У Белова не было никакой возможности остановить подлеца, Тимофей попытался лягаться, но из-за боли быстро переключился на удары линейками. Вадик же — крепкий рыжий мальчуган лет двенадцати — зло ухмыльнулся и забрался на койку Тима в районе ног. Словно в странном, карикатурном сне Белов, пребывая в шоке, сквозь частые удары наблюдал, как мальчишка снял широкие черные трусы и начал справлять нужду прямо на Тимофея, вернее на одеяло, которым он укрывался. Пацан что есть силы заработал ногами и почти выпрыгнул из койки, съежившись в обнимку с подушкой у изголовья.
— Новенький, да ты обмочился! — с издевательской ухмылкой объявил черноволосый, видимо главный в комнате. Остальные перестали лупить Тима, а начали постепенно расходиться.
— Еще будешь орать по ночам, пойдешь спать в коридор, — заявил он, потом схватил мокрое одеяло и накинул на Белова. — Иди проветрись и умойся. Может, тогда перестанешь пугаться темноты? А здесь сегодня чтобы не появлялся. Мы спать хотим, а не слушать твои вопли! И еще… — мальчишка откинул сырое одеяло от Тимки, приблизил лицо вплотную и прошептал:
— Если наябедничаешь, со света тебя сживу! Ты — новенький, ты — никто! А я в этой комнате главный!
Было обидно и страшно. Страх начинался где-то в груди, страх полного и невыносимого одиночества. Мальчик смотрел на мальчишек и не мог поверить, что они — маленькие чудовища, чем-то сродни его отчиму. Глаза наполнились слезами, но Тимофей, до скрипа сжав зубы, унял невыносимое желание плакать. Только не здесь! Только не перед этими уродами!
Белов уже в кромешной темноте, — мальчишки не дождались, когда он уйдет и выключили свет, — откинул мокрое одеяло на спинку кровати, пусть сохнет, а сам, лавируя меж кроватей и спотыкаясь о тапки ребят и ножки коек, кое-как добрался до двери и вышел в коридор.
— Эй! Не скрипи дверью, урод! — донеслось из комнаты.
Тимка закрыл дверь и показал всем им кулак и выставленный средний палец, а потом прижался к двери спиной и сполз на пол, спрятав голову в коленях.
— Хочу домой, — прошептал мальчик. — Хочу к маме!
Некоторое время мальчик сидел на ламинированном полу, потом слегка приподнял голову, чтобы глаза незаметно для возможных свидетелей осмотрели коридор. Длинный слабо освещенный коридор, — всего три лампы на сто метров, — в одном конце туалеты с пожарной лестницей, в другом — стол дежурной няни с выходом с этажа. Об этом Тимка узнал за день, когда бродил по новому месту, что должно было когда-нибудь стать домом. Но мальчик чувствовал, что не станет. Это он понял ещё днем, когда его почти за шкирку занесли на второй этаж и затолкнули в блок. Потом в туалете подошли «знакомиться» пацаны. Среди них были и этот урод Вадик, и черноволосый «главнюк». Были и другие с не менее противными манерами. Они толкали новенького, уточняли что-то про наличие мобильника, которого у Тимки никогда не водилось, и в итоге просто поколотили за то, что Белов врёт. Им и в голову не могло прийти, что новенький жил дома без смартфона. Раз уж здесь у ребят были плохенькие телефоны, то вне стен детского дома родители должны были заботиться о ребенке и обязательно купить тому крутой смартфон.
Странно, именно в таком положении и боялся оказаться Тимка, когда молчал о побоях отчима, но именно в таком оказался… Как несправедлива жизнь!
— Хочу к мамке! Хочу к мамке! Хочу к мамке! — как мантру шептал мальчик и вглядывался в полутемный коридор, понимая, что это желание невыполнимо.
