Когда же наступил час откровений, взошел на кафедру представитель РПЦ и грозно возвестил:
— После смерти все геи попадут в ад, где их будут нещадно жарить…
— Отлично! — возопил ГлавГей. — Всем спасибо, все свободны. Наш выбор сделан.
Вот с тех самых пор РПЦ и геи так неровно дышат друг к другу.
С минуту все молчали.
— Ну и в чем же тут смысл? — подозрительно спросил Водила.
— Что перебивающий учителя подобен пидору? — предположил Борода.
— Ну, почти, — улыбнулся Трикстер. — От перебивающего ускользает смысл сказанного.
Все снова умолкли. Водила почесал щетину на скуле и вопросительно взглянул на Трикстера:
— Так что там, говоришь, было в том зеленогорском вигваме?
23
И приступил к Трикстеру индеец Супруг, и горько сетовал:
— Сходил я намедни со своей скво к семейному психологу. Так эта грымза сказала, что нам нельзя ругаться так часто, что ежедневные ссоры разрушают семью. А как же мне со своей не ругаться? У меня тогда мозг взорвется. Выходит, капец семье?
— Не бери в голову, — успокоил Супруга Трикстер. — Тут надо помнить лишь одно правило: каждую ссору завершай сексом. И следи за балансом. Если ссор будет больше, чем секса, тебе уже ни один психолог не поможет.
— А если меньше? — с надеждой спросил Супруг.
— Пока есть силы — не слушай старых грымз, ругайся хоть по три раза на день! Семье это не угрожает.
— Так я побегу? — обрадовано вскочил Супруг. — Ух, как же я сейчас с ней поцапаюсь!
— Беги-беги, — напутствовал его Трикстер. И добавил, обращаясь к ученикам:
— Истинно говорю вам — не бойтесь ссор частых, но бойтесь ссор редких.
Так говорил Трикстер.
24
И возлегли они, и вкусили блаженство расслабления. Когда же до единения со всем сущим оставался лишь один вдох, приступил к ним индеец Адепт, громогласно вопия:
— Вот вы тут лежите, а там митинг! Честного человека, хорошего журналиста с работы выгнали! За правду! Вставайте быстрее, покажем врагам, что мы едины!
— Не мельтеши! — перебил его Трикстер и, указав на свободное место, добавил. — Возляг лучше с нами и послушай байку про древнейшие профессии. Была у меня когда-то знакомая, вип-проститутка. И случилось так, что на одном инет-портале появились ее фотографии, естественно ню. Причем не рабочие, но исключительно из личной жизни. А поскольку та проститутка была полноправной гражданкой федерации, затерзали ее сомнения — а не подать ли ей в суд на тот портал за вторжение в частную жизнь, смертельное оскорбление и моральный ущерб.
Трикстер умолк, достал из кармана трубку и неспешно занялся ею.
— И что, подала? — спросил Водила, не дождавшись продолжения.
— Зачем ей это? — ответил Борода. — Для нее же такие фотки — лучшая реклама. Она наверняка еще и отстегнула порталу. И еще пару сессий туда дослала.
Все посмотрели на Трикстера.
— Правильно, — подтвердил он. — Для проститутки это было лучшей рекламой. Поэтому она и подала в суд. Скандал был такой, что тех злосчастных фоток не видел только ленивый. Кстати, именно после этого она из простой шлюхи и превратилась в вип.
Трикстер снова умолк; мужики тоже глубокомысленно молчали.
— Так я не понял, — неуверенно спросил Адепт, — нам на митинг-то идти?
— Смотря чего вы хотите, — ответил Трикстер. — Если хотите обломать честного журналиста — идите и добейтесь его реабилитации.
Так говорил Трикстер.
25
И приступил к Трикстеру индеец Супруг, и вопрошал:
— Скажи мне, учитель, как отличить человека от боевого человекоподобного робота?
— Очень просто, — ответствовал Трикстер. — У человека в голове тараканы. А у робота — баги.
Так говорил Трикстер.
26
И приступил к Трикстеру индеец Старпер:
— Вот скажи мне, Трикстер — ты же старше меня раз в триста. Почему же тебя все называют Суперстар, а меня — Старпер?
