- Слово - не воробей,- забрюзжал собеседник,- вылетит – не поймаешь. Кстати, о воробье. ОН за что-то проклял бедолагу и лишил права прилетать в Ирий. Вот чирикалка в холодную зиму в городе и мается. Посмотрим, как тебя здесь будут звать.
- Кто звать будет?
- Найдутся.
- Да ладно тебе бычиться. Нам здесь, может, вечность торчать вместе. Зачем собачиться?
- Тебе, может, и вечность, а мне…- неопределенно заметил Балахон.
- А тебе?
Молчание.
- Ты что, уходишь?
- Не могу я отсюда уйти,- мрачно бухнул страж.- Пока.
- Пока что?– допытывал Фома.– Пока смена не придет?
Молчание.
- Тебя сменить должны?
- Это, как получится,- тосковал страж.
- А если не придет сменщик?
- Уйду!- в отчаянии крикнул стражник.
- А меня кто охранять будет?
- Ты и будешь?
- Сам себя?- изумился Фома.
- Себя и других.
- Кого?- теперь уже орал самоубийца.
- Найдутся, не кипятись!- прикрикнул охранник.
Фома измученно опустился рядом с ним на берег, опустив полупрозрачные ноги прямо в огонь.
- Вот-вот, привыкай, всё полезней, чем орать,- ворчал Балахон.
- Что ты все загадками говоришь, мытаришь?- уныло проговорил Фома.
- А ты и есть мытарь, время у тебя такое. Тебе до сороковин сколько осталось?
- Тридцать дней.
- Успеешь.
- Что успею?!- снова взвился Фома.
- Отмытарить,- засмеялся, будто закаркал, Страж.
Фома поднялся, плюнул в огонь и пошел прочь. Но поразмыслив, что идти некуда и незачем, да и помириться не получилось, вернулся.
- Слушай, а монстр одноглазый где?- спросил он у неподвижной, светящейся спины.
- Где ему быть? Он всегда с тобой рядом, огрех твой. Только свистни, он тут как тут.
- Почему огрех?
- Ну, грех. Хрен редьки не слаще. «Грех» - изначально означал неправильность, кривизну, отступление от нормы, грозящее не только самому отступнику, но и окружающим. Это уж потом он стал виной человека перед Богом,- с усилием выговорил страж последнее слово.- Но твои отступления погрешностью не назовешь, ты не портной, что слегка костюмчик попортил. Ты матери жизнь сломал, сердце разбил. Только одним глазом, только на себя глядел, как тебе бедняжке тяжело. А ей каково, ты об этом подумал? Оттого грех твой и одноглаз.
Фома взвыл от боли, куда большей, чем от разорвавшейся пули в голове. Вот как, оказывается, может быть больно. Он-то думал, нажмет на курок – и все кончится. Исчезнет бесконечная тоска и боль от утраты Лики. А еще где-то в глубине светился огонек надежды – вдруг ТАМ встретится с ней. Хотя ни во что такое раньше не верил. Не кончилось. Продолжилось. И теперь закончить его нельзя. Вечное чувство вины за свой эгоистичный уход, за мать, за Лику, которую можно видеть, но достичь нельзя. Фома снова завыл по-волчьи, надсадно и жутко.
- Вот, очеловечиваешься, хоть и волком воешь,- безжалостно заметил Страж.- Гляди, затлел. Сгоришь еще раньше времени и без толку,- снова что-то несуразное и непонятное толковал он.
- Дай-ка, я тебя притушу малость.
Стражник зачерпнул в ямке, откуда до этого брал червей, горсть воды и брызнул на Фому. Неожиданно полегчало.
- Значит, все зря. И я никогда не смогу с ней даже поговорить?- прошептал Фома.
- О чем?– прагматично поинтересовался страж.
- О л…
- Не-не-не, мы так не договаривались,- перебил Балахон.
Хотя они ни о чем не договаривались вовсе.
- Да и что толку? Тебе ведь никогда на тот берег не перебраться. Ты в курсе, что самоубийц ОН не прощает ни при каком раскладе? Никогда!– припечатал.
- Я в курсе. Но мне бы только один раз, только поговорить, только раз,- с надеждой уговаривал Фома.
Стражник поднялся и, поднеся рукава к капюшону, что, видимо, означало поднести ладони ко рту, закричал. Как ни странно, звук легко достиг другого берега и даже отозвался эхом.
