Я лишь вздохнула, запихивая чемодан в багажник. Мужчина, представившийся полиции, как Хан Зегерс, исчез так же незаметно, как и появился. Ну и ладно. Лишний раз убедилась, что внешность и воспитание могут сильно различаться. Грубая скотина! Кстати, а как он меня все-таки назвал? Немецкий то я знаю, а вот другой язык был мне незнаком. Эх, ладно он еще ругался тихо. А то бабуля могла услышать. А она даже по-китайски ругаться умеет. Обложила бы – вовек не отмылся.
Помните, я говорила про разнообразие в жизни? По-моему, разнообразнее уже просто некуда.
Эх, знала бы я, что это лишь начало.
Ехать в таком виде домой к матери было чистым воды безумием. Меня бы потом год упрекали неумением вести себя в общественных местах и тем, что я неуклюжа.
— Бабуль, мы быстро заскочим ко мне, и я переоденусь.
— Конечно, дорогая, я прекрасно понимаю тебя. Заодно и квартирку посмотрю.
Квартирку так квартирку. Благо там довольно чисто и трусы на люстре не висят.
Несмотря на включенную печку, я дрожала. Все же бегать в мокрой одежде по улице в октябре не самая лучшая идея.
Пожалуйста, не делайте так.
Бабушка заодно всю дорогу издевалась.
— Зато с мужиком пообнималась, – заметила ехидно. – А не со своим конфетным бэйби.
Я промолчала, сделав вид, что слушаю радио.
— А мужчина хорош! Он бы согрел сейчас, – опять продолжила любимая бабуля. – Обнял бы и глинтвейном напоил. А так едешь тут мокрая как мышь и злющая.
Я молча сжала руки на руле.
Пока ехали, пошел дождь. Ну да мне уже не страшно. Итак, с волос капает.
Хорошо еще все соседи на работе. Мы с бабулей незамеченными поднялись в квартиру.
— Слышишь? – вдруг спросила она.
Вообще в доме отличная звукоизоляция. А вот входные двери деревянные, тонкие. И из коридора можно услышать порой много интересного.
Вот и мы… услышали.
Нет, сначала я искренне надеялась, что это мой сосед напротив привел очередную девицу. Страстный темноволосый итальянец, он менял девушек, по-моему, каждый месяц. И порой из коридора можно было наслаждаться очередными звуками страстной любви. Я почему-то в такие моменты краснела и старалась поскорее прошмыгнуть домой.
А теперь примерно такие же сладострастные стоны неслись из моей квартиры.
— У твоего бэйби ключи есть?
Я кивнула, все еще не в силах открыть замок и толкнуть дверь.
— Ты здесь, — продолжила рассуждать бабуля, — у него есть ключи. И там кто-то трахается. Смекаешь?
— Он же не идиот.
— Ты уверена?
Не уверена. Но даже Вульфу не пришла бы идея тащить постороннюю девицу в квартиру своей девушки.
Но ведь кто-то у меня дома занимается сексом. И неприятно сжавшееся сердце намекает, кто это может быть.
— Давай уже проверим, – не отставала бабуля.
Я мимолетно заметила, что она сняла с плеч рюкзачок и держит его как-то подозрительно. Словно собирается им кого-то лупить.
Проверим, конечно. Мне же все равно переодеться надо. Зубы от холода продолжали стучать, а на светлом ковровом покрытии коридора появились мокрые пятна от капающей с меня воды.
Дверь я открыла совершенно бесшумно. Словно два опытных разведчика, мы с бабулей прокрались из квадратного крохотного холла в гостиную. Почему туда? Да потому что именно оттуда доносились страстные вздохи и вопли.
Хорошо хоть в спальне не устроились.
Картина, конечно, впечатляла. Я так и замерла, глядя на два обнаженных тела на моем обеденном круглом столе. Вульф трудился над какой-то белобрысой девицей. Это она так орала. И царапала длинными ногтями то поверхность стола, то спину моего…видимо уже бывшего бойфренда.
Я кашлянула. Но девица в этот момент особо громко взвизгнула и мое выступление прошло незамеченным.
— Не так ты, Евушка, делаешь, – вздохнула бабушка. – Тут по-другому надо.
