Глава 1
Алекс
2015 год. Хьюстон.
Хотели бы вы узнать мою историю? Конечно хотите, если уже читаете это.
Моё имя Алекс Оуэн, я родился четырнадцатого мая тысяча девятьсот девяносто седьмого года в небольшой деревне Уэстфилд, штата Нью-Йорк. Моё детство прошло счастливо в кругу любящей семьи, соседских детей, коров пасущихся на лугу и яркого солнца. Я пробыл там до наступления своих шести лет, когда настало время думать о моей будущей учёбе.
Моя семья переехала в Хьюстон с населением в два миллиона человек. Я жил обычной жизнью, ходил в школу, имел друзей и знакомых, занимался плаванием и бегом, проводил очень много времени с семьёй, на каждые выходные мы выезжали за пределы города, чтобы насладиться природой и поиграть в гольф. Я жил в Хьюстоне и не знал, что может быть что-то кроме, но в день, когда я получил маленькую синюю книжку с неизвестной мне эмблемой в виде лисий мордочки выполненной оранжевым контуром по синему фону удостоверяющий мою личность — я вдруг оказался в неизвестном мне городе Нью-Эйдж.
Он не был отмечен ни на одной карте мира, о нём ничего не было известно в интернете и даже в местной библиотеке я ничего не нашёл об этом странном «городе». Ничего не оставалось, как спросить у самих родителей, откуда же взялось это название.
В тот день в Хьюстоне шёл дождь, поэтому мои родители сидели дома: мама, Рина Оуэн, расположилась на маленьком диванчике в гостиной и читала журнал про моду, а папа, Уилфренд Оуэн, был на этаже выше, в спальне, и стучал по клавишам ноутбука. Он работал на дому риелтором.
Я решил собрать их вместе на кухне попить чая, на что они охотно согласились и отложили свои дела в сторону.
— Мам, пап, — я посмотрел на них поочерёдно и показал свой паспорт, тыкая в строчку написания места рождения. — Это какая-то шутка? Розыгрыш паспортистки? Объясните мне откуда взялось это странное название? — я посмотрел им в глаза.
Мама вздохнула и закусила губу. Она всегда так делала, когда нервничала и пыталась скрыть что-то. За семнадцать лет своей скромной жизни, я успел выучить привычки и поведение своих родителей. Отец же оставался спокойным и даже не моргал. Значит, что они знают. Никогда не терпел в свою сторону тайн и недосказанности.
— Не пытайтесь от меня что-то скрыть. Я вас вижу насквозь, — мой голос стал грубым, поскольку родители вели себя, как малые дети, чего я никогда не любил в них. Да, может, этому способствовало то, что моя мать забеременела в шестнадцать лет — на самом пике своей молодости, и они с папой ещё не успели нагуляться и осознать, что на их плечи легла ответственность за маленького человека. Иногда я даже ловил себя на мысли, что я один в семье принимаю здравые решения. Мама поднялась из стола и подошла ко мне. Я видел, как этот разговор был сложен им, и всё же она решилась:
— Мы не совсем обычные люди, сынок, — мама положила свою руку мне на плечо, и чуть сжимала его. — Нам всё не удавалось тебе рассказать, но мы видели, что придёт время ты нас поймешь, — мама остановилась и, наверное, размышляла о том, что бы сказать дальше, как её подхватил отец. Он подошёл к нам и встал по другую сторону от мамы.
— Алекс, ты член нового общества. Я бы сказал нового мира где люди обладают уникальной энергией. Сынок, мы особенные, ты — особенный. Алекс, ты человек нового поколения, — с особым желанием и чувством проговорил отец, и потрепал меня по голове.
— Мы сектанты? — эта ужасная мысль заставила меня усомниться в своих родителях. Законом были запрещены любые сектантские общества
— Алекс, тебе не стоит бояться этого. Вот увидишь, тебе понравится это! Ты не захочешь возвращаться в обыденность — сверкнув глазами сказал отец.
