Да и где эти другие станции, о них только и разговоры были в коридорах. Существуют ли они на самом деле никто не знал. Социальный рейтинг – цифровая удавка, висящая на шее каждого в этом проклятом месте. Потерять его означало не просто нищету, а медленную социальную смерть, спуск на самые нижние, немыслимо тяжелые уровни станции, где его ждала только тяжёлая изнуряющая работа, пресная еда, сон по часам и никакого просвета впереди. В общем шутить о станции ему было страшно.
– Скорее бы починили, – пробормотал Антон, глядя в темный зев коридора. – Отчеты сами себя не напишут.
В этот момент на его запястье резко завибрировал персональный коммуникатор. На мини-экране вспыхнуло сообщение, от которого холодок пробежал по спине: «Ким: В мой кабинет срочно!».
- Ким вызывает… - Тяжело вздохнул Антон.
Руслан бросил на него понимающий взгляд, смешанный с легкой жалостью. Все знали, что вызов к Начальнику Отдела в нерабочее время, да еще во время аварии, ничего хорошего не сулит.
– Ну, держись, Щукин, – хлопнул его по плечу Руслан. – Если что, помянем.
Антон кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Каждый шаг по направлению к ее кабинету отдавался гулким эхом в его черепе. Дверь, массивная и обычно надежно запирающаяся, сейчас была приоткрыта. Он перешагнул порог и тяжелый створ с глухим стуком захлопнулся за его спиной, окончательно отрезав от внешнего мира.
Темнота в кабинете Элизабет была гуще, чем в коридоре. Единственный источник света – тусклая аварийная лампа где-то за ее массивным столом. Свет от неё отбрасывал длинные, искаженные тени. Сам стол был островком хаоса в этом минималистичном убранстве станции: экраны мониторов, обычно бодро мигающие данными, теперь были мертвы и черны, лишь кое-где отражая красноватый отблеск лампы. Воздух был насыщен ее запахом – дорогим, цветочным парфюмом с едва уловимыми нотами винного аромата.
Элизабет сидела в своем кресле, откинувшись назад. Ее лицо было скрыто в тени, силуэт растворялся в полумраке. Видны были лишь контуры комбинезона, с избыточно расстегнутой молнией, и блеск наблюдающих глаз.
– Щукин, – ее голос прозвучал низко, бархатисто, как скольжение шелка по коже. Он не требовал ответа, он владел пространством. – Подойди. Ближе.
Антон сделал несколько неуверенных шагов, остановившись в паре метров от стола. Его ладони вспотели. Он чувствовал, как бьется его сердце – гулко, как барабан в этой давящей тишине.
– Прошлый раз... – она протянула слова, наслаждаясь его напряжением. – Ты показал определенный... – Повисла пауза, Элизабет словно пыталась подобрать нужное слов. - потенциал. Неожиданный, надо сказать.
Он сглотнул комок в горле. Воспоминание о ее вкусе, о ее руке, вцепившейся в его волосы, о смеси унижения и странного, запретного возбуждения нахлынуло с новой силой.
– Я... я выполнил ваше требование, товарищ Ким. – выдавил он.
– О, ты выполнил, – в ее голосе зазвучала усмешка. – И довольно посредственно, если честно. Посредственно пока что… Но многократное повторение однажды перерастает в качество. Мне понравилось… та разрядка, которую я получила. Эта проклятая станция, эти бесконечные отчеты, эти тупые эльфы на экране... этот маразматичный ЦКС – Она резко встала, ее силуэт стал выше, доминирующим. – Мне нужно больше, Антон. Больше таких... маленьких моментов отвлечения.
Она обошла стол, медленно приближаясь. Аварийный свет теперь падал на ее лицо. Высокие скулы, темные, изучающие глаза, губы, сжатые в тонкую, властную линию. Красота, от которой веяло ледяным опасным ветром.
– Бесплатно ничего не бывает, – продолжила она, останавливаясь так близко, что он чувствовал тепло ее тела и запах духов, смешанный с чем-то более глубоким, животным. – Ты хочешь расти? Хочешь стабильности? Премий? Защиты от... невзгод? – Последнее слово прозвучало как шипение змеи.
