Елена Свительская
Забытое обещание
Солнце окрасило подол своей одежды в рыжевато-розовый цвет, и расплавленное золото разлилось по воде. Подул ветерок, заволновалась гладь неба, дремавшая у моих ног, заволновалась, лениво заворочалась, напомнив складки платья аристократки. Чуть поиграл земной холст цветами, дивной смесью коричнево-зелёного, чёрного, серого, голубого, серебристого, жёлтого – и опять превратился в зеркало, снова слились у моих ног земля и небо.
- Олен, ты опять в одиночестве сидишь? – спросила Липа, внезапно возникая за моей спиной.
Не спросив разрешенья, присела на краешек моего бревна, хотя поваленных сухих стволов на берегу реки валялось предостаточно. Немного посмотрела на лес, растущий на другом берегу.
- В деревне праздник, а ты сидишь тут один-одинёшенек, - продолжила зануда, - Тебе не скучно? Ты постоянно смотришь на закат, каждый день, как будто иных развлечений у тебя нету! Или ты просто ненавидишь людей, потому стараешься пореже с ними общаться?
Зелёные глаза девицы мрачно поблёскивали. Мне вдруг показалось, что уже был похожий берег реки, уходящий в воду солнечный свет, я сидел на бревне, а около меня пристроилась какая-то девушка и смеялась надо мной, но почему-то меня это ничуть не раздражало… её лицо, её улыбка промелькнули быстро, как и само виденье… Отчего-то мне подумалось, что это не Липа, почему-то мне захотелось встретится с той…
- Эй, ты не ответил мне! – возмутилась вредная девица.
Она уже с неделю набивается мне не то в друзья, не то в невесты. Чем я ей приглянулся – не пойму. Внешность у меня самая заурядная для Белого края, какой, пожалуй, только южные народы и удивишь. К тому же я нелюдим, молчун, каких поискать. Ну, разве что она сочла моё недружелюбие многозначи-тельной таинственностью, выдумала обо мне невесть что – и влюбилась в свою мечту.
- Бабка моя такой квас приготовила, а вы даже не попробовали! – сердито заорал Искр, припёршийся добивать мой покой.
Вот где Липа ходит, туда и его ветер носит. А говорит, что она некрасива и вообще в деревне нет такой девки, на которой бы он хотел жениться. Тоже мне в приятели набивается, допытывается о моём прошлом, лезет в душу. Вот так прям и пущу туда первого встречного! Мало ли мне из-за этого проклятого дара в душу наплевали?! Вся жизнь моя из-за него пошла наперекосяк! И те, кто звался моей семьёй…
Из-под поваленного дерева выскочил уж и испуганно пополз к дальним кустам. Я опять погрузился в мрачные мысли и не заметил его, не заори рыжая болтушка, не кинься она на Искра – тот от неожиданности поскользнулся на песке и рухнул вместе с нею. Сцапал её, сначала от неожиданности, потом просто не выпустил, под предлогом растерянности от неожиданного падения. Я мрачно покосился на сбегающую от меня змеюку – и она прибавила ходу. Это меня отрезвило. Закрыл глаза, чтобы селяне случайно в них не заглянули, глубоко вдохнул, выдохнул. Скинул сандалии и пошёл купаться.
На что заводить друзей, если они обязательно тебя бросят? Тем более, от приятеля получить ненавидящий, презирающий или брезгливый взор намного неприятнее, чем от знакомого или незнакомца.
Вода, пакость такая, ещё толком не прогрелась. Но я упорно изображал на лице удовольствие, сидел в воде, пока эти двое не свалили на танцы, то есть, до посинения. Уж лучше пусть меня считают угрюмым молчуном или чудаком, чем лезут в душу. Всё равно я рано или поздно уйду. С того проклятого дня нигде не задерживаюсь надолго.