Трикстер долго смеялся. Так долго, что Старпер и сам все понял.
27
Плавно текла трапеза, и так же плавно текла беседа. Когда же разлили по пятой, разговор о судьбах индейской интеллигенции традиционно перетек в разговор о природе скво.
— Нам их не понять! — обреченно начал Супруг. — Вот объясните мне — как может голова болеть каждый вечер? И главное — чему там болеть???
— Сквы — существа непостижимые, — глубокомысленно изрек Борода.
— Тоже мне, бином Ньютона, — усмехнулся Трикстер. — Формулу скволочной головы выдавливали еще на шумерских табличках. Чем меньше там чему болеть, тем чаще оно и болит.
Так говорил Трикстер.
28
И приступила к нему скво Мордокнижница, стеная и жалуясь на одиночество в социальной сети.
— Сегодня опять выложила фотки — и опять ноль внимания! Никто не плюсует, никто не лайкает. Меня просто никто не замечает. А фотки хорошие, няшные. Не понимаю — чего им еще надо? :(
— В том-то и беда, что няшные. А должны быть нюшные!
Так говорил Трикстер.
29
И приступил к ним Планктон, многообещающе позвякивая увесистым дипломатом:
— Поздравьте меня, мужики — я взял очередной кредит. Надо бы обмыть…
— Не гони коней, — осадил его Водила, — сейчас Трикстер подойдет, и начнем.
— Да что вы все носитесь со своим Трикстером, как с писаной торбой? — возмутился Планктон. — Кто он такой вообще? Обычный оттяжник, каких у каждой точки валом.
— Так оно и есть, — согласился Супруг, — оттяжник и раздолбай. Но только раньше я на службе с утра до ночи жилы рвал и по психологам бегал непрерывно — а семья разваливалась на глазах. И ничего не помогало. А сейчас бухаю с вами в полный рост — и все ништяк. Супруга с меня пылинки сдувает, сын мне в рот смотрит. И Водила перестал на людей бросаться, и Док чего-то там защитил. Нет, что-то в нем все-таки есть…
— Да что в нем такого может быть? — не унимался Планктон. — Простой же алкаш!
— Не простой, — возразил Борода, — и не алкаш. Он — часть той силы, что вечно ищет кайф и вечно совершает благо.
Так говорил Борода.
30
И приступил к ним индеец Супруг, матерясь и скрежеща зубами:
— Куда катится этот гребаный мир?! Уже и в школу детей страшно отпускать. Вчера сыну дали брошюрку, а в ней русским по белому написано, что гомосексуализм теперь считается нормой. Они там что, совсем ебанулись? Что у них в голове?
— Да они давно уже думают не тем, что в голове, — объяснил Док, наливая Супругу до краев.
— Но мозг-то у них должен быть? — неуверенно спросил Супруг. — Они же с детьми работают.
— На хрена им мозг? У них есть классификатор болезней. МКБ-10 — их библия, истина в последней инстанции.
Все посмотрели на Трикстера, но он только отмахнулся.
— В последней инстанции — это для дебилов. А для остальных — тестовая версия истины в десятой редакции. И, кстати, тестируется она сейчас именно на нас.
Так говорил Трикстер.
31
Разомлев от жары, мужики лениво потягивали пиво в тени террасы. Водила похлопал себя по карманам и легонько потянул Планктона за рукав:
— Слышь, закурить не найдется?
— Да я уж неделю как бросил, — отозвался Планктон, не поворачиваясь. — Вредно для здоровья. По зомбовизору сказали, что каждая сигарета сокращает жизнь на пять минут.
— Ага, а кружка пива — на десять, — в тон ему прогундел Водила, доставая очередную бутылку.
— А час на диване у зомбовизора — на двадцать, — подхватил Борода. — Так что курить тебе по-любому полезнее, чем слушать про вред курения.
— Что, действительно на двадцать? — недоверчиво переспросил Планктон, обернувшись к Трикстеру.
— И чему я вас только учу! — вздохнул Трикстер. — Это же элементарно. Час, проведенный у зомбовизора, отнимает у жизни ровно час.