Надежда, подлая и слабая, дрогнула в груди Антона.
– Я... я готов работать усерднее, товарищ Ким. День и ночь. Я докажу...
– Усердие? – Она резко рассмеялась, коротко и безрадостно. – Милый мальчик. Усердие здесь ценится меньше, чем лояльность. И умение...удовлетворять потребности. – Ее палец легким, но невероятно тяжелым прикосновением коснулся его подбородка, заставив вздрогнуть. – Я предлагаю сделку. Ты – источник моего... расслабления. Взамен – я гарантирую высоту твоих показателей. Всегда в зеленой зоне. Постоянные премии. Возможно, даже продвижение. Со временем.
Он колебался. Голос совести, все еще живой где-то глубоко внутри, кричал о унижении, о потере себя. Но страх был сильнее. Страх перед падением, перед нищетой, перед взглядами коллег, полными презрения. И... было что-то еще. Тот самый «тревожный, живой огонь», который она разожгла в нем в прошлый раз. Смесь ужаса и возбуждения от ее власти, от ее близости, от этой запретной игры.
Элизабет почувствовала его колебание. Ее глаза сузились. Она наклонилась так близко, что ее губы почти коснулись его уха. Шепот был ледяным и обжигающим одновременно.
– Или ты думаешь, я забыла про те «технические неполадки» на озере? Или про тот отчет за прошлый месяц, где ты неверно идентифицировал флору сектора «Гамма»? Или про... – она перечислила еще пару мелких, но потенциально болезненных для его рейтинга упущений. – Мне было лень их оформлять, Антон. Но если ты не захочешь помочь мне сбросить напряжение, я буду вынуждена вспомнить все твои ошибки и тщательно их задокументировать... – Она отстранилась, ее взгляд стал стальным. – Твой рейтинг рухнет в минус быстрее, чем ты успеешь всё это отработать. И никто, никто на этой станции даже руку тебе не протянет. Ты станешь никем. Даже хуже, чем прокажённым.
Угроза висела в воздухе, осязаемая, как нож у горла. Его идеализм с треском рухнул. Выбора, по сути, не было. Только падение вниз или падение к ее ногам.
Он закрыл глаза на мгновение, ощущая, как последние остатки наивного «старого Антона» умирают. Когда он открыл их, в них читалась лишь покорность и тревожная готовность.
Беззвучный кивок. Едва заметное движение головы.
- Я буду рад работать над вашим расслаблением. – Робко проговорил он.
Уголки губ Элизабет дрогнули в подобии улыбки. Победа. Чистая, безоговорочная.
– Рада, что мы поняли друг друга, – ее голос снова стал бархатным, но теперь в нем звенело удовлетворение хищницы. – Работы все равно нет. Света нет. А время течет... – Она вернулась назад за стол и остановилась у своего кресла, грациозно, как кошка. Ее взгляд скользнул вниз, к его поясу, а затем снова встретился с его глазами. Команда была невербальной, но абсолютно ясной.
– Нечего твоему язычку простаивать без дела, Антон. На колени. И покажи мне что-нибудь новенькое.
Команда прозвучала как удар хлыста. «На колени». Эти два слова стерли остатки сопротивления, превратив его в послушный инструмент. Воздух сгустился, наполнившись напряжением между двумя людьми. Антон приблизился к Элизабет и опустился на холодный металлический пол. Звук его коленей, ударивших о поверхность, был громким в тишине кабинета. Он чувствовал унижение, острый и жгучий стыд, но сквозь них пробивалось иное – тревожное, темное возбуждение от полной потери контроля, от ее безраздельной власти над ним.
Элизабет наблюдала за ним сверху, как ученый за подопытным. Ее лицо в полумраке было маской невозмутимости, но в глазах горел азарт. Она медленно расстегнула молнию комбинезона, а затем дала ему тихонько упасть на пол, оголив своё роскошное тело в столь же красивом кружевном нижнем белье, как и раньше. Легонько выдохнув Элизабет села в кресло. Она медленно раздвинула колени, приглашая Антона в свое интимное пространство. Запах ее парфюма здесь, вблизи, смешался с другим, более глубоким, животным ароматом – мускусным, влажным, невероятно возбуждающим. Он ударил Антону в ноздри, заставив сердце бешено колотиться.
