышибить эту дверь. А у меня сердце кровью обливается, когда я слышу, как ты бьёшься об неё, когда я думаю, как тебе больно от этого. Перестань, прошу!
Подошла к ней, упала перед ней на колени.
- Прости, милая! Прости, что я не сумела тебя спасти! Прости, что я втянула тебя во всё это!
Девочка подалась ко мне, крепко обняла меня, прижалась своей щекой – тоже мокрой – к моей щеке:
- Не говори так! Не рви своё сердце в клочки! Я сама за тобой пошла. Сама за тобой пошла в Черноречье. Сама, понимаешь?
Я шмыгнула носом.
- А там бы меня мой дядя убил, - добавила подруга глухо, - Он злой. Он никого не щадит из своих врагов. И что я его родственница, он бы не посмотрел.
Она нежно погладила меня по щеке:
- Я бы всё равно Грань перешла. От болезни ли, от его руки ли или из-за проклятого наследника Черноречья. Рано ли, поздно ли… - она вдруг притянула мою голову к себе, в затылок поцеловала, - Но там бы, на родине, я бы погибла одна. А тут… тут со мною была ты. И, знаешь, я ни о чём не жалею. Вообще ни о чём. Потому что эти недели вместе с тобой – это было самое прекрасное время в моей жизни. Раве что время с моей няней может сравниться с ним. Когда я ещё была мала. Моя няня… моя любимая няня так рано ушла за Грань. Она была солнцем для меня. Радугой моею была. А ты и твои улыбки – мои луна и звёзды. Вы светила, что осветили мою жизнь. И я ни о чём, вообще ни о чём не жалею. То, что я пошла за тобой – было лучшим решением в моей жизни. Правда, Алина! Поверь мне!
Плача, уткнулась лицом в её волосы. Цветана стала гладить меня по голове и тихо запела колыбельную, видимо, ту, что ей когда-то пела няня, когда она горько плакала:
Расплету твои я косоньки,
Расчешу их гребнем ясневым,
И придёт покой к душе,
Солнышко моё ты ясное.
Ветерок подхватит волосы,
В танце озорном закружитесь.
В жизни тёмные бывают полосы,
В них рассветы обнаружитесь!
Каждая душа приходит в мир,
Принося с собой мечту заветную.
Если вспомнишь ты свою мечту,
То начнёшь свою тропу рассветную.
Пусть всегда сияют твои глазоньки,
Пусть в душе твоей сияет солнышко.
Пусть горит огонь мечты везде,
А у бед у всех бывает донышко.
Как бы ни была страшна беда,
Тот, кто выход ищет, да найдёт его.
Твои мысли да мечты твои – еда,
Тому, что случится после дня сего.
Потому не мысли зла и о добре мечтай,
Как бы ни была странна светлая твоя мечта,
Коли скажешь ей душою: «Расцветай!»,
То тогда и в твоей жизни расцветёт она.
Расплету твои я косоньки,
Расчешу их гребнем ясневым,
И придёт покой к душе,
Солнышко моё ты ясное.
Она пела красиво. Милый чистый красивый голос. И я затихла в кольце её тёплых рук. Она ещё долго продолжала гладить меня по голове и по щекам, иногда осторожно целуя в затылок.
В коридоре послышались шаги. Цветана вскочила, прижалась ко мне. Она сильно дрожала, а её ладошки были очень холодные.
Через вечность, наполненную мукой ожидания, в подвальное помещение втолкнули другого несчастного. Дверь со скрипом захлопнулась, глухо лязгнул железный засов. Кто-то застыл слева от двери, куда не попадал тусклый свет через тоненькое окошко, разбитое на три части толстыми ржавыми прутьями. Лица мы не видели совсем. Разве что различим был силуэт невысокого щуплого парнишки. Он молча опустился на пол и то ли задумался, то ли заснул.
- Есть так хочется… - прошептала девочка.
И я запоздало вспомнила про пирожок в моём кармане, который с утра взяла на прогулку для моей подопечной. От тревог совсем про него забыла. Когда достала, пирожок уже превратился в мягкую, местами липкую лепёшку. Парнишка дёрнулся, видимо, не спал и почуял запах. Я разломила пирог на три части: большую девчонке, а другую, поменьше, переломила ещё раз и меньшую часть протянула третьему пленнику.
- Благодарствую! – сказал он хрипло, - Я уже три дня ничего не ел.
Куча заплесневелой соломы и оборванных тряпок, до того темневшая в углу, вдруг зашевелилась. Оказывается, тут ещё кто-то был. Возможно, всё это время лежал без сознания или вообще не желал с нами говорить. Наверняка тоже голодный.
Ощупывая стену, подошла к несчастному, осторожно нащупала его худую руку и вложила в неё свою долю. Тот быстро цапнул подношение, откусил часть, подавился, закашлялся. Хотела осторожно похлопать его по спине, но пленник вскрикнул и поспешно отодвинулся. Мальчишка. Не большой. Моя ладонь успела ощутить порванную ткань на его спине и струйку чего-то тёплого. Раненный. Несколько часов или дней пролежал тут без чувств, позабытый всеми, а может, оставленный беспощадным Бориславом на гибель. Бедняга.
Проглотив еду, мальчишка хрипло засмеялся. Смех оборвался, сменившись стоном. Справившись с болью, пленник горько произнёс:
