«Они сильные, — пронеслась в её голове отчаянная мысль. — Но их сила громкая, заметная. Они — молот и клинок. А эта задача требует не силы, а тишины. И тишина — моё единственное оружие. Страх никуда не делся, но решимость… она должна быть сильнее».
— Нет, — раздался тихий, но на удивление твёрдый голос.
Они обернулись. Лэя смотрела на них прямо, не отводя взгляда. Её подбородок был упрямо вздёрнут, а голос, хоть и тихий, звучал твёрдо, без единой дрожащей нотки.
— Ты измотан, Ирвуд. Эти ночные тренировки с Каэланом... ты еле держишься на ногах. Уставший — совершает ошибки. А тебя и так ищут глазами все — и Каэлан, и Феодор. Тебя первого хватятся. А я… я тихая. Меня не заметят. Я пойду.
Она посмотрела на Ирвуда, и её собственное тело отозвалось тупой, фантомной болью. Усталость, исходившая от него, была невидимой, но почти осязаемой — как тяжёлый, мокрый плащ, наброшенный на плечи. Она знала этот холод, эту тяжесть, с которой он боролся каждую ночь. Его план будет простым и яростным, как удар кулака. Её взгляд метнулся к Вайрэку. Он не был уставшим. Он был... пустым. Его серые глаза, обычно полные мыслей, теперь были похожи на два гладких, холодных камня на дне замёрзшего ручья. В них не было ни гнева, ни страха. Только лёд. Лёд расчёта. И он одобрит. Он посчитает риск приемлемой ценой. И они провалятся. Их поймают. И всё рухнет. Они стали для неё всем. Единственным, что было настоящим в этом сером аду. Но она видела, как этот ад меняет их. Как выжигает в Ирвуде остатки тепла, оставляя лишь злость. Как замораживает сердце Вайрэка, превращая его в холодный механизм. «Я должна их остановить, — пронеслась в её голове отчаянная мысль. — Не дать им стать такими же, как Феодор. Не дать им проиграть». Она предложит свой путь. Тихий. Незаметный. Единственный, который мог спасти не только их жизни, но и то, что от них осталось. После короткого, напряжённого спора мальчики уступили.
Миссия была назначена на следующую ночь. Лэя, используя свою кошку для отвлечения единственного надзирателя, охранявшего продовольственный склад, проскользнула внутрь. Воздух здесь был спёртым, пах пылью, мышами и гнилью. Она нашла мешки с гербом Торгового Дома Феррус. Зачерпнув горсть серого, дурно пахнущего зерна в маленький холщовый мешочек, она на мгновение закашлялась от поднявшейся в воздух едкой, мучнистой пыли.
Они встретились на чердаке. Вайрэк тут же приступил к работе. Он высыпал несколько зёрен в ступку, растолок их в мелкую пыль и смешал с дистиллированной водой в пробирке. Затем, используя свой катализатор, он пропустил через смесь слабый, ровный поток силы. Жидкость на их глазах начала темнеть, густеть и через мгновение превратилась в мутно-чёрную, маслянистую жижу. Сомнений не было.
Вайрэк смотрел на пробирку, и его лицо было похоже на маску из холодного камня.
«Он не просто ошибся, — прозвучала в его голове мысль, лишённая детского гнева, но полная взрослой, тёмной и нерушимой уверенности. — Он сделал это намеренно. Он — чудовище, которое травит детей ради выгоды. Таких не судят. Таких — уничтожают. И у меня есть знание, чтобы стать судьёй».
Тепло, исходившее от свечи, вдруг показалось далёким и чужим. Её собственное тело пронзил холод, который исходил от Вайрэка. Это был не просто холод — это была пустота, холодная и безжизненная, как взгляд мертвеца, которую она почувствовала не кожей, а душой. Она инстинктивно отшатнулась, прижимая к себе кошку.
— Вайрэк?.. — прошептала она, и её голос дрожал. — Вы же уже делаете лекарство с Наставником Линусом. Всё будет хорошо... Может... может, нужно рассказать Каэлану? Он ведь не плохой. Он помог мне на празднике...
