Глава 1. Дочь часовщика
– Завтрак – самая важная трапеза, – наставительно сказал отец, заправляя салфетку за воротник. – За завтраком мы готовим организм к работе в течение дня. Настраиваем тело, подобно механизму. Поэтому необходимо подобрать правильные блюда, дабы не только усладить нёбо, но и предотвратить образование черной желчи.
Он с удовольствием осмотрел стол, подмигнул тефтелям, запеченным с капустой, послал воздушный поцелуй пудингу и окинул подозрительным взглядом салат из шпината. А заметив оладьи с яблоками, потер руки и причмокнул.
Кухарка расплылась в счастливой улыбке; улыбнулась и я.
Отец налил какао, сделал глоток, зажмурился от наслаждения и продолжил:
– Однако куда важней еды наши мысли за завтраком. Они определяют ход дня. Думай о том хорошем, что случится от рассвета и до заката. Не думай о сложностях, не думай о неприятностях. Думай об удовольствиях. А если неприятности все-таки ожидаются, постарайся увидеть в них тот урок, который стоит извлечь.
– Мудрая мысль! – похвалила я отца, потому что именно этого он ждал. – Не забудь записать в своих мемуарах.
Все, как всегда, подумала я с легкой грустью. Обычное утро в доме Готтлиба Вайса, старейшего городского часовщика, зажиточного и уважаемого.
Дни идут, как маятник, ровно, размеренно. Обильная еда, работа в удовольствие, заслуженный отдых после. Тикают ходики, им вторят напольные, настенные, каминные и прочие часы в комнатах и мастерской. Квадраты солнца золотят половицы, ветер колышет пестрые занавески. Отец философствует за завтраком – от этого у него разгорается аппетит.
Я посмотрела на отца и словно впервые заметила, что жилет слишком уж туго обтягивает его внушительный живот, а через шейный платок переваливается уже третий подбородок.
Надо сказать Марте, чтобы не готовила так много. Ей нравится баловать хозяина. К старости отец стал еще большим лакомкой, чем был в юности. И вот теперь набрал в тарелку всего и помногу, ел жадно, роняя крошки, а на лице его при этом воцарилось донельзя самодовольное выражение.
И внезапно кольнуло раздражение, за которое тут же стало стыдно.
Конечно, я люблю отца. Я его правая рука и надежная помощница. Налаживаю его быт, помогаю в мастерской. Отказалась ради него от жизни в столице. Но почему чаще и чаще кажется, что все важное и интересное проходит стороной?
«Грусть-тоска девичья», усмехнулся бы отец.
«Девичье томление!» объявила бы моя утонченная столичная тетка и многозначительно покачала бы головой.
Может, и была в этом какая-то истина, да только подобные умозаключения родных очень меня сердили.
Глупости все это, сказала я себе решительно. Надо просто найти цель, заняться чем-то толковым, и хандра пройдет. Чего мне тосковать и томиться? Я живу, как мне нравится, без забот и хлопот, в удивительном доме, наполненном разными механическими чудесами. И дом этот стоит в уютном Ольденбурге на окраине провинциального княжества Шваленберг. Погостив несколько месяцев в столице у тетки, я научилась ценить родной край. В столице, конечно, не соскучишься – театры, библиотеки, интересные знакомства. Весело, но суетно и порой утомительно. А у нас – тишина, покой, густые леса и доброжелательный, чуточку хитроватый народ. Уклад тот же, что и сто, и двести лет назад. Все еще сильны цеховые традиции, и никто никуда не торопится. Тут мои друзья, тут все, что я люблю и к чему привыкла, а другого мне и не надо.
Я вздохнула, положила себе немного овсяной каши и, прежде чем приступить к еде, решила последовать совету отца.
Думать о приятном оказалось просто: впереди ждал долгий летний день, наполненный разными событиями.