Селяне веселились, пытались меня подпоить, дабы выведать у меня секреты. Я боялся, что одурманенный разум быстро покроется коркой ярости, и тогда сорвусь из-за какого-то пустяка. Голова становилась всё тяжелее, на глаза наплывал туман. Сидел около огня и зябко кутался в старый шерстяной плащ, одолженный старостой… Тело как будто превращалось в дерево, тянулось к земле… Прилёг, расслабиться не смог…
- Правее! – кричал снизу черноволосый парень, - Ещё правее!
Я сдвинул деревянного петушка, неловко толкнул бок лестницы. Она накренилась, мои руки судорожно вцепились в край крыши, лестница ушла из-под ног куда-то в сторону. Отчаянно закричали внизу… Под тяжестью моего тела отломился кусок крыши… Смешались небо и земля… Боль захлестнула меня… И всё погасло…
Когда сознание вернулось ко мне, деревня бурлила. Даже Искру, заботившемуся обо мне, пока лежал в бреду, резко стало не до меня. Когда я пошёл на поправку, парень вообще повадился пропадать где-то целыми днями. Потом ошарашил меня известием: герцог, проживающий в этой части страны, вздумал объявить свои земли отдельной страной. Для укрепления положения ему потребовалась приличная сумма, вот он и начал собирать войско для завоевательного похода на соседей. Правда, не на Черноречье – к алхимикам этот тип соваться не хотел, а в следующую за ним страну – Новодалье. Справедливо рассудил, что народы Враждующих стран со временем должны ослабить от неустанных дрязг, выяснил, что за Снежными горами, растянувшимися к югу от его Новой страны, Черноречья, Новодалья и ещё несколькими странами, есть проход. Или между ними есть ущелья, подходящие для перехода. Мне было дурно, так что особенно в его планы не вникал, хотя вся деревня гудела от возбужденья и болтала только об этих бредовых затеях. В общем, этот дурень решил обойти пристанище алхимиков – и напасть на их соседей, за которых чернореченцы точно не будут заступаться, так как сами жаждут их раздавить. Герцог сулил всем золотые горы. Мол, этот поход принесёт нашим воинам уйму добычи. Позволит жить в достатке. Даст возможность укрепиться нашей территории, закрепит дух людей Новой страны, молодого, но здорового и одарённого народа. Идти с войной на преданного им короля этот болтун отказался.
Искр загорелся желанием награбить богатств и кинуть к ногам Липы, дабы та восхитилась его отвагой или же польстилась на богатство – и согласилась стать его женой. Селянин упорно тренировался на уроках, щедро устраиваемых новоявленным корольком. Его возлюбленная тем временем липла ко мне. Не то, чтобы она была мне противна, нет, что-то в ней имелось не то. А что мне нужно, я никак не мог объяснить.
Местные сплетницы соревновались в придумывании историй обо мне и Липе – кто гаже придумает и кому больше поверят. Однажды я случайно услышал обрывок сплетни, не удержался. Старый забор, за которым скрывались сплетники, внезапно затрещал и рухнул на этих противных баб. Никого не зашиб – уже обветшал от старости и размок от многочисленных дождей, которые повидал за свою жизнь, но сколько было визгу! Я редко был так счастлив! А потом сплетницы приметили меня, стоящего за скамейкой и обломками забора, разглядели ухмылку на моём лице, на миг заглянули мне в глаза – торопливо перевёл взгляд в сторону – и зловеще затихли. Ну, вот и всё. Опять лишился своего пристанища. Сейчас начнутся эти вопли, неприязненные взгляды, может, опять похватают, что под руку подвернётся – и пойдут на меня. Каждый раз одно и то же. Как же я устал!
В этот раз меня не раскусили с первого использования силы. Списали моё ликованье на радость от падения забора. Понимали, гадины, что часть их ядовитых слов мог услышать. Ну, а падение забора списали на естественное следствие его старости и лени хозяина. Может, предположили, чья нога помогла ветхому строению, направила в сторону стоявшей за ним скамейки, но о даре моём не догадались. Пока.
