Часть 3
Конец света, ссоры, дрязги… а, может, поговорим о любви? Любовь – это самое красивое из того, что есть в жизни!
Камилл Облезлые усы
Ненавижу Гаада за то, что он использовал моего друга, как наживку, использовал мою доброту и сострадание, чтобы заставить меня выполнять его план! Хотя, наверное, он учёл, что я могу его убить, но не смогу спасти. Но мне-то за что эти муки?!
При всей моей наивности, глупости, а так же ненависти к нему, я прекрасно понимала, что оба его желания – помочь своему миру и сделать меня сильной, чтобы мне самой стало легче жить – неотделимы и нельзя исключать ни одно из них. А ещё он верил в меня… единственный, кто верил. То есть, Камилл тоже верил в меня. Но Камилл мне только снился. А Гаад и правда заботился обо мне. И когда задумывалась об этом, о его грубоватой заботе обо мне, на душе становилось подозрительно тепло. Вот и этой ночью, сидя напротив его кровати, рассматривала бесчувственного хранителя и чувствовала что-то непонятное в своей душе…
Я очень завидую звёздам: их свет, сотканные из него мелодия и песня, мечта о них, то единственное, что для него свято. Гаад за все века, пока нёс бремя дара хранителя и его обязанностей, продолжал любить звёзды и их свет, не бросил свою прекрасную мечту, хотя, возможно, уже перестал верить в её осуществимость. И будучи тяжело раненным, понимая, что любое его слово может стать последним, парень опять говорил о звёздах. Далёкие, чужие, равнодушные, прекрасные – они занимали самое важное место в его душе с того дня, как он потерял родителей. А может, ещё до того.
Если он очнётся… может ли женщина стать для него звездой? Заменить ему мечту о звезде?.. Если… если этой женщиной смогу стать я?.. Я не хочу, чтобы он умер!..
Это случилось рано утром, когда даже Тайаелл и Карст отлучились во двор по нужде, а следившие за ними чернокрылые убежали звать других, на смену, чтоб самим поесть или слетать в мир людей, где тоже была нужна их помощь.
Я, прислонившись к краю кровати лбом, заплакала. Просто устала. Спать на жёстком полу. Выгонять Карста, который мне тёплое одеяло принёс, чтоб мне мягче было. Устала смотреть на Тайаелла, который старался помочь своим врагам ради меня, а эти изверги всё смеялись над ним да продолжали грозить его убить. И Гааду всё никак не становилось легче, хотя мы столько сил уже в него вложили.
Чьи-то пальцы вдруг осторожно сжались на моём запястье. И голос, тихий, хриплый, вдруг произнёс:
- Не плачь.
Дёрнулась. Пальцы чужие сразу разжались. Я оглядела комнату – не было никого. Так непривычно! Но…
- Ещё и руку мне хочешь теперь оторвать?
Растерянно повернулась к кровати. К Гааду. Он очнулся и сейчас серьёзно смотрел на меня. Очнулся!
Всхлипнув, поднялась, отчего стала ещё немного дальше от него. А он как будто погрустнел, но смолчал. Плюхнулась на край постели, на грудь Гааду. И руку, между его спиной и подушкой протянув, обняла его.
- Не надо, - тихо попросил парень. - Я же тебя мучил.
Всхлипнув, возразила:
- Но ты же не со зла! Ты же меня учил.
Несколько мгновений тишины. Потом его ладонь осторожно опустилась на мою голову. Гаад легонько похлопал меня по волосам.
- Так могла сказать только ты.
Сердито отстранилась и проворчала, мрачно смотря ему в глаза:
- А всё-таки, ты – гад!
- И ещё какой, - грустно улыбнулся парень.
Тут мне уже стало совестно.
- Но, ты, всё-таки, только притворялся.
- Долго я тут? – поморщившись, он приподнялся на локтях.
Кинулась подсовывать под него подушку. И вторую, что Карст притащил для меня, когда я опять уснула на полу. Гаад, взгляд скосив на одеяло на полу, с которого я подняла другую подушку, вздохнул. Устроившись полулёжа, тихо поблагодарил. Живой. Снова живой! Так неожиданно! Так радостно!