– Медленно, – ее голос был шепотом, но он резал воздух. – Не спеши. Это не гонка, Антон. Это... исследование.
Он наклонился, его дыхание коснулось тонкой ткани ее белья. Руки его дрожали, не зная, куда деться. Он инстинктивно потянулся, чтобы прикоснуться к ее бедрам, найти опору.
– Руки за спину! – ее команда прозвучала резко. – Только язык. Твои руки сейчас бесполезны. Только твой рот служит мне.
Он вздрогнул, убирая руки за спину, сцепив пальцы в замок. Поза стала еще более унизительной – полностью открытый, зависимый, лишенный даже возможности прикоснуться. Его мир сузился до треугольника темной ткани и исходящего от нее пьянящего, запретного аромата. Он прижался лицом к ней, чувствуя тепло ее тела сквозь ткань. Потом осторожно, почти робко, коснулся языком. Ткань была тонкой, шелковистой, мгновенно став влажной от его дыхания и ее собственного возбуждения.
– Хуже, чем в прошлый раз? – усмехнулась она сверху. – Не бойся. Пробуй. Ищи.
Он вдохнул глубже, погружаясь в ее аромат, и начал двигать языком. Сначала нерешительно, кругами, затем, подчиняясь древнему инстинкту и ее властному присутствию, более уверенно. Он нашел выпуклость клитора под тканью, сосредоточился на ней. В ответ услышал ее резкий вдох. Не поощрение, но и не остановка. Знак продолжать.
Он лизал, сосал сквозь ткань, чувствуя, как она пропитывается влагой, становясь почти невидимым барьером. Его собственное возбуждение было мучительным, сконцентрированным в тугом узле внизу живота, игнорируемым и запретным. Весь его мир, все его существо свелось к этой точке – к жажде угодить, к страху разозлить, к странному наслаждению от самого акта служения ей в этой темноте.
– Довольно прятаться за тряпкой, – ее голос прозвучал хриплее. – Сними.
Его пальцы, все еще сцепленные за спиной, дернулись. Он колебался.
– Сними. Или ты хочешь, чтобы я сама? – в ее тоне снова зазвучала сталь.
Антон высвободил руки. Дрожащими пальцами он нашел край ее белья и стянул его вниз по ее бедрам, до колен, а затем легонько приподняв её ступни стянул трусики полностью. Теперь перед ним была она – полностью обнаженная, влажная и сияющая в тусклом красном свете. Вид был одновременно пугающим и невероятно эротичным. Бархатистая кожа, темный треугольник волос, блеск смазки. Его дыхание перехватило.
– Хорошо, – прошептала Элизабет, и в ее голосе впервые прозвучало что-то похожее на одобрение. – Теперь... покажи мне, на что ты способен. Без барьеров.
Воздух взорвался. Аромат ее возбуждения, теперь беспрепятственный, ударил в Антона, как физическая волна – густой, сладковато-терпкий, невероятно живой в этой стерильной капсуле станции. Он почувствовал головокружение, смесь желания и страха. Элизабет слегка приподняла бедра, предлагая себя. Команда была ясна.
Он прижался губами к ее вульве, ощущая нежную, горячую кожу. Потом кончиком языка провел по всей длине, от самого низа вверх, до упругого бугорка клитора. Она резко вдохнула, и ее рука непроизвольно впилась в его волосы – не жестко, пока что, но властно, направляя.
– Да... вот так... – ее шепот был прерывистым. – Медленнее. Чувствуй.
Он повторил движение, уже с большей уверенностью. Его язык скользил по бархатистым складкам, ощущая каждую неровность, каждую каплю влаги. Он нашел маленький, напряженный клитор и начал кружить вокруг него, легкими, едва касающимися движениями. Потом прижался к нему плоской частью языка, надавливая чуть сильнее.