Мне было совершенно наплевать на самодовольного герцога, да и в его обещания совсем не верил, но вызвался в его отряд. Знал же, как велик шанс сдохнуть на чужбине, но попёрся. Просто мне надоело жить…
И вот я и Искр идём близко, тащим рюкзаки с едой и тяжёлые мечи. Вокруг нас раскинулись большие горы, венчающиеся снежными коронами, серые унылые склоны. Позади и впереди нас идут другие дураки. Первым едет на вороном скакуне дурной аристократ, которому в его замке отчего-то не сидится, хотя условия у него там приличные. То ли самолюбием заболел, то ли потянуло на подвиги. Может, ему внукам рассказывать нечего…
- Ой, смотрите, дракон! – заорали сзади.
Мы обернулись. Полный мужчина бандитской наружности потрясённо указывал в небо.
- И точно… - прошептал кто-то, проследивший за его рукой.
Я поднял голову к небу, желая увидеть большого крылатого ящера, но жизнь опять засмеялась надо мной, подсунув чистое голубое небо. А тот, кричавший, и ещё пятеро взволнованно обсуждали примерещившееся им создание. Почему-то оно у всех выходило одного цвета, и висело в воздухе над пиком одной и той же горы, насмешливо разглядывая ползущих через ущелье людей. Ну, не могут же шесть трезвых мужиков видеть один и тот же бред! Да и чего крылатые забыли в этом холодном и скучном месте? Наверняка, эти воины просто сговорились подшутить над нами.
- Ой, проход! – ахнул зоркий Искр, указывая на север, на тонкую нить ущелья, скользящую под двумя большими горами, соприкасающимися боками.
- Согласно карте, в ближайшие четыре дня не будет никаких проходов! – недоумённо ответил старик, ехавший на старой кляче за предводителем.
Он достал из седельной сумки карту, развернул, сверился, недоумённо почесал в затылке, проворчал:
- Хрен знает что!
- Может, у них там маги есть? - предположил безусый паренёк, одетый кое-как, но вооружённый приличным мечом.
- А ну этих алхимиков! – досадливо отмахнулся герцог.
Мы тоже боялись «творцов камней», потому молча двинулись дальше. Правда, вскоре зашумели. Всем от видения дракона и от появления непонятного прохода стало не по себе, потому едва ли не каждый хотя бы раз громко произнёс что-то вроде: «Ха, нас такой ерундой не проведёшь! Мы, вас, коварных магов знаем!». Хотя маги в нашей части Белого края появлялись редко, а доморощенных не завелось, следовательно, ничего толкового о магии и использовавших её мы не знали. Тем более, о драконах.
Через несколько часов нам попался другой проход между горами, также не обозначенный на карте. Разумеется, всем стало интересно, куда он ведёт, но никто не горел желанием идти выяснять.
- Да неужели среди вас нет смельчаков? – возопил герцог.
А про себя он промолчал. Свою шкуру этот аристократ ценил и любил.
Тут мне неожиданно подумалось, что «Дважды Грань не переступить!», да и после этих двух жутких лет я не думал, что в мире существует что-то более жуткое. Так что выступил вперёд и громко объявил:
- А схожу-ка я и посмотрю!
- Вот молодец, добрый молодец! – просиял предводитель, - Такой молодой и такой отважный!
Наградил он меня только похвалой: деньгами или кинжалом своим дорогим пожаловать пожадничал. Но я сделал вид, будто польщён, поправил лямки рюкзака, опустил ладонь на рукоять меча и отправился к узкому проходу. Рюкзак спутникам не оставил, как и оружие. Второе ещё пригодится, а первое пусть лучше вообще никому не достанется, если что.
Тропа петляла между двух склонов невообразимо: то заворачивалась едва ли не петлёй, то уходила вниз, то поднималась вверх. И только через несколько часов, уже после полудня, я взобрался на пригорок перед небольшой горой, осторожно обернулся назад. И замер, заворожённый открывшимся видом. Отряда отсюда уже было не видно, а величественные горы, покрытые белоснежными шапками, поблёскивали в солнечных лучах. Я не казался ничтожным рядом с этими большими горами, нет, я отчего-то чувствовал себя свободным, мудрым и всемогущим. Пусть даже это дивное ощущение ненадолго лишь сумело ослабить хватку моей тоски, оно было потрясающе прекрасным!