Мальчик еще не понимал, но окружающая его тьма, почти заполнившая коридор, успокаивала. С ней лучше, чем за дверью среди пяти дураков-мальчишек. С ней не страшно и не больно. Она даже скрывала изъяны, хоть это и не всегда заметно. Вот вроде трещина на стене, ползущая снизу, но свет исчез, и трещина растворилась. Так и боль в душе мальчика. Почему-то пропала, как только он оказался один в полутемном коридоре. Странно…
В дальнем углу, словно подмигивая Тиму, замигала лампочка. Будто указывала, куда идти. А там ведь туалет и выход на пожарную лестницу. Тимка медленно повернулся к столу дежурной, и его лицо приняло жестокое выражение: всяко лучше, чем к людям!
Мальчик уверенно поднялся и, прежде чем уйти, оглянулся на дверь.
«13»
Очень хорошо! Теперь он знает, где спят враги! Такое унижение не забывают!
Тимофей снял мокрую майку, бросил ее к двери и в одних трусах пошлёпал босыми ногами по коридору. Надо умыться, но прежде… Белов подошел к двери на пожарную лестницу и дернул — открыто! Спустился на нижний этаж и дёрнул ту, что предположительно вела на улицу. Эта оказалась закрытой. Наверное, не хотят, чтобы недовольные воспитанники убегали.
Тогда расстроенный Тимофей вернулся наверх и зашел в туалет. Слабая лампочка еле освещала кабинки без дверей и грязные унитазы. Напротив них к стене крепились две раковины с ржавыми кранами и широкое зеркало. Тусклый свет скрадывал общее запустение и грязь, и отбитая местами плитка выглядела органично, словно этот туалет всегда был прихожей ада на земле. Но мальчик уже не боялся и не обращал внимание на обстановку. Хоть его еще и подёргивало от перенесённого ужаса во сне и наяву, Тимке было все равно. Он лишь всей душой стремился к матери.
Паренек подошел к зеркалу, умылся и обтер торс, потом просто стоял облокотившись о раковину минут десять и пялился на худое осунувшееся мальчишеское лицо, впавшие от переживаний серо-зеленые глаза и растрёпанные после сна русые волосы. Потом вдруг с силой сжал края раковины, пока не побелели костяшки пальцев. Переполнявшая его злость отразилась на лице, вырываясь наружу, но закричать Тимофей не мог. Иначе разбудит весь детский дом, и все эти незнакомые дети и воспитатели опять будут издеваться над ним.
Мальчик просто закрыл глаза, и его лицо постепенно разгладилось, приняло выражение полной безмятежности, будто и не было внутри никогда никакого страха. Перед внутренним взором, меж тем, проносились сцены ужаса, принесенного в жизнь непростым прошлым. И корявая ветка за окном, и тараканы с мокрицами и пауками, и «шепчущий» труп отца, и загорающееся полотенце при спящей пьяной матери, и ненавистный отчим, и сегодняшний кладбищенский ужас, где с каждой мраморной плиты на ребенка смотрела его мать. И конечно, мальчишки, бьющие его и писающие на кровать. И угрожающие.
— Хочу к мамке! — опять прошептал Тимофей, так тихо, что лишь легкое дуновение сорвалось с губ мальчика. Но оно будто порыв ураганного ветра вдруг ударило в зеркало, и оно треснуло. Тима услышал громкий хруст и удивлённо открыл глаза. Зеркало переломилось почти пополам, меньшая часть чуть не отвалилась от стены, но еще чудом висела на хлипких держателях. Мальчик вдруг понял, что не видит отражения в малой половине. Тогда Тим медленно шагнул в сторону, чтобы заглянуть в отколовшуюся часть.
Там за спиной ребенка, на фоне темных кабинок материализовывалось нечто. Сначала бесформенное и черное, потом быстро меняющееся, но уже складывающееся в подобие человеческой фигуры, после — во что-то или кого-то страшно знакомого. Тим узнал монстра. Это был мертвый отчим из сна. Холодок страха попытался вновь сковать руки и ноги мальчика, но Тимка обернулся, и понял, что позади никого не было. Это нечто, сотканное из снов мальчика, существовало только в его воображении и каким-то образом отражалось в зеркале.