– Ох... – вырвалось у нее, и пальцы в его волосах сжались крепче. – Не останавливайся.
Он слушался ее тела и ее стонов. Когда она замирала, затаив дыхание, он замедлялся, ласкал нежнее. Когда ее бедра начинали едва заметно подрагивать, а дыхание учащалось, он усиливал нажим, ускорял ритм, сосредотачиваясь на клиторе. Он лизал, сосал его, погружался языком глубже в ее влагалище, чувствуя, как мышцы слегка сжимаются вокруг него, затем снова возвращался к чувствительному бугорку. Его челюсти ныли, дыхание сбивалось, но он не останавливался. Его мир сузился до этого места, до ее запаха, до ее звуков, до ее руки, держащей его голову в железной хватке.
Элизабет откинулась в кресле, ее голова запрокинулась. Закрытые глаза, слегка приоткрытый рот. Она больше не командовала, она позволяла ему служить, погружаясь в нарастающую волну ощущений. Скука и раздражение станции растворялись, заменяясь чистой, животной чувственностью. Он был ее инструментом, ее живой игрушкой, и в этом была своя, извращенная, сладость.
– Да... вот там... сильнее... – ее шепот превратился в стон. Ее бедра начали двигаться навстречу его лицу, мягко, ритмично. – Не смей... останавливаться... Антон...
Ее напряжение передавалось ему. Он чувствовал, как внутри нее все сильнее пульсирует, как мышцы напрягаются. Он удвоил усилия, сосредоточившись на быстрых, вибрирующих движениях языка по самому чувствительному месту. Его собственное тело горело, но он игнорировал это, полностью отдавшись одной цели – довести ее.
Волна нарастала стремительно. Элизабет замерла на мгновение, как струна, готовая лопнуть. Пальцы в его волосах впились так, что стпло больно. Глубокий, хриплый стон вырвался из ее груди, не похожий ни на что, что Антон слышал раньше.
– Аааах! Да! Дааа!
Ее тело вздрогнуло в серии мощных, непроизвольных судорог. Бедра прижались к его лицу, заливая его теплом и влагой. Она кричала, коротко и резко, ее голос сорвался на высокую ноту, а потом сменился прерывистыми, хриплыми выдохами. Ее рука держала его голову прижатой к себе, не позволяя отстраниться, пока последние волны оргазма сотрясали ее. Антон чувствовал пульсацию ее плоти вокруг своего языка, вкус ее разрядки – солоноватый, интенсивный, огненный. Это было одновременно отталкивающе и невероятно возбуждающе. Его собственная эрекция стала почти невыносимой.
Постепенно судороги стихли. Ее хватка в волосах ослабла. Дыхание выравнивалось, но было еще глубоким и частым. Она откинулась в кресле, полностью расслабленная, с закрытыми глазами. На ее лице застыло выражение глубокого, почти животного удовлетворения.
Антон оставался на коленях, прижатый лицом к ее лону, весь мокрый от ее соков и своего пота. Он чувствовал опустошение, оглушительную тишину в голове после бури. Стыд накрыл его с новой силой – стыд за свою покорность, за свое возбуждение, за то, что он похоже хотел этого, несмотря на все. Но сквозь стыд пробивалась странная гордость. Он сделал это. Он угодил ей. Он спас свою карьеру. Пусть и такой ценой.
Элизабет медленно открыла глаза. Взгляд ее был мутным, но постепенно в нем вновь зажегся привычный холодный блеск. Она посмотрела вниз, на него, как на хорошо выполнившую работу вещь.
– Неплохо, Щукин, – произнесла она, голос был низким, слегка хриплым от недавнего крика. – Значительно лучше прошлого раза. Видимо, способен к обучению.
Она небрежно провела рукой по его волосам, не лаская, а скорее вытирая пальцы. Потом отстранилась, дав ему наконец возможность отодвинуться. Антон опустил голову, не в силах встретиться с ее взглядом. Его губы и подбородок блестели. Он чувствовал себя использованным, опустошенным, но внутри тлел тот самый «темный, тревожный, но живой огонь». Он понимал, что это не конец. Это было только начало новой, опасной игры, где правила диктовала она.
