Маленькая птичка подлетела к узорчатым ставням, покружила и повисла, наконец, на одной из перекладин. "Тук-тук" - постучала она по крашеному в красный дереву в поисках какой-нибудь крошечной живности. "Тук-тук. Чирик-чирик-фьють!" Затянутая рисовой бумагой рама не давала птахе усесться, и она перепархивала с перекладины на перекладину, цепляясь и щебеча. Но вдруг по ту сторону окна что-то мягко шлёпнулось, совсем близко. Тут же маленькая певунья в испуге исчезла.
Тишина обволакивала комнату золотом и молоком. Она стекала на резной столик, расшитые ткани, на груду подушек. Казалось, время застыло, словно павильон стоял не в поместье землевладельца, а в самой Шамбале. За окном мерно посвистывала птичка, словно возвещая утро мира. Да, это определённо Шамбала, небесный покой... Из подушек поднялась рука и швырнула одну из них в сторону окна. Пение смолкло. Цельность благословенного утра разбилась, будто сброшенное со стола фарфоровое блюдо.
Госпожа Ли фыркнула и поглубже зарылась в мягкую постель. Первая в году птица: значит, наступает весна. Значит, ей пора в путь.
За всякой сказкой стоит чья-то жизнь, и каждый герой эпоса живёт ещё долго после тех событий, о каких могут поведать бродячие певцы. В отдалённых деревнях рассказывают и ещё десятки лет не забудут про женщину-оборотня в пёстрой южной одежде под серым халатом, то появлявшуюся в поселениях, то уходившую в лес. А Ли тем временем успела выйти замуж и родить двоих отпрысков. Некогда молодой земледелец из зажиточной крестьянской семьи по фамилии Жэнь, наслушавшись рассказов, отыскал её в одном из её странствий. И так полюбил, что принял всё: и что бесприданница без роду-племени, и что непривычна к дому, и что весной срывается с места и на целых две луны уходит невесть куда. Вслед за ним к причудам госпожи привыкла и челядь молодого господина. Оказалось, не была Ли оборотнем или лесной девой, а была сиротой и бродягой - невообразимое для девицы дело. Сказки появляются там, где не могут понять быль. В главном павильоне на восточной стене висела нарисованная ею карта всего удела. В спальнях детей в рамках красовались засушенные цветы гибискуса и лилии. Для рабочей комнаты мужа, где он проверял счетовые книги управляющего и составлял указания о посевных, Ли выбрала бесценный сувенир, цветок дуриана: раз в год он рождается на одну лишь ночь. Но самого главного своего цветка она так и не нашла.
Была и ещё одна причина, по которой госпожа Ли Жэнь, вопреки порядкам, могла творить всё, что вздумается. Столько она знала о растениях, что её муж, прислушавшись к советам, стал чередовать посевы, кутать деревья в солому, милосерднее быть к воробьям... И маленькое крестьянское поместье разбогатело, сделав главу семьи крупным землевладельцем. Всего две луны - а затем Ли снова неотрывно была при делах семьи: следила за работой нанятых крестьян, подгоняла прислугу и вечно сонного управляющего, воспитывала детей. Или же ленилась на приёмах мелкой знати в соседних поселениях, а по вечерам - за своим чайным столиком. Умостившись перед ним с пиалой горького отвара, она иногда рисовала цветной тушью гнутые, словно драконьи тела, ветви; листья на прибрежном ветру; лепестки, воздетые к небу.
Но самого главного своего цветка она так и не нашла...
Утреннее видение позвало её. Безвременье постучалось в её сердце, как птичий клюв об рисовую бумагу. Но Ли не хотела об этом думать. Кыш! Теперь она погрузилась в подушки не только всем телом, но и размышлениями. Да, приятно! Ведь каждая из них была гордостью. Упругие волосяные, нежные пуховые, большие и маленькие. Шёлк всех оттенков, но чаще красный. Так здесь принято. По нему бегут золотые волны и облака, он разрисован павлинохвостыми свадебными фениксами или кружащимися лисами - эти здесь в память о людской молве, что свела её с мужем. А есть и простой черепаший узор на белом, чтобы глаз успел отдохнуть. Его она расшивала сама. Стоит ли прямо сейчас куда-то бежать, оставлять всё это? Как сладко спится поутру...
