Даже если весь мир против нас,
Если солнца свет вдруг погас,
Расцветают надежды цветы.
В них живут золотые мечты.
Нет цены в жизни тем мечтам,
Ведь ни золото и не меч там.
Там живут добро и любовь,
Там не проливается кровь.
Только если найдётся дурак,
Что мечтает да и живёт так,
Всколыхнётся вся жизнь вдруг,
Разорвётся замкнутый круг.
Может, только на миг он
Приведёт в явь прекрасный сон.
И прославится сам в веках,
Как герой, потерявший страх.
Только редко свои мечты
В жизнь впускаем я и ты.
Мы считаем: сильно зло.
Так оно в мир заползло.
Где же, где же ходит дурак?
Тот, который не думает так?
Тот, кто впустит в мир мечты?
Друг, им можем быть я и ты.
Посвящаю эту книгу
моему любимому Учителю, Симакову Владимиру Николаевичу.
И моей любимой бабушке, Шепелевич Галине Фёдоровне.
Вечер, скоро уже начнёт смеркаться. На площади близ трактира стоят двое: хмурый подросток с протянутой рукой, да малышка лет четырёх, вцепившаяся ему в штанину. Прохладно сегодня. Покрапывает дождь.
- Есть хочется! – вздохнула девочка, - Ром, а Ром?.. Мы сегодня есть будем?
- Если подадут – будем, - сурово бросает её спутник.
Они стоят. Стоят. На город наползают сумерки, поверх грязного и негрязного, покрывая дома в скучный серый цвет.
- Брааатец! – малышка уже ноет, трясёт его за штанину, - Я есть хочу! Браатец!
- Ну… - он устало смотрит в умоляющие синие глаза, задумчиво взъерошивает свои длинные, криво отрезанные волосы, - Собаку, что ли, поймать?..
- А зачем собаку? – глаза расширяются, малышка недоумённо хлопает ресницами. Потом лицо её озаряется, - Ой, собаку?! Мы с ней будем играть!
Он смотрит на сестру и хмурится. Добавляет строго:
- Знаешь, я, кажется, вспомнил. Знакомого, у которого могу попросить еды. Только мы тебя сначала спрячем, ладно? Он терпеть не может маленьких девочек. Сам не знаю, почему.
- Может, со мной хоть подаст? Меня ж жалеют иногда, - шмыгает носом.
Устало улыбнувшись, взъерошивает русые волосы на её голове.
- Но он их почему-то не любит.
- Ну ладно, - она опять шмыгает носом, смущённо теребит его штанину, - Только ты быстрее приходи, ладно? А то ты в прошлый раз как ушёл, так тебя всю ночь не было! Я так испугалась! Так страшно сидеть там одной было! – она задумчиво теребит его штанину, - Ром… А Ром?..
- Ну, чё те, сопля?
- Ты только сразу уходи, если он драться будет, хорошо? А то ты в тот раз пришёл такой исцарапанный, будто свалился на кота. Ты ещё тогда такие вкусные мясные пирожки притащил. Ну, помнишь? В подорожнике? Ты сказал, что если жаренное мясо завернуть в подорожник, то это как пирожок. И таких больше ни у кого нет…
Дверь трактира открылась, и на улицу вышел мужчина средних лет, шатающийся. Задумчиво почесал сытое брюхо. И взгляд его уцепился за синие глаза девочки.
- У-у, щенки! – заорал он, - Поразвелось тут! Зыркают, гляди, на меня!
Девочка спряталась за мальчика. Тот мрачно, в упор, смотрел на пьяного. Мужчина, матерясь, спустился было с крыльца, пошёл по улице. Потом что-то остановился, обернулся. Опять наткнулся на синие глаза, выглядывавшие из-за ноги подростка. И, просмотрев в эти синие глаза долго-долго, мужчина вдруг развернулся, подошёл к ним.
Девочка, с надеждой улыбнувшись, выскользнула, протянула ладошку. И, вскрикнув, упала на мостовую, получив сильную затрещину.
- Новодальцы! Проклятые новодальцы! – взревел пьяный, - Чтоб вам пусто было!
И снова замахнулся.