— Рассказать? — Вайрэк медленно повернул к ней голову, и в его глазах она увидела лишь тёмный, пустой колодец. Он уже готов был отрезать её надежду своей холодной, безжалостной логикой, но, встретившись с её взглядом, замер. В её глазах, огромных и серьёзных, не было ни страха, ни наивности. Была вера. Чистая, непоколебимая вера в него. В них. И эта вера ударила по нему сильнее любого упрёка. Ледяная броня, которую он так старательно выковывал вокруг своего сердца, треснула. Он вдруг с отвращением осознал, что его холодный расчёт, его жажда «справедливости» превращают его в такого же, как Феодор.
Он сделал глубокий вдох. Его голос, когда он заговорил снова, был тихим, но в нём не было прежней ледяной пустоты.
— Ты права, Лэя. Он помог тебе. Но сейчас он не сможет, даже если захочет. Карантин. Феодор запер нас здесь именно для того, чтобы никто ничего не узнал. Мы можем доверять только друг другу. Поэтому мы должны защитить себя сами. — Он посмотрел на неё, и в его глазах впервые за долгое время появилось что-то тёплое. — Я защищу тебя. Мы все защитим друг друга. Мы — одна команда.
На следующий день всем детям в приюте раздали противоядие, приготовленное Вайрэком и другими учениками под руководством Наставника Линуса.
А на следующее утро, когда тусклый, серый свет просочился сквозь зарешеченные окна, гнетущая тишина в Особом крыле стала почти осязаемой. Мальчики собирались на завтрак в молчании. Тревога, до этого бывшая лишь тихим, назойливым шёпотом, превратилась в оглушительный рёв в их головах. Дверь комнаты девочек напротив оставалась закрытой.
— Она не выходит, — констатировал Ирвуд, и его голос был хриплым от напряжения.
Вайрэк, чей разум отчаянно цеплялся за логику, подошёл к её двери и тихо, почти нерешительно постучал.
— Лэя?
Секунду царила тишина, а затем из-за двери донёсся её голос — слабый, тонкий, как паутина.
— Я… я, кажется, тоже отравилась, — прошептала она. — Но я выпила противоядие. Всё хорошо. Мне просто… нужно немного отлежаться.
Вайрэк почувствовал, как волна облегчения смывает ледяной ужас.
— Она права, — сказал он, оборачиваясь к Ирвуду. Его голос обрёл уверенность наставника. — Её организм слабее нашего. Реакция на яд сильнее, а действие противоядия — медленнее. Это логично. Ей просто нужен покой.
Ирвуд ничего не ответил, но его лицо осталось мрачным и напряжённым. Его уличные инстинкты кричали, что в этой логике что-то не так, но он не мог облечь своё предчувствие в слова. Они пошли на завтрак одни.
Вернувшись в свою комнату после тревожного завтрака, они замерли. Тишину, давившую на уши, прорезал новый звук. Это был не одинокий, шаркающий шаг надзирателя. Это был размеренный, тяжёлый стук нескольких пар сапог, приближающийся по гулкому коридору.
Шаги замерли. Не у их двери. У двери напротив.
Ирвуд и Вайрэк переглянулись. В их глазах отразился один и тот же первобытный ужас.
Вайрэк замер, его сердце пропустило удар. Но Ирвуд, не колеблясь, рванул дверь на себя и выскочил в коридор. Вайрэк — за ним.
Они увидели их. У распахнутой двери в комнату девочек, словно два каменных изваяния, стояли Главный Смотритель Феодор и Последователь Каэлан. Секунду царила тишина, а затем из тёмного проёма вышел смотритель Брок. На его сильных руках, как сломанная кукла, лежала Лэя. Её глаза были закрыты, маленькое лицо — белым, как снег, а тонкая ручка безвольно свешивалась вниз.
— Куда вы её тащите?! — взревел Ирвуд, и его голос, полный дикой, звериной ярости, эхом отразился от каменных стен. Он бросился вперёд, и воздух перед его рукой затрещал, рождая из ничего острую ледяную иглу. Брок, увидев это, побледнел и отшатнулся. Но Каэлан, шагнув наперерез, одним резким, точным движением перехватил запястье Ирвуда, и ледяное остриё с шипением растворилось в дюйме от его лица.