Поднялась Ли только к полудню. Кликнула служанку. Пока госпожа потягивала из плошки вязкий утренний рис, старуха расчёсывала и заплетала ей волосы. Бэй прислуживала ещё матери молодого господина. Она дольше и сильнее всех относилась к пришелице недоверчиво и неприязнено. О, как жаль, что родители не успели подыскать сыну достойную невесту, пока не ушли к праотцам! О, доведёт эта лиса до беды! Потому-то Ли приблизила к себе именно её. Бэй пришлось убедиться воочию: от юной госпожи не бежит домашняя птица и не торчат острые уши у её тени. Она лишь слишком громко смеётся и слишком широко шагает, но готова выслушать почтительные советы Бэй о приличиях.
Весь день старуха ходила за госпожой по пятам, нося свиток, тушь и заячью кисть. Через пару дней вернётся из поездки супруг, и Ли доложит ему всё, что записала о сегодняшних делах поместья.
И правда, не уйдёт же она, не дождавшись!
Лишь вечером она навестила детскую. Двое малышей, уставшие от игр, не ложились, пока мать не побудет с ними. Обычно Ли торопилась к ним, чтобы самой расплести причёску дочери и показать сыну каллиграфию: через два года он будет учиться по-настоящему, а пока лишь глазеет на танец кисти по бумаге.
Сегодня ей хотелось лишь одного: поскорее вновь зарыться в постель.
И, как назло, они попросили сказку. Их самую любимую сказку. Ну, что же...
- Далеко-далеко, за могучими горами, у озера, синего, как ляпис-лазурь... - начала нараспев Ли, обнимая одной рукой сына, устроившегося под боком, а другой расчёсывая волосы младшей, усевшейся ей на колени.
Жила-была девочка.
Девушки в этом племени с самого детства воспитывались как хозяйки. Они заправляли домом и полем, принимали все ответственные решения. Мужчины помогали по хозяйству да возносили молитвы у домашнего очага. Если не находилось для них работы - скитались по окрестностям, то и дело возвращаясь в материнский дом, где всегда ждала их тарелка горячих лепёшек. Не было на их землях ни войны, ни ссоры, и ничья рука не знала оружия.
Вот и эту девочку приучали быть госпожой. Но, подумайте только, она то и дело ослушивалась матери. "Я буду как мой дядя!" - кричала она. "Хочу разговаривать с богами у огня, хочу находить в лесу траву духов, хочу перейти через горы!". Желала быть жрицей - и всё тут. Напрасно мать и тётушки увещевали её, что дело духовное годится лишь для мужчин-бездельников, что не женщина та, кто не построит собственный дом и не управит семьёй. Да ещё и дядя, возвращаясь после очередной отлучки, подливал масла в пламя. Каждый раз, завидев его, девочка бежала навстречу и просила рассказать сказку, чудесную сказку, и они садились рядом...
- Как мы сейчас, да, мам? - голос дочери выдернул Ли из монотонного напева.
- Да, именно так, - потрепала она малышку по голове.
...и дядя рассказывал, что где-то в большом мире есть цветы - воплощения чудес. Есть лотос, любимец духов, что похож на удивительную чашу из лепестков, сияющих молочной белизной. Лотос вырастает на мелководье затянутых тиной прудов посреди болотистых земель. В окружении грязи зреет его бутон, невзрачный, сокрытый в больших листьях. Но стоит ему только расцвести, как всё вокруг озаряется таинственным светом - настолько этот цветок чист. Есть нарцисс, родившийся из благодарных слёз водяного, которому бедная крестьянка отдала последнюю чашку риса...