Элизабет потянулась к столу, к неработающему терминалу. Ее движения были плавными, наполненными удовлетворенной ленью.
– Скорее бы починили, – пробормотал Антон, глядя в темный зев коридора. – Отчеты сами себя не напишут.
В этот момент на его запястье резко завибрировал персональный коммуникатор. На мини-экране вспыхнуло сообщение, от которого холодок пробежал по спине: «Ким: В мой кабинет срочно!».
- Ким вызывает… - Тяжело вздохнул Антон.
Руслан бросил на него понимающий взгляд, смешанный с легкой жалостью. Все знали, что вызов к Начальнику Отдела в нерабочее время, да еще во время аварии, ничего хорошего не сулит.
– Ну, держись, Щукин, – хлопнул его по плечу Руслан. – Если что, помянем.
Антон кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Каждый шаг по направлению к ее кабинету отдавался гулким эхом в его черепе. Дверь, массивная и обычно надежно запирающаяся, сейчас была приоткрыта. Он перешагнул порог и тяжелый створ с глухим стуком захлопнулся за его спиной, окончательно отрезав от внешнего мира.
Темнота в кабинете Элизабет была гуще, чем в коридоре. Единственный источник света – тусклая аварийная лампа где-то за ее массивным столом. Свет от неё отбрасывал длинные, искаженные тени. Сам стол был островком хаоса в этом минималистичном убранстве станции: экраны мониторов, обычно бодро мигающие данными, теперь были мертвы и черны, лишь кое-где отражая красноватый отблеск лампы. Воздух был насыщен ее запахом – дорогим, цветочным парфюмом с едва уловимыми нотами винного аромата.
Элизабет сидела в своем кресле, откинувшись назад. Ее лицо было скрыто в тени, силуэт растворялся в полумраке. Видны были лишь контуры комбинезона, с избыточно расстегнутой молнией, и блеск наблюдающих глаз.
– Щукин, – ее голос прозвучал низко, бархатисто, как скольжение шелка по коже. Он не требовал ответа, он владел пространством. – Подойди. Ближе.
Антон сделал несколько неуверенных шагов, остановившись в паре метров от стола. Его ладони вспотели. Он чувствовал, как бьется его сердце – гулко, как барабан в этой давящей тишине.
– Прошлый раз... – она протянула слова, наслаждаясь его напряжением. – Ты показал определенный... – Повисла пауза, Элизабет словно пыталась подобрать нужное слов. - потенциал. Неожиданный, надо сказать.
Он сглотнул комок в горле. Воспоминание о ее вкусе, о ее руке, вцепившейся в его волосы, о смеси унижения и странного, запретного возбуждения нахлынуло с новой силой.
– Я... я выполнил ваше требование, товарищ Ким. – выдавил он.
– О, ты выполнил, – в ее голосе зазвучала усмешка. – И довольно посредственно, если честно. Посредственно пока что… Но многократное повторение однажды перерастает в качество. Мне понравилось… та разрядка, которую я получила. Эта проклятая станция, эти бесконечные отчеты, эти тупые эльфы на экране... этот маразматичный ЦКС – Она резко встала, ее силуэт стал выше, доминирующим. – Мне нужно больше, Антон. Больше таких... маленьких моментов отвлечения.
Она обошла стол, медленно приближаясь. Аварийный свет теперь падал на ее лицо. Высокие скулы, темные, изучающие глаза, губы, сжатые в тонкую, властную линию. Красота, от которой веяло ледяным опасным ветром.
– Бесплатно ничего не бывает, – продолжила она, останавливаясь так близко, что он чувствовал тепло ее тела и запах духов, смешанный с чем-то более глубоким, животным. – Ты хочешь расти? Хочешь стабильности? Премий? Защиты от... невзгод? – Последнее слово прозвучало как шипение змеи.
Надежда, подлая и слабая, дрогнула в груди Антона.
– Я... я готов работать усерднее, товарищ Ким. День и ночь. Я докажу...