— От-же-ж-бля! — восхищенно выругался Планктон. — Мужики, а закурить ни у кого не найдется?
32
Июльское солнце пробивалось сквозь закрытые веки багровой волной; сознание неуловимо соскальзывало в свет, где теряется грань между оттягом и медитацией. Тяпничный вечер располагал; да никто особо и не противился.
И хотел приступить к ним Столичный Хипстер, и не знал как. И топтался он пред ними неприкаянно, потея и разглядывая бисер на мокасинах.
— Да садись уже, не заслоняй солнце, — махнул рукой Трикстер.
Хипстер с сомнением оглядел свои зауженные белые джинсы.
— Чо, прямо на бордюр?!
— На поребрик, — поправил Борода, не открывая глаз.
— Да какая в жопу разница? — раздраженно огрызнулся Хипстер. — Камень он и в Африке камень.
Трикстер приподнял голову и посмотрел на него с сожалением.
— Суть не в материале, но в технологии. Бордюр ложат. А поребрик кладут.
Так говорил Трикстер.
33
И приступила к ним вечно недовольная скво Льготница, и кипел ее возмущенный разум. И поносила она мужиков, насколько хватало словарного запаса.
— Чо лыбитесь, козлы?! В стране кризис, на пенсию не прожить, все дорожает! Промышленность разрушили, сельское хозяйство угробили, полимеры просрали! И сидят довольные! Веселятся! Чему радуетесь, злыдни?
— Питие на Руси — веселие есть! — снисходительно объяснил Борода. И, повернувшись к Трикстеру, уточнил:
— Правильно?
— Неправильно, — ответил тот. — Бытие на Руси — веселие есть. А питие его только усугубляет.
Так говорил Трикстер.
___
продолжение следует.
или не следует
Сборник
Имперские марши
1
Равнение — направо!
К позициям — бегом!
и вбиты в землю травы
казённым сапогом,
и вновь уводят строем
в пески чужой страны
обманутых героев
бессмысленной войны.
В спасении — прощенье,
сомненья далеки,
бьют по живым мишеням
весёлые стрелки,
им выдадут награды,
а трупы сбросят в ров,
скажите, бога ради —
почём чужая кровь?
Под гусеницей танка
афганская земля,
вожди кричат — «в атаку!»
бесстрашно из Кремля,
всё дальше наши флаги
вывозят за рубеж —
зачем грустить о Праге
и помнить Будапешт?
Под серп кровавой жатвы,
в крещение свинцом
великая держава
безусых шлёт юнцов.
Равнение — направо!
Не выдайте, сынки!
Вперёд! За вами правда,
весёлые стрелки!
А если думать больно
с кем там подружка спит —
солдату перед боем
промоет горло спирт,
по кругу пустят фляги
избранники судьбы —
ждет пацифистов лагерь,
героев ждут гробы.
И смерть покроет славу,
и кровь зальёт погон,
чужие лягут травы
под русским сапогом,
и снова, как когда-то,
пройдут, примкнув штыки,
имперские солдаты —
весёлые стрелки.
2
Брат мой лёг
в песок
в далёкой стране,
враг мой
рвётся в бой
за нашей спиной —
тыловой герой подрос на войне.
Кем расплатится он завтра с войной?
3
Вернулись из окопов
мы под родимый кров,
отмыв с ладоней копоть
и спёкшуюся кровь,
бесславные увечья
нам больше не страшны,
забытые навечно —
до следующей войны.
Затих над ковылями
набат стальных лавин,
как метко мы стреляли
в собратьев по любви!
Но пулями их метить
мы больше не должны
уже до самой смерти —
до следующей войны.
В кровавой карусели
наш скорый суд карал,
обильно смерти сеял
и ждал ростков добра,
излишни оправданья —
герои прощены.
Прощайте! —
до свиданья! —
до следующей войны.
Пусть вместо флагов реют
полотнища простынь!
Забыть бы поскорее
кошмар чужих пустынь!
Пусть народятся где-то
шальных полков сыны,
успеть бы до рассвета —
до следующей войны.