- Николай! Никола-а-й!
После третьего зова из ворот вышел на берег здоровенный мужик в белой рясе и лениво пробасил: «Ну!»
- Коля! Тут мытарь один - кандидат,- стражник замолчал.
- Ну, знаю,– лениво отозвался Николай, поигрывая связкой ключей.
- Никола, лично для меня, по-дружески,- душевно попросил страж.
- Для тебя? Для тебя – можно. Но недолго,- благодушным тоном сытого барина ответил толстяк.
- Вот спасибо! Век не забуду!– пошутил Балахон.
Николай захохотал раскатистым басом и ушел за ворота. Некоторое время эхо играло осколками слов: «смешил», «век», «ха», но оно смолкло, и ватная, гнетущая тишина обволокла все вокруг.
- И что теперь?– встревожился Фома.
- Теперь все,- довольно произнес Страж.
- Что все? А Лика? Где Лика?
- На месте Лика. Никола, он такой, он слово держит. Пошли.
Балахон легко взвился над землей и вмиг оказался на дороге, по которой пришел к реке Фома. «Класс! А я всё шагаю по привычке»,- подумал он. «Привыкнешь, надоест еще»,- прокомментировал страж у Фомы в голове. Фома остановился от неожиданности. «И к этому привыкнешь, и много еще к чему. Ну, где ты там?» Фома оторвался от земли и оказался на дороге. «Можешь, когда захочешь!»- заперхал Балахон хриплым смешком. Резко оборвав смех, напряженно произнес: «Ну, с …Богом»,- и толкнул Фому вперед.
Дорога
Подскочил мячиком и заскользил по колее (дороги?). Постепенно перешел на привычный шаг.
Не видно ничего, только серая мгла придавливает со всех сторон. Кажется, так уже было, когда-то давно. Вспомнил! Ему было года четыре. Ездили в лес всей семьёй, отец был ещё жив. Родители собирали грибы, Раван сидел с бабушкой на краю лесного околыша. Вернее, бабушка сидела, а он, словно щенок, резвился рядом.
На лесной дороге, между колеями, после дождя трава вымахала взрослым выше колен. Малыш потоптался по колее и свернул в травяные джунгли. Стало темно и щекотно. Высокие стебли навалились со всех сторон, он испугался. Рванулся обратно, но не получилось – то ли трава не расступилась, то ли не в ту сторону шагнул. Мальчик заметался и неожиданно для самого себя закричал: «Аву – аву-у-у!» Мама недавно читала ему сказку о ребятишках, заплутавших в лесу. Они покричали короткое слово и были спасены. Отчего в «ау» вплелось «в» - не ясно, но сработало. Бабуля прибежала и выручила потеряшку из травяного плена. «Заблудился? Куда ж ты все уходишь, Раван? Гулял бы здесь, рядом со мной».
«Потому и ухожу, что Раван. Я от бабушки ушёл, я от мамы ушел, а Лика ушла от меня».
В последнюю их весну поехали на острова. Лика шагала впереди по лесной тропинке. Неожиданно свернула в сторону и пропала. Пряталась за деревьями, аукала. Эхо откликалось, и Лика смеялась. Раван притаился. Девушка не дождалась ответа, выдала себя - выглянула и попалась. Прижалась к груди, затихла. Он уткнулся носом в золотистую курчавую макушку и тоже замер. Звериная нежность тронула под ложечкой, перебралась в грудь, залила сладкой волной тело.
Фома вдруг ясно увидел окровавленные, забитые грязью золотые волосы, глубокую вмятину на лбу. Взвыл надсадно и протяжно: «Ав-в-в-у-у-у»,- но звук оборвался. Боль сменила дикая, бессильная ярость, ненависть к извергу, исковеркавшему, лишившему жизни хрупкое тело.
Рванулся вперед по дороге, но та неожиданно раздвоилась. Не останавливаясь, свернул на правую и увидел, что на него несется огромный бесформенный ком. Отчаяние сменилось жутким страхом. Не от опасности быть сметенным, раздавленным, а от невыносимой злобы, волнами исходящей из комка, способной разнести, размолотить, уничтожить даже призрак.
Раван побежал в обратную сторону, достиг развилки и рванул по левой дороге. Немного погодя, почувствовав, что леденящий ужас отступает, рискнул оглянуться. Чудовище исчезло. «Что это было?» Сам собой пришел ответ: «Моя злость. Ужас! Ведь попадись мне водитель сбивший Лику, я мог убить его только своей ненавистью. Ещё и потенциальный убийца. Обошлось. Бог миловал. Бог?..»