— Уилфред, я думаю, что ты слишком расплывчато рассказываешь Алексу то, что ему следует знать. Ему семнадцать… - с тревогой в глазах мама посмотрела на отца. Тот даже ничего не ответил, лишь молча ушёл в библиотеку.
— Мам, что происходит? – я уже пожалел, что затеял этот разговор. Видно застал их врасплох своими вопросами.
— Сынок, дождись отца. Он лучше расскажет тебе, чем я.
Но не через пятнадцать, ни через тридцать минут, не через час отец так и не появился на кухне. Мама ничего мне не говорила, да и я не стал влезать. Сам пошёл в библиотеку, но дверь оказалась запертой, в кабинете отца тоже не было. Вероятно, закрылся. Ужинать я не стал. Аппетит пропал от недосказанности. В воздухе повисло напряженное молчание. Я всё ждал отца: сидел под дверью библиотеки, но в ту ночь никто не шелохнулся. Лишь осенний ветерок играл свою веселую песнь прохлады.
В душе я сильно боялся неизвестности. Ведь я так и не понял, что из себя представляет город Белых Теней и как я могу править энергией… Больше похоже на бред сумасшедшего, но мои родители уж точно не такие.
Седьмого ноября двух тысячи четырнадцатого года я покинул свою родную обитель и с того самого момента стал отшельником, скрывающий себя за чёрной маской. Я одевал её, скрывая своё лицо, чтобы обезопасить себя и продлить жизнь на ещё чуть-чуть.
Около двух недель я вёл бродячий образ жизни. Жил в подъездах домов, пока меня не выгоняли его жители, спрашивал милостыню, развлекал местных детей, жонглируя их фруктами, которые они покупали в магазине (напротив которого я постоянно стоял, и дожидался их), а потом бессовестно убегал. Я превратился в человека, который жил в доисторическое время, ведь за любой кусочек еды — я готов был рвать глотку всем. Я был очень голоден и питался плохо, но моё воспитание не позволяло мне опуститься до уровня бомжей, хоть я и стал сиротой и потерял дом. И хоть моя семья была верующей, я предпочитал красть еду, а не искать её в мусорных баках.
Я продолжал быть гражданином вымышленного города и жить по правилам Хьюстона — прятаться от местной полиции. Но однажды я встретил Её. И всё, что я знал о своей жизни до встречи больше не имело никакого смысла.
* * *
Моё утро всегда начиналось в каком-нибудь новом месте, которое я смог найти за прошедшую ночь. Практический всегда я находился в поисках уединения. Опасно было оставаться на одном месте долгое время. Это странно, но местная власть не обращает внимания на житейские проблемы. Например, в Хьюстоне самый большой процент преступности, а бездомные здесь на каждом шагу, не говоря уже о бродячих собак и кошек, разгуливающих по улицам. Люди в этом городе сами себе на уме, они и не стремятся к совершенству. Наблюдая за ними, я нашёл нечто общее, что объединяло всех людей: лень, тягость жизни, серость в глазах и обыденность. Мир, будто замер для них и им это даже нравилось в какой-то степени. Из зоны комфорта они выходить не хотели.
Я шел туда, куда глаза глядят. Но, как и обычный человек испытывал голод. Моё пропитание зависело от того будет ли милостен ко мне Бог сегодня. Конечно, я знал одно место, где-бы мог прокормиться и тем утром пошёл туда.
Благо у меня была хоть какая-то одежда. «Закупался» на местной мусорной распродаже, востребованной у бездомных, под неофициальным названием «Блошки и кошки». Это название придумали сами продавцы магазина, который и выбрасывал бракованные вещи в баки. Само здание не могло похвастаться нормами санитарии. Очевидно оно кишало тараканами и блошками. Бездомные просекли об этом, что самое главное – халявном, месте и регулярно обитают там по четвергам и пятницам в полдень. Бывал я там не часто, из-за того, что блошки живущие на тканях охотно перебирались на человеческое тело, где им было намного лучше. От этого шла сыпь и я сильно чесался. Иногда сильно примерзал и приходилось пользоваться услугами. Вы можете себе представить, а ведь там сами бездомные ещё и продают эти вещи. Одна только шубка с дырками, да ещё и из искусственного меха обошлась мне в пакет украденной курицы-гриль из маленькой забегаловки.