Вайрэк застыл на месте, не в силах пошевелиться. Его мозг, отточенный алхимией, лихорадочно работал, пытаясь найти ошибку.
— Но противоядие… — пролепетал он, обращаясь не к ним, а к самому себе. — Оно должно было подействовать… Концентрация была верной… Я всё сделал правильно...
Каэлан медленно повернул голову. Он посмотрел не на рычащего Ирвуда, а прямо на Вайрэка. Его лицо было спокойным, почти сочувствующим.
— Оно и подействовало, Алари, — произнёс он, и его голос, ровный и тихий, легко прорезал напряжённую тишину. — Но её организм, ослабленный предыдущими лишениями, отреагировал на яд сильнее, чем у остальных. Ей нужен особый уход и постоянное наблюдение в лазарете. Она будет в порядке.
Слова были логичными. Безупречными. Они давали надежду. Но Ирвуд не слушал слова. Он смотрел в глаза. И в холодных, профессионально-спокойных глазах Каэлана он не увидел ни капли сочувствия. Только холодный, выверенный расчёт.
Они замерли друг напротив друга в узком коридоре. В этот миг напряжённой тишины Лэя, словно на последнем издыхании, на одно короткое, звенящее мгновение приоткрыла глаза.
Её взгляд, мутный от слабости, нашёл их. И в нём не было ни страха, ни упрёка. Только чистое, детское, отчаянное недоумение. Немой, беззвучный вопрос, который ударил по ним сильнее любого крика:
«Почему?..»
Затем её голова безвольно откинулась на плечо Брока. Только после этого Каэлан едва заметно кивнул, и процессия двинулась по коридору. Тяжёлая дверь в конце с глухим стуком закрылась за ними, отрезая их от мира.
Тишина.
Она была не просто отсутствием звука. Она была плотной, тяжёлой, как мокрое сукно, наброшенное на лицо, и давила на уши, вымораживая любые мысли, кроме самых тревожных. Комната утопала в сером, безрадостном свете, который сочился сквозь высокое, зарешеченное окно. За ним, в мутной пелене, холодный осенний ветер периода «Багрянец» срывал с голых ветвей последние, отчаянно цеплявшиеся за жизнь листья и швырял их в мокрое от ночного дождя стекло. Они прилипали на мгновение, как маленькие, окровавленные ладошки, а затем срывались и исчезали в серой мути.
Скрип половицы. Снова. Вайрэк мерил шагами маленькое пространство их комнаты, его нервные, отрывистые движения нарушали застывшую тишину. Он снова и снова подходил к столу, где на нескольких кусках грубой мешковины угольком были выведены его торопливые записи. Его палец скользил по корявым строчкам, губы беззвучно шевелили знакомые формулы, словно он пытался нащупать в них опору, незыблемый закон в этом мире рухнувшего порядка.
«Противоядие подействовало, — повторял он про себя, как мантру. — Но её организм слабее. Ему нужно больше времени. Это логично. Это единственное объяснение. Я всё сделал правильно. Она поправится».
Он вцепился в это слово — «логично» — как утопающий в последнюю, гнилую корягу. Но холодный пот, выступивший на его лбу, был абсолютно иррационален.
Ирвуд, напротив, был неподвижен. Он сидел на своей кровати, прямой, как натянутая тетива, и его рука, словно живущая своей, отдельной жизнью, достала из-за пояса обломок ножа. Медленно, с методичной жестокостью, лезвие прошлось по краю деревянной рамы. Тихий, скрежещущий звук был единственным, что нарушало монотонный стук капель по стеклу. Он не смотрел на Вайрэка. Его взгляд был прикован к одной точке.
«Что-то не так, — стучало у него в висках, в такт его собственному сердцу. — Её взгляд… когда её уносили. В нём не было страха. Только… недоумение. И этот карантин... Всё слишком тихо. Слишком правильно. Как будто кто-то дёргает за нитки, а мы просто куклы».
Скрежет стали о дерево стал громче, настойчивее, единственным реальным звуком в этом мире фальшивой тишины. Дверь комнаты девочек напротив оставалась закрытой. Молчаливой. И это молчание было страшнее любого крика. Воздух в комнате загустел, стал холодным, как осенний туман, и, казалось, его можно было потрогать.