Он был высокий, здоровый. А подросток был худой, невысокий. Он сразу оценил, что противник ему не по зубам. Подхватил сестру на руки, дёрнулся было к спасительному переулку. Только не добежал. Не убежал. Упал со вскриком, роняя малышку. И в отчаянии, сделал то единственное, что ещё мог: заслонил её собой. И терпел все удары, надеясь, что этот гад выпустит злость и уймётся.
Девочка испуганно смотрела на брата. На то, как верхняя светлая его рубаха с неловкой красной вышивкой – она для него старалась, вышивала у ворота и рукавов, а он принял с радостью, будто королевский то был подарок – стала грязной от следов ног нападавшего и от пятен крови. Такой грязной, что походила на нижнюю серую рубаху, чьи узкие рукава вылезали из-под широких рукавов, заканчивающихся у локтя.
И потом, когда вышел на улицу кто-то ещё, молодой парень, да оттащил озверевшего, дал по морде, а детям крикнул, чтоб убегали, брат подхватил сестру и убежал. На этот раз совсем.
Они сидели в каком-то закутке, дрожа, прижимаясь друг к другу, чтоб согреться. Уже боялись оба пойти за едой. Потом, когда пошла по небу линия зари, и светлеть кругом стало, девочка заметила, что на рубашке мальчика появились красные пятна.
- Ром… - сказала испуганно, - Ты ранен, Ром?.. Тебе больно?!
- Молчи, сопля, - устало улыбнулся он, дёрнул её за косу, полурастрёпанную, с травинками вместо ленты, легонько, - Нет, не ранен я. Не реви. Он просто меня на мостовую толкнул. А там кто-то ягоды рябины рассыпал. И я их раздавил своим телом, - он натянуто улыбнулся, - Ну, ничего, сопля. Рубашку выстираем.
Прижал её к себе, вздохнул.
- Ром… - послышалось тихое из-под его объятий.
- Ну, чё тебе? – уже сердито проворчал он, - Поспи.
- А разве бывает рябина такая красная?
- Ну, может, не рябина. Калина. Я не успел рассмотреть. Поспи.
Она какое-то время молчала, потом завозилась. Пожаловалась:
- Не спится мне.
Он, тяжело вздохнув, погладил её по голове дрожащей рукой и запел:
Даже если весь мир против нас,
Если солнца свет вдруг погас,
Расцветают надежды цветы.
В них живут золотые мечты…
Хлопнула дверь. Проворчали:
- Дрыхнет, зараза!
А потом подошёл кто-то к кровати с подсвечником. И чья-то рука вцепилась мне в волосы, рванула.
Заорав, села. И испуганно застыла.
Возле кровати стояла Немира. И в комнатку для слуг набилось много народу. Посмотрела на подругу растерянно:
- Ты чего это?
А она рванула резко меня за волосы, стягивая на пол. Выпустила волосы, пнула меня.
- И ты ещё спрашиваешь, гадина?! У-у, дрянь!!!
Из того, что они кричали, пока били меня, поняла, что у хозяина пропало кольцо с рубином. И обшарили весь дом, ища вора. И каким-то неведомым образом нашли пропажу в моём узелке! Ужас, меня объявший, трудно передать словами! Я не сумела толком объяснить, что была ни при чём, да и не больно все хотели мне верить.
Меня избили и вышвырнули за ворота. Уж не знаю, день или больше провалялась у дороги, в грязи, без чувств. И никто не подошёл, не привёл в сознание, не попытался облегчить мою участь. Всем было всё равно, кто я, что со мной случилось. Когда я очнулась, только-только начало светать. Около меня стояла и презрительно усмехалась Немира.
- Так тебе и надо, гадине! – прошипела подружка, - Вздумала увести его у меня!
- Кого? – я с трудом приподнялась.
Девушка мстительно наступила мне на руку.
- И не надо строить из себя невинность! Ты хотела занять моё место в его постели! Чтобы он тебя одаривал драгоценностями и ласками! – и пнула меня.
Я откатилась, до крови закусила губу, чтоб не расплакаться. Она сама же меня в этот дом привела, когда увидела ревущую на улице! А теперь, выходит, подставила, приревновав к хозяину, с которым спала!