Держа путь, следуя голодным позывам живота, я всегда любовался местными пейзажами. Люди, деревья, дома, птицы, животные и даже опавший мусор из маленьких баков, летающий по дорогам от набегающего ветра, заставляли меня улыбаться. Я люблю эстетику и сочетание несочетаемого. Если бы у меня был карандаш и листок бумаги я бы точно написал бы какую-нибудь картину и запечатлел бы эти моменты. От морозного ветра дующего мне в лицо, я поёжился и посильнее укутался в свою шубку, зарывая носом в воротник, и поправил свою чёрную кепку. Вот и зима настигла Хьюстон. Январь самый холодный месяц в году, и жители уже в ожидании знойного мороза, сугробов под дверьми домов. Хьюстон на самом деле очень красивый город, но только снаружи. Жаль, что местные власти не следят или не хотят следить за внутренними проблемами города. Ведь внешне Хьюстон очень даже ничего.
Магазинчик, к которому я шёл каждое утро, уже успели облупить местные полицейские. Но, к большому их разочарованию, я успевал убегать вместе с украденными продуктами, прежде чем они опомнятся и оторвутся от своих пончиков с глазурью. Утром я проснулся позже, чем обычно. Воскресный день, жители многоэтажек не спешат на работу. Копы уже стояли в ожидании напротив магазина. Я нервно вздохнул, и взглянул в боковое стекло их патрульной машины. Мак Рофил, которого я увидел первым, поедал хот-дог и запивал чашкой кофе, который купил в дешёвой забегаловке напротив продуктового магазина — это я понял по логотипу на бумажном стаканчике, где была изображена собака породы бульдог. Как с него срисовали. Странно, но ни его напарник, Скот, ни охранник магазина нененавидели меня так яро, как это делал Рофил. Я даже не мог предположить, почему так, наверное, потому что он лучший работник месяца (Мак хвастался этим несколькими днями ранее, когда я случайно проходил мимо их станции), а то, что он не может поймать местного воришку вот уже второй месяц портит его репутацию.
Я пониже опустил кепку, чтобы максимально скрыть свои глаза, а на лицо одел маску и присел на лавочку, которая как минимум находилась дальше, чем патрульная машина и через боковые стёкла Рофил видеть меня не мог. Вдохнув, я глубоко выдохнул воздух, опуская маску до подбородка, который напомнил мне пар от сигарет. Буквально повсюду люди в городе курили, и окурки были под каждыми лавочками, плавно сметённые дворниками. Мне в принципе не интересно было это, даже когда мой отец этим периодический баловался, но шутливо говорил, что одна сигара его успокаивала после ссор с мамой. Хотя с ней они никогда не ругались, по крайней мере в моём присутствии. На моих глазах выступили слёзы от мороза, и мой нос уже шмыгал от соплей. Смахнув ладонью слезинки, я повернул голову к магазинчику. Было слишком далеко, чтобы подлавить каких-нибудь ребятишек. Я до сих пор удивлён, что меня сторожит только маленькая патрульная машина с толстым полицейским Маком Рофилом, который просто обожает пончики со сгущёнкой посыпленные кокосовой стружкой сверху. И его никчёмный, хиленький помощник — Скот, который только и делает, что выполняет команды Рофила. Например: подчистить ему ботинки, чтобы они сверкали до блеска, или сходить ему за очередным стаканом кофе. Признаюсь, что я очень признателен Маку за то, что он постоянно следит за мной, хоть и не из лучших побуждении, которых я бы хотел иметь. Возможно, власти обо мне даже не вспоминали после убийства родителей, или что ещё лучше не знали даже о моём существовании. А люди в черном просто обшарили дом ради прикола. Ну что может сделать, по их мнению, семнадцатилетний парниша, у которого, какая ирония, отняли самых близких ему людей. А у меня есть на это ответ: месть. Жестокая и холодная месть. Я уже вижу, как стою над бездыханным телом того, кто всё это подстроил и надавливаю ботинком на его грудь. Мои родители не воспитывали меня таким образом: холоднокровным, кровожадным, жаждущим мести человеком. Но этому научила меня улица. Она стала моим опекуном.