- Не лучше ли было тому водяному превратить свои слёзы в рисовые колосья? - перебил её сын.
- Пожалуй, - согласилась Ли.
...Но удивительнее всего редкостный горный цветок эдельвейс. Растёт он на таких отдалённых вершинах, что немногие люди и доходили до них, ещё меньше путешественников могло похвастаться тем, что видели его. Это дитя поднебесья невзрачно, пион и хризантема роскошнее и ароматнее его. Зато его свойства чудеснее прочих. Кто обладает им, обретёт бессмертие. Достаточно лишь прикоснуться, чтобы спастись от любой опасности.
Однажды девочка так разругалась с матерью, что убежала от неё в лес на целых два дня. Она и раньше так делала и даже завела себе на дереве шалаш. Вдруг она проснулась среди ночи и увидела с высоты своего гнёздышка, что в лесной чаще что-то мерцает. Так глубоко в заросли она никогда ещё не ходила. Тем более впотьмах! Но мерцание было таким манящим, что она спустилась с дерева и, продираясь через кустарник, пошла на свет. Девочка вздрагивала от каждого хруста, боясь хищников, а то и злых созданий, готовых заморочить и растерзать каждого, кто забредёт на их тропы. Но вот она вышла на полянку и увидела прекрасный белый цветок. Он был совершенно таким же, как рассказывал дядя.
Тут же девочка побежала с цветком в деревню. Оказалось, мать так разволновалась из-за её исчезновения, что заболела. Она лежала в их доме на постели и едва дышала. Девочка положила чудесный цветок бессмертия ей на грудь, и в ту же минуту она выздоровела и обняла дочь. С тех пор они жили в ладу, и годам их не было счёта.
- Вот и всё, - закончила Ли. Дети встрепенулись и, зевая, затопали к постели. Вдруг сын распахнул сонные глаза и спросил:
- Но, матушка, если это горный цветок, то почему девочка нашла его в лесу?
- Это... Это был горный лес. Они же жили в деревне за могучими горами, помнишь? - Ли замешкалась с ответом только на миг. Мягко задвинув дверь, она выскользнула из детской спальни.
Конечно же, никакого цветка в лесу не было. В ту ночь её разбудило зарево со стороны поселения.
Тогда у неё было настоящее и полнокровное имя на родном наречии: Сумали. Впервые она сбежала из дома в день тринадцатилетия, чтобы не принимать ключ от собственной комнаты. Ключ означал: приглашай к себе гостей, чтобы быть плодовитой, чтобы слыть привлекательной. Но Сумали всем сердцем желала быть не красавицей, а жрицей. Что же! Дочери тётушек и соседок входили в возраст одна за одной. В те дни в поселении не стихали празднования, и её не слишком хватились. Сумали возвращалась домой только для того, чтобы натаскать сушёного мяса и фруктов и встретить укоризненные взгляды старших и жалостливые вздохи сестёр. "Даже рапсовый цвет красивее вас!" - кричала она, заслышав, что девушки хвалятся друг перед дружкой подарками поклонников. Было лето, а лето всегда кажется нескончаемым. В стоячем ночном воздухе, в гудении мошкары спящее поместье не слыхало, что беглая дочь, ворча и ругая непонятливую родню, набивает мешок провизией, чтобы на несколько дней вновь раствориться без следа. Сумали потихоньку готовилась отправиться в горы за самым чудесным на свете цветком. Не успела.
В ту ночь, придя на зарево, она нашла лишь изрезанные и сожжёные тела. Залитую кровью землю. Обугленные балки разрушенных домов. Её народ не знал оружия - другие знали. На той стороне озера нападавшие разбили шатры. Видно, им приглянулись низинные угодья.
Если бы только она действительно отправилась тогда в путешествие... Если бы у неё в ту ночь были чудесные эдельвейсы, дарующие бессмертие...
От резкого хлопка, с которым Ли закрылась в комнате, проснулась на другом конце дома чутко дремавшая Бэй и долго прислушивалась, ожидая землетрясения.