Тот лис и ко мне подкатывал. Подошёл, когда мыла пол, вздохнул с трагизмом:
- И как это такие прелестные ручки держат такую дрянь? – он брезгливо посмотрел на тряпку, которую я как раз выжимала над ведром, - Мне жаль их обладательницу. Ох, как жизнь несправедлива!
- Вполне приличная судьба, - проворчала я, скромно опуская глаза, - Есть и похуже.
- Это какая же? – не отлипал мерзавец.
- Сажать деревья в Памятной роще: за мужа, отца, братьев, погибших на войне или за своих детей, мать или сестёр, не перенёсших голода или известия о тех, кто переступил Грань.
- Выходит, ты никого ещё не теряла? – он прищурился, впился взглядом в моё лицо, - Или у тебя нет никого?
Тихо ответила:
- Мать и отец ушли к прародителям так давно, что я их совсем не помню. А друг ушёл позже. Ну да есть ли в нашей бедной стране человек, который никого не терял?
- Значит, о тебе не кому позаботиться? – в голосе графа появилась радость.
- А мне и не нужна ничья помощь, - сердито взглянула на него, - Руки и ноги есть, голова работает. Проживу!
- Я бы мог избавить тебя от этой грязи, - многозначительная улыбка.
- Знаете, она мне очень даже по душе.
- Она – лучше, чем я? – аристократ растерялся.
- Грязь такая, какая есть. Она не обманет, - как ни старалась, сказала слишком горько.
- Да я-то что? – он изобразил обиженную добродетель, - Думал, что красавица не прочь найти плечо, о которое можно опереться. Я, признаюсь, впервые увидел такую красивую девушку. Знаешь, даже что-то в сердце вдруг ёкнуло. Наверное, я влюбился, едва увидел твои синие глаза! Возможно, мои слова покажутся странными, но никогда прежде я ни в кого не влюблялся, а ты…
Ничего необычного в словах его не было. Меня удивляет, что девушки и женщины век за веком клюют на эту старую песню?..
К моему счастью, графу очень нравилось играть в доброго человека: он оставил меня в покое. Я продолжила работу.
Так, я избежала его приставаний и неприличных предложений, на время или насовсем. Но зато не смогла предотвратить обман его любовницы. Или они это вдвоём придумали для меня? За строптивость?..
- Думаешь, мне легко жить? – с ненавистью сказал Немира, обнимая плечи, будто ей стало зябко, - Да если б не он, я бы сдохла с голода на улице! В грязи, среди этих противных пьяных чудовищ! А ты вздумала украсть моё счастье?!
С обидой выдыхаю:
- Да я лучше в омут головой, чем к такому счастью! – и сплёвываю ей под ноги.
Она отскочила от меня, как от змеи, умчалась в дом. Первая и последняя моя подруга. Наверняка, кольцо – её рук дело. Надо уйти, пока не пришли слуги с палками, не набросились на меня. Вот только сил подняться нет.
С трудом села незадолго до возвращения Немиры. Служанка бросила в грязь возле меня шерстяную шаль, гребень и узелок – то, что я скопила за время трудов в этом проклятом месте – и плюнула мне в лицо. Затем обругала меня, как иные пьянчуги из самых бедных улиц редко дерзнут сказать – и ушла с гордо поднятой головой. Я стёрла плевок, обняла колени и заплакала. Очень хотелось оказаться подальше от этого места, но сил не было, а ушибы очень сильно болели.
Неожиданно пошёл дождь, смыл с моего лица слёзы. Вдохнув влажный свежий воздух, почувствовала облегчение. Как-то сумела собрать свои сокровища и похромала прочь от этого места.