С этими словами она подошла к парочке и со всего размаху припечатала рюкзаком Вульфа по заднице.
Нет, ну заниматься сексом они прекратили. Вульф с воплем отпрыгнул в сторону, приложился поясницей о край кухонной тумбы и взвыл от боли. Правильно, у меня квартира маленькая, не рассчитанная на подобные прыжки.
Девица завизжала и зачем-то начала прикрываться руками.
— Дорогая, а почему ты мокрая? – прекратил орать и поинтересовался Вульф.
Я подумала и честно ответила:
— Упала в фонтан. Тебя только это волнует? Только не надо говорить, что это не то, что я подумала. Или это был дружеский внутренний массаж?
Бабуля переводила восторженный взгляд с меня на Вульфа и обратно.
— А почему ты так рано? Мы же договорились встретиться у твоей мамы.
— Думаю, после такого наши с тобой планы несколько поменяются.
— Я, пожалуй, пойду, — промямлила девица, сползая со стола. Я ее проигнорировала. Зато бабушка с интересом понаблюдала как она собирает разбросанную по полу одежду и громко прокомментировала:
— А у тебя, Ева, фигура лучше. Тут же одни кости. Небось, воздухом одним питается.
— Я модель! – возмутилась белобрысая, натягивая и криво застегивая блузку.
— Одевайся, модель человека, — вздохнула я, — и выметайся. Радуйся, что я не люблю привлекать к себе внимание скандалами. А то бы ты уже голая по улице бегала и шмотки ловила, которые с балкона выпали.
Потом повернулась к Вульфу.
— Тебе особое приглашение надо? Ключи на стол, шмотки забирай и вперед, за новой любовью.
— Ева, это ужасное недоразумение…
— Недоразумение было сегодня, когда я мужика в фонтан уронила. А это – измена. Глупая и подлая. Это же не первый раз, да?
— У нас любовь! – вдруг вмешалась белобрысая.
Ох, ну молчала бы!
— Дорогая, — не удержалась бабуля, — любовь – это когда готовы вместе по жизни идти. А у вас так, потрахушки.
— Ева, давай поговорим спокойно. – Вульф нервным жестом провел по светлым влажным волосам. Я посмотрела на него, прошлась взглядом по красивому телу и поняла, что мне все равно. С таким же успехом можно смотреть на статую.
— Мы не будем разговаривать. Ты просто заберешь шмотки, девушку и свалишь. Иначе я вызову полицию. Поверь, я им найду, что сказать.
Бабуля тем временем принялась подбадривающими криками подгонять белобрысую. И теснить ее к дверям.
А Вульф понял, видимо, что это конец. Успел уяснить, что измен и вранья я не прощаю. И терять ему теперь нечего.
— Думаешь, ты такая незаменимая? – сообщил совершенно другим голосом. Красивое лицо скривилось, так же, как и губы. Которые еще сегодня ночью скользили по моему телу. Передернувшись, я вежливо сообщила, что незаменимых людей нет.
— Ты всегда такая! – крикнул вдруг бойфренд. – Надменная, уверенная в себе. Холодная и фригидная. Думаешь, я буду умолять простить и ползать в ногах? Ты себя то видела? С такой внешностью так наплевать на себя. Тебе двадцать пять, часики тикают. Еще немного и ты кому нужна будешь? Мышь компьютерная! Сама еще приползешь. Сука!
Дверь за ними захлопнулась. Вульф так спешил за белобрысой, что выскочил в чем мать родила. Одежду в руках унес.
— Вот и поговорили, – в тишине отметила бабушка.
А я поплелась в ванную, на ходу стягивая мокрую одежду.
Странно, но ревности или дикой обиды я не ощущала. Так же, как и не могла сказать, что сердце разбилось на куски. Скажем так, Вульф не стоил того, чтобы ради него испытывать столь яркие эмоции. Обидно? Да, немного. Все же почти год были вместе.
Уже стоя под горячим душем, упираясь руками в запотевшее стекло кабинки, я подумала, что будь на его месте Хан, все было бы куда печальнее. Он относится к тому виду мужчин, кто одним лишь взглядом может покорить женское сердце.