Белов с любопытством уставился на свой кошмар. Отчим просто стоял позади, не предпринимая никаких попыток напасть. Оно и понятно: мертвый Виктор — всего лишь отражение в зеркале. Словно прочитав мысли мальчика отчим поднял ужасную в темно-зеленых подтеках руку и водрузил на плечо мальчика. Нечто холодное коснулось плеча Тимки. Ребенок вздрогнул, но не испугался. Он пристально глядел в глаза своему ужасу и пытался понять, в какой момент монстр из его страхов стал способен влиять на реальный мир.
Тимка медленно сжал кулаки и тихо, но чётко, чтобы чудовище его расслышало, проговорил:
— Уходи! Я не хочу больше тебя видеть. Никогда!
Тимофей с удовольствием смотрел, как начинает блекнуть и растворяться в воздухе фигура отчима, но мальчик вдруг сильно сжал края раковины и громко воскликнул:
— Стой! Стой! Сначала сделай кое-что для меня! Слышишь?
Исчезновение монстра прекратилось, отчим снова принял реальный вид, и ребенок понял, что может управлять своим ужасом.
— Хочу к мамке! — прошептал Тимка, и его ужас кивнул.
Мальчик быстро спустился по пожарной лестнице вниз и остановился перед выходом из здания.
— Её, — ткнул Тим пальцем в дверь. — Открой её.
Некоторое время ничего не происходило, ребенок даже засомневался, что и монстр, и его возможности — лишь выдумка больного воображения, но дверь вдруг задрожала, будто ее кто-то дергал, а потом резко открылась и на мальчика дунуло свежим ночным воздухом. Теплая июньская ночь раскрыла перед мальчуганом свои объятия.
Тимка обрадовался, хотел было выбежать из здания, но тут вспомнил одну очень и очень неприятную вещь.
— Стой, — тихо сказал Белов, обращаясь в пустоту, надеясь, что монстр еще не исчез. — Перед тем как ты уйдешь… Я хочу, чтобы ты кое-что сделал. Комната номер тринадцать, — еще тише добавил мальчик. Он не был уверен, что поступает правильно, но мир его страха не оставил ему выбора. Злость и невозможность ответить на обиды копились годами, и вот теперь нашли выход. — Они твои!
С этими словами ребенок ушел из детского дома, пролез под въездными воротами и растворился в теплой июльской ночи.
А еще двадцать минут спустя абсолютно всех обитателей детского дома разбудил дикий крик, тисками страха сжимающий всё внутри и пробирающий до костей даже последнего скептика.
Инспектор по делам несовершеннолетних Мария Семеновна Кравцова спешно поднималась по лестнице, потом бежала по коридору детского дома, куда еще днем оформила круглого сироту Тимофея Белова. В два часа ночи ей позвонил следователь и попросил срочно приехать в районный дом для детей сирот и инвалидов. На вопрос: «Не может ли это подождать до утра?», ответил: «У нас ЧП федерального масштаба! Приезжайте, на месте все объясню. Только с журналистами у здания не беседуйте.»
С журналистами? В два часа ночи? Женщина решила, что и правда случилось нечто неординарное, раз журналисты в два часа ночи уже осаждали место происшествия в их захолустном провинциальном городке. Так что же случилось? Стало страшно, ведь это районный детский дом, и чтобы там не произошло, это касалось с живущих там детей, которых и так боженька обидел.
С этими нелегкими думами инспектор доехала до детского дома, где продралась через заслон из журналистов с камерами и сдерживающих их полицейских, и побежала, как указал один из них, на второй этаж, где и дожидался ее следователь Воронцов.
Уже на входе она с удивлением обнаружила, что никто в заведении не спит. Свет горит и в коридорах, и в комнатах, дежурная первого этажа с красными глазами нервно отмеряла капли валерьянки в стакан с водой. На втором и вовсе ходила от стены к стене. Примерно посередине коридора, напротив двери в одну из детских спален, столпились полицейские. К ним-то Кравцова и направилась.
Но за пять метров её остановил выставленный ради охраны сержант.
— Сержант Васильев, — представился он. — Извините, но дальше нельзя.