Дождь всё лил и лил... Люди попрятались, так что никто не попался мне по пути, не покусился на мои вещи, не попробовал сорвать на мне злость. Добралась до фонтана, помыла в его чаше шаль, гребень, орехи, купленные накануне злосчастного дня и толстую шерстяную безрукавку, полотенце, подаренные мне бывшей поломойкой, пока та ещё была в сознании. Сидела на бортике фонтана, ела вымытые орехи, куталась в длинную безрукавку и шаль. Вся моя одежда была мокрая, но благодаря дополнительным слоям ткани моя фигура не так явственно выступала под прилипшим платьем. А воздух был чист и почему-то, вдыхая его, я чувствовала себя свободной и самую каплю счастливой. Казалось, смогу подняться в небо и улететь далеко-далеко…
Нет, пожалуй, одна хорошая вещь во всём этом была: я смогла увидеть во сне Ромку, моего названного брата и единственного защитника. Снова увидела тот день, когда он врал, что капли крови на его рубашке – это сок раздавленных ягод рябины. А я, глупая, тогда ему верила.
Ромка… милый мой, добрый, ворчливый Ромка!
Он сгорел при пожаре, которого случайно смогла избежать я. Тот пожар мне сначала часто снился, вместе с его напуганным лицом, вместе с его вскриками. А потом – всё реже и реже. Я ненавидела те кошмары, но только благодаря им могла хоть ненадолго вновь встретить его.
Дождь всё лил, лил… Пожалуй, надо убираться подальше от этого проклятого дома. Ну, не срослось с работой, так не срослось.
Только сил у меня хватило лишь дойти до следующей улицы, до старого дуба. Под его ветвями провела ночь. И, только лишь села в объятия корней, как откуда-то пёс вышел, большой и лохматый, мокрый, сорвавшийся с цепи. Деловито осмотрелся, меня приметил – и ко мне уверенно потопал. Оторвался, значит, сильный. А я слаба. Но сил, чтобы бежать от него или пугаться, не осталось. А он... просто подошёл, сел прямо рядом со мной, головой мне в колени уткнулся. Чужой вроде пёс. Но добрый. Тёплый. Посидели рядом, я его погладила. Потом меня сон сморил. Чувствовала, как рядом мохнатое и мокрое завозилось, легло спиной к моему животу. Так и проспали, согревая друг друга.
И когда проснулась, улицы были уже дочиста вымыты дождём: дождь трудился до рассвета, без перерыва, очищая улицы от злых людей и мусора. Мне почему-то вспомнились старинные легенды о том, что мир наш как-то чувствует и думает, что ему не безразлична наша участь. Глупости, конечно, но этот дождь пошёл так кстати. Мириона, если ты это сделала из заботы обо мне, спасибо тебе! И пёс этот, сбежавший на волю из заточения, тоже меня выручил.
Мы ещё посидели рядом с моим нежданным ночным спутником. Я его погладила. Он томно жмурился, хвостом вилял, держа свою лохматую, подсохшую уже, но всклокоченную морду на моих коленях. Тёплый... А потом поднялся и, махнув мне на прощание хвостом, по своим делам потопал.
- Спасибо, друг, что помог пережить эту ночь! - тихо сказала я ему вслед.
Зверь обернулся, будто услышал и понял, взглянул на меня серьёзно. Хвостом махнул на прощание. И спокойно, уверенно ушёл.
Чуть погодя, дошла до лавки, торгующей всякими вышитыми вещичками. И с грустью, чувствуя себя страшно виноватой перед девушкой, ушедшей за Грань, продала её подарок, полотенце, которое бедняга украсила дивным узором. Для графа она так старалась, в которого безответно была влюблена, но он даже не прикоснулся к подарку.
Половину денег потратила на еду. Перекусила. Завернула покупки в шаль. Взяла узелок под мышку, поправила безрукавку – и покинула ненавистный город.
Солнце светило ярко, быстро высушило мою одежду, пока я поджидала недалеко у ворот приличных попутчиков. Спустя час или два из города вышла лошадь с загруженной телегой, а вокруг неё переезжающая семья: муж с мечом у пояса, жена с кочергой в руках и четыре дочери. Самые мелкие девчонки, двойня, ехали на телеге. Старшие были вооружены веником и кухонным ножом.
- Куда направляетесь? – спросила я.
- В Средний, - объяснила женщина, с подозрением меня оглядывая.
- Значит, нам по пути, - радостно вздыхаю.
Мужчина было заворчал, но жена его заткнула:
- Если что, я ей скалку дам. Вдруг девица нам пригодится?
Горожанин почесал затылок, затем разрешил мне идти с ними.