Свидание
От тычка Стража Раван пролетел далеко вперед и оказался перед огромной лужей, лывой, как называла их бабушка.
- А где же?
И вдруг увидел на гладкой поверхности воды отражение родного лица.
- Лика!
Она молчала.
- Лика! Любимая, ты слышишь меня?!
Молчание. Взгляд полон грусти, нежности, понимания.
- Прости меня! Прости! Я вел себя как кретин последний. Если бы я знал тогда, если бы мог все изменить! А теперь.… Теперь неизвестно, слышишь ли ты меня. И мы никогда не…
Неожиданно губы Лики беззвучно зашевелились, но Фома ясно услышал: «Я люблю тебя».
Вода пошла рябью от упавшей невесть откуда капли. Ведь плакать Фома не мог, нечем. Лицо любимой исчезло, смытое мелкой рябью. «Даже здесь все порчу. Сам порчу»,- проскулил Раван, всматриваясь в успокоившуюся, неподвижную воду. Потеряв надежду снова увидеть Лику, побрел к берегу.
Страж сидел на обычном месте и делал вид, что рыбачит.
- И всё? Больше никогда?- глухо спросил Фома.
- Ты, брат, нахал. Ему такой подарок отвалили, а он ещё требует.
- Она меня слышала?
- Скажи спасибо, узнала. Скоро все земное забудет и легкой птичкой впорхнет в заветные ворота.
- Она меня забудет навсегда?!- ужаснулся Фома.
- А на что ей такая память? На то и правая сторона, чтобы получить, наконец, облегчение от страстей и страданий. Отмытарила, должно быть, последний грех и свободна,- наставлял Страж.
- Да какой у неё грех?!- взвился Фома над стражем серой тенью.
- А ты не ори! Это у вас там: о мертвых или ничего, или хорошо. А здесь – всё как есть. Если была бы безгрешна – вознеслась,- пошутил наставник.
Фома напряженно всматривался в противоположный берег.
- Не пялься без толку. Кончен бал. А за себя не переживай, тебе такая лафа не светит. Всё будешь помнить вечно,- с упором на «всё» и «вечно» язвительно уколол Страж.- На то и левый берег. Черти, как видишь, не жарят. Но память твоя с лихвой отработает за смолу кипящую.
Фома, будто ужаленный, кинулся на обидчика, но получил камнем по бывшей голове и рухнул пустым мешком.
- Не обучаемый. Мало каменюк на тебя по дороге свалилось?- покачал капюшоном Страж.
Фома вспомнил, как сидел на дороге после побега от злобного смерча и ругал всё подряд: себя, судьбу, высшие силы, ею управляющие. Тут на него и свалился здоровенный булыжник, следом другой. А дальше начался настоящий камнепад. Пришлось снова убегать по левой дороге, ведущей неведомо куда.
- Ох-хо-хо!- вздохнул Страж.- Думаешь, Он в тебя пуляет? Глупая голова!
- А кто? Черти?
Фома оглядывался вокруг, пытаясь разглядеть в серой мгле коварных бесов. В пламени реки ему даже привиделись рогатые головы.
- Образованный, интеллигентный бывший человек, а такие суеверия глупые в бывшей голове,- хохотал Балахон.- Нет тут никого, не ищи.
- А кто же камни бросает?- не поверил Фома.
- Неужто не дотумкал ещё? Ты сам и бросаешь. Всё, что с тобой здесь происходит, – это ты сам делаешь.
- А ты?
- Что я?- загрустил Балохон.- И я сам. Всё сам.
- И тебя, я тоже сам сделал?- уточнил Фома.
- И меня. Ты меня, я тебя. Такие дела. Но мне недолго осталось. Верно?- с надеждой спросил стражник самоубийцу.
- Я почем знаю?
- Ты знаешь, только пока не понимаешь. Но поймешь, - заверил Страж.
Сил спрашивать и спорить больше не было, и Фома уже привычно устроился рядом с Балахоном на берегу огненной реки.
Огненная река
Долго молчали, наблюдая за всполохами огня.
«Человек может бесконечно смотреть на огонь и воду,- вспомнил Фома расхожую фразу.- В языках пламени чего только не привидится. Огненная река. Всякая река куда-то течет. Интересно, эта куда?»