Неохотно я двинулся вперёд, обошёл гору.
Если бы можно было увидеть сон наяву или неожиданно очутиться в самой доброй своей детской мечте, то это всё равно не шло бы нив какое сравнение с открывшимся мне местом. Старый, величест-венный лес потрясал чистотой воздуха, мелодичностью извилистого ручья, обилием всевозможных цветов – столько вместе ни разу в жизни ни где не видел – неестественной ухоженностью – веток на земле почти не валялось, везде были только живые, здоровые, пышные растения и непугаными обитателями. Полчища бабочек всевозможных размеров и расцветок беззаботно порхали между высоченных деревьев. Несколько хоров заливались в ближайших кронах или вторили издалека. Молодой олень, пьющий воду из ручья, поднял голову, шевельнул ушами, дружелюбно взглянув на меня. Эх, какой бы из него обед получился!
Зверь, не подозревающий о моих мыслях, доверчиво подошёл ко мне, уткнулся носом в мою ладонь, выпрашивая ласку. Сердце моё дрогнуло, рука нежно прошлась от носа ко лбу, к ещё только показав-шимся рожкам. То ли от того, что меня назвали в честь этого сильного и прекрасного лесного хозяина, то ли от того, что моё холодное сердце оттаяло от такого дружелюбия. Долго гладил неожиданного приятеля, потом выдул много воды из ручья, вкусной, чистой, прохладной, так что у меня живот заметно округлился. Скинул рюкзак и упал на пышную траву, доброжелательно подхватившую меня в свои объятия. Такого ароматного ковра мне ещё не попадалось! И вдохнул упоительного душистого воздуха. И надолго забыл о всех своих бедах…
Уходить из этого дивного места совершенно не хотелось. И ни одного из живых его обитателей не трогал: мне хватало плодов и ягод, росших в нём. Причём, там плоды весны соседствовали с плодами лета и осени! А уж как мне понравилось маленькое чистое озерцо с тёплыми ключами и зеленовато-жёлтой полупрозрачной водой и мелким нежным белым песком на дне и на берегу! Пробыл там несколько дней – и ни единого человека не повстречал. Как в сказке пожил. Потом отправился за спутниками: размяк от увиденного и захотел поделиться им со спутниками. Думал, наивный, что увидев этот дивный лес, они обо всех своих глупостях забудут. А им вздумалось то место захватить. Даже коней бросили у прохода, а сами все полезли через ущелье.
Я уныло плёлся позади всех и недоумённо гадал, отчего такое чудное место, затерявшееся среди гор, до сих пор никто не обнаружил и не занял?
Чудный лес нас далеко не пропустил. Или же он был клочком среди леса обыкновенного? Словом, мы прошли по нему две-три сотни шагов – и он вдруг превратился в обычный, запущенный, неухоженный с недоверчивой живностью. Вот был красивый, необыкновенный и вдруг раз – и поменялся! Мы повернули назад – всем хотелось взглянуть ещё разок на сказку, так как всем то местечко по душе пришлось. Прошли шагов пятьсот, семьсот – и не нашли его. Пропал он, как будто и не было его. Может, сказка открывается только добрым сердцам? А мы уже слишком погрязли во зле?
Прошли в сторону, полагая, что заблудились. Вспомнили о брошенных лошадях. Один мужчина и вовсе расплакался, так как свою клячу очень любил – он теперь недоумевал, что же так ему глаза застило, отчего он свою красавицу оставил там, в Снежных горах?
Ночь подкараулила нас, схватила, мешая искать дорогу вперёд или назад. Выставили троих часовых, остальные спали. Меня разбудили незадолго до рассвета – и я заменил одного из часовых. Утром плотно перекусили, на случай, если до обеда или вечера не доживём.