Если солнца свет вдруг погас,
Расцветают надежды цветы.
В них живут золотые мечты.
Нет цены в жизни тем мечтам,
Ведь ни золото и не меч там.
Там живут добро и любовь,
Там не проливается кровь.
Только если найдётся дурак,
Что мечтает да и живёт так,
Всколыхнётся вся жизнь вдруг,
Разорвётся замкнутый круг.
Может, только на миг он
Приведёт в явь прекрасный сон.
И прославится сам в веках,
Как герой, потерявший страх.
Только редко свои мечты
В жизнь впускаем я и ты.
Мы считаем: сильно зло.
Так оно в мир заползло.
Где же, где же ходит дурак?
Тот, который не думает так?
Тот, кто впустит в мир мечты?
Друг, им можем быть я и ты.
Посвящаю эту книгу
моему любимому Учителю, Симакову Владимиру Николаевичу.
И моей любимой бабушке, Шепелевич Галине Фёдоровне.
Глава 1 - История Алины - "Прежде, чем сделать шаг"
Вечер, скоро уже начнёт смеркаться. На площади близ трактира стоят двое: хмурый подросток с протянутой рукой, да малышка лет четырёх, вцепившаяся ему в штанину. Прохладно сегодня. Покрапывает дождь.
- Есть хочется! – вздохнула девочка, - Ром, а Ром?.. Мы сегодня есть будем?
- Если подадут – будем, - сурово бросает её спутник.
Они стоят. Стоят. На город наползают сумерки, поверх грязного и негрязного, покрывая дома в скучный серый цвет.
- Брааатец! – малышка уже ноет, трясёт его за штанину, - Я есть хочу! Браатец!
- Ну… - он устало смотрит в умоляющие синие глаза, задумчиво взъерошивает свои длинные, криво отрезанные волосы, - Собаку, что ли, поймать?..
- А зачем собаку? – глаза расширяются, малышка недоумённо хлопает ресницами. Потом лицо её озаряется, - Ой, собаку?! Мы с ней будем играть!
Он смотрит на сестру и хмурится. Добавляет строго:
- Знаешь, я, кажется, вспомнил. Знакомого, у которого могу попросить еды. Только мы тебя сначала спрячем, ладно? Он терпеть не может маленьких девочек. Сам не знаю, почему.
- Может, со мной хоть подаст? Меня ж жалеют иногда, - шмыгает носом.
Устало улыбнувшись, взъерошивает русые волосы на её голове.
- Но он их почему-то не любит.
- Ну ладно, - она опять шмыгает носом, смущённо теребит его штанину, - Только ты быстрее приходи, ладно? А то ты в прошлый раз как ушёл, так тебя всю ночь не было! Я так испугалась! Так страшно сидеть там одной было! – она задумчиво теребит его штанину, - Ром… А Ром?..
- Ну, чё те, сопля?
- Ты только сразу уходи, если он драться будет, хорошо? А то ты в тот раз пришёл такой исцарапанный, будто свалился на кота. Ты ещё тогда такие вкусные мясные пирожки притащил. Ну, помнишь? В подорожнике? Ты сказал, что если жаренное мясо завернуть в подорожник, то это как пирожок. И таких больше ни у кого нет…
Дверь трактира открылась, и на улицу вышел мужчина средних лет, шатающийся. Задумчиво почесал сытое брюхо. И взгляд его уцепился за синие глаза девочки.
- У-у, щенки! – заорал он, - Поразвелось тут! Зыркают, гляди, на меня!
Девочка спряталась за мальчика. Тот мрачно, в упор, смотрел на пьяного. Мужчина, матерясь, спустился было с крыльца, пошёл по улице. Потом что-то остановился, обернулся. Опять наткнулся на синие глаза, выглядывавшие из-за ноги подростка. И, просмотрев в эти синие глаза долго-долго, мужчина вдруг развернулся, подошёл к ним.
Девочка, с надеждой улыбнувшись, выскользнула, протянула ладошку. И, вскрикнув, упала на мостовую, получив сильную затрещину.
- Новодальцы! Проклятые новодальцы! – взревел пьяный, - Чтоб вам пусто было!
И снова замахнулся.