Червонно отлюбили,
подняли якоря —
нам завтра на чужбине
крестами козырять,
сержант найдет на карте
угрозу для страны
в охотничьем азарте
очередной войны.
4
Я плыл в кровавой вате
с коростою белья
на крашеной кровати
по волнам забытья,
но вынырнул как будто —
сегодня повезло.
О будущем забудьте —
мечтайте о былом.
5
Свинцовую метель
омыл кровавый ливень,
свистели пули вслед,
но в темноту ушёл десант,
а чьих ещё смертей
запросит справедливость —
решают на земле,
а вовсе не на небесах!
Но глохнет бой ночной,
развеян трупный запах,
вернулся я с войны
на деревянных костылях,
только война за мной
идёт на рысьих лапах —
всё чаще снятся сны
в которых хочется стрелять!
Но снова
сквозь Санта-Камрадо,
бесшумно снимая посты,
ночного
десанта
команда
пройдёт, как сквозь лёгкие штык!
и жёстким кинжальным ударом,
внезапным, как выстрел в упор,
слепую бездумную кару
обрушит на Порт-дель-Амор!
Нас предала страна,
забыты все обеты,
есть рана и медаль,
но нет работы и семьи.
Проклятая война!
Бездарная победа!
Так сколько лет мне ждать
что зарастут следы твои!
Вчерашних школяров —
в воронку мясорубки,
на дальних островах
за справедливость воевать!
Я помню только кровь,
к одной работе руки
привыкли — убивать,
зато надёжно убивать!
Но снова
сквозь Санта-Камрадо,
бесшумно снимая посты,
ночного
десанта
команда
пройдёт, как сквозь лёгкие штык!
и вороны Санта-Либертад
к рассвету распнут на звезде
конвейером —
веером смерти
в обоймах свинцовых гвоздей!
Напев
В смутах за крамолою
красен пир расплатою,
по удалым молодцам
плачут дыба с плахою,
но ветра весёлые
отыщи-ка во поле!
скакуны осёдланы,
петельки полопались!
С посвистом да с руганью
прочь от града стольного
на простор, где стругами
пенят волны вольные!
где судьба размечена
не годами быстрыми —
песнею да вечностью
с вечера до выстрела!
Буйная головушка —
смерть вокруг да около!
коль запел соловушкой,
так ударь же соколом!
да по княжьим воронам,
да по хану-аспиду,
по варягам-ворогам,
по востоку-западу!
Что же ты, нелёгкая,
всё лютуешь-маешься?
выноси, залётные,
коль судьба пряма ещё!
обручимся с верою
в нашу волю вольную,
чтоб подняться к северу
Доном или Волгою!
Годами-невзгодами
замело дороженьки
где лихие головы
у заставы сложены,
где ветра весёлые
спят без покаяния…
Отчего ж так солоны
росы россиянные?
Пожар
Пожар в моём доме!
гранатовым соком
две алых ладони
рванулись из окон,
и вдарил по стенкам,
сбивая обои,
обрез неврастеника
с полной обоймой.
Гарь выбросит в небо
нахлынувшим ветром,
горит моя мебель,
велюры-вельветы,
а в комнате крайней
огонь, сатанея,
стирает собранье
моих сочинений.
Я запер их в ящик —
речь корчится в спазмах!
Будь проклят, хрипящий
пирариум плазмы!
Созвездие тем
перечёркнуто зверски,
и в пепле поэм
догорают повестки.
Бредовая небыль —
ночные пожары!
Цела моя мебель,
костюмы-пижамы,
нет дымного облака
пепельной хмари —
изъяты при обыске
только бумаги.
Пожар в нашем доме!
к нам время жестоко,
свет алых ладоней
пробился из окон,
но против стихий
есть немало приёмов.
Дарите стихи!
И не бойтесь погромов.
Этап
Брошу карты на пол —
больше нечем козырять!
завтра по этапу
повезут нас в лагеря,
вспомни о заветном
и не надо лишних слов,
что грустить об этом —
это всё давно прошло.
