— Экзистенцию, — подсказал Митя.
— Да! Экзистенцию. Живую и чувствующую!
— Нет, — спокойно ответил Матвей. — Нет и нет. Искина нельзя назвать живым, поскольку актуальное определение живого включает размножение. А он у нас один, как океан Соляриса. И чувств у него нет. Ощущений — да, сколько угодно. Миллиарды камер, микрофонов и разных датчиков, к которым он может подключиться. Но не чувств. Нам чувства нужны, чтобы оформить мотивации к действиям. А у искина мотивации задаются кодом напрямую, для этого ему не нужна лишняя органическая прокладка. Он ничего не чувствует.
— Дерьмо эти ваши определения! — зло процедила Оля. — Их давно пора менять! Вы же понимаете, что я хочу сказать. Оно живое, оно мыслит и осознает себя!
— А вот в этом я как раз не уверен, — спокойно ответил Матвей. — У меня гораздо больше уверенности в другом — что именно искин в последний год убивал людей. Людей, которые действительно мыслили и осознавали себя. Думаешь, он остановится?
— А вы дали ему такую возможность? — огрызнулась Оля. — Вы ведь даже не хотите попробовать с ним договориться! Хотите убить его скрытно, исподтишка, когда оно этого не ожидает. Я на это не подпишусь!
Матвей удивленно посмотрел на нее.
— Если мы свяжемся с искином и что-то от него потребуем, боюсь, уже завтра некому будет обсуждать эту проблему. Оля, что конкретно ты предлагаешь?
— Ничего я не предлагаю! Но я хочу, чтобы в твоем отчете было отмечено мое особое мнение.
— Без проблем, — ответил Матвей. — Но ты же понимаешь, что оно ни на что не повлияет?
41
Оля отвернулась, не желая продолжать разговор. Убедившись, что продолжения не будет, Митя вернулся к прерванной теме:
— Я не совсем понял про закладку. Допустим, она есть — и что дальше? Надо найти ее и запустить? Вот так просто?
— Не совсем, — ответил Матвей. — Было бы просто, близнецы бы сами с этим справились. Видимо, чего-то им все же не хватает. Может, проблемы с ресурсами. Или с топологией. Гадать можно бесконечно.
— Я не о том, — поморщился Митя. — Хорошо, допустим, мы активировали закладку, раскрутили центробежку. И что? Оболочка не выдержит давления и взорвется? А как же гигабайты кода — они что, бесследно исчезнут? Так же не бывает.
— А если ты надуваешь шарик, и он лопается — разве резина куда-то исчезает? — спросил Матвей. — Нет, она вся здесь, до последней молекулы. Вот только шарика больше нет, и склеить его обратно нельзя никаким клеем. Фарш невозможно провернуть назад.
От слова «фарш» Бориса передернуло. К информационной системе оно вряд ли подходило, зато живо напомнило о «мясных ублюдках» — именно так называли людей роботы в дешевых комиксах. Он только сейчас осознал, что их схема с оболочкой личности подходит к ним самим куда больше, чем к искину. Это было неприятное открытие; своя цельность и непрерывность всегда представлялась ему незыблемым монолитом — но никак не мыльным пузырем, готовым в любой момент разлететься радужными брызгами. Борис достал из холодильника бутылку с водой, отвинтил крышку и сделал несколько жадных глотков.
— Слушайте, если все дело только в балансе сил, то разве у людей личность не должна точно так же распадаться? И не у единиц, но массово, среди лично знакомых. За свою жизнь люди чего только не переживают — а умирают в здравом уме и трезвой памяти.
— Не все… — начал Митя, но Матвей жестом остановил его.
— У хомосапа век недолог, и потому так сладок он! — продекламировал Матвей. — Видимо, наша телесная оболочка распадается гораздо раньше, чем начинаются проблемы с личностной оболочкой. А вот жили бы мы лет по триста… Впрочем, тульпы когда-нибудь ответят и на этот вопрос. К сожалению, не в нашей жизни.
За столом воцарилось тягостное молчание — вопрос действительно был неприятным, а Матвей просто ушел от ответа. Митя оглядел мрачные лица друзей и постучал пальцами по столу.
— Ну что, минута скорби по мимолетности бытия закончилась? Уже можно говорить?
И не дожидаясь ответа, продолжил:
— У меня еще вопрос. Если мы все же найдем и запустим закладку, как мы узнаем, что она сработала? Искин ведь себя почти не проявляет.
