Глава 21 - 21-нить паутины прошлого
- Лестницу придумали, кстати, чтобы правитель поднимался в день официального наречения тэнно со своею старшей супругой, чтобы их пышные наряды и украшения все видели.
- Но ведь так и подстрелить проще?
- Смотря как постараться… если плохо, то вырежут весь род стрелков… железо расплавленное всем вольют куда надо перед отсечением рук и ног. Искупают в нужнике. Или вот, привяжут руки и ноги к норовистым скакунам и как…
- Перестань!!! – отчаянно заслонила уши руками.
Резко обернувшись, он заслонил раскрывшуюся мою одежду и тело моё раскрывшееся ото всех. Шумно выдохнув, оторвал ворот императорских моих одежд и сам меня затянул самодельным поясом так, что с трудом могла дышать. Завязал морским узлом края.
- Прибью, когда останемся вдвоём! – шепнул в ухо, обдав горячим дыханьем.
Медленно отвернувшись, стал спускаться первым, словно сам был правителем здешней империи, снизошедшим до подданных внизу. Опять было велико искушение пнуть в спину или хотя бы сплюнуть. Но вдруг мне во все дырки зальют расплавленное что-то за осквернение плевком одежд здешнего правителя? Малодушной мне, зубы сцепив, пришлось стерпеть и это великое искушение.
- Кстати, простреливается и правда хорошо. И подходит для подъёма особо важных послов, хотя им положено идти по краям, а не как нам – по центру…
Экскурсия от маньяка по дворцовым постройкам, садам и городу – это что-то с чем-то. Описания некоторых исторических зверств и уточнения о последующих за сим пыток – и не всегда самих виновных – заставляли ещё несколько раз меня распрощаться с остатками ужина.
- Хороша! – заржал Конара, обернувшись у ворот самых длинных на главной улице, у самых массивных стен. Нагнувшись, лопуха какого-то подорвал, рот мне грубо и наспех подтёр, принюхался, поморщившись. – Господин будет в ужасе, едва почуяв тебя! - и, посмеиваясь, чуть раздвинув подол императорских одежд, полуразвернувшись, пяткой пнул по деревянным воротам.
Но сразу же величественно выпрямился, плечи расправил.
Нам дверь прираспахнул старый, скрюченный слуга, хоть и в шелках бардовых, только без вышивки. Посмотрел на меня, щурясь подслеповатыми глазами.
- Приветствую молодого господина и госпожу! – прислужник пытался согнуться, но Конара его пальцами ухватил за подбородок. С обычными, аккуратно обрезанными, круглыми ногтями, с тонким белым краем. – Простите, Конара-мия, совсем никчёмным стал ваш Сахи. Даже не могу вам и вашей жене молодой поклониться!
- Господин её сразу невзлюбил?
- Но вы всё же сходите в храм предков поклониться!
Кто там из девочек в вузе мечтал о замужней поспешной жизни? Ну-ну!
- Разве что поклониться предкам! – Конара оправил рукавов края и неспешно пошёл куда-то по одной из причудливых тропинок. – Эй, за мной!
Кажется, старик решил, что это относилось ко мне, и остался на месте.
Я уныло побрела за своим скотским супругом. Стараясь не думать, во что превратятся наши с ним ночи. У этого маньяка, амбициозного и злопамятного, не было не только такта, но и ни грамма доброты!
Хотя, когда мы оказались в зале просторном, в котором на возвышении-лестнице стояло множество чёрных табличек с золотыми иероглифами, он внезапно, порог перейдя, посмирнел. Опустился на подушку плоскую, круглую, в центре, совершил три поклона земных.
- Киноси-но Конара приветствует достопочтимых духов предков! И покорно представляет им новую свою жену!
На всякий случай, я опустилась на соседнюю подушку и, сжав зубы, трижды как он поклонилась. Молча. Не знаю, что тут говорить, но от женщин явно требуется в чокнутом патриархате этом промагиченном больше вежливости и покорности! Тело ацки болело, но я старалась терпеть.