— Я инспектор по делам несовершеннолетних, — доложила Мария Семеновна. — И меня ожидает…
— Я знаю, кто вы, — мягко возразил Васильев, — но капитан Воронцов попросил, чтобы вы подождали здесь. Он сам скоро выйдет и все вам объяснит.
Кравцова чуть отошла, и встала у стены, рассматривая доступные следы происшествия, от которых ей становилось не по себе.
Например, выбитая и разломанная дверь. Она еле держалась на нижней навеске, а в центре зияло несколько отверстий и щель, делившая оную чуть ли не пополам. Темно-красное пятно грязи, будто из дверного проема выволокли очень грязного человека. След заканчивался телом взрослого, накрытым белой простыней. В районе головы простыня была окрашена красным — явно кровь. И самое страшное: из двери по коридору в сторону туалетов вели чьи-то следы, оставленные явного голыми кровавыми ступнями. И либо у человека шла при этом кровь, либо он наступил в нее в комнате, а потом просто шлепал по бежевому ламинату, окрашивая его красными следами босых ног.
Мария Семеновна обернулась, поискав глазами любого человека, который мог объяснить, что здесь случилось и для чего необходимо присутствие инспектора по делам несовершеннолетних в явном деле об убийстве. Но ни дежурная няня, ни директор не появились в страшном коридоре, как не было и детей. Очевидно, их спустили в актовый зал, где с маленькими, испуганными ребятами сейчас работали психологи.
Женщина вновь повернулась к месту происшествия, и вздрогнула: перед ней стоял капитан Воронцов — следователь уголовного розыска. Это он вызвал Кравцову сюда, наверное, уж сейчас-то соизволит объяснить, что случилось?
— Вы меня напугали, Семен Владимирович, — после вздоха сказала Мария Семеновна и слегка улыбнулась. — Чем могу помочь? Ведь не просто так вы меня вызвали сюда посреди ночи?
— Здравствуйте, Мария Семенова, и извините: меня так же подняли среди ночи, не спросив. Глава города хочет, чтобы расследование началось незамедлительно. Поэтому и разбудил всех, кого можно, — извиняющимся тоном сказал Воронцов. Он вытер пот со лба, и без обиняков заявил: — Тут шесть трупов: пять мальчишек и одна дежурная воспитательница. Пацанов и душили, и ломали им кости, вешали на лампочке, а одного прижали кроватью к стене с такой силой, что сломали и тазовые и грудные кости. А воспитательница пыталась ворваться к ним в комнату, но её изнутри шарахнуло и откинуло дверью так, что она шмякнулась о противоположную стену с такой силой, будто упала на асфальт с пятиэтажки.
Кравцова открыла рот, но выдавить слова из себя не смогла, настолько была шокирована.
— Я никогда прежде ничего подобного не видел, — продолжил следователь, будто оправдываясь. — Да и не только я. Судмедэксперт только держится — работает, остальные же не хотят заходить в эту комнату. В том числе и нянечки, и воспитатели, не говоря уже о директоре.
— Вы что? Хотите, чтобы туда зашла я? — Вопрос сам вырвался, на автомате. Шокированная женщина также хотела ляпнуть лишнего, как и идти туда, в эту ужасную мешанину детских трупов.
— Нет-нет, — успокаивающе поднял руки Воронцов. — Что вы! Я всего лишь хотел узнать, что вы знаете о мальчишке, которого сюда вчера доставили?
— Его то же, что ли?..
— Нет-нет. Его нет. То есть, его на месте нет. Видите ли, он сбежал…
— Так это он их, что ли? — задала женщина совсем уж безрассудный вопрос.
— Нет-нет, что вы! — Следователь поспешил уверить инспектора, что мальчишка не причём. — Следы на полу взрослого. Я бы хотел знать, что о мальчике знаете вы. Он убежал. Он один бегает по ночному городу. Возможно, его преследует безумец, сотворивший с детьми такое…
— А? Да-да, конечно! — тут же затараторила Мария Семеновна. — Так, дайте вспомнить. — она нервно хохотнула. — У меня же в ведении только за неделю девять детей. А Тимофей Белов — случай особый. — Кравцова обхватила себя за плечи и потерла руки. — Меня вызвали в его дом дежурные, когда обнаружили… Когда обнаружили тело его матери. И его заодно.