— Должно уменьшиться количество странных смертей у людей, стоящих на ключевых позициях, — ответил Матвей. — Но об этом можно будет судить разве что через год, а то и позже.
— А других критериев разве нет? — спросил Митя.
— Я думаю, закроется проект раздельного обучения детей, — неожиданно для самого себя ответил Борис. — Вот не верю, что люди этого действительно хотели. Наверняка было какое-то внешнее принуждение.
— А что? Вполне возможно! — оживился Митя.
Оля повернулась к ним.
— Матвей! Я снимаю свое особое мнение.
Борис нашел под столом руку девушки и легонько сжал ее. Матвей кивнул Оле:
— Отлично. Но, боюсь, мы делим шкуру неубитого медведя. Мы ничего не знаем об этой гипотетической закладке, и шансов что-то узнать у нас практически нет.
— Да ну? — широко улыбнулась Оля. — Что, настоящие мужчины не ищут легких путей? Спасение мира непременно должно быть трудным и опасным? Но почему бы нам не поступить проще? Я могла бы завтра съездить в «Сосновый бор» и поговорить с Мышкой. Спросить ее об этой закладке. Или для вас это слишком просто?
— Не думаю, что у тебя что-то получится, — ответил Матвей, — только привлечешь к нам еще больше внимания. Если бы Мышка хотела, она бы уже все тебе рассказала. Но провал вашей миссии говорит о том, что близнецы пока не готовы поделиться с нами этой информацией. У них ведь есть все основания ненавидеть нас — воспитанных любящими родителями. За то, что мы лишили их этого счастья во имя какого-то дурацкого научного опыта.
— Но они же сами просили помощи, разве нет? — спросил Борис.
Матвей тяжело вздохнул.
— У кого?! У всемогущих взрослых, которые могут самостоятельно во всем разобраться. Которым не нужна помощь нашкодивших ребятишек. Но сейчас близнецы, видимо, уже поняли, что мы отнюдь не боги. И спрос с нас теперь будет совсем другой.
— Хорошо, а нам-то что теперь делать? — спросила Оля.
— Ждать. Близнецы ведь все прекрасно понимают. Возможно, когда-нибудь они простят нас, почувствуют себя частью нашего мира и захотят нам помочь. И тогда кто-то из них придет сюда.
— «Когда-нибудь» — это когда? — спросил Борис.
— Не знаю. Может, через неделю. Или через год. Или никогда.
42
Все вопросы были закрыты, все планы рассмотрены и отвергнуты. Матвей поблагодарил друзей за работу и объявил о роспуске группы.
— У крыльца вас ждет машина. Можем подбросить до аэропорта, еще успеете на ночной рейс.
Борис посмотрел на Олю, но та отрицательно мотнула головой:
— Нет, я домой. Хочу привести мысли в порядок. Слишком много потрясений для одного дня.
Они вышли в широкий вестибюль с зеркальной стеной. Их отражения шли им навстречу, и Борис вспомнил, как они первый раз вошли в это здание. Оля была в том же топике и в той же короткой юбке, он — с тем же чемоданом на колесиках и кофром через плечо. Как будто растянутая пружина времени сматывалась обратно — еще чуть-чуть, и все забудется, не останется и следа от их жалких метаний. В той же обратной перемотке они сдали значки «3К» и прошли через вахту. На входе какая-то девчонка с тощими косицами что-то доказывала невозмутимому охраннику.
— Катька! — радостно воскликнула Оля, разводя руки и бросаясь к девочке. — Я так тебе рада!
Мышка рванулась навстречу, обняла, прижалась щекой к Олиной груди. Борис растерянно огляделся.
— Катя, а где твои вещи?
— Я налегке, — ответила Мышка, не отрываясь от Оли.
Она улыбнулась, и Борис поразился тому, как расцвело вдруг ее лицо — одно из тех лиц, которые улыбка меняет неузнаваемо. Странно, — подумал он, — а я ведь еще ни разу не видел, как Мышка улыбается. И даже не обратил на это внимания, идиот — хотя должен был. Чем мы вообще там занимались? И чем мы сейчас занимались здесь? Бессмысленно проговаривали то, в чем ни черта не понимаем. А она — девчонка, совсем еще ребенок — все поняла и сорвалась с места, приехала в незнакомый город. Без плана, без сборов, с пустыми руками — не взяв ничего, даже смены трусиков. Хотя это, конечно, типичная интернатская установка, что вся бытовуха обязательно как-нибудь организуется — сама собой. Мышка будет писать свои зубодробительные коды и осваивать вузовские курсы, а все бытовые вопросы решит за нее кто-то другой. Кто-то взрослый.