Когда, морщась, разогнулась, Конара уже стоял где-то в стороне зала, грустно поглаживал более низкую и узкую табличку, возле которой не было дымящихся палочек в вазах золотых или фарфоровых с мелким, белым песком. Мой супруг из рукава выхватил где-то незаметно прихваченный мандарин и положил перед этой табличкой.
- Жена Конара-мия приветствует вас, старший брат Юухи-мия! – едва слышно произнесла я и, сложив ладонь на кулак, в пояс поклонилась табличке.
Но выпрямиться не смогла, рухнула со стоном.
Конара растерянно смотрел на меня сверху вниз.
Я… угадала?..
В следующий миг он наклонился – наши лица оказались рядом и я испугалась, что он мне нос сейчас откусит или снова будет душить, но молодой мужчина вместо того осторожно пропустил большие пальцы под мой пояс и, придерживая за талию, медленно потянул вверх. Поморщившись, выпрямилась. Мы оказались с Конарой близко-близко. Но он был меня повыше, в плечах немного пошире. И… он, внезапно нагнувшись, накрыл мои губы осторожным поцелуем.
Сердце моё замерло… отчаянно трепыхнулось…
Конара, губы мои раздвинув, внезапно коснулся своим языком к моему.
Как будто по нашим телам пробежали разряды электрического тока. Заставив меня вздрогнуть. Заставив соплёю обмякнуть в его крепких руках. Молодой мужчина подтащил меня поближе, осторожно играя своим языком с моим, ладонями нежно скользя по моей спине. Я задрожала. Едва язык ему не откусила – он едва убрать успел. Застыла, робко смотря снизу вверх.
- Укусить змею вздумала? – пальцем указательным, закогтившимся, он по моей щеке провёл, пока ещё царапая лишь слегка.
В следующий миг левая рука его спустилась спины пониже, заставив ойкнуть от неожиданности, а губы ухватили раскрывшиеся мои… его мягкие губы, нежные…
Я забылась на миг, а потом отскочила, прикрывая губу прокушенную.
- У тебя не получится укусить змею, глупышка, - криво усмехнулся молодой мужчина. – От змей разбуженных надобно бежать, - насмешливо сощурился, - пока ещё не поздно… - к табличке, пред которой положил мандарин, повернулся. – Как видишь, мы с моею новой… женою вполне ладим, старший брат Юухи! Спи спокойно!
За пояс меня закогтившимся пальцем ухватив, повлёк к выходу из семейного архива. Или, храма, хм?..
Я выбрала послушно двинуться за ним. За порогом он меня отпустил. Пошёл по саду безлюдному куда-то. Я робко двинулась следом.
Потом робко поравнялась с ним – взгляд получила ненавидящий, но, видимо, он это умеренной дерзостью счёл.
Да и… почему-то после безумного этого поцелуя у меня не болели босые ноги, стёртые о дорогу песочную в столице, вообще не болело тело, разбитое об ступени и пролёт, покалеченное стражниками озверевшими. Голова перестала раскалываться, по которой били. Болела только губа прокушенная, уже после того странного поцелуя. Конара… может так быстро раны вылечить?.. Видимо, может, если захочет. Только вот… он может лечить женщин, с которыми спит, или бабушку мою тоже бы смог?.. Вот без этого?..
- Но в этом доме никто не зовёт Юухи мия, - добавил глухо молодой мужчина через несколько шагов. – Если ты посмеешь так сказать при всех – то достанется нам обоим.
- Он… внебрачный сын?
- Один из, - кривая усмешка.
Я прошла ещё несколько шагов за нелюбимым супругом.
- Ладно, хотя бы ты бываешь вежливым с тем, что осталось от него. Значит, ты хотя бы иногда бываешь справедливым…
- Я – твой господин! – палец закогтившийся прошёл у меня перед глазами, заставляя отпрянуть.
- Да, господин!
Мы прошли ещё немного.
- А почему ты думаешь, что вежливо проявлять вежливость к Юухи? – мой ненавистный супруг внезапно остановился и повернулся ко мне. Не делая попыток ударить меня или схватить. Просто спокойно стоял и смотрел на меня, чуть прищурившись.