— Новенький, да ты обмочился! — с издевательской ухмылкой объявил черноволосый, видимо главный в комнате. Остальные перестали лупить Тима, а начали постепенно расходиться.
— Еще будешь орать по ночам, пойдешь спать в коридор, — заявил он, потом схватил мокрое одеяло и накинул на Белова. — Иди проветрись и умойся. Может, тогда перестанешь пугаться темноты? А здесь сегодня чтобы не появлялся. Мы спать хотим, а не слушать твои вопли! И еще… — мальчишка откинул сырое одеяло от Тимки, приблизил лицо вплотную и прошептал:
— Если наябедничаешь, со света тебя сживу! Ты — новенький, ты — никто! А я в этой комнате главный!
Было обидно и страшно. Страх начинался где-то в груди, страх полного и невыносимого одиночества. Мальчик смотрел на мальчишек и не мог поверить, что они — маленькие чудовища, чем-то сродни его отчиму. Глаза наполнились слезами, но Тимофей, до скрипа сжав зубы, унял невыносимое желание плакать. Только не здесь! Только не перед этими уродами!
Белов уже в кромешной темноте, — мальчишки не дождались, когда он уйдет и выключили свет, — откинул мокрое одеяло на спинку кровати, пусть сохнет, а сам, лавируя меж кроватей и спотыкаясь о тапки ребят и ножки коек, кое-как добрался до двери и вышел в коридор.
— Эй! Не скрипи дверью, урод! — донеслось из комнаты.
Тимка закрыл дверь и показал всем им кулак и выставленный средний палец, а потом прижался к двери спиной и сполз на пол, спрятав голову в коленях.
— Хочу домой, — прошептал мальчик. — Хочу к маме!
Некоторое время мальчик сидел на ламинированном полу, потом слегка приподнял голову, чтобы глаза незаметно для возможных свидетелей осмотрели коридор. Длинный слабо освещенный коридор, — всего три лампы на сто метров, — в одном конце туалеты с пожарной лестницей, в другом — стол дежурной няни с выходом с этажа. Об этом Тимка узнал за день, когда бродил по новому месту, что должно было когда-нибудь стать домом. Но мальчик чувствовал, что не станет. Это он понял ещё днем, когда его почти за шкирку занесли на второй этаж и затолкнули в блок. Потом в туалете подошли «знакомиться» пацаны. Среди них были и этот урод Вадик, и черноволосый «главнюк». Были и другие с не менее противными манерами. Они толкали новенького, уточняли что-то про наличие мобильника, которого у Тимки никогда не водилось, и в итоге просто поколотили за то, что Белов врёт. Им и в голову не могло прийти, что новенький жил дома без смартфона. Раз уж здесь у ребят были плохенькие телефоны, то вне стен детского дома родители должны были заботиться о ребенке и обязательно купить тому крутой смартфон.
Странно, именно в таком положении и боялся оказаться Тимка, когда молчал о побоях отчима, но именно в таком оказался… Как несправедлива жизнь!
— Хочу к мамке! Хочу к мамке! Хочу к мамке! — как мантру шептал мальчик и вглядывался в полутемный коридор, понимая, что это желание невыполнимо.
Мальчик еще не понимал, но окружающая его тьма, почти заполнившая коридор, успокаивала. С ней лучше, чем за дверью среди пяти дураков-мальчишек. С ней не страшно и не больно. Она даже скрывала изъяны, хоть это и не всегда заметно. Вот вроде трещина на стене, ползущая снизу, но свет исчез, и трещина растворилась. Так и боль в душе мальчика. Почему-то пропала, как только он оказался один в полутемном коридоре. Странно…
В дальнем углу, словно подмигивая Тиму, замигала лампочка. Будто указывала, куда идти. А там ведь туалет и выход на пожарную лестницу. Тимка медленно повернулся к столу дежурной, и его лицо приняло жестокое выражение: всяко лучше, чем к людям!