И я почему-то опять потянулась его обнимать.
- Слушай… - Гаад осторожно потянул за прядь моих волос у виска, легонько. - Я рад, что ты рада тому, что я очнулся. Но, может, не будешь мучить Тая? Он, кажется, где-то рядом. И, судя по потоку Света, который в меня залили, его тоже заставили меня спасать.
Недоумённо уточнила:
- И что?
- Девушка, ради которой он старался, обнимается с другим. Хорошая награда!
- Ну, знаешь! – отстранилась, нажав ладонью ему на грудь.
Лицо раненного перекосилось. Кажется, ещё не полностью плоть зажила.
- То есть, я…
- Пойду поем, - проворчали у окна.
Мелькнули белые крылья. И возмущённая физиономия в обрамлении рыжих волос. Взмахнули и опустились вниз другие белые крылья.
- Но он же ж очнулся! – возмутился местный белокрылый уже у земли.
- Может, уже не помрёт! – проворчал Тайаелл уже в направлении кухни.
- Всё-таки, увидели, - серьёзно сказал Гаад.
- А меня, между прочим, обещали без пыток убить! – проворчал пленник уже из кухни.
- Но ты сказал… - возмущённо с кровати спрыгнула.
Гаад осторожно подхватил мою руку. Вздрогнула, почувствовав, как его пальцы сплелись с моими. На миг стало спокойно. Уже он…
- Силы береги для себя! – рявкнула я, поворачиваясь к очнувшемуся.
И смущённо замерла, натолкнувшись на его серьёзный взгляд. Мы долго-долго смотрели в глаза друг другу. Стояли с переплетёнными пальцами. Он всё не хотел мою руку отпускать. А я… мне не хотелось, чтобы он мою руку отпускал.
«Даже при том, что твоя звезда дороже тебе, чем я» - в какой-то миг обиженно подумала я.
Его рука, державшая мою, напряглась. Испуганно спросила:
- Что-то болит?..
- Ну, чё там? – бодро спросили снизу, со стороны кухни. - Чё жрёте?
- Я даже могу сказать, откуда ты припёрся! – проворчал Тарай, примерно оттуда же.
Пространство всколыхнулось. Заныло. Похолодело. Кажется, кто-то злился?
Хотя я не чувствовала это. Я чувствовала только тепло его пальцев.
- Да, я от баб! – жизнерадостно объявил Отрад снизу и, судя по шуршанию перьев по дереву, через окно на кухню перелез. - Я снова от баб! И мне вообще не совестно! Оо! Салат! – послышался возмущённый вопль, кажется, повара, и смачное чавк-чавк.
Тишина. Нехорошая.
- Слышь, Тарай… - невозмутимо добавил Отрад, прожевав украденное. - Судя по морде пленника… ты мне пять золотых проиграл?
За сим последовал яростный вопль, гул металлического таза по дереву, плеск воды, два мужских вопля.
- Вон из моей кухни! Изверги! – провыл оскорблённый повар.
Прошуршали перья куда-то над лесом: кто-то катапультировался подальше от разгневанного парня.
- Бабу бы ему! – не унимался, очевидно, Отрад.
Под полом провыли – за окном промелькнул огненный шар, поднимающийся в небо. И, чуть погодя, ветер занёс в комнату на втором этаже вонь от горелых перьев. Но было подозрительно тихо.
Я было дёрнулась к окну, но Гаад придержал меня.
- Если бы кто-то упал на землю от боли, мы бы почувствовали, - сказал, улыбаясь, парень. - Или услышали бы.
- А, ну да.
Робко посмотрела ему в глаза. Он теперь отвернулся. И пальцы мои всё-таки выпустил из своих.
- Принёс бы кто-нибудь поесть… умирающему? Мяса бы. Жаренного.
- Мясо тебе белокрылый запретил, - тут же отозвались из кухни.
Гаад поморщился. Потом невозмутимо спросил:
- Который из?..
На кухне напугано притихли. Старейшина трагично вздохнул.
- И кто из нас тут пленник?! – горестно возопил он. - Я или Тайаелл?
- Ты – пленник лекарской науки. Смирись, - насмешливо отозвался снизу чужак.