Забытое обещание
Солнце окрасило подол своей одежды в рыжевато-розовый цвет, и расплавленное золото разлилось по воде. Подул ветерок, заволновалась гладь неба, дремавшая у моих ног, заволновалась, лениво заворочалась, напомнив складки платья аристократки. Чуть поиграл земной холст цветами, дивной смесью коричнево-зелёного, чёрного, серого, голубого, серебристого, жёлтого – и опять превратился в зеркало, снова слились у моих ног земля и небо.
- Олен, ты опять в одиночестве сидишь? – спросила Липа, внезапно возникая за моей спиной.
Не спросив разрешенья, присела на краешек моего бревна, хотя поваленных сухих стволов на берегу реки валялось предостаточно. Немного посмотрела на лес, растущий на другом берегу.
- В деревне праздник, а ты сидишь тут один-одинёшенек, - продолжила зануда, - Тебе не скучно? Ты постоянно смотришь на закат, каждый день, как будто иных развлечений у тебя нету! Или ты просто ненавидишь людей, потому стараешься пореже с ними общаться?
Зелёные глаза девицы мрачно поблёскивали. Мне вдруг показалось, что уже был похожий берег реки, уходящий в воду солнечный свет, я сидел на бревне, а около меня пристроилась какая-то девушка и смеялась надо мной, но почему-то меня это ничуть не раздражало… её лицо, её улыбка промелькнули быстро, как и само виденье… Отчего-то мне подумалось, что это не Липа, почему-то мне захотелось встретится с той…
- Эй, ты не ответил мне! – возмутилась вредная девица.
Она уже с неделю набивается мне не то в друзья, не то в невесты. Чем я ей приглянулся – не пойму. Внешность у меня самая заурядная для Белого края, какой, пожалуй, только южные народы и удивишь. К тому же я нелюдим, молчун, каких поискать. Ну, разве что она сочла моё недружелюбие многозначи-тельной таинственностью, выдумала обо мне невесть что – и влюбилась в свою мечту.
- Бабка моя такой квас приготовила, а вы даже не попробовали! – сердито заорал Искр, припёршийся добивать мой покой.
Вот где Липа ходит, туда и его ветер носит. А говорит, что она некрасива и вообще в деревне нет такой девки, на которой бы он хотел жениться. Тоже мне в приятели набивается, допытывается о моём прошлом, лезет в душу. Вот так прям и пущу туда первого встречного! Мало ли мне из-за этого проклятого дара в душу наплевали?! Вся жизнь моя из-за него пошла наперекосяк! И те, кто звался моей семьёй…
Из-под поваленного дерева выскочил уж и испуганно пополз к дальним кустам. Я опять погрузился в мрачные мысли и не заметил его, не заори рыжая болтушка, не кинься она на Искра – тот от неожиданности поскользнулся на песке и рухнул вместе с нею. Сцапал её, сначала от неожиданности, потом просто не выпустил, под предлогом растерянности от неожиданного падения. Я мрачно покосился на сбегающую от меня змеюку – и она прибавила ходу. Это меня отрезвило. Закрыл глаза, чтобы селяне случайно в них не заглянули, глубоко вдохнул, выдохнул. Скинул сандалии и пошёл купаться.
На что заводить друзей, если они обязательно тебя бросят? Тем более, от приятеля получить ненавидящий, презирающий или брезгливый взор намного неприятнее, чем от знакомого или незнакомца.
Вода, пакость такая, ещё толком не прогрелась. Но я упорно изображал на лице удовольствие, сидел в воде, пока эти двое не свалили на танцы, то есть, до посинения. Уж лучше пусть меня считают угрюмым молчуном или чудаком, чем лезут в душу. Всё равно я рано или поздно уйду. С того проклятого дня нигде не задерживаюсь надолго.