Мальчик уверенно поднялся и, прежде чем уйти, оглянулся на дверь.
«13»
Очень хорошо! Теперь он знает, где спят враги! Такое унижение не забывают!
Тимофей снял мокрую майку, бросил ее к двери и в одних трусах пошлёпал босыми ногами по коридору. Надо умыться, но прежде… Белов подошел к двери на пожарную лестницу и дернул — открыто! Спустился на нижний этаж и дёрнул ту, что предположительно вела на улицу. Эта оказалась закрытой. Наверное, не хотят, чтобы недовольные воспитанники убегали.
Тогда расстроенный Тимофей вернулся наверх и зашел в туалет. Слабая лампочка еле освещала кабинки без дверей и грязные унитазы. Напротив них к стене крепились две раковины с ржавыми кранами и широкое зеркало. Тусклый свет скрадывал общее запустение и грязь, и отбитая местами плитка выглядела органично, словно этот туалет всегда был прихожей ада на земле. Но мальчик уже не боялся и не обращал внимание на обстановку. Хоть его еще и подёргивало от перенесённого ужаса во сне и наяву, Тимке было все равно. Он лишь всей душой стремился к матери.
Паренек подошел к зеркалу, умылся и обтер торс, потом просто стоял облокотившись о раковину минут десять и пялился на худое осунувшееся мальчишеское лицо, впавшие от переживаний серо-зеленые глаза и растрёпанные после сна русые волосы. Потом вдруг с силой сжал края раковины, пока не побелели костяшки пальцев. Переполнявшая его злость отразилась на лице, вырываясь наружу, но закричать Тимофей не мог. Иначе разбудит весь детский дом, и все эти незнакомые дети и воспитатели опять будут издеваться над ним.
Мальчик просто закрыл глаза, и его лицо постепенно разгладилось, приняло выражение полной безмятежности, будто и не было внутри никогда никакого страха. Перед внутренним взором, меж тем, проносились сцены ужаса, принесенного в жизнь непростым прошлым. И корявая ветка за окном, и тараканы с мокрицами и пауками, и «шепчущий» труп отца, и загорающееся полотенце при спящей пьяной матери, и ненавистный отчим, и сегодняшний кладбищенский ужас, где с каждой мраморной плиты на ребенка смотрела его мать. И конечно, мальчишки, бьющие его и писающие на кровать. И угрожающие.
— Хочу к мамке! — опять прошептал Тимофей, так тихо, что лишь легкое дуновение сорвалось с губ мальчика. Но оно будто порыв ураганного ветра вдруг ударило в зеркало, и оно треснуло. Тима услышал громкий хруст и удивлённо открыл глаза. Зеркало переломилось почти пополам, меньшая часть чуть не отвалилась от стены, но еще чудом висела на хлипких держателях. Мальчик вдруг понял, что не видит отражения в малой половине. Тогда Тим медленно шагнул в сторону, чтобы заглянуть в отколовшуюся часть.
Там за спиной ребенка, на фоне темных кабинок материализовывалось нечто. Сначала бесформенное и черное, потом быстро меняющееся, но уже складывающееся в подобие человеческой фигуры, после — во что-то или кого-то страшно знакомого. Тим узнал монстра. Это был мертвый отчим из сна. Холодок страха попытался вновь сковать руки и ноги мальчика, но Тимка обернулся, и понял, что позади никого не было. Это нечто, сотканное из снов мальчика, существовало только в его воображении и каким-то образом отражалось в зеркале.
Белов с любопытством уставился на свой кошмар. Отчим просто стоял позади, не предпринимая никаких попыток напасть. Оно и понятно: мертвый Виктор — всего лишь отражение в зеркале. Словно прочитав мысли мальчика отчим поднял ужасную в темно-зеленых подтеках руку и водрузил на плечо мальчика. Нечто холодное коснулось плеча Тимки. Ребенок вздрогнул, но не испугался. Он пристально глядел в глаза своему ужасу и пытался понять, в какой момент монстр из его страхов стал способен влиять на реальный мир.