Жаль, что я его больше не увижу.
Хотя, может, и к лучшему. Вдруг он из тех, кто изжеванными женскими сердцами устилает дорогу перед собой.
Двадцать один год назад. Польша.
Новый одноклассник отыскал Хана, когда тот сидел на заднем дворе школы, на каменной скамье за толстым дубом. Листья почти все облетели и теперь задумчиво шуршали, когда Хан лениво возил по ним ногой.
Он чувствовал себя странно. Пока что школа подавляла. Размерами, величием, гулким эхом в огромных коридорах и классах с высокими потолками. За семь лет Хан так привык к приюту, что тот ассоциировался у него с домом. А здесь… ему казалось, что его вырвали из привычной атмосферы в чужой холодный мир. И как здесь будет пока неизвестно.
А еще он сильно скучал по друзьям и воспитателям. Особенно по пани Ковальчик. По ее сказкам, по совместным вечерним просмотрам мультфильмов, по настольным играм. Когда Хан болел, то она часто сидела рядом, приносила в кровать его любимые картофельные пирожки и разрешала читать допоздна.
Хан сердито вытер рукавом куртки защипавшие глаза. И услышал веселый голос:
— Что, домой хочешь?
Из-за дерева вышел одноклассник. Кажется, его звали Богданом. Да, точно, Богдан Ковальский, сын какого-то важного человека. Он не собирается драться? Хан на всякий случай поближе подтянул к себе сумку.
— Ты же из детского дома? – продолжал Богдан, пинком подбрасывая сухие листья в воздух.
— Да.
— Тебя там били?
— Нет! – возмутился Хан. Его никто и пальцем не трогал. В угол ставили – да. Ругали – да. Но бить…
— А меня отец бьет, – буднично сообщил Богдан. – Говорит, что так вдалбливает воспитание. Знаешь, что это необычная школа?
Хан с любопытством посмотрел на одноклассника.
— Почему необычная?
— А тебе что говорили, когда забирали сюда?
— Что я – одаренный мальчик. И буду обучаться по специальной программе. И жить тоже буду здесь. Не смогу видеться с пани Ковальчик, зато мне можно будет писать ей письма. А почему необычная-то? Волшебная что ли?
— Пф-ф-ф, скажешь тоже. Бери выше. – Богдан понизил голос. – Мне отец рассказывал. Мы пока маленькие, но нас начнут постепенно готовить.
— К чему? – так же шепотом спросил Хан, подаваясь вперед.
— Мы будем мир спасать!
Наше время
Взрослый Хан в спасение мира не верил. Так же как и в то, что все зло – от женщин. А даже если и так…Он лично зла не боится.
А вот девчонку, толкнувшую его в бассейн, отшлепал бы. Хан потуже затянул пояс пушистого халата и ухмыльнулся, вспомнив глаза встречающей его представительницы местного филиала их благотворительного центра «Life savior». С трудом тогда сдержался, чтобы не рыкнуть на нее: мол, где ходила? Глядишь, не оказался бы в фонтане.
Хорошо еще ноутбук, телефон и остальные гаджеты не пострадали, как и внешний жесткий диск с важной информацией. Иначе той девочке несдобровать. И красивые глаза бы не помогли.
А ведь правда красивые.
Сидя в кресле, в довольно уютном номере отеля, Хан загружал переданную ему перед отлетом информацию на ноутбук. Теперь уже с иронией вспоминал падение в бассейн. И зеленоватые огромные глаза, уставившиеся на него сначала с восхищением, а затем с возмущением и злостью.
Внутри снова шевельнулось что-то непонятное. Не подозрение, но близкое к этому чувству. Хотя на незнакомке не было ничего из того, что ему нужно.
Тогда почему он так легко согласился с ее доводами? И почему сейчас он уже смутно помнит, о чем она ему говорила?
Он становится параноиком? Возможно. Но проверить ее следует.
— Проверить то проверю, – пробормотал тихо себе под нос. – Только вот кто ты, любительница скидывать мужиков в воду? Как мне тебя отыскать?