Скрежет стали о дерево оборвался. Ирвуд замер, его рука с обломком ножа застыла на полпути. Ритмичный, нервный скрип ботинок по каменному полу, который последние полчаса вбивался в мозг, тоже стих. Он медленно повернул голову.
Вайрэк стоял посреди комнаты, прямой, как натянутая тетива. Его голова была слегка наклонена, словно он прислушивался к чему-то, чего не мог слышать никто другой. Его взгляд, до этого блуждавший по серым стенам, теперь был устремлён в одну точку, но видел он не камень. Зрачки, тёмные в сером утреннем свете, расширились, поглощая всё вокруг.
— Что? — хрипло спросил Ирвуд.
Вайрэк не ответил. Его шаги, когда он двинулся к столу, были медленными, почти отрешёнными. Он схватил один из лоскутов мешковины, поднёс его к самому лицу, и его губы беззвучно зашевелились, прочитывая невидимые строки. Затем он резко развернулся. Отчаяние в его глазах сменилось холодной, лихорадочной вспышкой. Зрачки сузились, сфокусировавшись на одной, только что родившейся мысли. Не замечая ничего на своём пути, Вайрэк бросился из комнаты.
Он нёсся по гулкому, пустому коридору. Стук его ботинок по камню отдавался одиноким, отчаянным эхом. Воздух здесь был холодным и влажным, но его прорезал другой запах, тянувшийся из алхимической лаборатории, — горьковатый, тошнотворный аромат травяных отваров. Запах, который ещё вчера казался надеждой, теперь ударил в нос, как предвестник беды, как сладковатый дух гниения. Почти вышибив дверь плечом, Вайрэк ворвался в лабораторию.
Наставник Линус, сгорбившись над какими-то бумагами, вздрогнул так, что стопка свитков на краю стола пошатнулась и с сухим шелестом рассыпалась по полу.
— Что случилось, мальчик?!
— Живица Сердце-Дерева, — выдохнул Вайрэк, опираясь побелевшими костяшками пальцев о стол. — В одном из трактатов… там была сноска. Она может усилить любое противоядие. Это правда?
Старый алхимик отшатнулся от него, как от прокажённого. Его пергаментное лицо, казалось, стало ещё белее.
— Откуда ты… — его голос сорвался. Он вскочил, его стул с громким стуком опрокинулся. Не обращая на него внимания, он подбежал к двери, высунул голову в коридор, огляделся по сторонам и, лишь убедившись, что там никого нет, плотно прикрыл её.
— Живица Сердце-Дерева? — прошипел он, возвращаясь к столу, его слова были сухим, испуганным шелестом. — Мальчик, ты в своём уме? Это стратегический запас Короны! Твой отец каждый год преподносил в дар казне несколько флаконов как знак верности. Тот, что хранится здесь, в приюте, — часть этого дара. Он опечатан королевской печатью и находится в личной аптеке Главного Смотрителя. Чтобы его получить, нужно личное разрешение Главного Смотрителя! А он скорее удавится, чем вскроет опечатанный королевской печатью флакон без официального запроса, на который уйдут седмицы! — Он схватил Вайрэка за плечи, и его сухие, пахнущие травами пальцы вцепились в его рубаху с неожиданной силой. — Забудь. Слышишь? Феодор никогда не пойдёт на такое нарушение протокола.
Вайрэк не побежал. Он шёл. Быстро, почти срываясь на бег, но теперь каждый его шаг был твёрдым, выверенным, словно он шёл по единственно возможному пути, отсекая все сомнения. Он ворвался в их маленькую комнату, и его появление заставило Ирвуда, сидевшего на кровати, вскочить на ноги. Лео, забившийся в свой угол, испуганно пискнул.
— Он знает, как её спасти, — выдохнул Вайрэк, не обращая внимания на Лео. Его взгляд был прикован к Ирвуду. — Живица Сердце-Дерева. Из наших лесов. Она здесь, в приюте. Но она у Феодора. Под замком.
Ирвуд молчал, но его рука сама легла на обломок ножа. Он всё понял без лишних слов.
— Один я не справлюсь, — сказал Вайрэк. — Мне нужен…
— Идём, — оборвал его Ирвуд.