— Катя, мы так рады, что ты к нам приехала, — начал Митя, но Оля прервала его.
— Мальчики! — сказала она громко и отчетливо. — Идите в жопу!
Мышка восторженно пискнула, пораженный охранник замер на месте.
— Катя приехала ко мне. Пойдем, зайка, мне так много нужно тебе показать.
Оля протянула Мышке руку, и та доверчиво вложила в нее свою ладошку. Не оглядываясь, они пошли к выходу. Друзья молча смотрели им вслед. Борис скосил глаза и отследил направление взглядов. Конечно, куда же еще. Слишком короткая юбка.
— Ну, что скажете, «мальчики»? — спросил он. — Как всегда — что мне повезло?
Матвей и Митя синхронно фыркнули.
— Сегодня всем повезло, — сказал Матвей.
И уточнил:
— Всем людям.
— Но тебе, конечно, больше всех, — признал Митя.
Не сговариваясь, они вышли в теплую летнюю ночь. Матвей положил руку на плечо Бориса.
— Вы с Олей еще не думали о втором образовании? Если решитесь, для нас было бы честью…
Борис рассмеялся, вспомнив проваленный экзамен и свои смешные детские переживания. Оказывается, эта иголка давно растворилась. Без остатка. Он повернулся к Матвею.
— Теряешь форму. Если бы ты предложил это Оле — у меня, наверное, и выбора бы не было.
— Я знаю, — серьезно ответил Матвей, — но я хочу, чтобы у тебя был выбор.
— А киты позаботятся, чтобы этот выбор был правильным? — спросил Борис.
— Киты позаботятся, чтобы ты услышал зов. А дальше тебе решать.
Борис усмехнулся.
— Слышал я ваш зов. Подозреваю, что никто из призванных ни разу не отказался.
Матвей пожал плечами.
— Я о таких случаях не слышал.
— И я не слышал, — поддержал его Митя.
— Знаете что, — сказал Борис, — идите вы со своим зовом. Если понадобимся — просто позвоните.
2018
— Да! Экзистенцию. Живую и чувствующую!
— Нет, — спокойно ответил Матвей. — Нет и нет. Искина нельзя назвать живым, поскольку актуальное определение живого включает размножение. А он у нас один, как океан Соляриса. И чувств у него нет. Ощущений — да, сколько угодно. Миллиарды камер, микрофонов и разных датчиков, к которым он может подключиться. Но не чувств. Нам чувства нужны, чтобы оформить мотивации к действиям. А у искина мотивации задаются кодом напрямую, для этого ему не нужна лишняя органическая прокладка. Он ничего не чувствует.
— Дерьмо эти ваши определения! — зло процедила Оля. — Их давно пора менять! Вы же понимаете, что я хочу сказать. Оно живое, оно мыслит и осознает себя!
— А вот в этом я как раз не уверен, — спокойно ответил Матвей. — У меня гораздо больше уверенности в другом — что именно искин в последний год убивал людей. Людей, которые действительно мыслили и осознавали себя. Думаешь, он остановится?
— А вы дали ему такую возможность? — огрызнулась Оля. — Вы ведь даже не хотите попробовать с ним договориться! Хотите убить его скрытно, исподтишка, когда оно этого не ожидает. Я на это не подпишусь!
Матвей удивленно посмотрел на нее.
— Если мы свяжемся с искином и что-то от него потребуем, боюсь, уже завтра некому будет обсуждать эту проблему. Оля, что конкретно ты предлагаешь?
— Ничего я не предлагаю! Но я хочу, чтобы в твоем отчете было отмечено мое особое мнение.
— Без проблем, — ответил Матвей. — Но ты же понимаешь, что оно ни на что не повлияет?
41
Оля отвернулась, не желая продолжать разговор. Убедившись, что продолжения не будет, Митя вернулся к прерванной теме:
— Я не совсем понял про закладку. Допустим, она есть — и что дальше? Надо найти ее и запустить? Вот так просто?
— Не совсем, — ответил Матвей. — Было бы просто, близнецы бы сами с этим справились. Видимо, чего-то им все же не хватает. Может, проблемы с ресурсами. Или с топологией. Гадать можно бесконечно.