- Ну, он всё-таки был одним из этой семьи?..
Конара грустно рассмеялся, головою качнув. Ещё быстрее пошёл вперёд.
Робко пошла следом, но через десять или больше минут – сады ещё не кончались, а людей так и не появилось, даже слуг – осторожно осведомилась:
- А что он такого сделал, за что ты… за что вы уважаете его?
- Он был одним из двух учеников мастера Юмэносима. Это был лучший флейтист из Империи…
- Да, Мидзутама-мия говорил!
- Мидзутама-тэнно уважает искусство, - добавил Конара безэмоционально, так что хрен поймёшь, он одобряет эту привычку правителя или же осуждает.
- Он ещё говорил, что вы превосходно играете…
- Я ненавижу лесть! – мой супруг остановился. Мрачно развернулся ко мне. – Лучше говори мне правду. Ты меня ненавидишь. Я это заслужил. Но я исправляться не намерен.
Мы прошли ещё с полчаса и оказались в просторной постройке. Двери отъехали под взмахом руки моего супруга.
Просторная комната со столиком. Вещи, стены и подставки лакированные, увешанные свитками с каллиграфией, разбросанные картины, ширмы с большими полотнами военных и морских сражений. Ну, в стиле китайских картин. Горы причудливые с редкими храмами и соснами скрюченными. Но сосны – это вообще страсть восточная, давняя.
Конара прошёл мимо подставок многочисленных с оружием. И я, сжавшись, робко проследовала за ним.
Прошёл… в спальню. Небрежно сбросил перед охреневшей мной императорское одеяние, у порога прямо. Стал распускать пояс светло-сиреневого одеяния. Эй, он же не думает меня изнасиловать прямо сейчас, днём и на сей раз без дурмана?..
А он между тем отбросил пояс, снял светло-сиреневые одежды. Под ними были белые ханьфу до колен, без вышивки, он откинул и их, простой уже пояс. Остался в одних лишь сиреневых штанах. Задумчиво прорези окровавленные рассмотрел. Штанину, ставшую алой от крови на левом бедре. Два пореза на правой руке и рана, едва затянувшаяся, на спине, его как будто совсем не занимали. Ссадины и синяки багровеющие, многочисленные для него как будто не существовали вообще. Потянул завязку и этих штанов…
Блин, его час или два назад едва не казнили, а ему уже припёрло постельных утех? С той, про которую говорил, что ненавидит?! Или… у этого поцелуя, которым он меня исцелил, был и второй, побочный эффект?..
Я сглотнула, смотря, как статный мужчина снимает штаны… верхние. Но тянется и к завязкам нижних белых…
- Что… красивый?.. – ухмыльнулся он, не оборачиваясь.
Волосы, слегка вьющиеся, почти из пучка на голове выпали, струятся ниже пояса, заколка серебренная набекрень, как будто змея мутно-белым шаром сейчас подавится или будет раздавлена, к которому пасть распахнула, тело всё истерзано – видно пленение его стражам далось нелегко, возможно, обойдётся несколькими десятками свежих могил для менее бессмертных людей и иных существ – и всё тот же гонор, который, кажется, самого Конару переживёт.
Пальцы тонкие опять завязки штанов потянули, вытаскивая петлю из сложного узла…
Я знала, что он меня побьёт, но попыталась переключить его на другую сильную эмоцию:
- Кстати, а почему в вашей семье все так ненавидят Юухи?..
Отбросив завязки последних штанов, мужчина резко обернулся ко мне.
Робко отступила.
Он ступил ко мне.
Отступила ещё. Налетела на картину-ширму большую, эпичного морского сражения, навернулась поверх неё. Конара поморщился. Кажется, картина была у него из любимых.
Робко попыталась с неё сползти, но послышался треск рвущейся бумаги.
Конара присел у испорченной картины на одно колено, упираясь левой рукой в пол, а правой цапнул меня за пояс и рванул к себе. Глаза, смотревшие сверху вниз, стали расплавленными серебряными омутами. Нет!!!