Хан чуть прищурился, концентрируясь. Соскальзывая в особый транс, чтобы до мелочей воспроизвести ту картину в аэропорту. Всех людей поблизости. Все, что может оказаться важным.
Да! Он с шумом выдохнул, откидываясь на спинку кресла. Незнакомка была не одна. Пожилая женщина в спортивном костюме абсолютно сумасшедшего розового цвета. И такая же языкастая, судя по ядовитым комментариям. Он уже видел ее: на борту самолета, на котором прилетел сам.
Сегодня людей собралось вокруг много. Безумно много. Еще бы, сжигали не одну ведьму, а целых восемнадцать «приспешников дьявола».
Безумно болело все, особенно низ живота. На последних пытках она практически не приходила в сознание. И даже толком не могла объяснить, кто она такая и что здесь делает.
Тело стягивала грубая веревка, спиной она чувствовала, сквозь плотную холщовую ткань, неаккуратно оструганный столб. И тупо смотрела на людей, стоявших чуть поодаль.
Страха не было. Только лишь тупое равнодушие. Страх остался в застенках тюрьмы, вместе с рассудком и памятью. Их изгнала боль при допросах. И теперь голова казалась легкой. Все мысли словно вылетали через невидимую дырку в черепе. Она последние дни так отчетливо ее чувствовала, что иногда ощупывала голову искалеченными пальцами.
К босым ногам уже навалили вязанки хвороста. Он колол исцарапанную кожу. Холодный ветер забирался под просторное одеяние. Кажется, на дворе был разгар осени. Она не помнила, какое время года.
Голоса, голоса…
Смешки и оскорбления. Кажется, речь священника. В какой-то момент она приподняла голову и еще раз посмотрела на небо.
Мрачное, в свинцово-серых облаках. На миг показалось, что они сложились в одно лицо. Но лишь на миг.
А потом к хворосту поднесли факелы. И весело затрещал огонь.
По бокам она слышала крики других приговоренных. И вскоре закричала сама, когда огонь коснулся кожи…
Я грохнулась на пол, одновременно пытаясь сбить с тела пламя. Проснулась и не сразу поняла, кто я и где. Потом вспомнила и застонала, растянувшись на прохладном полу. Голова болела нещадно, словно меня и впрямь пытали. Вот прямо сейчас пытались просверлить дырку в черепе.
Много пить в одиночестве вредно. И для организма, и для психики. Чего только не приснится.
Постанывая и жалея себя, я кое-как забралась обратно на кровать. И покосилась на небольшой электронный будильник рядом на тумбочке.
Пять-тридцать утра. Спасибо тебе, похмелье, за то, что разбудило в такую рань. Теперь ведь не усну. По многим причинам.
Все еще лежа на кровати и тихо постанывая от общего мерзкого ощущения, попыталась вспомнить то, что было накануне. Так, на ужин к матери не поехала. Отвезла бабулю и трусливо удрала под шумок. После чего приехала домой и опустошила бар. В одиночку. Надеюсь, это не признак начинающего алкоголизма.
И вообще, запивать обиду бессмысленно. С утра к ней примешивается еще и паршивое самочувствие.
Понимая, что уже не усну, я заставила себя подняться. Поскуливая от жалости к бедной своей головушке, доплелась до ванной. Огромное зеркало у раковины без сострадания отразило опухшую физиономию, щелочки глаз и спутанные волосы. Нет, больше точно пить не буду. Вообще. Никогда.
В шкафчике отыскалось болеутоляющее. Уже на кухне, запив его водой, постояла пару минут и решила привести себя в порядок. Возвращаться в темную спальню не хотелось. После сна осталось смутное тягостное чувство. Казалось, если снова прилягу на подушку, то кошмар вернется. А сгорать заживо, пусть и во сне, мне не хотелось.
Спустя несколько минут, умывшись и причесавшись, сварив крепкий сладкий кофе, я сидела с ногами на диване и думала.
Напилась я не из-за разрыва с Вульфом. Точнее, косвенно он повлиял на мое решение. Точнее – его слова. Странно, мне казалось, они меня почти не задели. А потом вдруг стало обидно.
Я прекрасно знала, что он со мной вовсе не по любви, в которой клялся. Но и с далеко идущими планами. Будем честными, моя мама и правда могла кое-что для него сделать. И он об этом догадывался.