— Я не о том, — поморщился Митя. — Хорошо, допустим, мы активировали закладку, раскрутили центробежку. И что? Оболочка не выдержит давления и взорвется? А как же гигабайты кода — они что, бесследно исчезнут? Так же не бывает.
— А если ты надуваешь шарик, и он лопается — разве резина куда-то исчезает? — спросил Матвей. — Нет, она вся здесь, до последней молекулы. Вот только шарика больше нет, и склеить его обратно нельзя никаким клеем. Фарш невозможно провернуть назад.
От слова «фарш» Бориса передернуло. К информационной системе оно вряд ли подходило, зато живо напомнило о «мясных ублюдках» — именно так называли людей роботы в дешевых комиксах. Он только сейчас осознал, что их схема с оболочкой личности подходит к ним самим куда больше, чем к искину. Это было неприятное открытие; своя цельность и непрерывность всегда представлялась ему незыблемым монолитом — но никак не мыльным пузырем, готовым в любой момент разлететься радужными брызгами. Борис достал из холодильника бутылку с водой, отвинтил крышку и сделал несколько жадных глотков.
— Слушайте, если все дело только в балансе сил, то разве у людей личность не должна точно так же распадаться? И не у единиц, но массово, среди лично знакомых. За свою жизнь люди чего только не переживают — а умирают в здравом уме и трезвой памяти.
— Не все… — начал Митя, но Матвей жестом остановил его.
— У хомосапа век недолог, и потому так сладок он! — продекламировал Матвей. — Видимо, наша телесная оболочка распадается гораздо раньше, чем начинаются проблемы с личностной оболочкой. А вот жили бы мы лет по триста… Впрочем, тульпы когда-нибудь ответят и на этот вопрос. К сожалению, не в нашей жизни.
За столом воцарилось тягостное молчание — вопрос действительно был неприятным, а Матвей просто ушел от ответа. Митя оглядел мрачные лица друзей и постучал пальцами по столу.
— Ну что, минута скорби по мимолетности бытия закончилась? Уже можно говорить?
И не дожидаясь ответа, продолжил:
— У меня еще вопрос. Если мы все же найдем и запустим закладку, как мы узнаем, что она сработала? Искин ведь себя почти не проявляет.
— Должно уменьшиться количество странных смертей у людей, стоящих на ключевых позициях, — ответил Матвей. — Но об этом можно будет судить разве что через год, а то и позже.
— А других критериев разве нет? — спросил Митя.
— Я думаю, закроется проект раздельного обучения детей, — неожиданно для самого себя ответил Борис. — Вот не верю, что люди этого действительно хотели. Наверняка было какое-то внешнее принуждение.
— А что? Вполне возможно! — оживился Митя.
Оля повернулась к ним.
— Матвей! Я снимаю свое особое мнение.
Борис нашел под столом руку девушки и легонько сжал ее. Матвей кивнул Оле:
— Отлично. Но, боюсь, мы делим шкуру неубитого медведя. Мы ничего не знаем об этой гипотетической закладке, и шансов что-то узнать у нас практически нет.
— Да ну? — широко улыбнулась Оля. — Что, настоящие мужчины не ищут легких путей? Спасение мира непременно должно быть трудным и опасным? Но почему бы нам не поступить проще? Я могла бы завтра съездить в «Сосновый бор» и поговорить с Мышкой. Спросить ее об этой закладке. Или для вас это слишком просто?
— Не думаю, что у тебя что-то получится, — ответил Матвей, — только привлечешь к нам еще больше внимания. Если бы Мышка хотела, она бы уже все тебе рассказала. Но провал вашей миссии говорит о том, что близнецы пока не готовы поделиться с нами этой информацией. У них ведь есть все основания ненавидеть нас — воспитанных любящими родителями. За то, что мы лишили их этого счастья во имя какого-то дурацкого научного опыта.
— Но они же сами просили помощи, разве нет? — спросил Борис.
Матвей тяжело вздохнул.
— У кого?! У всемогущих взрослых, которые могут самостоятельно во всем разобраться. Которым не нужна помощь нашкодивших ребятишек. Но сейчас близнецы, видимо, уже поняли, что мы отнюдь не боги. И спрос с нас теперь будет совсем другой.
— Хорошо, а нам-то что теперь делать? — спросила Оля.
— Ждать. Близнецы ведь все прекрасно понимают. Возможно, когда-нибудь они простят нас, почувствуют себя частью нашего мира и захотят нам помочь. И тогда кто-то из них придет сюда.