Холодный, гулкий тренировочный зал был пуст. Воздух, пропитанный запахом озона, казалось, вибрировал от невысказанного напряжения.
— Нет, — раздался тихий, но на удивление твёрдый голос.
Они обернулись. Лэя смотрела на них прямо, не отводя взгляда. Её подбородок был упрямо вздёрнут, а голос, хоть и тихий, звучал твёрдо, без единой дрожащей нотки.
— Ты измотан, Ирвуд. Эти ночные тренировки с Каэланом... ты еле держишься на ногах. Уставший — совершает ошибки. А тебя и так ищут глазами все — и Каэлан, и Феодор. Тебя первого хватятся. А я… я тихая. Меня не заметят. Я пойду.
Она посмотрела на Ирвуда, и её собственное тело отозвалось тупой, фантомной болью. Усталость, исходившая от него, была невидимой, но почти осязаемой — как тяжёлый, мокрый плащ, наброшенный на плечи. Она знала этот холод, эту тяжесть, с которой он боролся каждую ночь. Его план будет простым и яростным, как удар кулака. Её взгляд метнулся к Вайрэку. Он не был уставшим. Он был... пустым. Его серые глаза, обычно полные мыслей, теперь были похожи на два гладких, холодных камня на дне замёрзшего ручья. В них не было ни гнева, ни страха. Только лёд. Лёд расчёта. И он одобрит. Он посчитает риск приемлемой ценой. И они провалятся. Их поймают. И всё рухнет. Они стали для неё всем. Единственным, что было настоящим в этом сером аду. Но она видела, как этот ад меняет их. Как выжигает в Ирвуде остатки тепла, оставляя лишь злость. Как замораживает сердце Вайрэка, превращая его в холодный механизм. «Я должна их остановить, — пронеслась в её голове отчаянная мысль. — Не дать им стать такими же, как Феодор. Не дать им проиграть». Она предложит свой путь. Тихий. Незаметный. Единственный, который мог спасти не только их жизни, но и то, что от них осталось. После короткого, напряжённого спора мальчики уступили.
Миссия была назначена на следующую ночь. Лэя, используя свою кошку для отвлечения единственного надзирателя, охранявшего продовольственный склад, проскользнула внутрь. Воздух здесь был спёртым, пах пылью, мышами и гнилью. Она нашла мешки с гербом Торгового Дома Феррус. Зачерпнув горсть серого, дурно пахнущего зерна в маленький холщовый мешочек, она на мгновение закашлялась от поднявшейся в воздух едкой, мучнистой пыли.
Они встретились на чердаке. Вайрэк тут же приступил к работе. Он высыпал несколько зёрен в ступку, растолок их в мелкую пыль и смешал с дистиллированной водой в пробирке. Затем, используя свой катализатор, он пропустил через смесь слабый, ровный поток силы. Жидкость на их глазах начала темнеть, густеть и через мгновение превратилась в мутно-чёрную, маслянистую жижу. Сомнений не было.
Вайрэк смотрел на пробирку, и его лицо было похоже на маску из холодного камня.
«Он не просто ошибся, — прозвучала в его голове мысль, лишённая детского гнева, но полная взрослой, тёмной и нерушимой уверенности. — Он сделал это намеренно. Он — чудовище, которое травит детей ради выгоды. Таких не судят. Таких — уничтожают. И у меня есть знание, чтобы стать судьёй».
Тепло, исходившее от свечи, вдруг показалось далёким и чужим. Её собственное тело пронзил холод, который исходил от Вайрэка. Это был не просто холод — это была пустота, холодная и безжизненная, как взгляд мертвеца, которую она почувствовала не кожей, а душой. Она инстинктивно отшатнулась, прижимая к себе кошку.
— Вайрэк?.. — прошептала она, и её голос дрожал. — Вы же уже делаете лекарство с Наставником Линусом. Всё будет хорошо... Может... может, нужно рассказать Каэлану? Он ведь не плохой. Он помог мне на празднике...