Тимка медленно сжал кулаки и тихо, но чётко, чтобы чудовище его расслышало, проговорил:
— Уходи! Я не хочу больше тебя видеть. Никогда!
Тимофей с удовольствием смотрел, как начинает блекнуть и растворяться в воздухе фигура отчима, но мальчик вдруг сильно сжал края раковины и громко воскликнул:
— Стой! Стой! Сначала сделай кое-что для меня! Слышишь?
Исчезновение монстра прекратилось, отчим снова принял реальный вид, и ребенок понял, что может управлять своим ужасом.
— Хочу к мамке! — прошептал Тимка, и его ужас кивнул.
Мальчик быстро спустился по пожарной лестнице вниз и остановился перед выходом из здания.
— Её, — ткнул Тим пальцем в дверь. — Открой её.
Некоторое время ничего не происходило, ребенок даже засомневался, что и монстр, и его возможности — лишь выдумка больного воображения, но дверь вдруг задрожала, будто ее кто-то дергал, а потом резко открылась и на мальчика дунуло свежим ночным воздухом. Теплая июньская ночь раскрыла перед мальчуганом свои объятия.
Тимка обрадовался, хотел было выбежать из здания, но тут вспомнил одну очень и очень неприятную вещь.
— Стой, — тихо сказал Белов, обращаясь в пустоту, надеясь, что монстр еще не исчез. — Перед тем как ты уйдешь… Я хочу, чтобы ты кое-что сделал. Комната номер тринадцать, — еще тише добавил мальчик. Он не был уверен, что поступает правильно, но мир его страха не оставил ему выбора. Злость и невозможность ответить на обиды копились годами, и вот теперь нашли выход. — Они твои!
С этими словами ребенок ушел из детского дома, пролез под въездными воротами и растворился в теплой июльской ночи.
А еще двадцать минут спустя абсолютно всех обитателей детского дома разбудил дикий крик, тисками страха сжимающий всё внутри и пробирающий до костей даже последнего скептика.
***
Инспектор по делам несовершеннолетних Мария Семеновна Кравцова спешно поднималась по лестнице, потом бежала по коридору детского дома, куда еще днем оформила круглого сироту Тимофея Белова. В два часа ночи ей позвонил следователь и попросил срочно приехать в районный дом для детей сирот и инвалидов. На вопрос: «Не может ли это подождать до утра?», ответил: «У нас ЧП федерального масштаба! Приезжайте, на месте все объясню. Только с журналистами у здания не беседуйте.»
С журналистами? В два часа ночи? Женщина решила, что и правда случилось нечто неординарное, раз журналисты в два часа ночи уже осаждали место происшествия в их захолустном провинциальном городке. Так что же случилось? Стало страшно, ведь это районный детский дом, и чтобы там не произошло, это касалось с живущих там детей, которых и так боженька обидел.
С этими нелегкими думами инспектор доехала до детского дома, где продралась через заслон из журналистов с камерами и сдерживающих их полицейских, и побежала, как указал один из них, на второй этаж, где и дожидался ее следователь Воронцов.
Уже на входе она с удивлением обнаружила, что никто в заведении не спит. Свет горит и в коридорах, и в комнатах, дежурная первого этажа с красными глазами нервно отмеряла капли валерьянки в стакан с водой. На втором и вовсе ходила от стены к стене. Примерно посередине коридора, напротив двери в одну из детских спален, столпились полицейские. К ним-то Кравцова и направилась.
Но за пять метров её остановил выставленный ради охраны сержант.
— Сержант Васильев, — представился он. — Извините, но дальше нельзя.
— Я инспектор по делам несовершеннолетних, — доложила Мария Семеновна. — И меня ожидает…
— Я знаю, кто вы, — мягко возразил Васильев, — но капитан Воронцов попросил, чтобы вы подождали здесь. Он сам скоро выйдет и все вам объяснит.