На противоположной стороне улицы можно увидеть большое здание, которое было музеем, где выставлялись картины современных художников. Я никогда не был там, но наблюдал снаружи за другими. Не часто, но оттуда иногда выносили здоровые картины или скульптуры, завёрнутые в плотные бумажные пакеты, поэтому я только догадывался, что там могло быть. Что ещё было полезно в этом здании, так это то, что на нём были большие часы, показывающие местное время — девять тридцать утра.
Когда я убегал из дома, то захватил телефон с зарядкой. Деньги на балансе ещё были, но так как мне некому было звонить, я уничтожил симку опасаясь за свою жизнь. Я ведь не знаю: ищут ли меня или нет, но на всякий случай я обезопасил себя. Без сим-карты телефон стал бесполезен и зарядки хватало на несколько дней. По нему я в основном узнавал время и дату. Проходя мимо прохожих, я замечаю как каждый второй подросток шёл уткнувшись в свой смартфон. В своё время, ха, совсем недавно, я тоже был таким. Я переживал какие-то бессмысленные проблемы, читал беседу класса и просто втыкал в новостную ленту. Иногда следил за обновлениями новостей в Хьюстоне. Сейчас же я понимаю, что всё, что было там — ничто, по сравнению с реальным миром, которым я сейчас живу.
Встав с лавочки и отряхнув свою шубку, я побрёл дальше по улице. Я сделал вывод, что сегодня мне не удастся устроить праздник живота даже маленькой шоколадкой, так как детей сегодня не будет, все они крепко спали в домах в выходной день, а машина Рофила не уедет до самого вечера.
Так проходили моё утро, день и вечер. Я шёл и шёл дальше, но всегда возвращался к этому магазину. Наверное, мне стоит сменить своё постоянное место обитание, а то Мак Рофил никогда от меня не отстанет и мне придётся голодать всю мою оставшуюся жизнь.
Я не заметил, как оказался на кладбище Гленвуд. Наши соседи — прекрасная миссис Бафет и её дочь Элена, организовали похороны моих родителей, чтобы они попали в Рай. Захоронили то, что успели спасти, после того как пять пожарных машин потушили пожар. Миссис Бафет была очень религиозной женщиной и верила в потусторонние силы, в ангелов и демонов, в Рай и Ад — прямо как мои родители. Она читала молитвы по ночам и ходила вместе с дочерью по воскресеньям в церковь. Я был благодарен этой женщине и, наверное, по своей трусости и глупому подростковому уму не подошёл к ней в день похорон. Да что там! Меня никто не видел. Я стоял в стороне и провожал в последний путь моих родителей — мистер и миссис Оуэн. Когда все ушли, то подошёл к их могиле и упал коленями в сырую землю, потому что на днях в Хьюстоне прошёл сильный ливень. Помню, тогда я пролил много слёз, много винил себя в разных мелочах, как ложь, грубость, что не часто говорил, что люблю их и считал детьми. Я задумывался о том, чтобы покончить с собой и присоединиться к ним, но не смог поднять на себя руку. Я был слаб духом и продолжал выживать, иногда приходя к ним и жалуясь на свои проблемы о том, что хочу это всё прекратить. Недавно у меня появилась мечта: путешествовать по миру. Я проникся этим и знал, что каким бы не был мой путь, но я добьюсь! Чего бы мне это не стоило. Но сначала отомщу за их смерть.
В этот январский день что-то произошло. Я направлялся на кладбище к своим родителям, и ненароком загляделся на старушонку, которая медленно переходила дорогу.