— Рассказать? — Вайрэк медленно повернул к ней голову, и в его глазах она увидела лишь тёмный, пустой колодец. Он уже готов был отрезать её надежду своей холодной, безжалостной логикой, но, встретившись с её взглядом, замер. В её глазах, огромных и серьёзных, не было ни страха, ни наивности. Была вера. Чистая, непоколебимая вера в него. В них. И эта вера ударила по нему сильнее любого упрёка. Ледяная броня, которую он так старательно выковывал вокруг своего сердца, треснула. Он вдруг с отвращением осознал, что его холодный расчёт, его жажда «справедливости» превращают его в такого же, как Феодор.
Он сделал глубокий вдох. Его голос, когда он заговорил снова, был тихим, но в нём не было прежней ледяной пустоты.
— Ты права, Лэя. Он помог тебе. Но сейчас он не сможет, даже если захочет. Карантин. Феодор запер нас здесь именно для того, чтобы никто ничего не узнал. Мы можем доверять только друг другу. Поэтому мы должны защитить себя сами. — Он посмотрел на неё, и в его глазах впервые за долгое время появилось что-то тёплое. — Я защищу тебя. Мы все защитим друг друга. Мы — одна команда.
На следующий день всем детям в приюте раздали противоядие, приготовленное Вайрэком и другими учениками под руководством Наставника Линуса.
А на следующее утро, когда тусклый, серый свет просочился сквозь зарешеченные окна, гнетущая тишина в Особом крыле стала почти осязаемой. Мальчики собирались на завтрак в молчании. Тревога, до этого бывшая лишь тихим, назойливым шёпотом, превратилась в оглушительный рёв в их головах. Дверь комнаты девочек напротив оставалась закрытой.
— Она не выходит, — констатировал Ирвуд, и его голос был хриплым от напряжения.
Вайрэк, чей разум отчаянно цеплялся за логику, подошёл к её двери и тихо, почти нерешительно постучал.
— Лэя?
Секунду царила тишина, а затем из-за двери донёсся её голос — слабый, тонкий, как паутина.
— Я… я, кажется, тоже отравилась, — прошептала она. — Но я выпила противоядие. Всё хорошо. Мне просто… нужно немного отлежаться.
Вайрэк почувствовал, как волна облегчения смывает ледяной ужас.
— Она права, — сказал он, оборачиваясь к Ирвуду. Его голос обрёл уверенность наставника. — Её организм слабее нашего. Реакция на яд сильнее, а действие противоядия — медленнее. Это логично. Ей просто нужен покой.
Ирвуд ничего не ответил, но его лицо осталось мрачным и напряжённым. Его уличные инстинкты кричали, что в этой логике что-то не так, но он не мог облечь своё предчувствие в слова. Они пошли на завтрак одни.
Вернувшись в свою комнату после тревожного завтрака, они замерли. Тишину, давившую на уши, прорезал новый звук. Это был не одинокий, шаркающий шаг надзирателя. Это был размеренный, тяжёлый стук нескольких пар сапог, приближающийся по гулкому коридору.
Шаги замерли. Не у их двери. У двери напротив.
Ирвуд и Вайрэк переглянулись. В их глазах отразился один и тот же первобытный ужас.
Вайрэк замер, его сердце пропустило удар. Но Ирвуд, не колеблясь, рванул дверь на себя и выскочил в коридор. Вайрэк — за ним.
Они увидели их. У распахнутой двери в комнату девочек, словно два каменных изваяния, стояли Главный Смотритель Феодор и Последователь Каэлан. Секунду царила тишина, а затем из тёмного проёма вышел смотритель Брок. На его сильных руках, как сломанная кукла, лежала Лэя. Её глаза были закрыты, маленькое лицо — белым, как снег, а тонкая ручка безвольно свешивалась вниз.
— Куда вы её тащите?! — взревел Ирвуд, и его голос, полный дикой, звериной ярости, эхом отразился от каменных стен. Он бросился вперёд, и воздух перед его рукой затрещал, рождая из ничего острую ледяную иглу. Брок, увидев это, побледнел и отшатнулся. Но Каэлан, шагнув наперерез, одним резким, точным движением перехватил запястье Ирвуда, и ледяное остриё с шипением растворилось в дюйме от его лица.
Вайрэк застыл на месте, не в силах пошевелиться. Его мозг, отточенный алхимией, лихорадочно работал, пытаясь найти ошибку.