Я отхлебнула кофе и дала сама себе слово: больше из-за мужиков не напиваться. Даже если они будут столь же обаятельны и хамоваты как тот, из аэропорта.
Помните, я говорила про разнообразие в жизни? По-моему, разнообразнее уже просто некуда.
Эх, знала бы я, что это лишь начало.
Ехать в таком виде домой к матери было чистым воды безумием. Меня бы потом год упрекали неумением вести себя в общественных местах и тем, что я неуклюжа.
— Бабуль, мы быстро заскочим ко мне, и я переоденусь.
— Конечно, дорогая, я прекрасно понимаю тебя. Заодно и квартирку посмотрю.
Квартирку так квартирку. Благо там довольно чисто и трусы на люстре не висят.
Несмотря на включенную печку, я дрожала. Все же бегать в мокрой одежде по улице в октябре не самая лучшая идея.
Пожалуйста, не делайте так.
Бабушка заодно всю дорогу издевалась.
— Зато с мужиком пообнималась, – заметила ехидно. – А не со своим конфетным бэйби.
Я промолчала, сделав вид, что слушаю радио.
— А мужчина хорош! Он бы согрел сейчас, – опять продолжила любимая бабуля. – Обнял бы и глинтвейном напоил. А так едешь тут мокрая как мышь и злющая.
Я молча сжала руки на руле.
Пока ехали, пошел дождь. Ну да мне уже не страшно. Итак, с волос капает.
Хорошо еще все соседи на работе. Мы с бабулей незамеченными поднялись в квартиру.
— Слышишь? – вдруг спросила она.
Вообще в доме отличная звукоизоляция. А вот входные двери деревянные, тонкие. И из коридора можно услышать порой много интересного.
Вот и мы… услышали.
Нет, сначала я искренне надеялась, что это мой сосед напротив привел очередную девицу. Страстный темноволосый итальянец, он менял девушек, по-моему, каждый месяц. И порой из коридора можно было наслаждаться очередными звуками страстной любви. Я почему-то в такие моменты краснела и старалась поскорее прошмыгнуть домой.
А теперь примерно такие же сладострастные стоны неслись из моей квартиры.
— У твоего бэйби ключи есть?
Я кивнула, все еще не в силах открыть замок и толкнуть дверь.
— Ты здесь, — продолжила рассуждать бабуля, — у него есть ключи. И там кто-то трахается. Смекаешь?
— Он же не идиот.
— Ты уверена?
Не уверена. Но даже Вульфу не пришла бы идея тащить постороннюю девицу в квартиру своей девушки.
Но ведь кто-то у меня дома занимается сексом. И неприятно сжавшееся сердце намекает, кто это может быть.
— Давай уже проверим, – не отставала бабуля.
Я мимолетно заметила, что она сняла с плеч рюкзачок и держит его как-то подозрительно. Словно собирается им кого-то лупить.
Проверим, конечно. Мне же все равно переодеться надо. Зубы от холода продолжали стучать, а на светлом ковровом покрытии коридора появились мокрые пятна от капающей с меня воды.
Дверь я открыла совершенно бесшумно. Словно два опытных разведчика, мы с бабулей прокрались из квадратного крохотного холла в гостиную. Почему туда? Да потому что именно оттуда доносились страстные вздохи и вопли.
Хорошо хоть в спальне не устроились.
Картина, конечно, впечатляла. Я так и замерла, глядя на два обнаженных тела на моем обеденном круглом столе. Вульф трудился над какой-то белобрысой девицей. Это она так орала. И царапала длинными ногтями то поверхность стола, то спину моего…видимо уже бывшего бойфренда.
Я кашлянула. Но девица в этот момент особо громко взвизгнула и мое выступление прошло незамеченным.
— Не так ты, Евушка, делаешь, – вздохнула бабушка. – Тут по-другому надо.
С этими словами она подошла к парочке и со всего размаху припечатала рюкзаком Вульфа по заднице.
Нет, ну заниматься сексом они прекратили. Вульф с воплем отпрыгнул в сторону, приложился поясницей о край кухонной тумбы и взвыл от боли. Правильно, у меня квартира маленькая, не рассчитанная на подобные прыжки.