***
- Спой нам теперь песню о лисице.
Сидевшая рядом Бэй вздрогнула к удовольствию Ли. Подслеповатый старик-песнопевец вновь положил руки на гуцинь. Ли прикрыла глаза. Деревенский музыкант был весьма хорош.
Весь сегодняшний день она провела в развлечениях и неге. Управляющий даже приходил разузнать, не заболела ли госпожа. Но не объяснять же ему... Мелодия не пускала в дом настойчивую весеннюю тишину в наряде из птичьих песен-колокольчиков. Гнала прочь непрошеную трепетную радость. Сдобренный солодкой чай отвлекал от воспоминаний о другой сладости: зовущей, манящей туда, за окно, прочь. На поиски чуда.
Песня напоминала Ли о том, как славно прошли минувшие годы. Её навсегда запомнят в местных землях. Кто-то споёт о лесном духе, кто-то мысленно поблагодарит, растирая в порошок лекарственную траву из тех, что она принесла из странствий и насадила в землевладениях Жэнь.
Она уже столько сделала. Довольно скитаться. Пора бы посвятить время себе.
Шёлковые струны то вздыхали, то снова звенели в быстрых пальцах певца, надёжно защищая её слух от немого зова из дальней дали. Но вот старик мягким касанием взял последнюю ноту и отложил инструмент. Он к чему-то прислушивался.
- Журавли, - пробормотал он. - Как хороши их голоса! Люди так не поют, нет...
- Рановато они в этом году, - заметила Бэй.
- Покорнейше прошу, велите открыть окна, госпожа! - взмолился певец. Ли неопределённо хмыкнула. Бэй, приняв это за согласие, поднялась с места и раздвинула ставни. Птичьи голоса хлынули вместе с вечерним солнцем, затопили павильон. Если малые птахи будили непрошенную радость, то эти щемящие клики несли тоску. Вечные странники! Если вы, как гласят предания, священны и приближены к небожителям, то отчего возвращаетесь к нам каждую весну?
Ли, спасаясь, откинулась на подушки и закрыла глаза. Старик отрывисто задевал струны, будто пытаясь изловить кончиками пальцев журавлиные звучные тени.
Отчего вы плачете и скитаетесь, журавли? Или вновь солгали легенды, и вы такие же тленные и потерянные, как мы? И разыскиваете средства спастись, и не можете найти, и горестно плачете о нём среди родных болот, а после топите скорбь в хлопотах о птенцах и уютных гнёздах?
- Всадники на дороге, - проговорила Бэй. - Верно, возвращается господин.
Ли вскочила и кинулась к окну.
- Нет, они должны были вернуться лишь к завтрашнему вечеру... И с господином ехала бы повозка. Закройте ворота! Отправьте кого-нибудь предупредить крестьян, пускай вооружаются, нет, стойте - я сама отправлюсь!
И всё-таки это был Жэнь со слугой. Поскакав наперерез всадникам, Ли заметила родные одежды и с радостью в сердце повернула лошадь на тракт.
Спешившись, они обнялись.
- Я спешил домой, как мог, госпожа моя, - ласково объяснил ей супруг. - Хотел застать тебя, пока ты не отправилась в путь. Не мог позволить никому и ничему меня задержать. Повозка доберётся завтра утром, ничего с нашим возницей не случится.
- А я решила не уходить, - промурлыкала Ли, уткнувшись в его халат. - Рад ли ты, господин мой?
Жэнь и удивлённо взглянул на неё.
- Что-то случилось? Ты заболела?
- Я здорова. Мне лишь надоели эти бесплодные поиски. Да, я приносила из нехоженых земель целебные травы и сувениры...
- И даже как-то раз помогла мне сторговаться с соседями, - вставил Жэнь.