Алекс
2015 год. Хьюстон.
Хотели бы вы узнать мою историю? Конечно хотите, если уже читаете это.
Моё имя Алекс Оуэн, я родился четырнадцатого мая тысяча девятьсот девяносто седьмого года в небольшой деревне Уэстфилд, штата Нью-Йорк. Моё детство прошло счастливо в кругу любящей семьи, соседских детей, коров пасущихся на лугу и яркого солнца. Я пробыл там до наступления своих шести лет, когда настало время думать о моей будущей учёбе.
Моя семья переехала в Хьюстон с населением в два миллиона человек. Я жил обычной жизнью, ходил в школу, имел друзей и знакомых, занимался плаванием и бегом, проводил очень много времени с семьёй, на каждые выходные мы выезжали за пределы города, чтобы насладиться природой и поиграть в гольф. Я жил в Хьюстоне и не знал, что может быть что-то кроме, но в день, когда я получил маленькую синюю книжку с неизвестной мне эмблемой в виде лисий мордочки выполненной оранжевым контуром по синему фону удостоверяющий мою личность — я вдруг оказался в неизвестном мне городе Нью-Эйдж.
Он не был отмечен ни на одной карте мира, о нём ничего не было известно в интернете и даже в местной библиотеке я ничего не нашёл об этом странном «городе». Ничего не оставалось, как спросить у самих родителей, откуда же взялось это название.
В тот день в Хьюстоне шёл дождь, поэтому мои родители сидели дома: мама, Рина Оуэн, расположилась на маленьком диванчике в гостиной и читала журнал про моду, а папа, Уилфренд Оуэн, был на этаже выше, в спальне, и стучал по клавишам ноутбука. Он работал на дому риелтором.
Я решил собрать их вместе на кухне попить чая, на что они охотно согласились и отложили свои дела в сторону.
— Мам, пап, — я посмотрел на них поочерёдно и показал свой паспорт, тыкая в строчку написания места рождения. — Это какая-то шутка? Розыгрыш паспортистки? Объясните мне откуда взялось это странное название? — я посмотрел им в глаза.
Мама вздохнула и закусила губу. Она всегда так делала, когда нервничала и пыталась скрыть что-то. За семнадцать лет своей скромной жизни, я успел выучить привычки и поведение своих родителей. Отец же оставался спокойным и даже не моргал. Значит, что они знают. Никогда не терпел в свою сторону тайн и недосказанности.
— Не пытайтесь от меня что-то скрыть. Я вас вижу насквозь, — мой голос стал грубым, поскольку родители вели себя, как малые дети, чего я никогда не любил в них. Да, может, этому способствовало то, что моя мать забеременела в шестнадцать лет — на самом пике своей молодости, и они с папой ещё не успели нагуляться и осознать, что на их плечи легла ответственность за маленького человека. Иногда я даже ловил себя на мысли, что я один в семье принимаю здравые решения. Мама поднялась из стола и подошла ко мне. Я видел, как этот разговор был сложен им, и всё же она решилась:
— Мы не совсем обычные люди, сынок, — мама положила свою руку мне на плечо, и чуть сжимала его. — Нам всё не удавалось тебе рассказать, но мы видели, что придёт время ты нас поймешь, — мама остановилась и, наверное, размышляла о том, что бы сказать дальше, как её подхватил отец. Он подошёл к нам и встал по другую сторону от мамы.
— Алекс, ты член нового общества. Я бы сказал нового мира где люди обладают уникальной энергией. Сынок, мы особенные, ты — особенный. Алекс, ты человек нового поколения, — с особым желанием и чувством проговорил отец, и потрепал меня по голове.
— Мы сектанты? — эта ужасная мысль заставила меня усомниться в своих родителях. Законом были запрещены любые сектантские общества
— Алекс, тебе не стоит бояться этого. Вот увидишь, тебе понравится это! Ты не захочешь возвращаться в обыденность — сверкнув глазами сказал отец.