Девица завизжала и зачем-то начала прикрываться руками.
— Дорогая, а почему ты мокрая? – прекратил орать и поинтересовался Вульф.
Я подумала и честно ответила:
— Упала в фонтан. Тебя только это волнует? Только не надо говорить, что это не то, что я подумала. Или это был дружеский внутренний массаж?
Бабуля переводила восторженный взгляд с меня на Вульфа и обратно.
— А почему ты так рано? Мы же договорились встретиться у твоей мамы.
— Думаю, после такого наши с тобой планы несколько поменяются.
— Я, пожалуй, пойду, — промямлила девица, сползая со стола. Я ее проигнорировала. Зато бабушка с интересом понаблюдала как она собирает разбросанную по полу одежду и громко прокомментировала:
— А у тебя, Ева, фигура лучше. Тут же одни кости. Небось, воздухом одним питается.
— Я модель! – возмутилась белобрысая, натягивая и криво застегивая блузку.
— Одевайся, модель человека, — вздохнула я, — и выметайся. Радуйся, что я не люблю привлекать к себе внимание скандалами. А то бы ты уже голая по улице бегала и шмотки ловила, которые с балкона выпали.
Потом повернулась к Вульфу.
— Тебе особое приглашение надо? Ключи на стол, шмотки забирай и вперед, за новой любовью.
— Ева, это ужасное недоразумение…
— Недоразумение было сегодня, когда я мужика в фонтан уронила. А это – измена. Глупая и подлая. Это же не первый раз, да?
— У нас любовь! – вдруг вмешалась белобрысая.
Ох, ну молчала бы!
— Дорогая, — не удержалась бабуля, — любовь – это когда готовы вместе по жизни идти. А у вас так, потрахушки.
— Ева, давай поговорим спокойно. – Вульф нервным жестом провел по светлым влажным волосам. Я посмотрела на него, прошлась взглядом по красивому телу и поняла, что мне все равно. С таким же успехом можно смотреть на статую.
— Мы не будем разговаривать. Ты просто заберешь шмотки, девушку и свалишь. Иначе я вызову полицию. Поверь, я им найду, что сказать.
Бабуля тем временем принялась подбадривающими криками подгонять белобрысую. И теснить ее к дверям.
А Вульф понял, видимо, что это конец. Успел уяснить, что измен и вранья я не прощаю. И терять ему теперь нечего.
— Думаешь, ты такая незаменимая? – сообщил совершенно другим голосом. Красивое лицо скривилось, так же, как и губы. Которые еще сегодня ночью скользили по моему телу. Передернувшись, я вежливо сообщила, что незаменимых людей нет.
— Ты всегда такая! – крикнул вдруг бойфренд. – Надменная, уверенная в себе. Холодная и фригидная. Думаешь, я буду умолять простить и ползать в ногах? Ты себя то видела? С такой внешностью так наплевать на себя. Тебе двадцать пять, часики тикают. Еще немного и ты кому нужна будешь? Мышь компьютерная! Сама еще приползешь. Сука!
Дверь за ними захлопнулась. Вульф так спешил за белобрысой, что выскочил в чем мать родила. Одежду в руках унес.
— Вот и поговорили, – в тишине отметила бабушка.
А я поплелась в ванную, на ходу стягивая мокрую одежду.
Странно, но ревности или дикой обиды я не ощущала. Так же, как и не могла сказать, что сердце разбилось на куски. Скажем так, Вульф не стоил того, чтобы ради него испытывать столь яркие эмоции. Обидно? Да, немного. Все же почти год были вместе.
Уже стоя под горячим душем, упираясь руками в запотевшее стекло кабинки, я подумала, что будь на его месте Хан, все было бы куда печальнее. Он относится к тому виду мужчин, кто одним лишь взглядом может покорить женское сердце.
Жаль, что я его больше не увижу.
Хотя, может, и к лучшему. Вдруг он из тех, кто изжеванными женскими сердцами устилает дорогу перед собой.
Глава третья
Двадцать один год назад. Польша.