– Усердие? – Она резко рассмеялась, коротко и безрадостно. – Милый мальчик. Усердие здесь ценится меньше, чем лояльность. И умение...удовлетворять потребности. – Ее палец легким, но невероятно тяжелым прикосновением коснулся его подбородка, заставив вздрогнуть. – Я предлагаю сделку. Ты – источник моего... расслабления. Взамен – я гарантирую высоту твоих показателей. Всегда в зеленой зоне. Постоянные премии. Возможно, даже продвижение. Со временем.
Он колебался. Голос совести, все еще живой где-то глубоко внутри, кричал о унижении, о потере себя. Но страх был сильнее. Страх перед падением, перед нищетой, перед взглядами коллег, полными презрения. И... было что-то еще. Тот самый «тревожный, живой огонь», который она разожгла в нем в прошлый раз. Смесь ужаса и возбуждения от ее власти, от ее близости, от этой запретной игры.
Элизабет почувствовала его колебание. Ее глаза сузились. Она наклонилась так близко, что ее губы почти коснулись его уха. Шепот был ледяным и обжигающим одновременно.
– Или ты думаешь, я забыла про те «технические неполадки» на озере? Или про тот отчет за прошлый месяц, где ты неверно идентифицировал флору сектора «Гамма»? Или про... – она перечислила еще пару мелких, но потенциально болезненных для его рейтинга упущений. – Мне было лень их оформлять, Антон. Но если ты не захочешь помочь мне сбросить напряжение, я буду вынуждена вспомнить все твои ошибки и тщательно их задокументировать... – Она отстранилась, ее взгляд стал стальным. – Твой рейтинг рухнет в минус быстрее, чем ты успеешь всё это отработать. И никто, никто на этой станции даже руку тебе не протянет. Ты станешь никем. Даже хуже, чем прокажённым.
Угроза висела в воздухе, осязаемая, как нож у горла. Его идеализм с треском рухнул. Выбора, по сути, не было. Только падение вниз или падение к ее ногам.
Он закрыл глаза на мгновение, ощущая, как последние остатки наивного «старого Антона» умирают. Когда он открыл их, в них читалась лишь покорность и тревожная готовность.
Беззвучный кивок. Едва заметное движение головы.
- Я буду рад работать над вашим расслаблением. – Робко проговорил он.
Уголки губ Элизабет дрогнули в подобии улыбки. Победа. Чистая, безоговорочная.
– Рада, что мы поняли друг друга, – ее голос снова стал бархатным, но теперь в нем звенело удовлетворение хищницы. – Работы все равно нет. Света нет. А время течет... – Она вернулась назад за стол и остановилась у своего кресла, грациозно, как кошка. Ее взгляд скользнул вниз, к его поясу, а затем снова встретился с его глазами. Команда была невербальной, но абсолютно ясной.
– Нечего твоему язычку простаивать без дела, Антон. На колени. И покажи мне что-нибудь новенькое.
Команда прозвучала как удар хлыста. «На колени». Эти два слова стерли остатки сопротивления, превратив его в послушный инструмент. Воздух сгустился, наполнившись напряжением между двумя людьми. Антон приблизился к Элизабет и опустился на холодный металлический пол. Звук его коленей, ударивших о поверхность, был громким в тишине кабинета. Он чувствовал унижение, острый и жгучий стыд, но сквозь них пробивалось иное – тревожное, темное возбуждение от полной потери контроля, от ее безраздельной власти над ним.
Элизабет наблюдала за ним сверху, как ученый за подопытным. Ее лицо в полумраке было маской невозмутимости, но в глазах горел азарт. Она медленно расстегнула молнию комбинезона, а затем дала ему тихонько упасть на пол, оголив своё роскошное тело в столь же красивом кружевном нижнем белье, как и раньше. Легонько выдохнув Элизабет села в кресло. Она медленно раздвинула колени, приглашая Антона в свое интимное пространство. Запах ее парфюма здесь, вблизи, смешался с другим, более глубоким, животным ароматом – мускусным, влажным, невероятно возбуждающим. Он ударил Антону в ноздри, заставив сердце бешено колотиться.