- Но это так изнурительно! - продолжила Ли. - Знаешь, я хотела бы наконец пожить для себя. Вспомни жену чиновника. Разве можно представить себе её на лошади или среди лесной глуши? Нет, она день-деньской возлежит на расписных шелках и поедает лакомства. Знаешь, любимый, у нас так хорошо и уютно. Моя постель мягка и нежна, и на одних лишь подушках можно разглядывать вышивку целый день напролёт... Мне довольно этого маленького мира.
Тишина обволакивала комнату золотом и молоком. Она стекала на резной столик, расшитые ткани, на груду подушек. Казалось, время застыло, словно павильон стоял не в поместье землевладельца, а в самой Шамбале. За окном мерно посвистывала птичка, словно возвещая утро мира. Да, это определённо Шамбала, небесный покой... Из подушек поднялась рука и швырнула одну из них в сторону окна. Пение смолкло. Цельность благословенного утра разбилась, будто сброшенное со стола фарфоровое блюдо.
Госпожа Ли фыркнула и поглубже зарылась в мягкую постель. Первая в году птица: значит, наступает весна. Значит, ей пора в путь.
За всякой сказкой стоит чья-то жизнь, и каждый герой эпоса живёт ещё долго после тех событий, о каких могут поведать бродячие певцы. В отдалённых деревнях рассказывают и ещё десятки лет не забудут про женщину-оборотня в пёстрой южной одежде под серым халатом, то появлявшуюся в поселениях, то уходившую в лес. А Ли тем временем успела выйти замуж и родить двоих отпрысков. Некогда молодой земледелец из зажиточной крестьянской семьи по фамилии Жэнь, наслушавшись рассказов, отыскал её в одном из её странствий. И так полюбил, что принял всё: и что бесприданница без роду-племени, и что непривычна к дому, и что весной срывается с места и на целых две луны уходит невесть куда. Вслед за ним к причудам госпожи привыкла и челядь молодого господина. Оказалось, не была Ли оборотнем или лесной девой, а была сиротой и бродягой - невообразимое для девицы дело. Сказки появляются там, где не могут понять быль. В главном павильоне на восточной стене висела нарисованная ею карта всего удела. В спальнях детей в рамках красовались засушенные цветы гибискуса и лилии. Для рабочей комнаты мужа, где он проверял счетовые книги управляющего и составлял указания о посевных, Ли выбрала бесценный сувенир, цветок дуриана: раз в год он рождается на одну лишь ночь. Но самого главного своего цветка она так и не нашла.
Была и ещё одна причина, по которой госпожа Ли Жэнь, вопреки порядкам, могла творить всё, что вздумается. Столько она знала о растениях, что её муж, прислушавшись к советам, стал чередовать посевы, кутать деревья в солому, милосерднее быть к воробьям... И маленькое крестьянское поместье разбогатело, сделав главу семьи крупным землевладельцем. Всего две луны - а затем Ли снова неотрывно была при делах семьи: следила за работой нанятых крестьян, подгоняла прислугу и вечно сонного управляющего, воспитывала детей. Или же ленилась на приёмах мелкой знати в соседних поселениях, а по вечерам - за своим чайным столиком. Умостившись перед ним с пиалой горького отвара, она иногда рисовала цветной тушью гнутые, словно драконьи тела, ветви; листья на прибрежном ветру; лепестки, воздетые к небу.
Но самого главного своего цветка она так и не нашла...
Утреннее видение позвало её. Безвременье постучалось в её сердце, как птичий клюв об рисовую бумагу. Но Ли не хотела об этом думать. Кыш! Теперь она погрузилась в подушки не только всем телом, но и размышлениями. Да, приятно! Ведь каждая из них была гордостью. Упругие волосяные, нежные пуховые, большие и маленькие. Шёлк всех оттенков, но чаще красный. Так здесь принято. По нему бегут золотые волны и облака, он разрисован павлинохвостыми свадебными фениксами или кружащимися лисами - эти здесь в память о людской молве, что свела её с мужем. А есть и простой черепаший узор на белом, чтобы глаз успел отдохнуть. Его она расшивала сама. Стоит ли прямо сейчас куда-то бежать, оставлять всё это? Как сладко спится поутру...