Новый одноклассник отыскал Хана, когда тот сидел на заднем дворе школы, на каменной скамье за толстым дубом. Листья почти все облетели и теперь задумчиво шуршали, когда Хан лениво возил по ним ногой.
Он чувствовал себя странно. Пока что школа подавляла. Размерами, величием, гулким эхом в огромных коридорах и классах с высокими потолками. За семь лет Хан так привык к приюту, что тот ассоциировался у него с домом. А здесь… ему казалось, что его вырвали из привычной атмосферы в чужой холодный мир. И как здесь будет пока неизвестно.
А еще он сильно скучал по друзьям и воспитателям. Особенно по пани Ковальчик. По ее сказкам, по совместным вечерним просмотрам мультфильмов, по настольным играм. Когда Хан болел, то она часто сидела рядом, приносила в кровать его любимые картофельные пирожки и разрешала читать допоздна.
Хан сердито вытер рукавом куртки защипавшие глаза. И услышал веселый голос:
— Что, домой хочешь?
Из-за дерева вышел одноклассник. Кажется, его звали Богданом. Да, точно, Богдан Ковальский, сын какого-то важного человека. Он не собирается драться? Хан на всякий случай поближе подтянул к себе сумку.
— Ты же из детского дома? – продолжал Богдан, пинком подбрасывая сухие листья в воздух.
— Да.
— Тебя там били?
— Нет! – возмутился Хан. Его никто и пальцем не трогал. В угол ставили – да. Ругали – да. Но бить…
— А меня отец бьет, – буднично сообщил Богдан. – Говорит, что так вдалбливает воспитание. Знаешь, что это необычная школа?
Хан с любопытством посмотрел на одноклассника.
— Почему необычная?
— А тебе что говорили, когда забирали сюда?
— Что я – одаренный мальчик. И буду обучаться по специальной программе. И жить тоже буду здесь. Не смогу видеться с пани Ковальчик, зато мне можно будет писать ей письма. А почему необычная-то? Волшебная что ли?
— Пф-ф-ф, скажешь тоже. Бери выше. – Богдан понизил голос. – Мне отец рассказывал. Мы пока маленькие, но нас начнут постепенно готовить.
— К чему? – так же шепотом спросил Хан, подаваясь вперед.
— Мы будем мир спасать!
***
Наше время
Взрослый Хан в спасение мира не верил. Так же как и в то, что все зло – от женщин. А даже если и так…Он лично зла не боится.
А вот девчонку, толкнувшую его в бассейн, отшлепал бы. Хан потуже затянул пояс пушистого халата и ухмыльнулся, вспомнив глаза встречающей его представительницы местного филиала их благотворительного центра «Life savior». С трудом тогда сдержался, чтобы не рыкнуть на нее: мол, где ходила? Глядишь, не оказался бы в фонтане.
Хорошо еще ноутбук, телефон и остальные гаджеты не пострадали, как и внешний жесткий диск с важной информацией. Иначе той девочке несдобровать. И красивые глаза бы не помогли.
А ведь правда красивые.
Сидя в кресле, в довольно уютном номере отеля, Хан загружал переданную ему перед отлетом информацию на ноутбук. Теперь уже с иронией вспоминал падение в бассейн. И зеленоватые огромные глаза, уставившиеся на него сначала с восхищением, а затем с возмущением и злостью.
Внутри снова шевельнулось что-то непонятное. Не подозрение, но близкое к этому чувству. Хотя на незнакомке не было ничего из того, что ему нужно.
Тогда почему он так легко согласился с ее доводами? И почему сейчас он уже смутно помнит, о чем она ему говорила?
Он становится параноиком? Возможно. Но проверить ее следует.
— Проверить то проверю, – пробормотал тихо себе под нос. – Только вот кто ты, любительница скидывать мужиков в воду? Как мне тебя отыскать?
Хан чуть прищурился, концентрируясь. Соскальзывая в особый транс, чтобы до мелочей воспроизвести ту картину в аэропорту. Всех людей поблизости. Все, что может оказаться важным.
Да! Он с шумом выдохнул, откидываясь на спинку кресла. Незнакомка была не одна. Пожилая женщина в спортивном костюме абсолютно сумасшедшего розового цвета. И такая же языкастая, судя по ядовитым комментариям. Он уже видел ее: на борту самолета, на котором прилетел сам.