- Лучше и не думать,- неожиданно прервал его размышления Страж.
Фома никак не мог привыкнуть, что тот слышит все его мысли.
- Столько лет зря книжки читал,- язвительно продолжил собеседник.- Река Флегетон, по-гречески - пламенная, пересекает твой лес самоубийц и пустыню с огненным дождем. Не думаю, что тебе захочется под него или к устью реки. Если образование о себе напомнит, здешние страсти по сравнению с тамошними покажутся детским утренником.
Фома оглядел торчащие вокруг сухие коряги, именованные Стражем лес, и поинтересовался: «Какие страсти?»
- В данном случае неграмотность тебе на пользу – не знаешь и не надо. Помни одно – река кольцом огибает лес и перейти её невозможно. А что неказист лесок, так не райские кущи.
Фома обиделся на «неграмотность» и его понесло.
- Объясни, если такой образованный. Нечего выпендриваться.
- Во-о-т, гордыня тебя всегда и подводит, на неё и расчет у…
- У кого?
- У того, кто вмёрз в ледяное озеро. Туда, кстати, река и впадает.
- Вспомнил!- обрадовался Фома.- В центре преисподней ледяное озеро Коцит, в его ледяной плен заключен сам Люци…
Раздался страшный грохот, на собеседников посыпались разнокалиберные камни.
- Псих ненормальный! Не зря башку себе разнес,- закричал Страж, когда гул стих и камнепад прекратился.- Привык трепать языком. Уж и мозги себе вышиб, а все не допер, что всякое слово действенно.
Фома виновато молчал. Балахон не унимался, видно, решил проучить.
- Если уж такой любопытный и особо умный, то вспомни еще, что в огненной реке отбывают наказание души отце- и матереубийц.
Отчетливо разглядев в языках пламени искаженные мукой лица, Фома непроизвольно отодвинулся подальше от берега. Как же это он раньше их не заметил?
- Что, веселей стало? А то заскучал в моей компании,- изгалялся Страж.
- Ничего себе компания! Не хочу я с ними.
- Поздно. Увидел – теперь всегда с тобой будут. Но не боись, команда периодически обновляется: искупившие отбывают, новички прибывают.
- Успокоил!- со злой иронией буркнул Фома.
Смотреть на корчащихся не хотелось. Раван отвернулся, но остался сидеть рядом со Стражем. Мало ли что еще тут увидишь.
- Что захочешь, то и увидишь,- откликнулся на его опасливую мысль Балахон.
- Объясни мне,- заволновался Фома.- Вот ты все твердишь, что я вижу тут только придуманное мной.
- Не только тут,- перебил Страж,- ТАМ тоже так было.
- Значит, и тебя я выдумал!- победно заявил Фома.
- И меня, и все вокруг,- согласился Страж.
- Стало быть, я могу тебя того, обратно… отдумать?
- Нет,- почему-то опечалился собеседник,- не можешь. Что подумал, сказал, никуда не денется.
- А где ты раньше был, пока я тебя не выдумал?- горячился умник.
- Не с тобой – это точно.
- А где? Здесь? Но, если этого «здесь» до меня не было, то где ты был? Или тебя не было?
- Был, но не с тобой и не здесь.
- Ты же говорил, что страж. Сейчас страж, а до этого, не со мной, кем был?
- Стражем и был.
- Получается, ты сам решил стать стражем?
- Считай, что сам. Почти сам.
- А кого ты охранял?
- Желающие всегда найдутся.
- А теперь,- проницательно заметил Фома,- ты больше не хочешь быть стражем и уходишь. Куда?
Ответа не последовало. Ясно – тема закрыта.
Через некоторое время Фома развернулся лицом к огню и замер удивленно – мученики исчезли. «Точно, можно управлять с помощью мысли. Ведь подумал перед тем, как повернуться: «Только бы рожи их жуткие не видеть!»,- и получилось. Прав Страж – что захочешь, то и будет»,- радовался Фома. Страж удовлетворенно крякнул. Фома не обратил на него внимания, смирившись с полной открытостью своих мыслей.
«Получается, и жизнь свою я сам придумал: родителей, бабушку, школу - все, что о себе помню и знаю. А когда выдумал? До того как случилось или после?»
Фома вспомнил, как в выходной катался с отцом на взятой напрокат лодке. Отец греб, а он, опустив руку в воду, бездумно смотрел на бурунчики вокруг пальцев. Отраженные в воде лохматенькие облачка, попадая под маленькие пальчики, морщились и резво спешили прочь по течению.