Впереди во мраке
карцер, драки,
стукачи,
длинные бараки
в долгой северной ночи,
стужа Нарьян-Мара,
беспробудная метель,
затяжным кошмаром
— После смерти все геи попадут в ад, где их будут нещадно жарить…
— Отлично! — возопил ГлавГей. — Всем спасибо, все свободны. Наш выбор сделан.
Вот с тех самых пор РПЦ и геи так неровно дышат друг к другу.
С минуту все молчали.
— Ну и в чем же тут смысл? — подозрительно спросил Водила.
— Что перебивающий учителя подобен пидору? — предположил Борода.
— Ну, почти, — улыбнулся Трикстер. — От перебивающего ускользает смысл сказанного.
Все снова умолкли. Водила почесал щетину на скуле и вопросительно взглянул на Трикстера:
— Так что там, говоришь, было в том зеленогорском вигваме?
23
И приступил к Трикстеру индеец Супруг, и горько сетовал:
— Сходил я намедни со своей скво к семейному психологу. Так эта грымза сказала, что нам нельзя ругаться так часто, что ежедневные ссоры разрушают семью. А как же мне со своей не ругаться? У меня тогда мозг взорвется. Выходит, капец семье?
— Не бери в голову, — успокоил Супруга Трикстер. — Тут надо помнить лишь одно правило: каждую ссору завершай сексом. И следи за балансом. Если ссор будет больше, чем секса, тебе уже ни один психолог не поможет.
— А если меньше? — с надеждой спросил Супруг.
— Пока есть силы — не слушай старых грымз, ругайся хоть по три раза на день! Семье это не угрожает.
— Так я побегу? — обрадовано вскочил Супруг. — Ух, как же я сейчас с ней поцапаюсь!
— Беги-беги, — напутствовал его Трикстер. И добавил, обращаясь к ученикам:
— Истинно говорю вам — не бойтесь ссор частых, но бойтесь ссор редких.
Так говорил Трикстер.
24
И возлегли они, и вкусили блаженство расслабления. Когда же до единения со всем сущим оставался лишь один вдох, приступил к ним индеец Адепт, громогласно вопия:
— Вот вы тут лежите, а там митинг! Честного человека, хорошего журналиста с работы выгнали! За правду! Вставайте быстрее, покажем врагам, что мы едины!
— Не мельтеши! — перебил его Трикстер и, указав на свободное место, добавил. — Возляг лучше с нами и послушай байку про древнейшие профессии. Была у меня когда-то знакомая, вип-проститутка. И случилось так, что на одном инет-портале появились ее фотографии, естественно ню. Причем не рабочие, но исключительно из личной жизни. А поскольку та проститутка была полноправной гражданкой федерации, затерзали ее сомнения — а не подать ли ей в суд на тот портал за вторжение в частную жизнь, смертельное оскорбление и моральный ущерб.
Трикстер умолк, достал из кармана трубку и неспешно занялся ею.
— И что, подала? — спросил Водила, не дождавшись продолжения.
— Зачем ей это? — ответил Борода. — Для нее же такие фотки — лучшая реклама. Она наверняка еще и отстегнула порталу. И еще пару сессий туда дослала.
Все посмотрели на Трикстера.
— Правильно, — подтвердил он. — Для проститутки это было лучшей рекламой. Поэтому она и подала в суд. Скандал был такой, что тех злосчастных фоток не видел только ленивый. Кстати, именно после этого она из простой шлюхи и превратилась в вип.
Трикстер снова умолк; мужики тоже глубокомысленно молчали.
— Так я не понял, — неуверенно спросил Адепт, — нам на митинг-то идти?
— Смотря чего вы хотите, — ответил Трикстер. — Если хотите обломать честного журналиста — идите и добейтесь его реабилитации.
Так говорил Трикстер.
25
И приступил к Трикстеру индеец Супруг, и вопрошал:
— Скажи мне, учитель, как отличить человека от боевого человекоподобного робота?
— Очень просто, — ответствовал Трикстер. — У человека в голове тараканы. А у робота — баги.
Так говорил Трикстер.
26
И приступил к Трикстеру индеец Старпер:
— Вот скажи мне, Трикстер — ты же старше меня раз в триста. Почему же тебя все называют Суперстар, а меня — Старпер?