***
Сегодня людей собралось вокруг много. Безумно много. Еще бы, сжигали не одну ведьму, а целых восемнадцать «приспешников дьявола».
Безумно болело все, особенно низ живота. На последних пытках она практически не приходила в сознание. И даже толком не могла объяснить, кто она такая и что здесь делает.
Тело стягивала грубая веревка, спиной она чувствовала, сквозь плотную холщовую ткань, неаккуратно оструганный столб. И тупо смотрела на людей, стоявших чуть поодаль.
Страха не было. Только лишь тупое равнодушие. Страх остался в застенках тюрьмы, вместе с рассудком и памятью. Их изгнала боль при допросах. И теперь голова казалась легкой. Все мысли словно вылетали через невидимую дырку в черепе. Она последние дни так отчетливо ее чувствовала, что иногда ощупывала голову искалеченными пальцами.
К босым ногам уже навалили вязанки хвороста. Он колол исцарапанную кожу. Холодный ветер забирался под просторное одеяние. Кажется, на дворе был разгар осени. Она не помнила, какое время года.
Голоса, голоса…
Смешки и оскорбления. Кажется, речь священника. В какой-то момент она приподняла голову и еще раз посмотрела на небо.
Мрачное, в свинцово-серых облаках. На миг показалось, что они сложились в одно лицо. Но лишь на миг.
А потом к хворосту поднесли факелы. И весело затрещал огонь.
По бокам она слышала крики других приговоренных. И вскоре закричала сама, когда огонь коснулся кожи…
Я грохнулась на пол, одновременно пытаясь сбить с тела пламя. Проснулась и не сразу поняла, кто я и где. Потом вспомнила и застонала, растянувшись на прохладном полу. Голова болела нещадно, словно меня и впрямь пытали. Вот прямо сейчас пытались просверлить дырку в черепе.
Много пить в одиночестве вредно. И для организма, и для психики. Чего только не приснится.
Постанывая и жалея себя, я кое-как забралась обратно на кровать. И покосилась на небольшой электронный будильник рядом на тумбочке.
Пять-тридцать утра. Спасибо тебе, похмелье, за то, что разбудило в такую рань. Теперь ведь не усну. По многим причинам.
Все еще лежа на кровати и тихо постанывая от общего мерзкого ощущения, попыталась вспомнить то, что было накануне. Так, на ужин к матери не поехала. Отвезла бабулю и трусливо удрала под шумок. После чего приехала домой и опустошила бар. В одиночку. Надеюсь, это не признак начинающего алкоголизма.
И вообще, запивать обиду бессмысленно. С утра к ней примешивается еще и паршивое самочувствие.
Понимая, что уже не усну, я заставила себя подняться. Поскуливая от жалости к бедной своей головушке, доплелась до ванной. Огромное зеркало у раковины без сострадания отразило опухшую физиономию, щелочки глаз и спутанные волосы. Нет, больше точно пить не буду. Вообще. Никогда.
В шкафчике отыскалось болеутоляющее. Уже на кухне, запив его водой, постояла пару минут и решила привести себя в порядок. Возвращаться в темную спальню не хотелось. После сна осталось смутное тягостное чувство. Казалось, если снова прилягу на подушку, то кошмар вернется. А сгорать заживо, пусть и во сне, мне не хотелось.
Спустя несколько минут, умывшись и причесавшись, сварив крепкий сладкий кофе, я сидела с ногами на диване и думала.
Напилась я не из-за разрыва с Вульфом. Точнее, косвенно он повлиял на мое решение. Точнее – его слова. Странно, мне казалось, они меня почти не задели. А потом вдруг стало обидно.
Я прекрасно знала, что он со мной вовсе не по любви, в которой клялся. Но и с далеко идущими планами. Будем честными, моя мама и правда могла кое-что для него сделать. И он об этом догадывался.
Я отхлебнула кофе и дала сама себе слово: больше из-за мужиков не напиваться. Даже если они будут столь же обаятельны и хамоваты как тот, из аэропорта.