В комнате в следующий миг появился Карст, с черпаком в руках. С черпака на пол упала полоска салатного листа. И масла капля. Стало понятно, чего они там все жуют, прячась партизански.
- Салат так салат, - вздохнул Гаад. - В конце концов, чем только меня ни убивали!
Виновато потупилась.
- Эй! – раненный вдруг рукав мой потормошил. - Ты правда думаешь, что меня добьёт именно салат? Ты настолько в меня не веришь? И даже в стряпню Карста?
- Едва не помер – и опять туда же: шутить, - проворчал его рыжеволосый друг.
- Так не помер же! – улыбнулся ему Гаад. - А от твоего салата я бы не отказался. Хотя мне бы хотелось всё-таки мя…
- Шиш! – Карст на него черпаком замахнулся. - От каши с мясом тебе помирать тоже неприлично.
Старейшина скорчил страдающую рожицу, будто его повар сейчас оскорбил или даже зверски пытал, салатами всякими. Но, когда его друг переместился на кухню, за порцией для него, тихо рассмеялся. Сказал тихо:
- До чего приятно приходить в себя среди своих! Хотя во вражеских темницах отлёживаться всяко тише и спокойнее.
- Так выглядишь, будто для тебя обычное дело: помирать, - невольно проворчала я.
- А поживи с моё – и уже сложно будет всему подряд удивляться, - улыбнулся он.
Салат мы с Карстом жевали возле него, бдительно наблюдая за тем, как он жуёт зелень и колечками огурцов как хрустит, как заедает хлебом свежим. Но у нас не пахло выпечкой. Значит, кто-то из своего дома гостинец притащил.
Потом Гаад уснул. Так и не доев последний лист салата и два колечка огуречных на дне. Забыв о травяном отваре, что ему повар притащил.
Теперь в его комнате остались только я и Карст. Тайаелл остался снизу. Когда ненадолго покинула комнату главы чернокрылых, то увидела Тая сидящим у крыльца и жующим лист подорожника. Опять как пленник?! Но он же его лечил!!!
Друг быстро посмотрел на меня и, отвернувшись, сорвал ещё один лист подорожника. Между пальцев его смял. Он всё-таки был не рад, что Гаад очнулся. Но промолчал. И, вздохнув, мимо него пошла к кустам, самым густым и дальним. Мы с Гаадом во время драки сортир сломали. Дом сломали. Дом-то чернокрылые новый собрали быстро, разобрав чей-то чужой, а вот до второго строения руки не дошли. У, гады!
Гаад шевельнулся, медленно открыл глаза, повернулся ко мне и взглянул на меня вполне осмысленно. Неужели, кризис миновал? И он выздоровеет? О, как мне этого хочется! И прибить бы его, мерзавца: ведь понимал же, что сначала я нападу на него, возможно, даже убью, обезумев от хватки Тьмы, а потом буду раскаиваться и страдать, терзаемая муками совести!
- Что было, то было, - тихо сказал Гаад. - Перестань терзаться, Вера!
- Но я… я едва не убила тебя!
Хранитель шумно выдохнул. Сам подтянулся и сел, поморщившись, прислонившись спиной к спинке кровати. Я потянулась ему дать подушку. Он почему-то нахмурился. Потом всё-таки отодвинулся, позволив мне её просунуть ему под спину. И даже поблагодарил. Какое-то время мы молчали, не глядя друг на друга. Потом я осторожно присела на край его постели. Тогда он заговорил:
- Расчёт был, что ты или сломаешься, или решишься принять Тьму. Я намеренно ломал тебя. И что ты разъярилась – и дала мне отпор, что даже убить меня пыталась – это естественная реакция замученного человека на его врага и мучителя.
Мы сколько-то молчали, глядя куда-то в сторону окна. Я знаю: я подсмотрела.
- Человек порою противится Тьме. И принять её может лишь стоя на краю. Только ради крайней защиты. Не всем нравится просто мучить других. Но немногие отказываются мстить. В этом ты можешь даже собой гордиться. Хотя твой характер опасен для жизни.
Грустно усмехнулась:
- А твоя жизнь разве не опасна? Для жизни?