Он был высокий, здоровый. А подросток был худой, невысокий. Он сразу оценил, что противник ему не по зубам. Подхватил сестру на руки, дёрнулся было к спасительному переулку. Только не добежал. Не убежал. Упал со вскриком, роняя малышку. И в отчаянии, сделал то единственное, что ещё мог: заслонил её собой. И терпел все удары, надеясь, что этот гад выпустит злость и уймётся.
Девочка испуганно смотрела на брата. На то, как верхняя светлая его рубаха с неловкой красной вышивкой – она для него старалась, вышивала у ворота и рукавов, а он принял с радостью, будто королевский то был подарок – стала грязной от следов ног нападавшего и от пятен крови. Такой грязной, что походила на нижнюю серую рубаху, чьи узкие рукава вылезали из-под широких рукавов, заканчивающихся у локтя.
И потом, когда вышел на улицу кто-то ещё, молодой парень, да оттащил озверевшего, дал по морде, а детям крикнул, чтоб убегали, брат подхватил сестру и убежал. На этот раз совсем.
Они сидели в каком-то закутке, дрожа, прижимаясь друг к другу, чтоб согреться. Уже боялись оба пойти за едой. Потом, когда пошла по небу линия зари, и светлеть кругом стало, девочка заметила, что на рубашке мальчика появились красные пятна.
- Ром… - сказала испуганно, - Ты ранен, Ром?.. Тебе больно?!
- Молчи, сопля, - устало улыбнулся он, дёрнул её за косу, полурастрёпанную, с травинками вместо ленты, легонько, - Нет, не ранен я. Не реви. Он просто меня на мостовую толкнул. А там кто-то ягоды рябины рассыпал. И я их раздавил своим телом, - он натянуто улыбнулся, - Ну, ничего, сопля. Рубашку выстираем.
Прижал её к себе, вздохнул.
- Ром… - послышалось тихое из-под его объятий.
- Ну, чё тебе? – уже сердито проворчал он, - Поспи.
- А разве бывает рябина такая красная?
- Ну, может, не рябина. Калина. Я не успел рассмотреть. Поспи.
Она какое-то время молчала, потом завозилась. Пожаловалась:
- Не спится мне.
Он, тяжело вздохнув, погладил её по голове дрожащей рукой и запел:
Даже если весь мир против нас,
Если солнца свет вдруг погас,
Расцветают надежды цветы.
В них живут золотые мечты…
***
Хлопнула дверь. Проворчали:
- Дрыхнет, зараза!
А потом подошёл кто-то к кровати с подсвечником. И чья-то рука вцепилась мне в волосы, рванула.
Заорав, села. И испуганно застыла.
Возле кровати стояла Немира. И в комнатку для слуг набилось много народу. Посмотрела на подругу растерянно:
- Ты чего это?
А она рванула резко меня за волосы, стягивая на пол. Выпустила волосы, пнула меня.
- И ты ещё спрашиваешь, гадина?! У-у, дрянь!!!
Из того, что они кричали, пока били меня, поняла, что у хозяина пропало кольцо с рубином. И обшарили весь дом, ища вора. И каким-то неведомым образом нашли пропажу в моём узелке! Ужас, меня объявший, трудно передать словами! Я не сумела толком объяснить, что была ни при чём, да и не больно все хотели мне верить.
Меня избили и вышвырнули за ворота. Уж не знаю, день или больше провалялась у дороги, в грязи, без чувств. И никто не подошёл, не привёл в сознание, не попытался облегчить мою участь. Всем было всё равно, кто я, что со мной случилось. Когда я очнулась, только-только начало светать. Около меня стояла и презрительно усмехалась Немира.
- Так тебе и надо, гадине! – прошипела подружка, - Вздумала увести его у меня!
- Кого? – я с трудом приподнялась.
Девушка мстительно наступила мне на руку.
- И не надо строить из себя невинность! Ты хотела занять моё место в его постели! Чтобы он тебя одаривал драгоценностями и ласками! – и пнула меня.
Я откатилась, до крови закусила губу, чтоб не расплакаться. Она сама же меня в этот дом привела, когда увидела ревущую на улице! А теперь, выходит, подставила, приревновав к хозяину, с которым спала!