Селяне веселились, пытались меня подпоить, дабы выведать у меня секреты. Я боялся, что одурманенный разум быстро покроется коркой ярости, и тогда сорвусь из-за какого-то пустяка. Голова становилась всё тяжелее, на глаза наплывал туман. Сидел около огня и зябко кутался в старый шерстяной плащ, одолженный старостой… Тело как будто превращалось в дерево, тянулось к земле… Прилёг, расслабиться не смог…
- Правее! – кричал снизу черноволосый парень, - Ещё правее!
Я сдвинул деревянного петушка, неловко толкнул бок лестницы. Она накренилась, мои руки судорожно вцепились в край крыши, лестница ушла из-под ног куда-то в сторону. Отчаянно закричали внизу… Под тяжестью моего тела отломился кусок крыши… Смешались небо и земля… Боль захлестнула меня… И всё погасло…
Когда сознание вернулось ко мне, деревня бурлила. Даже Искру, заботившемуся обо мне, пока лежал в бреду, резко стало не до меня. Когда я пошёл на поправку, парень вообще повадился пропадать где-то целыми днями. Потом ошарашил меня известием: герцог, проживающий в этой части страны, вздумал объявить свои земли отдельной страной. Для укрепления положения ему потребовалась приличная сумма, вот он и начал собирать войско для завоевательного похода на соседей. Правда, не на Черноречье – к алхимикам этот тип соваться не хотел, а в следующую за ним страну – Новодалье. Справедливо рассудил, что народы Враждующих стран со временем должны ослабить от неустанных дрязг, выяснил, что за Снежными горами, растянувшимися к югу от его Новой страны, Черноречья, Новодалья и ещё несколькими странами, есть проход. Или между ними есть ущелья, подходящие для перехода. Мне было дурно, так что особенно в его планы не вникал, хотя вся деревня гудела от возбужденья и болтала только об этих бредовых затеях. В общем, этот дурень решил обойти пристанище алхимиков – и напасть на их соседей, за которых чернореченцы точно не будут заступаться, так как сами жаждут их раздавить. Герцог сулил всем золотые горы. Мол, этот поход принесёт нашим воинам уйму добычи. Позволит жить в достатке. Даст возможность укрепиться нашей территории, закрепит дух людей Новой страны, молодого, но здорового и одарённого народа. Идти с войной на преданного им короля этот болтун отказался.
Искр загорелся желанием награбить богатств и кинуть к ногам Липы, дабы та восхитилась его отвагой или же польстилась на богатство – и согласилась стать его женой. Селянин упорно тренировался на уроках, щедро устраиваемых новоявленным корольком. Его возлюбленная тем временем липла ко мне. Не то, чтобы она была мне противна, нет, что-то в ней имелось не то. А что мне нужно, я никак не мог объяснить.
Местные сплетницы соревновались в придумывании историй обо мне и Липе – кто гаже придумает и кому больше поверят. Однажды я случайно услышал обрывок сплетни, не удержался. Старый забор, за которым скрывались сплетники, внезапно затрещал и рухнул на этих противных баб. Никого не зашиб – уже обветшал от старости и размок от многочисленных дождей, которые повидал за свою жизнь, но сколько было визгу! Я редко был так счастлив! А потом сплетницы приметили меня, стоящего за скамейкой и обломками забора, разглядели ухмылку на моём лице, на миг заглянули мне в глаза – торопливо перевёл взгляд в сторону – и зловеще затихли. Ну, вот и всё. Опять лишился своего пристанища. Сейчас начнутся эти вопли, неприязненные взгляды, может, опять похватают, что под руку подвернётся – и пойдут на меня. Каждый раз одно и то же. Как же я устал!
В этот раз меня не раскусили с первого использования силы. Списали моё ликованье на радость от падения забора. Понимали, гадины, что часть их ядовитых слов мог услышать. Ну, а падение забора списали на естественное следствие его старости и лени хозяина. Может, предположили, чья нога помогла ветхому строению, направила в сторону стоявшей за ним скамейки, но о даре моём не догадались. Пока.