- Кто звать будет?
- Найдутся.
- Да ладно тебе бычиться. Нам здесь, может, вечность торчать вместе. Зачем собачиться?
- Тебе, может, и вечность, а мне…- неопределенно заметил Балахон.
- А тебе?
Молчание.
- Ты что, уходишь?
- Не могу я отсюда уйти,- мрачно бухнул страж.- Пока.
- Пока что?– допытывал Фома.– Пока смена не придет?
Молчание.
- Тебя сменить должны?
- Это, как получится,- тосковал страж.
- А если не придет сменщик?
- Уйду!- в отчаянии крикнул стражник.
- А меня кто охранять будет?
- Ты и будешь?
- Сам себя?- изумился Фома.
- Себя и других.
- Кого?- теперь уже орал самоубийца.
- Найдутся, не кипятись!- прикрикнул охранник.
Фома измученно опустился рядом с ним на берег, опустив полупрозрачные ноги прямо в огонь.
- Вот-вот, привыкай, всё полезней, чем орать,- ворчал Балахон.
- Что ты все загадками говоришь, мытаришь?- уныло проговорил Фома.
- А ты и есть мытарь, время у тебя такое. Тебе до сороковин сколько осталось?
- Тридцать дней.
- Успеешь.
- Что успею?!- снова взвился Фома.
- Отмытарить,- засмеялся, будто закаркал, Страж.
Фома поднялся, плюнул в огонь и пошел прочь. Но поразмыслив, что идти некуда и незачем, да и помириться не получилось, вернулся.
- Слушай, а монстр одноглазый где?- спросил он у неподвижной, светящейся спины.
- Где ему быть? Он всегда с тобой рядом, огрех твой. Только свистни, он тут как тут.
- Почему огрех?
- Ну, грех. Хрен редьки не слаще. «Грех» - изначально означал неправильность, кривизну, отступление от нормы, грозящее не только самому отступнику, но и окружающим. Это уж потом он стал виной человека перед Богом,- с усилием выговорил страж последнее слово.- Но твои отступления погрешностью не назовешь, ты не портной, что слегка костюмчик попортил. Ты матери жизнь сломал, сердце разбил. Только одним глазом, только на себя глядел, как тебе бедняжке тяжело. А ей каково, ты об этом подумал? Оттого грех твой и одноглаз.
Фома взвыл от боли, куда большей, чем от разорвавшейся пули в голове. Вот как, оказывается, может быть больно. Он-то думал, нажмет на курок – и все кончится. Исчезнет бесконечная тоска и боль от утраты Лики. А еще где-то в глубине светился огонек надежды – вдруг ТАМ встретится с ней. Хотя ни во что такое раньше не верил. Не кончилось. Продолжилось. И теперь закончить его нельзя. Вечное чувство вины за свой эгоистичный уход, за мать, за Лику, которую можно видеть, но достичь нельзя. Фома снова завыл по-волчьи, надсадно и жутко.
- Вот, очеловечиваешься, хоть и волком воешь,- безжалостно заметил Страж.- Гляди, затлел. Сгоришь еще раньше времени и без толку,- снова что-то несуразное и непонятное толковал он.
- Дай-ка, я тебя притушу малость.
Стражник зачерпнул в ямке, откуда до этого брал червей, горсть воды и брызнул на Фому. Неожиданно полегчало.
- Значит, все зря. И я никогда не смогу с ней даже поговорить?- прошептал Фома.
- О чем?– прагматично поинтересовался страж.
- О л…
- Не-не-не, мы так не договаривались,- перебил Балахон.
Хотя они ни о чем не договаривались вовсе.
- Да и что толку? Тебе ведь никогда на тот берег не перебраться. Ты в курсе, что самоубийц ОН не прощает ни при каком раскладе? Никогда!– припечатал.
- Я в курсе. Но мне бы только один раз, только поговорить, только раз,- с надеждой уговаривал Фома.
Стражник поднялся и, поднеся рукава к капюшону, что, видимо, означало поднести ладони ко рту, закричал. Как ни странно, звук легко достиг другого берега и даже отозвался эхом.
- Николай! Никола-а-й!
После третьего зова из ворот вышел на берег здоровенный мужик в белой рясе и лениво пробасил: «Ну!»