Поднялась Ли только к полудню. Кликнула служанку. Пока госпожа потягивала из плошки вязкий утренний рис, старуха расчёсывала и заплетала ей волосы. Бэй прислуживала ещё матери молодого господина. Она дольше и сильнее всех относилась к пришелице недоверчиво и неприязнено. О, как жаль, что родители не успели подыскать сыну достойную невесту, пока не ушли к праотцам! О, доведёт эта лиса до беды! Потому-то Ли приблизила к себе именно её. Бэй пришлось убедиться воочию: от юной госпожи не бежит домашняя птица и не торчат острые уши у её тени. Она лишь слишком громко смеётся и слишком широко шагает, но готова выслушать почтительные советы Бэй о приличиях.
Весь день старуха ходила за госпожой по пятам, нося свиток, тушь и заячью кисть. Через пару дней вернётся из поездки супруг, и Ли доложит ему всё, что записала о сегодняшних делах поместья.
И правда, не уйдёт же она, не дождавшись!
Лишь вечером она навестила детскую. Двое малышей, уставшие от игр, не ложились, пока мать не побудет с ними. Обычно Ли торопилась к ним, чтобы самой расплести причёску дочери и показать сыну каллиграфию: через два года он будет учиться по-настоящему, а пока лишь глазеет на танец кисти по бумаге.
Сегодня ей хотелось лишь одного: поскорее вновь зарыться в постель.
И, как назло, они попросили сказку. Их самую любимую сказку. Ну, что же...
- Далеко-далеко, за могучими горами, у озера, синего, как ляпис-лазурь... - начала нараспев Ли, обнимая одной рукой сына, устроившегося под боком, а другой расчёсывая волосы младшей, усевшейся ей на колени.
Жила-была девочка.
Девушки в этом племени с самого детства воспитывались как хозяйки. Они заправляли домом и полем, принимали все ответственные решения. Мужчины помогали по хозяйству да возносили молитвы у домашнего очага. Если не находилось для них работы - скитались по окрестностям, то и дело возвращаясь в материнский дом, где всегда ждала их тарелка горячих лепёшек. Не было на их землях ни войны, ни ссоры, и ничья рука не знала оружия.
Вот и эту девочку приучали быть госпожой. Но, подумайте только, она то и дело ослушивалась матери. "Я буду как мой дядя!" - кричала она. "Хочу разговаривать с богами у огня, хочу находить в лесу траву духов, хочу перейти через горы!". Желала быть жрицей - и всё тут. Напрасно мать и тётушки увещевали её, что дело духовное годится лишь для мужчин-бездельников, что не женщина та, кто не построит собственный дом и не управит семьёй. Да ещё и дядя, возвращаясь после очередной отлучки, подливал масла в пламя. Каждый раз, завидев его, девочка бежала навстречу и просила рассказать сказку, чудесную сказку, и они садились рядом...
- Как мы сейчас, да, мам? - голос дочери выдернул Ли из монотонного напева.
- Да, именно так, - потрепала она малышку по голове.
...и дядя рассказывал, что где-то в большом мире есть цветы - воплощения чудес. Есть лотос, любимец духов, что похож на удивительную чашу из лепестков, сияющих молочной белизной. Лотос вырастает на мелководье затянутых тиной прудов посреди болотистых земель. В окружении грязи зреет его бутон, невзрачный, сокрытый в больших листьях. Но стоит ему только расцвести, как всё вокруг озаряется таинственным светом - настолько этот цветок чист. Есть нарцисс, родившийся из благодарных слёз водяного, которому бедная крестьянка отдала последнюю чашку риса...
- Не лучше ли было тому водяному превратить свои слёзы в рисовые колосья? - перебил её сын.
- Пожалуй, - согласилась Ли.