Мне было совершенно наплевать на самодовольного герцога, да и в его обещания совсем не верил, но вызвался в его отряд. Знал же, как велик шанс сдохнуть на чужбине, но попёрся. Просто мне надоело жить…
И вот я и Искр идём близко, тащим рюкзаки с едой и тяжёлые мечи. Вокруг нас раскинулись большие горы, венчающиеся снежными коронами, серые унылые склоны. Позади и впереди нас идут другие дураки. Первым едет на вороном скакуне дурной аристократ, которому в его замке отчего-то не сидится, хотя условия у него там приличные. То ли самолюбием заболел, то ли потянуло на подвиги. Может, ему внукам рассказывать нечего…
- Ой, смотрите, дракон! – заорали сзади.
Мы обернулись. Полный мужчина бандитской наружности потрясённо указывал в небо.
- И точно… - прошептал кто-то, проследивший за его рукой.
Я поднял голову к небу, желая увидеть большого крылатого ящера, но жизнь опять засмеялась надо мной, подсунув чистое голубое небо. А тот, кричавший, и ещё пятеро взволнованно обсуждали примерещившееся им создание. Почему-то оно у всех выходило одного цвета, и висело в воздухе над пиком одной и той же горы, насмешливо разглядывая ползущих через ущелье людей. Ну, не могут же шесть трезвых мужиков видеть один и тот же бред! Да и чего крылатые забыли в этом холодном и скучном месте? Наверняка, эти воины просто сговорились подшутить над нами.
- Ой, проход! – ахнул зоркий Искр, указывая на север, на тонкую нить ущелья, скользящую под двумя большими горами, соприкасающимися боками.
- Согласно карте, в ближайшие четыре дня не будет никаких проходов! – недоумённо ответил старик, ехавший на старой кляче за предводителем.
Он достал из седельной сумки карту, развернул, сверился, недоумённо почесал в затылке, проворчал:
- Хрен знает что!
- Может, у них там маги есть? - предположил безусый паренёк, одетый кое-как, но вооружённый приличным мечом.
- А ну этих алхимиков! – досадливо отмахнулся герцог.
Мы тоже боялись «творцов камней», потому молча двинулись дальше. Правда, вскоре зашумели. Всем от видения дракона и от появления непонятного прохода стало не по себе, потому едва ли не каждый хотя бы раз громко произнёс что-то вроде: «Ха, нас такой ерундой не проведёшь! Мы, вас, коварных магов знаем!». Хотя маги в нашей части Белого края появлялись редко, а доморощенных не завелось, следовательно, ничего толкового о магии и использовавших её мы не знали. Тем более, о драконах.
Через несколько часов нам попался другой проход между горами, также не обозначенный на карте. Разумеется, всем стало интересно, куда он ведёт, но никто не горел желанием идти выяснять.
- Да неужели среди вас нет смельчаков? – возопил герцог.
А про себя он промолчал. Свою шкуру этот аристократ ценил и любил.
Тут мне неожиданно подумалось, что «Дважды Грань не переступить!», да и после этих двух жутких лет я не думал, что в мире существует что-то более жуткое. Так что выступил вперёд и громко объявил:
- А схожу-ка я и посмотрю!
- Вот молодец, добрый молодец! – просиял предводитель, - Такой молодой и такой отважный!
Наградил он меня только похвалой: деньгами или кинжалом своим дорогим пожаловать пожадничал. Но я сделал вид, будто польщён, поправил лямки рюкзака, опустил ладонь на рукоять меча и отправился к узкому проходу. Рюкзак спутникам не оставил, как и оружие. Второе ещё пригодится, а первое пусть лучше вообще никому не достанется, если что.
Тропа петляла между двух склонов невообразимо: то заворачивалась едва ли не петлёй, то уходила вниз, то поднималась вверх. И только через несколько часов, уже после полудня, я взобрался на пригорок перед небольшой горой, осторожно обернулся назад. И замер, заворожённый открывшимся видом. Отряда отсюда уже было не видно, а величественные горы, покрытые белоснежными шапками, поблёскивали в солнечных лучах. Я не казался ничтожным рядом с этими большими горами, нет, я отчего-то чувствовал себя свободным, мудрым и всемогущим. Пусть даже это дивное ощущение ненадолго лишь сумело ослабить хватку моей тоски, оно было потрясающе прекрасным!