Тот лис и ко мне подкатывал. Подошёл, когда мыла пол, вздохнул с трагизмом:
- И как это такие прелестные ручки держат такую дрянь? – он брезгливо посмотрел на тряпку, которую я как раз выжимала над ведром, - Мне жаль их обладательницу. Ох, как жизнь несправедлива!
- Вполне приличная судьба, - проворчала я, скромно опуская глаза, - Есть и похуже.
- Это какая же? – не отлипал мерзавец.
- Сажать деревья в Памятной роще: за мужа, отца, братьев, погибших на войне или за своих детей, мать или сестёр, не перенёсших голода или известия о тех, кто переступил Грань.
- Выходит, ты никого ещё не теряла? – он прищурился, впился взглядом в моё лицо, - Или у тебя нет никого?
Тихо ответила:
- Мать и отец ушли к прародителям так давно, что я их совсем не помню. А друг ушёл позже. Ну да есть ли в нашей бедной стране человек, который никого не терял?
- Значит, о тебе не кому позаботиться? – в голосе графа появилась радость.
- А мне и не нужна ничья помощь, - сердито взглянула на него, - Руки и ноги есть, голова работает. Проживу!
- Я бы мог избавить тебя от этой грязи, - многозначительная улыбка.
- Знаете, она мне очень даже по душе.
- Она – лучше, чем я? – аристократ растерялся.
- Грязь такая, какая есть. Она не обманет, - как ни старалась, сказала слишком горько.
- Да я-то что? – он изобразил обиженную добродетель, - Думал, что красавица не прочь найти плечо, о которое можно опереться. Я, признаюсь, впервые увидел такую красивую девушку. Знаешь, даже что-то в сердце вдруг ёкнуло. Наверное, я влюбился, едва увидел твои синие глаза! Возможно, мои слова покажутся странными, но никогда прежде я ни в кого не влюблялся, а ты…
Ничего необычного в словах его не было. Меня удивляет, что девушки и женщины век за веком клюют на эту старую песню?..
К моему счастью, графу очень нравилось играть в доброго человека: он оставил меня в покое. Я продолжила работу.
Так, я избежала его приставаний и неприличных предложений, на время или насовсем. Но зато не смогла предотвратить обман его любовницы. Или они это вдвоём придумали для меня? За строптивость?..
- Думаешь, мне легко жить? – с ненавистью сказал Немира, обнимая плечи, будто ей стало зябко, - Да если б не он, я бы сдохла с голода на улице! В грязи, среди этих противных пьяных чудовищ! А ты вздумала украсть моё счастье?!
С обидой выдыхаю:
- Да я лучше в омут головой, чем к такому счастью! – и сплёвываю ей под ноги.
Она отскочила от меня, как от змеи, умчалась в дом. Первая и последняя моя подруга. Наверняка, кольцо – её рук дело. Надо уйти, пока не пришли слуги с палками, не набросились на меня. Вот только сил подняться нет.
С трудом села незадолго до возвращения Немиры. Служанка бросила в грязь возле меня шерстяную шаль, гребень и узелок – то, что я скопила за время трудов в этом проклятом месте – и плюнула мне в лицо. Затем обругала меня, как иные пьянчуги из самых бедных улиц редко дерзнут сказать – и ушла с гордо поднятой головой. Я стёрла плевок, обняла колени и заплакала. Очень хотелось оказаться подальше от этого места, но сил не было, а ушибы очень сильно болели.
Неожиданно пошёл дождь, смыл с моего лица слёзы. Вдохнув влажный свежий воздух, почувствовала облегчение. Как-то сумела собрать свои сокровища и похромала прочь от этого места.