Кравцова чуть отошла, и встала у стены, рассматривая доступные следы происшествия, от которых ей становилось не по себе.
Например, выбитая и разломанная дверь. Она еле держалась на нижней навеске, а в центре зияло несколько отверстий и щель, делившая оную чуть ли не пополам. Темно-красное пятно грязи, будто из дверного проема выволокли очень грязного человека. След заканчивался телом взрослого, накрытым белой простыней. В районе головы простыня была окрашена красным — явно кровь. И самое страшное: из двери по коридору в сторону туалетов вели чьи-то следы, оставленные явного голыми кровавыми ступнями. И либо у человека шла при этом кровь, либо он наступил в нее в комнате, а потом просто шлепал по бежевому ламинату, окрашивая его красными следами босых ног.
Мария Семеновна обернулась, поискав глазами любого человека, который мог объяснить, что здесь случилось и для чего необходимо присутствие инспектора по делам несовершеннолетних в явном деле об убийстве. Но ни дежурная няня, ни директор не появились в страшном коридоре, как не было и детей. Очевидно, их спустили в актовый зал, где с маленькими, испуганными ребятами сейчас работали психологи.
Женщина вновь повернулась к месту происшествия, и вздрогнула: перед ней стоял капитан Воронцов — следователь уголовного розыска. Это он вызвал Кравцову сюда, наверное, уж сейчас-то соизволит объяснить, что случилось?
— Вы меня напугали, Семен Владимирович, — после вздоха сказала Мария Семеновна и слегка улыбнулась. — Чем могу помочь? Ведь не просто так вы меня вызвали сюда посреди ночи?
— Здравствуйте, Мария Семенова, и извините: меня так же подняли среди ночи, не спросив. Глава города хочет, чтобы расследование началось незамедлительно. Поэтому и разбудил всех, кого можно, — извиняющимся тоном сказал Воронцов. Он вытер пот со лба, и без обиняков заявил: — Тут шесть трупов: пять мальчишек и одна дежурная воспитательница. Пацанов и душили, и ломали им кости, вешали на лампочке, а одного прижали кроватью к стене с такой силой, что сломали и тазовые и грудные кости. А воспитательница пыталась ворваться к ним в комнату, но её изнутри шарахнуло и откинуло дверью так, что она шмякнулась о противоположную стену с такой силой, будто упала на асфальт с пятиэтажки.
Кравцова открыла рот, но выдавить слова из себя не смогла, настолько была шокирована.
— Я никогда прежде ничего подобного не видел, — продолжил следователь, будто оправдываясь. — Да и не только я. Судмедэксперт только держится — работает, остальные же не хотят заходить в эту комнату. В том числе и нянечки, и воспитатели, не говоря уже о директоре.
— Вы что? Хотите, чтобы туда зашла я? — Вопрос сам вырвался, на автомате. Шокированная женщина также хотела ляпнуть лишнего, как и идти туда, в эту ужасную мешанину детских трупов.
— Нет-нет, — успокаивающе поднял руки Воронцов. — Что вы! Я всего лишь хотел узнать, что вы знаете о мальчишке, которого сюда вчера доставили?
— Его то же, что ли?..
— Нет-нет. Его нет. То есть, его на месте нет. Видите ли, он сбежал…
— Так это он их, что ли? — задала женщина совсем уж безрассудный вопрос.
— Нет-нет, что вы! — Следователь поспешил уверить инспектора, что мальчишка не причём. — Следы на полу взрослого. Я бы хотел знать, что о мальчике знаете вы. Он убежал. Он один бегает по ночному городу. Возможно, его преследует безумец, сотворивший с детьми такое…
— А? Да-да, конечно! — тут же затараторила Мария Семеновна. — Так, дайте вспомнить. — она нервно хохотнула. — У меня же в ведении только за неделю девять детей. А Тимофей Белов — случай особый. — Кравцова обхватила себя за плечи и потерла руки. — Меня вызвали в его дом дежурные, когда обнаружили… Когда обнаружили тело его матери. И его заодно.