— Уилфред, я думаю, что ты слишком расплывчато рассказываешь Алексу то, что ему следует знать. Ему семнадцать… - с тревогой в глазах мама посмотрела на отца. Тот даже ничего не ответил, лишь молча ушёл в библиотеку.
— Мам, что происходит? – я уже пожалел, что затеял этот разговор. Видно застал их врасплох своими вопросами.
— Сынок, дождись отца. Он лучше расскажет тебе, чем я.
Но не через пятнадцать, ни через тридцать минут, не через час отец так и не появился на кухне. Мама ничего мне не говорила, да и я не стал влезать. Сам пошёл в библиотеку, но дверь оказалась запертой, в кабинете отца тоже не было. Вероятно, закрылся. Ужинать я не стал. Аппетит пропал от недосказанности. В воздухе повисло напряженное молчание. Я всё ждал отца: сидел под дверью библиотеки, но в ту ночь никто не шелохнулся. Лишь осенний ветерок играл свою веселую песнь прохлады.
В душе я сильно боялся неизвестности. Ведь я так и не понял, что из себя представляет город Белых Теней и как я могу править энергией… Больше похоже на бред сумасшедшего, но мои родители уж точно не такие.
Седьмого ноября двух тысячи четырнадцатого года я покинул свою родную обитель и с того самого момента стал отшельником, скрывающий себя за чёрной маской. Я одевал её, скрывая своё лицо, чтобы обезопасить себя и продлить жизнь на ещё чуть-чуть.
Около двух недель я вёл бродячий образ жизни. Жил в подъездах домов, пока меня не выгоняли его жители, спрашивал милостыню, развлекал местных детей, жонглируя их фруктами, которые они покупали в магазине (напротив которого я постоянно стоял, и дожидался их), а потом бессовестно убегал. Я превратился в человека, который жил в доисторическое время, ведь за любой кусочек еды — я готов был рвать глотку всем. Я был очень голоден и питался плохо, но моё воспитание не позволяло мне опуститься до уровня бомжей, хоть я и стал сиротой и потерял дом. И хоть моя семья была верующей, я предпочитал красть еду, а не искать её в мусорных баках.
Я продолжал быть гражданином вымышленного города и жить по правилам Хьюстона — прятаться от местной полиции. Но однажды я встретил Её. И всё, что я знал о своей жизни до встречи больше не имело никакого смысла.
* * *
Моё утро всегда начиналось в каком-нибудь новом месте, которое я смог найти за прошедшую ночь. Практический всегда я находился в поисках уединения. Опасно было оставаться на одном месте долгое время. Это странно, но местная власть не обращает внимания на житейские проблемы. Например, в Хьюстоне самый большой процент преступности, а бездомные здесь на каждом шагу, не говоря уже о бродячих собак и кошек, разгуливающих по улицам. Люди в этом городе сами себе на уме, они и не стремятся к совершенству. Наблюдая за ними, я нашёл нечто общее, что объединяло всех людей: лень, тягость жизни, серость в глазах и обыденность. Мир, будто замер для них и им это даже нравилось в какой-то степени. Из зоны комфорта они выходить не хотели.
Я шел туда, куда глаза глядят. Но, как и обычный человек испытывал голод. Моё пропитание зависело от того будет ли милостен ко мне Бог сегодня. Конечно, я знал одно место, где-бы мог прокормиться и тем утром пошёл туда.
Благо у меня была хоть какая-то одежда. «Закупался» на местной мусорной распродаже, востребованной у бездомных, под неофициальным названием «Блошки и кошки». Это название придумали сами продавцы магазина, который и выбрасывал бракованные вещи в баки. Само здание не могло похвастаться нормами санитарии. Очевидно оно кишало тараканами и блошками. Бездомные просекли об этом, что самое главное – халявном, месте и регулярно обитают там по четвергам и пятницам в полдень. Бывал я там не часто, из-за того, что блошки живущие на тканях охотно перебирались на человеческое тело, где им было намного лучше. От этого шла сыпь и я сильно чесался. Иногда сильно примерзал и приходилось пользоваться услугами. Вы можете себе представить, а ведь там сами бездомные ещё и продают эти вещи. Одна только шубка с дырками, да ещё и из искусственного меха обошлась мне в пакет украденной курицы-гриль из маленькой забегаловки.