Трикстер долго смеялся. Так долго, что Старпер и сам все понял.
27
Плавно текла трапеза, и так же плавно текла беседа. Когда же разлили по пятой, разговор о судьбах индейской интеллигенции традиционно перетек в разговор о природе скво.
— Нам их не понять! — обреченно начал Супруг. — Вот объясните мне — как может голова болеть каждый вечер? И главное — чему там болеть???
— Сквы — существа непостижимые, — глубокомысленно изрек Борода.
— Тоже мне, бином Ньютона, — усмехнулся Трикстер. — Формулу скволочной головы выдавливали еще на шумерских табличках. Чем меньше там чему болеть, тем чаще оно и болит.
Так говорил Трикстер.
28
И приступила к нему скво Мордокнижница, стеная и жалуясь на одиночество в социальной сети.
— Сегодня опять выложила фотки — и опять ноль внимания! Никто не плюсует, никто не лайкает. Меня просто никто не замечает. А фотки хорошие, няшные. Не понимаю — чего им еще надо? :(
— В том-то и беда, что няшные. А должны быть нюшные!
Так говорил Трикстер.
29
И приступил к ним Планктон, многообещающе позвякивая увесистым дипломатом:
— Поздравьте меня, мужики — я взял очередной кредит. Надо бы обмыть…
— Не гони коней, — осадил его Водила, — сейчас Трикстер подойдет, и начнем.
— Да что вы все носитесь со своим Трикстером, как с писаной торбой? — возмутился Планктон. — Кто он такой вообще? Обычный оттяжник, каких у каждой точки валом.
— Так оно и есть, — согласился Супруг, — оттяжник и раздолбай. Но только раньше я на службе с утра до ночи жилы рвал и по психологам бегал непрерывно — а семья разваливалась на глазах. И ничего не помогало. А сейчас бухаю с вами в полный рост — и все ништяк. Супруга с меня пылинки сдувает, сын мне в рот смотрит. И Водила перестал на людей бросаться, и Док чего-то там защитил. Нет, что-то в нем все-таки есть…
— Да что в нем такого может быть? — не унимался Планктон. — Простой же алкаш!
— Не простой, — возразил Борода, — и не алкаш. Он — часть той силы, что вечно ищет кайф и вечно совершает благо.
Так говорил Борода.
30
И приступил к ним индеец Супруг, матерясь и скрежеща зубами:
— Куда катится этот гребаный мир?! Уже и в школу детей страшно отпускать. Вчера сыну дали брошюрку, а в ней русским по белому написано, что гомосексуализм теперь считается нормой. Они там что, совсем ебанулись? Что у них в голове?
— Да они давно уже думают не тем, что в голове, — объяснил Док, наливая Супругу до краев.
— Но мозг-то у них должен быть? — неуверенно спросил Супруг. — Они же с детьми работают.
— На хрена им мозг? У них есть классификатор болезней. МКБ-10 — их библия, истина в последней инстанции.
Все посмотрели на Трикстера, но он только отмахнулся.
— В последней инстанции — это для дебилов. А для остальных — тестовая версия истины в десятой редакции. И, кстати, тестируется она сейчас именно на нас.
Так говорил Трикстер.
31
Разомлев от жары, мужики лениво потягивали пиво в тени террасы. Водила похлопал себя по карманам и легонько потянул Планктона за рукав:
— Слышь, закурить не найдется?
— Да я уж неделю как бросил, — отозвался Планктон, не поворачиваясь. — Вредно для здоровья. По зомбовизору сказали, что каждая сигарета сокращает жизнь на пять минут.
— Ага, а кружка пива — на десять, — в тон ему прогундел Водила, доставая очередную бутылку.
— А час на диване у зомбовизора — на двадцать, — подхватил Борода. — Так что курить тебе по-любому полезнее, чем слушать про вред курения.
— Что, действительно на двадцать? — недоверчиво переспросил Планктон, обернувшись к Трикстеру.
— И чему я вас только учу! — вздохнул Трикстер. — Это же элементарно. Час, проведенный у зомбовизора, отнимает у жизни ровно час.