– Медленно, – ее голос был шепотом, но он резал воздух. – Не спеши. Это не гонка, Антон. Это... исследование.
Он наклонился, его дыхание коснулось тонкой ткани ее белья. Руки его дрожали, не зная, куда деться. Он инстинктивно потянулся, чтобы прикоснуться к ее бедрам, найти опору.
– Руки за спину! – ее команда прозвучала резко. – Только язык. Твои руки сейчас бесполезны. Только твой рот служит мне.
Он вздрогнул, убирая руки за спину, сцепив пальцы в замок. Поза стала еще более унизительной – полностью открытый, зависимый, лишенный даже возможности прикоснуться. Его мир сузился до треугольника темной ткани и исходящего от нее пьянящего, запретного аромата. Он прижался лицом к ней, чувствуя тепло ее тела сквозь ткань. Потом осторожно, почти робко, коснулся языком. Ткань была тонкой, шелковистой, мгновенно став влажной от его дыхания и ее собственного возбуждения.
– Хуже, чем в прошлый раз? – усмехнулась она сверху. – Не бойся. Пробуй. Ищи.
Он вдохнул глубже, погружаясь в ее аромат, и начал двигать языком. Сначала нерешительно, кругами, затем, подчиняясь древнему инстинкту и ее властному присутствию, более уверенно. Он нашел выпуклость клитора под тканью, сосредоточился на ней. В ответ услышал ее резкий вдох. Не поощрение, но и не остановка. Знак продолжать.
Он лизал, сосал сквозь ткань, чувствуя, как она пропитывается влагой, становясь почти невидимым барьером. Его собственное возбуждение было мучительным, сконцентрированным в тугом узле внизу живота, игнорируемым и запретным. Весь его мир, все его существо свелось к этой точке – к жажде угодить, к страху разозлить, к странному наслаждению от самого акта служения ей в этой темноте.
– Довольно прятаться за тряпкой, – ее голос прозвучал хриплее. – Сними.
Его пальцы, все еще сцепленные за спиной, дернулись. Он колебался.
– Сними. Или ты хочешь, чтобы я сама? – в ее тоне снова зазвучала сталь.
Антон высвободил руки. Дрожащими пальцами он нашел край ее белья и стянул его вниз по ее бедрам, до колен, а затем легонько приподняв её ступни стянул трусики полностью. Теперь перед ним была она – полностью обнаженная, влажная и сияющая в тусклом красном свете. Вид был одновременно пугающим и невероятно эротичным. Бархатистая кожа, темный треугольник волос, блеск смазки. Его дыхание перехватило.
– Хорошо, – прошептала Элизабет, и в ее голосе впервые прозвучало что-то похожее на одобрение. – Теперь... покажи мне, на что ты способен. Без барьеров.
Воздух взорвался. Аромат ее возбуждения, теперь беспрепятственный, ударил в Антона, как физическая волна – густой, сладковато-терпкий, невероятно живой в этой стерильной капсуле станции. Он почувствовал головокружение, смесь желания и страха. Элизабет слегка приподняла бедра, предлагая себя. Команда была ясна.
Он прижался губами к ее вульве, ощущая нежную, горячую кожу. Потом кончиком языка провел по всей длине, от самого низа вверх, до упругого бугорка клитора. Она резко вдохнула, и ее рука непроизвольно впилась в его волосы – не жестко, пока что, но властно, направляя.
– Да... вот так... – ее шепот был прерывистым. – Медленнее. Чувствуй.
Он повторил движение, уже с большей уверенностью. Его язык скользил по бархатистым складкам, ощущая каждую неровность, каждую каплю влаги. Он нашел маленький, напряженный клитор и начал кружить вокруг него, легкими, едва касающимися движениями. Потом прижался к нему плоской частью языка, надавливая чуть сильнее.
– Ох... – вырвалось у нее, и пальцы в его волосах сжались крепче. – Не останавливайся.