Во-первых, поспела ранняя земляника, и надо бы наведаться на поляну за городским амбаром. Во-вторых, отец обещал на сегодня освободить меня от работы в мастерской. Можно выйти в сад, устроиться под кустом роз и почитать авантюрный роман. А в-третьих, на почте лежит долгожданная посылка от столичного механика Картезиуса. При этой мысли я виновато втянула голову в плечи – только бы отец не прознал о покупке!
Немудреные планы радовали ровно до того момента, когда отец произнес рассеянно:
– Сегодня тридцатое! Надо не забыть заполнить книгу приходов.
Я вздрогнула и взглянула на часы-календарь у окна: так и есть, последний день месяца! А значит, Лео Цингер, владелец новой часовой мастерской и ломбарда, опять явится делать предложение.
Настроение сразу упало. Какао показалось слишком сладким, а каша приобрела водянистый привкус. В желудке поселилось противное чувство, и рассуждениями о пользе неприятностей от него было не избавиться.
Ну какой урок можно извлечь из этого гадкого события – предложения руки и сердца от человека, которого я презирала?
Лео поставил себе целью жениться на мне – и заодно прибрать к рукам часовой магазин отца – еще под Новый год. Уже пять раз он выслушивал отказ, гаденько при этом улыбаясь, словно думая: никуда дочка часовщика не денется; ничего, пусть девушка покажет строптивость. До свадьбы, а там уже не взбрыкнет.
Каждая сцена предложения была невыносимо унизительной. В разговоре с людьми, которые мне не нравились, я терялась, и поэтому не могла ответить резко и грубо, так, чтобы Лео и думать забыл о своих подлых планах... Чтобы не смел больше приходить каждый месяц, нацепив праздничный полосатый костюм и высокую шляпу с голубой лентой, и надушившись так, что даже пчелы падали замертво!
Сил уже нет это терпеть!
Придется, видимо, переступить через себя, найти подходящие слова. Нагрубить, если потребуется. И что же я скажу назойливому ухажеру? Может, попросить городского возчика научить выражениям, которыми он подбадривает свою кобылу, когда та упрямится?
Нет, не поможет. Лео из тех самоуверенных мужчин, которые добиваются своего долго и упорно, берут измором, ноют, настаивают и выискивают разные методы давления. Он и дела вел в похожей манере, и всегда успешно.
Хорошо бы еще попросить у возчика кожаный кнут и пройтись Лео по тощему заду, втиснутому в полосатые брюки!
Я мстительно сжала ложку, представляя, как Лео взвоет и подпрыгнет, выделывая кренделя костлявыми ногами, а потом помчится прочь, и шляпа упадет с его рыжей головы и свалится прямо в навозную кучу!
– Почему не ешь? – обеспокоенно спросила Марта. – Невкусно? Я ни свет ни заря встала, сходила на маслобойню к Беккеру, потом в булочную у аптеки, все ноги избегала, и вот тебе благодарность. Барышня изволят капризничать.
– Почему на маслобойню к Беккеру? – машинально спросила я, думая о своем. – Почему не купила масло у твоей кузины, как всегда?
– Потому что закрыли ее маслобойню по приказу нового наместника, вот почему, – ответила Марта, гремя тарелками и стремительно багровея от гнева. – Железный Полковник заявился к ней вчера после обеда вместе с податным инспектором, провел ревизию и сказал, она, видите ли, с налогами жульничает! Выписал штраф, а заведение опечатал до суда.
Марта разошлась. Она бухнула поднос на стол так, что стаканы тренькнули, а кот Фил присел на передние лапы, а потом метнулся к выходу.
– Что ему в своем замке не сидится, паршивцу?! В каждое поместье, в каждую мастерскую, в каждую лавку заглядывает! Перетряхивает амбарные книги. Сует нос, куда не просят. То ли дело предыдущий наместник: тихий, сговорчивый, во всем своим помощникам доверял. Пообещаешь ему на лапу, да подарки на каждый праздник, тот и молчок, и хорошего дня пожелает, и лишний раз о делах не спросит!
Стоило Марте упомянуть нового наместника, как отец мигом насупился и помрачнел.