— Но противоядие… — пролепетал он, обращаясь не к ним, а к самому себе. — Оно должно было подействовать… Концентрация была верной… Я всё сделал правильно...
Каэлан медленно повернул голову. Он посмотрел не на рычащего Ирвуда, а прямо на Вайрэка. Его лицо было спокойным, почти сочувствующим.
— Оно и подействовало, Алари, — произнёс он, и его голос, ровный и тихий, легко прорезал напряжённую тишину. — Но её организм, ослабленный предыдущими лишениями, отреагировал на яд сильнее, чем у остальных. Ей нужен особый уход и постоянное наблюдение в лазарете. Она будет в порядке.
Слова были логичными. Безупречными. Они давали надежду. Но Ирвуд не слушал слова. Он смотрел в глаза. И в холодных, профессионально-спокойных глазах Каэлана он не увидел ни капли сочувствия. Только холодный, выверенный расчёт.
Они замерли друг напротив друга в узком коридоре. В этот миг напряжённой тишины Лэя, словно на последнем издыхании, на одно короткое, звенящее мгновение приоткрыла глаза.
Её взгляд, мутный от слабости, нашёл их. И в нём не было ни страха, ни упрёка. Только чистое, детское, отчаянное недоумение. Немой, беззвучный вопрос, который ударил по ним сильнее любого крика:
«Почему?..»
Затем её голова безвольно откинулась на плечо Брока. Только после этого Каэлан едва заметно кивнул, и процессия двинулась по коридору. Тяжёлая дверь в конце с глухим стуком закрылась за ними, отрезая их от мира.
Глава 29. Последняя капля
Тишина.
Она была не просто отсутствием звука. Она была плотной, тяжёлой, как мокрое сукно, наброшенное на лицо, и давила на уши, вымораживая любые мысли, кроме самых тревожных. Комната утопала в сером, безрадостном свете, который сочился сквозь высокое, зарешеченное окно. За ним, в мутной пелене, холодный осенний ветер периода «Багрянец» срывал с голых ветвей последние, отчаянно цеплявшиеся за жизнь листья и швырял их в мокрое от ночного дождя стекло. Они прилипали на мгновение, как маленькие, окровавленные ладошки, а затем срывались и исчезали в серой мути.
Скрип половицы. Снова. Вайрэк мерил шагами маленькое пространство их комнаты, его нервные, отрывистые движения нарушали застывшую тишину. Он снова и снова подходил к столу, где на нескольких кусках грубой мешковины угольком были выведены его торопливые записи. Его палец скользил по корявым строчкам, губы беззвучно шевелили знакомые формулы, словно он пытался нащупать в них опору, незыблемый закон в этом мире рухнувшего порядка.
«Противоядие подействовало, — повторял он про себя, как мантру. — Но её организм слабее. Ему нужно больше времени. Это логично. Это единственное объяснение. Я всё сделал правильно. Она поправится».
Он вцепился в это слово — «логично» — как утопающий в последнюю, гнилую корягу. Но холодный пот, выступивший на его лбу, был абсолютно иррационален.
Ирвуд, напротив, был неподвижен. Он сидел на своей кровати, прямой, как натянутая тетива, и его рука, словно живущая своей, отдельной жизнью, достала из-за пояса обломок ножа. Медленно, с методичной жестокостью, лезвие прошлось по краю деревянной рамы. Тихий, скрежещущий звук был единственным, что нарушало монотонный стук капель по стеклу. Он не смотрел на Вайрэка. Его взгляд был прикован к одной точке.
«Что-то не так, — стучало у него в висках, в такт его собственному сердцу. — Её взгляд… когда её уносили. В нём не было страха. Только… недоумение. И этот карантин... Всё слишком тихо. Слишком правильно. Как будто кто-то дёргает за нитки, а мы просто куклы».
Скрежет стали о дерево стал громче, настойчивее, единственным реальным звуком в этом мире фальшивой тишины. Дверь комнаты девочек напротив оставалась закрытой. Молчаливой. И это молчание было страшнее любого крика. Воздух в комнате загустел, стал холодным, как осенний туман, и, казалось, его можно было потрогать.
Скрежет стали о дерево оборвался. Ирвуд замер, его рука с обломком ножа застыла на полпути. Ритмичный, нервный скрип ботинок по каменному полу, который последние полчаса вбивался в мозг, тоже стих. Он медленно повернул голову.