- Старейшины обучают новичков, - серьёзно ответил Гаад. - Так уж вышло, что чернокрылые учат разрушать, а белокрылые – лечить. Разрушение или сохранение – это основа наших сил. Я просто делаю своё дело.
- Я не могу обойтись только исцелением людей и мест?!
И запоздало вспомнила, как почернели мои крылья во время поединка с ним. Когда я подчинилась Тьме. Позвала её на помощь себе, вымолила слияние с ней. И очутилась на грани безумия. Мерзкое ощущение! Ощущение тогда и ощущение потом, когда я отрывисто вспоминала себя во время той схватки, отличались. Это разные ощущения, когда ты объят Тьмой или смотришь на неё со стороны. Изнутри все действия естественны. Разрушать привычно. Пугать приятно. Убивать хочется. Разрушать, разрушать, разрушать… чью-то силу. Чью-то веру. Чью-то гордость. Чью-то волю. Чьё-то тело. И чью-то жизнь наконец. И пространству вокруг достанется. А потом пьянящий азарт и эта жуткая тяга причинять боль и вред спадают. Тогда становится жутко. Нет, пожалуй… я ненавижу Тьму!
Но… если крылья мои почернели… я смогу принять только Тьму в свои тело и душу? Только Тьму теперь?!
Невольно оглянулась. Крыльев сразу не увидела. А от волнения не смогла их вызвать.
- Ты изначальная, - спокойно сказал Гаад, снова догадавшись о моих мучениях и причине их. - Твои крылья красные. Ты должна научиться и принимать Свет, и принимать Тьму в себя, должна научиться творить ими. Даже если душа твоя противится Тьме и не привыкла впускать много её в себя.
- Но когда мы дрались, мои крылья стали чёрными!
- Разве? – он удивлённо поднял брови.
Чуть помолчав, спросила:
- А ты… ты видел, как крылья Кайера стали чёрными, когда он хотел убить нас?
Гаад недоумённо качнул головой.
- Странно… почему я это увидела, а ты – нет?
- Тебя это пугает? – внимательный взгляд на меня.
- Нет, просто странно, - чуть помолчав, всё же призналась: - Нет, если честно, меня это пугает. И всё непонятное, что случилось со мной.
- Ты привыкнешь, - спокойная улыбка или даже немного грустная. - И вообще, ты ведь здесь на время. Все люди, пришедшие с других миров, уходили. Хотя все они – о которых я знал – были Посланниками. А ты почему-то пришла изначальной.
- Но ты же сам… - начала и осеклась.
Он и так переживал из-за этого. Вот, в моём сне, увиденном возле Блага, Гаад даже пытался себя убить, умереть в пустыне, когда слишком долго все мучались из-за отсутствия Посланников. А я ему напомнила!
- Да, я сам просил, чтобы Посланников больше не было, - горькая усмешка. - Ты тут не причём. Это всё моя вина. И что мир мы не можем толком уберечь. И что ты не можешь сделать всего, что могут сделать только Посланники. Ты ни при чём, - чуть помолчав, добавил, нахмурившись: - Ты и так спасаешь тех, кого можно не спасать. И, кажется, даже не нужно. Хватит с тебя и этого. Того груза, который ты сама взваливаешь на себя.
Какое-то время притворялась, будто изучаю свои ногти. Кстати, отросшие. И под одним трава застряла – помогала Карсту салат резать, а потом уменьшать, когда совсем невмоготу стало от голода. Прямо рукой из тарелки цапнула. Добрый белокрылый ворчать не стал. Пленника выглянул позвать на перекус. Благо, что хозяин Чёрной земли в тот вечер был в отключке. То есть, ничего хорошего в этом нет. Но Тай хоть поел спокойно. Пока временно разбрелись на обед другие чернокрылые.
Потом украдкой посмотрела на Гаада. Он вдруг повернулся ко мне, будто почувствовал. Сейчас, когда он уже очнулся и сколько-то проявил способность трезво мыслить и говорить, когда уже сам подтянулся к спинке кровати, я могла уже почти успокоиться. Кажется, он на поправку идёт. И всё-таки выбрал жизнь.
Сейчас, когда волнения чуть улеглись, я почувствовала смущение и какую-то долю благодарности.