Держа путь, следуя голодным позывам живота, я всегда любовался местными пейзажами. Люди, деревья, дома, птицы, животные и даже опавший мусор из маленьких баков, летающий по дорогам от набегающего ветра, заставляли меня улыбаться. Я люблю эстетику и сочетание несочетаемого. Если бы у меня был карандаш и листок бумаги я бы точно написал бы какую-нибудь картину и запечатлел бы эти моменты. От морозного ветра дующего мне в лицо, я поёжился и посильнее укутался в свою шубку, зарывая носом в воротник, и поправил свою чёрную кепку. Вот и зима настигла Хьюстон. Январь самый холодный месяц в году, и жители уже в ожидании знойного мороза, сугробов под дверьми домов. Хьюстон на самом деле очень красивый город, но только снаружи. Жаль, что местные власти не следят или не хотят следить за внутренними проблемами города. Ведь внешне Хьюстон очень даже ничего.
Магазинчик, к которому я шёл каждое утро, уже успели облупить местные полицейские. Но, к большому их разочарованию, я успевал убегать вместе с украденными продуктами, прежде чем они опомнятся и оторвутся от своих пончиков с глазурью. Утром я проснулся позже, чем обычно. Воскресный день, жители многоэтажек не спешат на работу. Копы уже стояли в ожидании напротив магазина. Я нервно вздохнул, и взглянул в боковое стекло их патрульной машины. Мак Рофил, которого я увидел первым, поедал хот-дог и запивал чашкой кофе, который купил в дешёвой забегаловке напротив продуктового магазина — это я понял по логотипу на бумажном стаканчике, где была изображена собака породы бульдог. Как с него срисовали. Странно, но ни его напарник, Скот, ни охранник магазина нененавидели меня так яро, как это делал Рофил. Я даже не мог предположить, почему так, наверное, потому что он лучший работник месяца (Мак хвастался этим несколькими днями ранее, когда я случайно проходил мимо их станции), а то, что он не может поймать местного воришку вот уже второй месяц портит его репутацию.
Я пониже опустил кепку, чтобы максимально скрыть свои глаза, а на лицо одел маску и присел на лавочку, которая как минимум находилась дальше, чем патрульная машина и через боковые стёкла Рофил видеть меня не мог. Вдохнув, я глубоко выдохнул воздух, опуская маску до подбородка, который напомнил мне пар от сигарет. Буквально повсюду люди в городе курили, и окурки были под каждыми лавочками, плавно сметённые дворниками. Мне в принципе не интересно было это, даже когда мой отец этим периодический баловался, но шутливо говорил, что одна сигара его успокаивала после ссор с мамой. Хотя с ней они никогда не ругались, по крайней мере в моём присутствии. На моих глазах выступили слёзы от мороза, и мой нос уже шмыгал от соплей. Смахнув ладонью слезинки, я повернул голову к магазинчику. Было слишком далеко, чтобы подлавить каких-нибудь ребятишек. Я до сих пор удивлён, что меня сторожит только маленькая патрульная машина с толстым полицейским Маком Рофилом, который просто обожает пончики со сгущёнкой посыпленные кокосовой стружкой сверху. И его никчёмный, хиленький помощник — Скот, который только и делает, что выполняет команды Рофила. Например: подчистить ему ботинки, чтобы они сверкали до блеска, или сходить ему за очередным стаканом кофе. Признаюсь, что я очень признателен Маку за то, что он постоянно следит за мной, хоть и не из лучших побуждении, которых я бы хотел иметь. Возможно, власти обо мне даже не вспоминали после убийства родителей, или что ещё лучше не знали даже о моём существовании. А люди в черном просто обшарили дом ради прикола. Ну что может сделать, по их мнению, семнадцатилетний парниша, у которого, какая ирония, отняли самых близких ему людей. А у меня есть на это ответ: месть. Жестокая и холодная месть. Я уже вижу, как стою над бездыханным телом того, кто всё это подстроил и надавливаю ботинком на его грудь. Мои родители не воспитывали меня таким образом: холоднокровным, кровожадным, жаждущим мести человеком. Но этому научила меня улица. Она стала моим опекуном.