- Коля! Тут мытарь один - кандидат,- стражник замолчал.
- Ну, знаю,– лениво отозвался Николай, поигрывая связкой ключей.
- Никола, лично для меня, по-дружески,- душевно попросил страж.
- Для тебя? Для тебя – можно. Но недолго,- благодушным тоном сытого барина ответил толстяк.
- Вот спасибо! Век не забуду!– пошутил Балахон.
Николай захохотал раскатистым басом и ушел за ворота. Некоторое время эхо играло осколками слов: «смешил», «век», «ха», но оно смолкло, и ватная, гнетущая тишина обволокла все вокруг.
- И что теперь?– встревожился Фома.
- Теперь все,- довольно произнес Страж.
- Что все? А Лика? Где Лика?
- На месте Лика. Никола, он такой, он слово держит. Пошли.
Балахон легко взвился над землей и вмиг оказался на дороге, по которой пришел к реке Фома. «Класс! А я всё шагаю по привычке»,- подумал он. «Привыкнешь, надоест еще»,- прокомментировал страж у Фомы в голове. Фома остановился от неожиданности. «И к этому привыкнешь, и много еще к чему. Ну, где ты там?» Фома оторвался от земли и оказался на дороге. «Можешь, когда захочешь!»- заперхал Балахон хриплым смешком. Резко оборвав смех, напряженно произнес: «Ну, с …Богом»,- и толкнул Фому вперед.
Дорога
Подскочил мячиком и заскользил по колее (дороги?). Постепенно перешел на привычный шаг.
Не видно ничего, только серая мгла придавливает со всех сторон. Кажется, так уже было, когда-то давно. Вспомнил! Ему было года четыре. Ездили в лес всей семьёй, отец был ещё жив. Родители собирали грибы, Раван сидел с бабушкой на краю лесного околыша. Вернее, бабушка сидела, а он, словно щенок, резвился рядом.
На лесной дороге, между колеями, после дождя трава вымахала взрослым выше колен. Малыш потоптался по колее и свернул в травяные джунгли. Стало темно и щекотно. Высокие стебли навалились со всех сторон, он испугался. Рванулся обратно, но не получилось – то ли трава не расступилась, то ли не в ту сторону шагнул. Мальчик заметался и неожиданно для самого себя закричал: «Аву – аву-у-у!» Мама недавно читала ему сказку о ребятишках, заплутавших в лесу. Они покричали короткое слово и были спасены. Отчего в «ау» вплелось «в» - не ясно, но сработало. Бабуля прибежала и выручила потеряшку из травяного плена. «Заблудился? Куда ж ты все уходишь, Раван? Гулял бы здесь, рядом со мной».
«Потому и ухожу, что Раван. Я от бабушки ушёл, я от мамы ушел, а Лика ушла от меня».
В последнюю их весну поехали на острова. Лика шагала впереди по лесной тропинке. Неожиданно свернула в сторону и пропала. Пряталась за деревьями, аукала. Эхо откликалось, и Лика смеялась. Раван притаился. Девушка не дождалась ответа, выдала себя - выглянула и попалась. Прижалась к груди, затихла. Он уткнулся носом в золотистую курчавую макушку и тоже замер. Звериная нежность тронула под ложечкой, перебралась в грудь, залила сладкой волной тело.
Фома вдруг ясно увидел окровавленные, забитые грязью золотые волосы, глубокую вмятину на лбу. Взвыл надсадно и протяжно: «Ав-в-в-у-у-у»,- но звук оборвался. Боль сменила дикая, бессильная ярость, ненависть к извергу, исковеркавшему, лишившему жизни хрупкое тело.
Рванулся вперед по дороге, но та неожиданно раздвоилась. Не останавливаясь, свернул на правую и увидел, что на него несется огромный бесформенный ком. Отчаяние сменилось жутким страхом. Не от опасности быть сметенным, раздавленным, а от невыносимой злобы, волнами исходящей из комка, способной разнести, размолотить, уничтожить даже призрак.
Раван побежал в обратную сторону, достиг развилки и рванул по левой дороге. Немного погодя, почувствовав, что леденящий ужас отступает, рискнул оглянуться. Чудовище исчезло. «Что это было?» Сам собой пришел ответ: «Моя злость. Ужас! Ведь попадись мне водитель сбивший Лику, я мог убить его только своей ненавистью. Ещё и потенциальный убийца. Обошлось. Бог миловал. Бог?..»