Он слушался ее тела и ее стонов. Когда она замирала, затаив дыхание, он замедлялся, ласкал нежнее. Когда ее бедра начинали едва заметно подрагивать, а дыхание учащалось, он усиливал нажим, ускорял ритм, сосредотачиваясь на клиторе. Он лизал, сосал его, погружался языком глубже в ее влагалище, чувствуя, как мышцы слегка сжимаются вокруг него, затем снова возвращался к чувствительному бугорку. Его челюсти ныли, дыхание сбивалось, но он не останавливался. Его мир сузился до этого места, до ее запаха, до ее звуков, до ее руки, держащей его голову в железной хватке.
Элизабет откинулась в кресле, ее голова запрокинулась. Закрытые глаза, слегка приоткрытый рот. Она больше не командовала, она позволяла ему служить, погружаясь в нарастающую волну ощущений. Скука и раздражение станции растворялись, заменяясь чистой, животной чувственностью. Он был ее инструментом, ее живой игрушкой, и в этом была своя, извращенная, сладость.
– Да... вот там... сильнее... – ее шепот превратился в стон. Ее бедра начали двигаться навстречу его лицу, мягко, ритмично. – Не смей... останавливаться... Антон...
Ее напряжение передавалось ему. Он чувствовал, как внутри нее все сильнее пульсирует, как мышцы напрягаются. Он удвоил усилия, сосредоточившись на быстрых, вибрирующих движениях языка по самому чувствительному месту. Его собственное тело горело, но он игнорировал это, полностью отдавшись одной цели – довести ее.
Волна нарастала стремительно. Элизабет замерла на мгновение, как струна, готовая лопнуть. Пальцы в его волосах впились так, что стпло больно. Глубокий, хриплый стон вырвался из ее груди, не похожий ни на что, что Антон слышал раньше.
– Аааах! Да! Дааа!
Ее тело вздрогнуло в серии мощных, непроизвольных судорог. Бедра прижались к его лицу, заливая его теплом и влагой. Она кричала, коротко и резко, ее голос сорвался на высокую ноту, а потом сменился прерывистыми, хриплыми выдохами. Ее рука держала его голову прижатой к себе, не позволяя отстраниться, пока последние волны оргазма сотрясали ее. Антон чувствовал пульсацию ее плоти вокруг своего языка, вкус ее разрядки – солоноватый, интенсивный, огненный. Это было одновременно отталкивающе и невероятно возбуждающе. Его собственная эрекция стала почти невыносимой.
Постепенно судороги стихли. Ее хватка в волосах ослабла. Дыхание выравнивалось, но было еще глубоким и частым. Она откинулась в кресле, полностью расслабленная, с закрытыми глазами. На ее лице застыло выражение глубокого, почти животного удовлетворения.
Антон оставался на коленях, прижатый лицом к ее лону, весь мокрый от ее соков и своего пота. Он чувствовал опустошение, оглушительную тишину в голове после бури. Стыд накрыл его с новой силой – стыд за свою покорность, за свое возбуждение, за то, что он похоже хотел этого, несмотря на все. Но сквозь стыд пробивалась странная гордость. Он сделал это. Он угодил ей. Он спас свою карьеру. Пусть и такой ценой.
Элизабет медленно открыла глаза. Взгляд ее был мутным, но постепенно в нем вновь зажегся привычный холодный блеск. Она посмотрела вниз, на него, как на хорошо выполнившую работу вещь.
– Неплохо, Щукин, – произнесла она, голос был низким, слегка хриплым от недавнего крика. – Значительно лучше прошлого раза. Видимо, способен к обучению.
Она небрежно провела рукой по его волосам, не лаская, а скорее вытирая пальцы. Потом отстранилась, дав ему наконец возможность отодвинуться. Антон опустил голову, не в силах встретиться с ее взглядом. Его губы и подбородок блестели. Он чувствовал себя использованным, опустошенным, но внутри тлел тот самый «темный, тревожный, но живой огонь». Он понимал, что это не конец. Это было только начало новой, опасной игры, где правила диктовала она.
Элизабет потянулась к столу, к неработающему терминалу. Ее движения были плавными, наполненными удовлетворенной ленью.