...Но удивительнее всего редкостный горный цветок эдельвейс. Растёт он на таких отдалённых вершинах, что немногие люди и доходили до них, ещё меньше путешественников могло похвастаться тем, что видели его. Это дитя поднебесья невзрачно, пион и хризантема роскошнее и ароматнее его. Зато его свойства чудеснее прочих. Кто обладает им, обретёт бессмертие. Достаточно лишь прикоснуться, чтобы спастись от любой опасности.
Однажды девочка так разругалась с матерью, что убежала от неё в лес на целых два дня. Она и раньше так делала и даже завела себе на дереве шалаш. Вдруг она проснулась среди ночи и увидела с высоты своего гнёздышка, что в лесной чаще что-то мерцает. Так глубоко в заросли она никогда ещё не ходила. Тем более впотьмах! Но мерцание было таким манящим, что она спустилась с дерева и, продираясь через кустарник, пошла на свет. Девочка вздрагивала от каждого хруста, боясь хищников, а то и злых созданий, готовых заморочить и растерзать каждого, кто забредёт на их тропы. Но вот она вышла на полянку и увидела прекрасный белый цветок. Он был совершенно таким же, как рассказывал дядя.
Тут же девочка побежала с цветком в деревню. Оказалось, мать так разволновалась из-за её исчезновения, что заболела. Она лежала в их доме на постели и едва дышала. Девочка положила чудесный цветок бессмертия ей на грудь, и в ту же минуту она выздоровела и обняла дочь. С тех пор они жили в ладу, и годам их не было счёта.
- Вот и всё, - закончила Ли. Дети встрепенулись и, зевая, затопали к постели. Вдруг сын распахнул сонные глаза и спросил:
- Но, матушка, если это горный цветок, то почему девочка нашла его в лесу?
- Это... Это был горный лес. Они же жили в деревне за могучими горами, помнишь? - Ли замешкалась с ответом только на миг. Мягко задвинув дверь, она выскользнула из детской спальни.
Конечно же, никакого цветка в лесу не было. В ту ночь её разбудило зарево со стороны поселения.
Тогда у неё было настоящее и полнокровное имя на родном наречии: Сумали. Впервые она сбежала из дома в день тринадцатилетия, чтобы не принимать ключ от собственной комнаты. Ключ означал: приглашай к себе гостей, чтобы быть плодовитой, чтобы слыть привлекательной. Но Сумали всем сердцем желала быть не красавицей, а жрицей. Что же! Дочери тётушек и соседок входили в возраст одна за одной. В те дни в поселении не стихали празднования, и её не слишком хватились. Сумали возвращалась домой только для того, чтобы натаскать сушёного мяса и фруктов и встретить укоризненные взгляды старших и жалостливые вздохи сестёр. "Даже рапсовый цвет красивее вас!" - кричала она, заслышав, что девушки хвалятся друг перед дружкой подарками поклонников. Было лето, а лето всегда кажется нескончаемым. В стоячем ночном воздухе, в гудении мошкары спящее поместье не слыхало, что беглая дочь, ворча и ругая непонятливую родню, набивает мешок провизией, чтобы на несколько дней вновь раствориться без следа. Сумали потихоньку готовилась отправиться в горы за самым чудесным на свете цветком. Не успела.
В ту ночь, придя на зарево, она нашла лишь изрезанные и сожжёные тела. Залитую кровью землю. Обугленные балки разрушенных домов. Её народ не знал оружия - другие знали. На той стороне озера нападавшие разбили шатры. Видно, им приглянулись низинные угодья.
Если бы только она действительно отправилась тогда в путешествие... Если бы у неё в ту ночь были чудесные эдельвейсы, дарующие бессмертие...
От резкого хлопка, с которым Ли закрылась в комнате, проснулась на другом конце дома чутко дремавшая Бэй и долго прислушивалась, ожидая землетрясения.
***
- Спой нам теперь песню о лисице.
Сидевшая рядом Бэй вздрогнула к удовольствию Ли. Подслеповатый старик-песнопевец вновь положил руки на гуцинь. Ли прикрыла глаза. Деревенский музыкант был весьма хорош.