Свидание
От тычка Стража Раван пролетел далеко вперед и оказался перед огромной лужей, лывой, как называла их бабушка.
- А где же?
И вдруг увидел на гладкой поверхности воды отражение родного лица.
- Лика!
Она молчала.
- Лика! Любимая, ты слышишь меня?!
Молчание. Взгляд полон грусти, нежности, понимания.
- Прости меня! Прости! Я вел себя как кретин последний. Если бы я знал тогда, если бы мог все изменить! А теперь.… Теперь неизвестно, слышишь ли ты меня. И мы никогда не…
Неожиданно губы Лики беззвучно зашевелились, но Фома ясно услышал: «Я люблю тебя».
Вода пошла рябью от упавшей невесть откуда капли. Ведь плакать Фома не мог, нечем. Лицо любимой исчезло, смытое мелкой рябью. «Даже здесь все порчу. Сам порчу»,- проскулил Раван, всматриваясь в успокоившуюся, неподвижную воду. Потеряв надежду снова увидеть Лику, побрел к берегу.
Страж сидел на обычном месте и делал вид, что рыбачит.
- И всё? Больше никогда?- глухо спросил Фома.
- Ты, брат, нахал. Ему такой подарок отвалили, а он ещё требует.
- Она меня слышала?
- Скажи спасибо, узнала. Скоро все земное забудет и легкой птичкой впорхнет в заветные ворота.
- Она меня забудет навсегда?!- ужаснулся Фома.
- А на что ей такая память? На то и правая сторона, чтобы получить, наконец, облегчение от страстей и страданий. Отмытарила, должно быть, последний грех и свободна,- наставлял Страж.
- Да какой у неё грех?!- взвился Фома над стражем серой тенью.
- А ты не ори! Это у вас там: о мертвых или ничего, или хорошо. А здесь – всё как есть. Если была бы безгрешна – вознеслась,- пошутил наставник.
Фома напряженно всматривался в противоположный берег.
- Не пялься без толку. Кончен бал. А за себя не переживай, тебе такая лафа не светит. Всё будешь помнить вечно,- с упором на «всё» и «вечно» язвительно уколол Страж.- На то и левый берег. Черти, как видишь, не жарят. Но память твоя с лихвой отработает за смолу кипящую.
Фома, будто ужаленный, кинулся на обидчика, но получил камнем по бывшей голове и рухнул пустым мешком.
- Не обучаемый. Мало каменюк на тебя по дороге свалилось?- покачал капюшоном Страж.
Фома вспомнил, как сидел на дороге после побега от злобного смерча и ругал всё подряд: себя, судьбу, высшие силы, ею управляющие. Тут на него и свалился здоровенный булыжник, следом другой. А дальше начался настоящий камнепад. Пришлось снова убегать по левой дороге, ведущей неведомо куда.
- Ох-хо-хо!- вздохнул Страж.- Думаешь, Он в тебя пуляет? Глупая голова!
- А кто? Черти?
Фома оглядывался вокруг, пытаясь разглядеть в серой мгле коварных бесов. В пламени реки ему даже привиделись рогатые головы.
- Образованный, интеллигентный бывший человек, а такие суеверия глупые в бывшей голове,- хохотал Балахон.- Нет тут никого, не ищи.
- А кто же камни бросает?- не поверил Фома.
- Неужто не дотумкал ещё? Ты сам и бросаешь. Всё, что с тобой здесь происходит, – это ты сам делаешь.
- А ты?
- Что я?- загрустил Балохон.- И я сам. Всё сам.
- И тебя, я тоже сам сделал?- уточнил Фома.
- И меня. Ты меня, я тебя. Такие дела. Но мне недолго осталось. Верно?- с надеждой спросил стражник самоубийцу.
- Я почем знаю?
- Ты знаешь, только пока не понимаешь. Но поймешь, - заверил Страж.
Сил спрашивать и спорить больше не было, и Фома уже привычно устроился рядом с Балахоном на берегу огненной реки.
Огненная река
Долго молчали, наблюдая за всполохами огня.
«Человек может бесконечно смотреть на огонь и воду,- вспомнил Фома расхожую фразу.- В языках пламени чего только не привидится. Огненная река. Всякая река куда-то течет. Интересно, эта куда?»
- Лучше и не думать,- неожиданно прервал его размышления Страж.
Фома никак не мог привыкнуть, что тот слышит все его мысли.