Дождь всё лил и лил... Люди попрятались, так что никто не попался мне по пути, не покусился на мои вещи, не попробовал сорвать на мне злость. Добралась до фонтана, помыла в его чаше шаль, гребень, орехи, купленные накануне злосчастного дня и толстую шерстяную безрукавку, полотенце, подаренные мне бывшей поломойкой, пока та ещё была в сознании. Сидела на бортике фонтана, ела вымытые орехи, куталась в длинную безрукавку и шаль. Вся моя одежда была мокрая, но благодаря дополнительным слоям ткани моя фигура не так явственно выступала под прилипшим платьем. А воздух был чист и почему-то, вдыхая его, я чувствовала себя свободной и самую каплю счастливой. Казалось, смогу подняться в небо и улететь далеко-далеко…
Нет, пожалуй, одна хорошая вещь во всём этом была: я смогла увидеть во сне Ромку, моего названного брата и единственного защитника. Снова увидела тот день, когда он врал, что капли крови на его рубашке – это сок раздавленных ягод рябины. А я, глупая, тогда ему верила.
Ромка… милый мой, добрый, ворчливый Ромка!
Он сгорел при пожаре, которого случайно смогла избежать я. Тот пожар мне сначала часто снился, вместе с его напуганным лицом, вместе с его вскриками. А потом – всё реже и реже. Я ненавидела те кошмары, но только благодаря им могла хоть ненадолго вновь встретить его.
Дождь всё лил, лил… Пожалуй, надо убираться подальше от этого проклятого дома. Ну, не срослось с работой, так не срослось.
Только сил у меня хватило лишь дойти до следующей улицы, до старого дуба. Под его ветвями провела ночь. И, только лишь села в объятия корней, как откуда-то пёс вышел, большой и лохматый, мокрый, сорвавшийся с цепи. Деловито осмотрелся, меня приметил – и ко мне уверенно потопал. Оторвался, значит, сильный. А я слаба. Но сил, чтобы бежать от него или пугаться, не осталось. А он... просто подошёл, сел прямо рядом со мной, головой мне в колени уткнулся. Чужой вроде пёс. Но добрый. Тёплый. Посидели рядом, я его погладила. Потом меня сон сморил. Чувствовала, как рядом мохнатое и мокрое завозилось, легло спиной к моему животу. Так и проспали, согревая друг друга.
И когда проснулась, улицы были уже дочиста вымыты дождём: дождь трудился до рассвета, без перерыва, очищая улицы от злых людей и мусора. Мне почему-то вспомнились старинные легенды о том, что мир наш как-то чувствует и думает, что ему не безразлична наша участь. Глупости, конечно, но этот дождь пошёл так кстати. Мириона, если ты это сделала из заботы обо мне, спасибо тебе! И пёс этот, сбежавший на волю из заточения, тоже меня выручил.
Мы ещё посидели рядом с моим нежданным ночным спутником. Я его погладила. Он томно жмурился, хвостом вилял, держа свою лохматую, подсохшую уже, но всклокоченную морду на моих коленях. Тёплый... А потом поднялся и, махнув мне на прощание хвостом, по своим делам потопал.
- Спасибо, друг, что помог пережить эту ночь! - тихо сказала я ему вслед.
Зверь обернулся, будто услышал и понял, взглянул на меня серьёзно. Хвостом махнул на прощание. И спокойно, уверенно ушёл.
Чуть погодя, дошла до лавки, торгующей всякими вышитыми вещичками. И с грустью, чувствуя себя страшно виноватой перед девушкой, ушедшей за Грань, продала её подарок, полотенце, которое бедняга украсила дивным узором. Для графа она так старалась, в которого безответно была влюблена, но он даже не прикоснулся к подарку.
Половину денег потратила на еду. Перекусила. Завернула покупки в шаль. Взяла узелок под мышку, поправила безрукавку – и покинула ненавистный город.
Солнце светило ярко, быстро высушило мою одежду, пока я поджидала недалеко у ворот приличных попутчиков. Спустя час или два из города вышла лошадь с загруженной телегой, а вокруг неё переезжающая семья: муж с мечом у пояса, жена с кочергой в руках и четыре дочери. Самые мелкие девчонки, двойня, ехали на телеге. Старшие были вооружены веником и кухонным ножом.
- Куда направляетесь? – спросила я.
- В Средний, - объяснила женщина, с подозрением меня оглядывая.
- Значит, нам по пути, - радостно вздыхаю.
Мужчина было заворчал, но жена его заткнула:
- Если что, я ей скалку дам. Вдруг девица нам пригодится?
Горожанин почесал затылок, затем разрешил мне идти с ними.