Новый окружной наместник приехал два месяца назад и успел нажить врагов и в Ольденбурге, и во всех других городах округа. Я еще не встречала его, но успела возненавидеть едва ли не сильнее, чем противного Лео.
Окружной наместник следил за порядком, проверял, как работают податные инспектора и не запускает ли кто руку в княжескую казну, и по необходимости садился в кресло окружного судьи. Новый наместник выполнял свои обязанности рьяно. Излишне рьяно, считали горожане.
Услышав имя Августа фон Морунгена, прозванного Железным Полковником, помещики, владельцы мануфактур и цеховые старейшины морщились, сплевывали на землю и произносили короткие фразы, обещавшие наместнику ужасные кары. Которые, разумеется, никто бы не рискнул привести в исполнение.
Слишком велика была власть фон Морунгена, и слишком суровым характером он прославился в бытность полковником на службе Королевского Величества, а потом – в должности обер-егермейстера князя Рутарда Шваленбергского.
О прошлом фон Морунгена, о его безжалостности и незавидной судьбе его врагов рассказывали много нехорошего. Истории напоминали страшные сказки, и самой страшной была та, в которой речь шла о договоре с дьяволом и Железном Сердце. Эта сказка объясняла, откуда фон Морунген получил прозвище.
Однажды вечером Марта и отец засиделись на кухне за кружкой вишневого пунша. Было это вскоре после того, когда пришло известие о том, что у замка Морунген появился новый хозяин, а в округе – новый княжеский наместник. Кухарка перебрала лишнего, сделалась говорливой, и по секрету рассказала, что, когда нынешний наместник еще и наместником-то не был, а бегал дворовым мальчишкой на конюшне замка Морунген, к хозяевам приехал погостить ученый человек из столицы.
Человек этот был странный, и знал многое, чего обычным людям знать не полагается. И искал этот человек того, кто согласился бы на сделку: отдать ему живое сердце в обмен на золото.
Выбор пал на дворового мальчишку Августа, не по годам ушлого да жадного. Договор был заключен, ученый человек (у которого, по уверениям Марты, под старомодным париком с косицей скрывалась пара рогов, а в щегольских башмаках – копыта) вырезал у мальчишки сердце, взамен поставив ему железное, а жадного дурачка (или умника, это как посмотреть!) осыпал золотом. Август бросил мать, умирающего отца и исчез – уехал искать счастья на белом свете. И искал упорно, и нашел.
Записался в армию, сделал головокружительную карьеру, а когда вышел в отставку по состоянию здоровья, занял высокий пост обер-егермейстера при княжеском дворе. Мало-помалу приобрел такую власть над князем, что тот стал во всем его слушаться. Князь выбил для бывшего полковника баронский титул, приставку «фон» и замок Морунген с поместьем, в котором Август когда-то чистил конюшни.
Все давалось фон Морунгену легко. Неудивительно: железное сердце не знает жалости, не знает боли, а мягкое сердце, как известно, помеха для тщеславных и упорных.
По всему выходило, что дворовый мальчишка Август заключил сделку, выгодную со всех сторон.
Слушая историю, отец посмеивался. Марта, возмущенная недоверием, клялась и божилась, что слухи – чистая правда, и в городе полно людей, которые помнят и Августа в годы его юности и визит ученого человека. Не так уж много лет прошло – и двух десятков не наберется.
А бургомистр, который наведался вчера в замок Морунген по приглашению нового владельца, своими ушами слышал, как стучат молоточки и щелкают пружины в груди наместника, и даже толстое сукно его сюртука не заглушает эти звуки.
Конечно, в нелепые россказни поверить было невозможно. Я читала журналы ученых сообществ, несколько месяцев работала сестрой-помощницей в столичном госпитале Утешителя Иосифа, и знала, что попытки заменить человеческий орган искусственным терпели крах, несмотря на усилия ученых медиков и придворных механиков. И уж тем более не верила я в сделки с дьяволом.
Легче поверить в то, что Август фон Морунген и есть сам дьявол, посланный в наш округ наказать жителей за леность, обман и прочие прегрешения. И, как водится, страдают от такого надзора чаще невинные.