- Столько лет зря книжки читал,- язвительно продолжил собеседник.- Река Флегетон, по-гречески - пламенная, пересекает твой лес самоубийц и пустыню с огненным дождем. Не думаю, что тебе захочется под него или к устью реки. Если образование о себе напомнит, здешние страсти по сравнению с тамошними покажутся детским утренником.
Фома оглядел торчащие вокруг сухие коряги, именованные Стражем лес, и поинтересовался: «Какие страсти?»
- В данном случае неграмотность тебе на пользу – не знаешь и не надо. Помни одно – река кольцом огибает лес и перейти её невозможно. А что неказист лесок, так не райские кущи.
Фома обиделся на «неграмотность» и его понесло.
- Объясни, если такой образованный. Нечего выпендриваться.
- Во-о-т, гордыня тебя всегда и подводит, на неё и расчет у…
- У кого?
- У того, кто вмёрз в ледяное озеро. Туда, кстати, река и впадает.
- Вспомнил!- обрадовался Фома.- В центре преисподней ледяное озеро Коцит, в его ледяной плен заключен сам Люци…
Раздался страшный грохот, на собеседников посыпались разнокалиберные камни.
- Псих ненормальный! Не зря башку себе разнес,- закричал Страж, когда гул стих и камнепад прекратился.- Привык трепать языком. Уж и мозги себе вышиб, а все не допер, что всякое слово действенно.
Фома виновато молчал. Балахон не унимался, видно, решил проучить.
- Если уж такой любопытный и особо умный, то вспомни еще, что в огненной реке отбывают наказание души отце- и матереубийц.
Отчетливо разглядев в языках пламени искаженные мукой лица, Фома непроизвольно отодвинулся подальше от берега. Как же это он раньше их не заметил?
- Что, веселей стало? А то заскучал в моей компании,- изгалялся Страж.
- Ничего себе компания! Не хочу я с ними.
- Поздно. Увидел – теперь всегда с тобой будут. Но не боись, команда периодически обновляется: искупившие отбывают, новички прибывают.
- Успокоил!- со злой иронией буркнул Фома.
Смотреть на корчащихся не хотелось. Раван отвернулся, но остался сидеть рядом со Стражем. Мало ли что еще тут увидишь.
- Что захочешь, то и увидишь,- откликнулся на его опасливую мысль Балахон.
- Объясни мне,- заволновался Фома.- Вот ты все твердишь, что я вижу тут только придуманное мной.
- Не только тут,- перебил Страж,- ТАМ тоже так было.
- Значит, и тебя я выдумал!- победно заявил Фома.
- И меня, и все вокруг,- согласился Страж.
- Стало быть, я могу тебя того, обратно… отдумать?
- Нет,- почему-то опечалился собеседник,- не можешь. Что подумал, сказал, никуда не денется.
- А где ты раньше был, пока я тебя не выдумал?- горячился умник.
- Не с тобой – это точно.
- А где? Здесь? Но, если этого «здесь» до меня не было, то где ты был? Или тебя не было?
- Был, но не с тобой и не здесь.
- Ты же говорил, что страж. Сейчас страж, а до этого, не со мной, кем был?
- Стражем и был.
- Получается, ты сам решил стать стражем?
- Считай, что сам. Почти сам.
- А кого ты охранял?
- Желающие всегда найдутся.
- А теперь,- проницательно заметил Фома,- ты больше не хочешь быть стражем и уходишь. Куда?
Ответа не последовало. Ясно – тема закрыта.
Через некоторое время Фома развернулся лицом к огню и замер удивленно – мученики исчезли. «Точно, можно управлять с помощью мысли. Ведь подумал перед тем, как повернуться: «Только бы рожи их жуткие не видеть!»,- и получилось. Прав Страж – что захочешь, то и будет»,- радовался Фома. Страж удовлетворенно крякнул. Фома не обратил на него внимания, смирившись с полной открытостью своих мыслей.
«Получается, и жизнь свою я сам придумал: родителей, бабушку, школу - все, что о себе помню и знаю. А когда выдумал? До того как случилось или после?»
Фома вспомнил, как в выходной катался с отцом на взятой напрокат лодке. Отец греб, а он, опустив руку в воду, бездумно смотрел на бурунчики вокруг пальцев. Отраженные в воде лохматенькие облачка, попадая под маленькие пальчики, морщились и резво спешили прочь по течению.