Неохотно я двинулся вперёд, обошёл гору.
Если бы можно было увидеть сон наяву или неожиданно очутиться в самой доброй своей детской мечте, то это всё равно не шло бы нив какое сравнение с открывшимся мне местом. Старый, величест-венный лес потрясал чистотой воздуха, мелодичностью извилистого ручья, обилием всевозможных цветов – столько вместе ни разу в жизни ни где не видел – неестественной ухоженностью – веток на земле почти не валялось, везде были только живые, здоровые, пышные растения и непугаными обитателями. Полчища бабочек всевозможных размеров и расцветок беззаботно порхали между высоченных деревьев. Несколько хоров заливались в ближайших кронах или вторили издалека. Молодой олень, пьющий воду из ручья, поднял голову, шевельнул ушами, дружелюбно взглянув на меня. Эх, какой бы из него обед получился!
Зверь, не подозревающий о моих мыслях, доверчиво подошёл ко мне, уткнулся носом в мою ладонь, выпрашивая ласку. Сердце моё дрогнуло, рука нежно прошлась от носа ко лбу, к ещё только показав-шимся рожкам. То ли от того, что меня назвали в честь этого сильного и прекрасного лесного хозяина, то ли от того, что моё холодное сердце оттаяло от такого дружелюбия. Долго гладил неожиданного приятеля, потом выдул много воды из ручья, вкусной, чистой, прохладной, так что у меня живот заметно округлился. Скинул рюкзак и упал на пышную траву, доброжелательно подхватившую меня в свои объятия. Такого ароматного ковра мне ещё не попадалось! И вдохнул упоительного душистого воздуха. И надолго забыл о всех своих бедах…
Уходить из этого дивного места совершенно не хотелось. И ни одного из живых его обитателей не трогал: мне хватало плодов и ягод, росших в нём. Причём, там плоды весны соседствовали с плодами лета и осени! А уж как мне понравилось маленькое чистое озерцо с тёплыми ключами и зеленовато-жёлтой полупрозрачной водой и мелким нежным белым песком на дне и на берегу! Пробыл там несколько дней – и ни единого человека не повстречал. Как в сказке пожил. Потом отправился за спутниками: размяк от увиденного и захотел поделиться им со спутниками. Думал, наивный, что увидев этот дивный лес, они обо всех своих глупостях забудут. А им вздумалось то место захватить. Даже коней бросили у прохода, а сами все полезли через ущелье.
Я уныло плёлся позади всех и недоумённо гадал, отчего такое чудное место, затерявшееся среди гор, до сих пор никто не обнаружил и не занял?
Чудный лес нас далеко не пропустил. Или же он был клочком среди леса обыкновенного? Словом, мы прошли по нему две-три сотни шагов – и он вдруг превратился в обычный, запущенный, неухоженный с недоверчивой живностью. Вот был красивый, необыкновенный и вдруг раз – и поменялся! Мы повернули назад – всем хотелось взглянуть ещё разок на сказку, так как всем то местечко по душе пришлось. Прошли шагов пятьсот, семьсот – и не нашли его. Пропал он, как будто и не было его. Может, сказка открывается только добрым сердцам? А мы уже слишком погрязли во зле?
Прошли в сторону, полагая, что заблудились. Вспомнили о брошенных лошадях. Один мужчина и вовсе расплакался, так как свою клячу очень любил – он теперь недоумевал, что же так ему глаза застило, отчего он свою красавицу оставил там, в Снежных горах?
Ночь подкараулила нас, схватила, мешая искать дорогу вперёд или назад. Выставили троих часовых, остальные спали. Меня разбудили незадолго до рассвета – и я заменил одного из часовых. Утром плотно перекусили, на случай, если до обеда или вечера не доживём.