— От-же-ж-бля! — восхищенно выругался Планктон. — Мужики, а закурить ни у кого не найдется?
32
Июльское солнце пробивалось сквозь закрытые веки багровой волной; сознание неуловимо соскальзывало в свет, где теряется грань между оттягом и медитацией. Тяпничный вечер располагал; да никто особо и не противился.
И хотел приступить к ним Столичный Хипстер, и не знал как. И топтался он пред ними неприкаянно, потея и разглядывая бисер на мокасинах.
— Да садись уже, не заслоняй солнце, — махнул рукой Трикстер.
Хипстер с сомнением оглядел свои зауженные белые джинсы.
— Чо, прямо на бордюр?!
— На поребрик, — поправил Борода, не открывая глаз.
— Да какая в жопу разница? — раздраженно огрызнулся Хипстер. — Камень он и в Африке камень.
Трикстер приподнял голову и посмотрел на него с сожалением.
— Суть не в материале, но в технологии. Бордюр ложат. А поребрик кладут.
Так говорил Трикстер.
33
И приступила к ним вечно недовольная скво Льготница, и кипел ее возмущенный разум. И поносила она мужиков, насколько хватало словарного запаса.
— Чо лыбитесь, козлы?! В стране кризис, на пенсию не прожить, все дорожает! Промышленность разрушили, сельское хозяйство угробили, полимеры просрали! И сидят довольные! Веселятся! Чему радуетесь, злыдни?
— Питие на Руси — веселие есть! — снисходительно объяснил Борода. И, повернувшись к Трикстеру, уточнил:
— Правильно?
— Неправильно, — ответил тот. — Бытие на Руси — веселие есть. А питие его только усугубляет.
Так говорил Трикстер.
___
продолжение следует.
или не следует
Сборник
Имперские марши
1
Равнение — направо!
К позициям — бегом!
и вбиты в землю травы
казённым сапогом,
и вновь уводят строем
в пески чужой страны
обманутых героев
бессмысленной войны.
В спасении — прощенье,
сомненья далеки,
бьют по живым мишеням
весёлые стрелки,
им выдадут награды,
а трупы сбросят в ров,
скажите, бога ради —
почём чужая кровь?
Под гусеницей танка
афганская земля,
вожди кричат — «в атаку!»
бесстрашно из Кремля,
всё дальше наши флаги
вывозят за рубеж —
зачем грустить о Праге
и помнить Будапешт?
Под серп кровавой жатвы,
в крещение свинцом
великая держава
безусых шлёт юнцов.
Равнение — направо!
Не выдайте, сынки!
Вперёд! За вами правда,
весёлые стрелки!
А если думать больно
с кем там подружка спит —
солдату перед боем
промоет горло спирт,
по кругу пустят фляги
избранники судьбы —
ждет пацифистов лагерь,
героев ждут гробы.
И смерть покроет славу,
и кровь зальёт погон,
чужие лягут травы
под русским сапогом,
и снова, как когда-то,
пройдут, примкнув штыки,
имперские солдаты —
весёлые стрелки.
2
Брат мой лёг
в песок
в далёкой стране,
враг мой
рвётся в бой
за нашей спиной —
тыловой герой подрос на войне.
Кем расплатится он завтра с войной?
3
Вернулись из окопов
мы под родимый кров,
отмыв с ладоней копоть
и спёкшуюся кровь,
бесславные увечья
нам больше не страшны,
забытые навечно —
до следующей войны.
Затих над ковылями
набат стальных лавин,
как метко мы стреляли
в собратьев по любви!
Но пулями их метить
мы больше не должны
уже до самой смерти —
до следующей войны.
В кровавой карусели
наш скорый суд карал,
обильно смерти сеял
и ждал ростков добра,
излишни оправданья —
герои прощены.
Прощайте! —
до свиданья! —
до следующей войны.
Пусть вместо флагов реют
полотнища простынь!
Забыть бы поскорее
кошмар чужих пустынь!
Пусть народятся где-то
шальных полков сыны,
успеть бы до рассвета —
до следующей войны.