Отчаянно прикрыла грудь рукой. Он ухватил за подол, поднимая руку с моим последним укрытием вверх. Отчаянно зажмурилась.
Грёбанная семейная жизнь! Почётный статус жены принца-маньяка!!!
Глаза жуткого принца оказались совсем близко от моих, он оскалился, заставляя меня съёжиться.
- Знаешь, - произнёс молодой мужчина хрипло, - как я берёг эту картину?
- П-прости! – робко заглянула ему в глаза.
Он поднялся, удерживая меня за пояс, вообще без напряжения мой вес удерживая на одной руке. Медленно в сторону прошёл. В сторону кровати. Сжалась вся.
Кажется, он тихо хмыкнул.
Нет, носком босой ноги край двери раздвижной ухватив, вошёл в следующее помещение. Небольшая комнатка выходила на маленький сад, затянутый овальной стеной. Крыши редкие, изогнутые, за ней. Потом стена обычная высится, в стороне.
Стол низенький, но длинный, свитками бумаги чистой заваленный с левого края.
Конара усадил, нет, швырнул меня в сторону низкой подушки у стола, так, что я едва успела извернуться, чтобы смягчить удар коленкой ещё и ладонью. Напугано посмотрела на молодого мужчину снизу вверх, стоя на коленях.
От взмаха его руки на стол хряпнулся тяжёлый ларец из тёмного, лакированного дерева, инкрустированный перламутром. Я это сложное слово запоздало вспомнила.
Голову вжала в плечи, когда от лёгкого движения его пальцев крышка открылась, нет, хрястнула об столешницу. В ларце оказалось множество маленьких, фарфоровых, бледно-бирюзовых шкатулочек, овальных и круглых.
Сидела, недоумённо глядя на них: злость Конары явно обещала какую-то экзекуцию, но я не могла понять, зачем тут столько баночек. Разве что он на мне решил испытать всю коллекцию личных ядов? Ну, если я прежде не издохну.
Вздрогнула, когда он швырнул на стол передо мной кисти толстые и тонкие, для каллиграфии.
То есть, убивать меня не будут? Хотя бы не сегодня?
Зевнув, Конара вышел в сад, наполнив из фонтанчика, расположенного в стороне от дома, с неказистой каменной горкой и сосною небольшою, скрюченною, живою, сверху, вместо скульптур, белую маленькую чашу, полукруглую, с лёгкими следами синих силуэтов китайских дев и дворцов или храмов на склонах гор, вдали от них.
Чашу он поставил передо мной уже медленно, осторожно наклонившись, ни капли не расплескав. Только длинные, местами спутанные или слипшиеся от крови просохшей пряди, чуть волнистые, сползли по обнажённому торсу статного мужчины, по мускулистым рукам, покрытым множеством багровеющих синяков и чуть присохших ссадин. Да и те две из трёх глубоких ран снова разошлись. Струйка тонкая кровавая сползла по его локтю и кровавым треугольником легла на мой подол, у опять зашибленных колен. Но, наверное, столько ран на своей шкуре таскать – это невероятно больно?
Словно мысли мои прочтя, Конара резко выпрямился, откинув резким движением волосы назад. Звякнула подвеска в каффе на левом ухе, ударились одна об другую две крупные жемчужины, окрасившиеся от крови. Нет, уже почернели. И несколько капель его крови скатились по моему лицу, заставив немного вздрогнуть.
Но следующее движение руки Конары было уже медленным и плавным. Прочертив в воздухе тонкий, мерцающий след, к столику придвинулась подставка из чёрных реек. Конара немного повернулся в талии, новый медленный взмах рукою – и на подставку легла испорченная картина. Морское сражение в стиле древних китайских гравюр, цветных, но с минимумом цветов и оттенков. Чуть хрустнули, опустившись, об нижнюю и верхнюю рейки подставки, валики, поддерживающие верхнюю и нижнюю стороны большой картины.
- Покуда не сделаешь точно такую же – я запрещу тебя кормить! – проворчал Конара. Но уже без особых эмоций. Устал, наверное.