Весь сегодняшний день она провела в развлечениях и неге. Управляющий даже приходил разузнать, не заболела ли госпожа. Но не объяснять же ему... Мелодия не пускала в дом настойчивую весеннюю тишину в наряде из птичьих песен-колокольчиков. Гнала прочь непрошеную трепетную радость. Сдобренный солодкой чай отвлекал от воспоминаний о другой сладости: зовущей, манящей туда, за окно, прочь. На поиски чуда.
Песня напоминала Ли о том, как славно прошли минувшие годы. Её навсегда запомнят в местных землях. Кто-то споёт о лесном духе, кто-то мысленно поблагодарит, растирая в порошок лекарственную траву из тех, что она принесла из странствий и насадила в землевладениях Жэнь.
Она уже столько сделала. Довольно скитаться. Пора бы посвятить время себе.
Шёлковые струны то вздыхали, то снова звенели в быстрых пальцах певца, надёжно защищая её слух от немого зова из дальней дали. Но вот старик мягким касанием взял последнюю ноту и отложил инструмент. Он к чему-то прислушивался.
- Журавли, - пробормотал он. - Как хороши их голоса! Люди так не поют, нет...
- Рановато они в этом году, - заметила Бэй.
- Покорнейше прошу, велите открыть окна, госпожа! - взмолился певец. Ли неопределённо хмыкнула. Бэй, приняв это за согласие, поднялась с места и раздвинула ставни. Птичьи голоса хлынули вместе с вечерним солнцем, затопили павильон. Если малые птахи будили непрошенную радость, то эти щемящие клики несли тоску. Вечные странники! Если вы, как гласят предания, священны и приближены к небожителям, то отчего возвращаетесь к нам каждую весну?
Ли, спасаясь, откинулась на подушки и закрыла глаза. Старик отрывисто задевал струны, будто пытаясь изловить кончиками пальцев журавлиные звучные тени.
Отчего вы плачете и скитаетесь, журавли? Или вновь солгали легенды, и вы такие же тленные и потерянные, как мы? И разыскиваете средства спастись, и не можете найти, и горестно плачете о нём среди родных болот, а после топите скорбь в хлопотах о птенцах и уютных гнёздах?
- Всадники на дороге, - проговорила Бэй. - Верно, возвращается господин.
Ли вскочила и кинулась к окну.
- Нет, они должны были вернуться лишь к завтрашнему вечеру... И с господином ехала бы повозка. Закройте ворота! Отправьте кого-нибудь предупредить крестьян, пускай вооружаются, нет, стойте - я сама отправлюсь!
И всё-таки это был Жэнь со слугой. Поскакав наперерез всадникам, Ли заметила родные одежды и с радостью в сердце повернула лошадь на тракт.
Спешившись, они обнялись.
- Я спешил домой, как мог, госпожа моя, - ласково объяснил ей супруг. - Хотел застать тебя, пока ты не отправилась в путь. Не мог позволить никому и ничему меня задержать. Повозка доберётся завтра утром, ничего с нашим возницей не случится.
- А я решила не уходить, - промурлыкала Ли, уткнувшись в его халат. - Рад ли ты, господин мой?
Жэнь и удивлённо взглянул на неё.
- Что-то случилось? Ты заболела?
- Я здорова. Мне лишь надоели эти бесплодные поиски. Да, я приносила из нехоженых земель целебные травы и сувениры...
- И даже как-то раз помогла мне сторговаться с соседями, - вставил Жэнь.
- Но это так изнурительно! - продолжила Ли. - Знаешь, я хотела бы наконец пожить для себя. Вспомни жену чиновника. Разве можно представить себе её на лошади или среди лесной глуши? Нет, она день-деньской возлежит на расписных шелках и поедает лакомства. Знаешь, любимый, у нас так хорошо и уютно. Моя постель мягка и нежна, и на одних лишь подушках можно разглядывать вышивку целый день напролёт... Мне довольно этого маленького мира.