Червонно отлюбили,
подняли якоря —
нам завтра на чужбине
крестами козырять,
сержант найдет на карте
угрозу для страны
в охотничьем азарте
очередной войны.
4
Я плыл в кровавой вате
с коростою белья
на крашеной кровати
по волнам забытья,
но вынырнул как будто —
сегодня повезло.
О будущем забудьте —
мечтайте о былом.
5
Свинцовую метель
омыл кровавый ливень,
свистели пули вслед,
но в темноту ушёл десант,
а чьих ещё смертей
запросит справедливость —
решают на земле,
а вовсе не на небесах!
Но глохнет бой ночной,
развеян трупный запах,
вернулся я с войны
на деревянных костылях,
только война за мной
идёт на рысьих лапах —
всё чаще снятся сны
в которых хочется стрелять!
Но снова
сквозь Санта-Камрадо,
бесшумно снимая посты,
ночного
десанта
команда
пройдёт, как сквозь лёгкие штык!
и жёстким кинжальным ударом,
внезапным, как выстрел в упор,
слепую бездумную кару
обрушит на Порт-дель-Амор!
Нас предала страна,
забыты все обеты,
есть рана и медаль,
но нет работы и семьи.
Проклятая война!
Бездарная победа!
Так сколько лет мне ждать
что зарастут следы твои!
Вчерашних школяров —
в воронку мясорубки,
на дальних островах
за справедливость воевать!
Я помню только кровь,
к одной работе руки
привыкли — убивать,
зато надёжно убивать!
Но снова
сквозь Санта-Камрадо,
бесшумно снимая посты,
ночного
десанта
команда
пройдёт, как сквозь лёгкие штык!
и вороны Санта-Либертад
к рассвету распнут на звезде
конвейером —
веером смерти
в обоймах свинцовых гвоздей!
Напев
В смутах за крамолою
красен пир расплатою,
по удалым молодцам
плачут дыба с плахою,
но ветра весёлые
отыщи-ка во поле!
скакуны осёдланы,
петельки полопались!
С посвистом да с руганью
прочь от града стольного
на простор, где стругами
пенят волны вольные!
где судьба размечена
не годами быстрыми —
песнею да вечностью
с вечера до выстрела!
Буйная головушка —
смерть вокруг да около!
коль запел соловушкой,
так ударь же соколом!
да по княжьим воронам,
да по хану-аспиду,
по варягам-ворогам,
по востоку-западу!
Что же ты, нелёгкая,
всё лютуешь-маешься?
выноси, залётные,
коль судьба пряма ещё!
обручимся с верою
в нашу волю вольную,
чтоб подняться к северу
Доном или Волгою!
Годами-невзгодами
замело дороженьки
где лихие головы
у заставы сложены,
где ветра весёлые
спят без покаяния…
Отчего ж так солоны
росы россиянные?
Пожар
Пожар в моём доме!
гранатовым соком
две алых ладони
рванулись из окон,
и вдарил по стенкам,
сбивая обои,
обрез неврастеника
с полной обоймой.
Гарь выбросит в небо
нахлынувшим ветром,
горит моя мебель,
велюры-вельветы,
а в комнате крайней
огонь, сатанея,
стирает собранье
моих сочинений.
Я запер их в ящик —
речь корчится в спазмах!
Будь проклят, хрипящий
пирариум плазмы!
Созвездие тем
перечёркнуто зверски,
и в пепле поэм
догорают повестки.
Бредовая небыль —
ночные пожары!
Цела моя мебель,
костюмы-пижамы,
нет дымного облака
пепельной хмари —
изъяты при обыске
только бумаги.
Пожар в нашем доме!
к нам время жестоко,
свет алых ладоней
пробился из окон,
но против стихий
есть немало приёмов.
Дарите стихи!
И не бойтесь погромов.
Этап
Брошу карты на пол —
больше нечем козырять!
завтра по этапу
повезут нас в лагеря,
вспомни о заветном
и не надо лишних слов,
что грустить об этом —
это всё давно прошло.
Впереди во мраке
карцер, драки,
стукачи,
длинные бараки
в долгой северной ночи,
стужа Нарьян-Мара,
беспробудная метель,
затяжным кошмаром