– Сегодня утром полковника видели в городе, – сказала Марта. – Приехал верхом на черном коне, и пса с собой взял. Пес страшенный, с теленка величиной. Глаза горят, с клыков капает кровавая слюна, а грудь… – Марта вздрогнула, – заключена в железную клетку. Говорят, у этой зверюки сердце механическое, как у хозяина. А если вопьется кому в ногу своими зубищами, то легче ногу отрубить, чем освободить.
– Это, конечно, лишь домыслы, лишенные всякого основания, – нервно сказал отец, сорвал с шеи салфетку, смял и бросил на стол. – Но не дай бог, Морунген явится в мою мастерскую с инспекцией! Дела у нас и так идут не блестяще. Мало нам поганца Лео... еще не хватало, чтобы наместник вздумал проверить и мои учетные книги!
– А нечего было договариваться с прежним податным инспектором, – уколола Марта, но тут же развела руками: – Ну, а кто этого не делал? Все делали. Что ж теперь, весь город под суд отдавать? Не дождется Железный Полковник. Найдется и на него управа. В Ольденбурге народец обиду терпеть не приучен. У нас дела издавна по-своему велись, и нечего тут пришлым свои порядки устраивать. Будь ты хоть барон, хоть князь, хоть черт с железными потрохами. Наши мастеровые как-нибудь подкараулят наместника вечером в глухом переулке, и...
– А вот и Лео, легок на помине, – сказал отец, вглядываясь в окно, и у меня тоскливо сжалось сердце, когда за оградой промелькнула высокая тулья шляпы. – Идет с букетом. Чего это он? Ах, да, последний день месяца.
– Мигом отправлю его восвояси, – расстроилась я окончательно и поднялась. – Не переживай. Тебе не придется с ним встречаться.
– Дочь, послушай… – нерешительно начал отец, и глаза его, обычно такие ясные и насмешливые, забегали туда-сюда. Я насторожилась; душу кольнуло скверное предчувствие.
– Садись. Выслушай меня, – отец показал на стул, вздохнул, и скрестил руки на груди – приготовился говорить неприятное. Марта вышла на кухню, но дверь за собой не закрыла, чтобы не упустить ничего, что происходит в столовой.
Я послушно села.
– Видишь ли, дочь, как я уже говорил, дела наши идут ни шатко, ни валко, – отец крякнул и виновато улыбнулся. – Лео нанес мне тяжкий удар, когда вышел из цеха и купил патент. Он украл мои секреты. Он переманил лучших клиентов. Расширил производство, стал заниматься ювелирным делом, открыл ломбард, промышляет ростовщичеством, хотя наш цеховой статут это запрещает. Но что ему теперь указы, он вольная птица! Ростовщик, надо же! Будь жив его отец, он бы этого не допустил, но теперь… Политика нового короля потворствует молодым нахалам. А наш век – век цехов с их разумными правилами, непогрешимыми заповедями и устоями – подходит к концу. Нет-нет, не протестуй, я все понимаю! – он выставил ладонь и покачал головой, когда я подалась вперед и открыла рот.
– Я просвещенный человек. Я недоволен тем, что происходит, но смиряюсь. И еще этот новый наместник, и новые налоги… не буду скрывать от тебя правду. Мы разорены, Майя.
– Разорены? – повторила я, не веря своим ушам.
– Если не уплатим новый налог и недоимки до конца месяца, придется продать дом и переехать в лачугу на окраине. Уже и покупатель нашелся… Лео Цингер. Он предлагает лучшую сумму.
Новость обрушилась, как ведро ледяной воды.
В этом доме я родилась, в саду росли посаженные матерью деревья, а в корнях они прятали мои секретики, которые я зарыла с подругами в детстве. И вот теперь… все это отойдет Лео, новоиспеченному ростовщику? Он будет бродить по моему саду, а яблони вырубит, потому что от яблоневого цвета у него каждую весну начинает течь из носа и краснеют глаза.