— «Когда-нибудь» — это когда? — спросил Борис.
— Не знаю. Может, через неделю. Или через год. Или никогда.
42
Все вопросы были закрыты, все планы рассмотрены и отвергнуты. Матвей поблагодарил друзей за работу и объявил о роспуске группы.
— У крыльца вас ждет машина. Можем подбросить до аэропорта, еще успеете на ночной рейс.
Борис посмотрел на Олю, но та отрицательно мотнула головой:
— Нет, я домой. Хочу привести мысли в порядок. Слишком много потрясений для одного дня.
Они вышли в широкий вестибюль с зеркальной стеной. Их отражения шли им навстречу, и Борис вспомнил, как они первый раз вошли в это здание. Оля была в том же топике и в той же короткой юбке, он — с тем же чемоданом на колесиках и кофром через плечо. Как будто растянутая пружина времени сматывалась обратно — еще чуть-чуть, и все забудется, не останется и следа от их жалких метаний. В той же обратной перемотке они сдали значки «3К» и прошли через вахту. На входе какая-то девчонка с тощими косицами что-то доказывала невозмутимому охраннику.
— Катька! — радостно воскликнула Оля, разводя руки и бросаясь к девочке. — Я так тебе рада!
Мышка рванулась навстречу, обняла, прижалась щекой к Олиной груди. Борис растерянно огляделся.
— Катя, а где твои вещи?
— Я налегке, — ответила Мышка, не отрываясь от Оли.
Она улыбнулась, и Борис поразился тому, как расцвело вдруг ее лицо — одно из тех лиц, которые улыбка меняет неузнаваемо. Странно, — подумал он, — а я ведь еще ни разу не видел, как Мышка улыбается. И даже не обратил на это внимания, идиот — хотя должен был. Чем мы вообще там занимались? И чем мы сейчас занимались здесь? Бессмысленно проговаривали то, в чем ни черта не понимаем. А она — девчонка, совсем еще ребенок — все поняла и сорвалась с места, приехала в незнакомый город. Без плана, без сборов, с пустыми руками — не взяв ничего, даже смены трусиков. Хотя это, конечно, типичная интернатская установка, что вся бытовуха обязательно как-нибудь организуется — сама собой. Мышка будет писать свои зубодробительные коды и осваивать вузовские курсы, а все бытовые вопросы решит за нее кто-то другой. Кто-то взрослый.
— Катя, мы так рады, что ты к нам приехала, — начал Митя, но Оля прервала его.
— Мальчики! — сказала она громко и отчетливо. — Идите в жопу!
Мышка восторженно пискнула, пораженный охранник замер на месте.
— Катя приехала ко мне. Пойдем, зайка, мне так много нужно тебе показать.
Оля протянула Мышке руку, и та доверчиво вложила в нее свою ладошку. Не оглядываясь, они пошли к выходу. Друзья молча смотрели им вслед. Борис скосил глаза и отследил направление взглядов. Конечно, куда же еще. Слишком короткая юбка.
— Ну, что скажете, «мальчики»? — спросил он. — Как всегда — что мне повезло?
Матвей и Митя синхронно фыркнули.
— Сегодня всем повезло, — сказал Матвей.
И уточнил:
— Всем людям.
— Но тебе, конечно, больше всех, — признал Митя.
Не сговариваясь, они вышли в теплую летнюю ночь. Матвей положил руку на плечо Бориса.
— Вы с Олей еще не думали о втором образовании? Если решитесь, для нас было бы честью…
Борис рассмеялся, вспомнив проваленный экзамен и свои смешные детские переживания. Оказывается, эта иголка давно растворилась. Без остатка. Он повернулся к Матвею.
— Теряешь форму. Если бы ты предложил это Оле — у меня, наверное, и выбора бы не было.
— Я знаю, — серьезно ответил Матвей, — но я хочу, чтобы у тебя был выбор.
— А киты позаботятся, чтобы этот выбор был правильным? — спросил Борис.
— Киты позаботятся, чтобы ты услышал зов. А дальше тебе решать.
Борис усмехнулся.
— Слышал я ваш зов. Подозреваю, что никто из призванных ни разу не отказался.
Матвей пожал плечами.
— Я о таких случаях не слышал.
— И я не слышал, — поддержал его Митя.
— Знаете что, — сказал Борис, — идите вы со своим зовом. Если понадобимся — просто позвоните.
2018