На противоположной стороне улицы можно увидеть большое здание, которое было музеем, где выставлялись картины современных художников. Я никогда не был там, но наблюдал снаружи за другими. Не часто, но оттуда иногда выносили здоровые картины или скульптуры, завёрнутые в плотные бумажные пакеты, поэтому я только догадывался, что там могло быть. Что ещё было полезно в этом здании, так это то, что на нём были большие часы, показывающие местное время — девять тридцать утра.
Когда я убегал из дома, то захватил телефон с зарядкой. Деньги на балансе ещё были, но так как мне некому было звонить, я уничтожил симку опасаясь за свою жизнь. Я ведь не знаю: ищут ли меня или нет, но на всякий случай я обезопасил себя. Без сим-карты телефон стал бесполезен и зарядки хватало на несколько дней. По нему я в основном узнавал время и дату. Проходя мимо прохожих, я замечаю как каждый второй подросток шёл уткнувшись в свой смартфон. В своё время, ха, совсем недавно, я тоже был таким. Я переживал какие-то бессмысленные проблемы, читал беседу класса и просто втыкал в новостную ленту. Иногда следил за обновлениями новостей в Хьюстоне. Сейчас же я понимаю, что всё, что было там — ничто, по сравнению с реальным миром, которым я сейчас живу.
Встав с лавочки и отряхнув свою шубку, я побрёл дальше по улице. Я сделал вывод, что сегодня мне не удастся устроить праздник живота даже маленькой шоколадкой, так как детей сегодня не будет, все они крепко спали в домах в выходной день, а машина Рофила не уедет до самого вечера.
Так проходили моё утро, день и вечер. Я шёл и шёл дальше, но всегда возвращался к этому магазину. Наверное, мне стоит сменить своё постоянное место обитание, а то Мак Рофил никогда от меня не отстанет и мне придётся голодать всю мою оставшуюся жизнь.
Я не заметил, как оказался на кладбище Гленвуд. Наши соседи — прекрасная миссис Бафет и её дочь Элена, организовали похороны моих родителей, чтобы они попали в Рай. Захоронили то, что успели спасти, после того как пять пожарных машин потушили пожар. Миссис Бафет была очень религиозной женщиной и верила в потусторонние силы, в ангелов и демонов, в Рай и Ад — прямо как мои родители. Она читала молитвы по ночам и ходила вместе с дочерью по воскресеньям в церковь. Я был благодарен этой женщине и, наверное, по своей трусости и глупому подростковому уму не подошёл к ней в день похорон. Да что там! Меня никто не видел. Я стоял в стороне и провожал в последний путь моих родителей — мистер и миссис Оуэн. Когда все ушли, то подошёл к их могиле и упал коленями в сырую землю, потому что на днях в Хьюстоне прошёл сильный ливень. Помню, тогда я пролил много слёз, много винил себя в разных мелочах, как ложь, грубость, что не часто говорил, что люблю их и считал детьми. Я задумывался о том, чтобы покончить с собой и присоединиться к ним, но не смог поднять на себя руку. Я был слаб духом и продолжал выживать, иногда приходя к ним и жалуясь на свои проблемы о том, что хочу это всё прекратить. Недавно у меня появилась мечта: путешествовать по миру. Я проникся этим и знал, что каким бы не был мой путь, но я добьюсь! Чего бы мне это не стоило. Но сначала отомщу за их смерть.
В этот январский день что-то произошло. Я направлялся на кладбище к своим родителям, и ненароком загляделся на старушонку, которая медленно переходила дорогу.