Вайрэк стоял посреди комнаты, прямой, как натянутая тетива. Его голова была слегка наклонена, словно он прислушивался к чему-то, чего не мог слышать никто другой. Его взгляд, до этого блуждавший по серым стенам, теперь был устремлён в одну точку, но видел он не камень. Зрачки, тёмные в сером утреннем свете, расширились, поглощая всё вокруг.
— Что? — хрипло спросил Ирвуд.
Вайрэк не ответил. Его шаги, когда он двинулся к столу, были медленными, почти отрешёнными. Он схватил один из лоскутов мешковины, поднёс его к самому лицу, и его губы беззвучно зашевелились, прочитывая невидимые строки. Затем он резко развернулся. Отчаяние в его глазах сменилось холодной, лихорадочной вспышкой. Зрачки сузились, сфокусировавшись на одной, только что родившейся мысли. Не замечая ничего на своём пути, Вайрэк бросился из комнаты.
Он нёсся по гулкому, пустому коридору. Стук его ботинок по камню отдавался одиноким, отчаянным эхом. Воздух здесь был холодным и влажным, но его прорезал другой запах, тянувшийся из алхимической лаборатории, — горьковатый, тошнотворный аромат травяных отваров. Запах, который ещё вчера казался надеждой, теперь ударил в нос, как предвестник беды, как сладковатый дух гниения. Почти вышибив дверь плечом, Вайрэк ворвался в лабораторию.
Наставник Линус, сгорбившись над какими-то бумагами, вздрогнул так, что стопка свитков на краю стола пошатнулась и с сухим шелестом рассыпалась по полу.
— Что случилось, мальчик?!
— Живица Сердце-Дерева, — выдохнул Вайрэк, опираясь побелевшими костяшками пальцев о стол. — В одном из трактатов… там была сноска. Она может усилить любое противоядие. Это правда?
Старый алхимик отшатнулся от него, как от прокажённого. Его пергаментное лицо, казалось, стало ещё белее.
— Откуда ты… — его голос сорвался. Он вскочил, его стул с громким стуком опрокинулся. Не обращая на него внимания, он подбежал к двери, высунул голову в коридор, огляделся по сторонам и, лишь убедившись, что там никого нет, плотно прикрыл её.
— Живица Сердце-Дерева? — прошипел он, возвращаясь к столу, его слова были сухим, испуганным шелестом. — Мальчик, ты в своём уме? Это стратегический запас Короны! Твой отец каждый год преподносил в дар казне несколько флаконов как знак верности. Тот, что хранится здесь, в приюте, — часть этого дара. Он опечатан королевской печатью и находится в личной аптеке Главного Смотрителя. Чтобы его получить, нужно личное разрешение Главного Смотрителя! А он скорее удавится, чем вскроет опечатанный королевской печатью флакон без официального запроса, на который уйдут седмицы! — Он схватил Вайрэка за плечи, и его сухие, пахнущие травами пальцы вцепились в его рубаху с неожиданной силой. — Забудь. Слышишь? Феодор никогда не пойдёт на такое нарушение протокола.
Вайрэк не побежал. Он шёл. Быстро, почти срываясь на бег, но теперь каждый его шаг был твёрдым, выверенным, словно он шёл по единственно возможному пути, отсекая все сомнения. Он ворвался в их маленькую комнату, и его появление заставило Ирвуда, сидевшего на кровати, вскочить на ноги. Лео, забившийся в свой угол, испуганно пискнул.
— Он знает, как её спасти, — выдохнул Вайрэк, не обращая внимания на Лео. Его взгляд был прикован к Ирвуду. — Живица Сердце-Дерева. Из наших лесов. Она здесь, в приюте. Но она у Феодора. Под замком.
Ирвуд молчал, но его рука сама легла на обломок ножа. Он всё понял без лишних слов.
— Один я не справлюсь, — сказал Вайрэк. — Мне нужен…
— Идём, — оборвал его Ирвуд.
Холодный, гулкий тренировочный зал был пуст. Воздух, пропитанный запахом озона, казалось, вибрировал от невысказанного напряжения.
