Благодарить его? Или ненавидеть ещё сильнее за это спасение, которое было пропитано запахом его собственной трагедии?
Из одной клетки, где правила были жестоки, но ясны, он попал в другую, ещё более страшную, потому что её правил он не знал совсем. А её хозяином, очевидно, был этот мальчишка.
Затем Ирвуд лениво кивнул на пустую нижнюю нару прямо под своей собственной. — Место свободно, — сказал он. — Пока что.
Слова Ирвуда — «Место свободно. Пока что» — прозвучали на удивление тихо, но гул, наполнявший огромное помещение, рухнул, словно подкошенный. Все разговоры, смешки и возня оборвались на полуслове. В наступившей оглушительной тишине десятки пар глаз, до этого с жадным любопытством следившие за унижением новичка, теперь уставились на Ирвуда, а затем, как по команде, переметнулись на неподвижную фигуру Вайрэка, лежавшую на полу.
Представление не закончилось. Оно просто перешло в новую, более интересную фазу.
Ирвуд не торопил. Он стоял неподвижно, засунув руки в карманы своей серой робы, и ждал. Его лицо, освещённое неровным, дёргающимся светом коптящих факелов, пробивавшимся из коридора через открытый дверной проём, было непроницаемым. Тени плясали на его скулах, делая его старше и опаснее. Он не предлагал милость. Он делал ставку, и вся спальня, затаив дыхание, наблюдала за этой игрой.
Щуплый и его банда, уже отступившие к своим нарам, замерли, наблюдая за происходящим. Их взгляды метнулись к Ирвуду. Кто-то нахмурил брови, кто-то приоткрыл рот в немом вопросе. Несколько парней, стоявших ближе, невольно сделали полшага назад, подальше от него и от лежащего на полу тела. Никто не двигался. Любой шорох, любое неосторожное движение казалось теперь неуместным и опасным. Спальня замерла, превратившись в клубок напряжённых мышц.
«Давай, чистенький. Думай. Гордость или жизнь?» — пронеслось в голове Ирвуда. Это был не вопрос, а констатация. Он видел, как напряглась спина аристократа, как сжались его кулаки. Он не был сломлен.
Пауза затягивалась, становясь почти невыносимой. В полной тишине стало слышно, как где-то в дальнем углу скрипнула рассохшаяся нара и как за окном ветер завывает в трубе. Наконец, Вайрэк пошевелился.
Его подъём был медленным, мучительным. Каждое движение отдавалось болью, которую он не пытался скрыть, но и не выставлял напоказ. Он поднялся сначала на колени, потом, опираясь на стену, на ноги. Он не смотрел на Ирвуда. Его взгляд, полный такой чистой, концентрированной ненависти, что она, казалось, стала осязаемой, был прикован к лицу Щуплого. Вожак стаи не выдержал этого взгляда и инстинктивно отшатнулся, сделав шаг назад.
Ирвуд смотрел на это, и в его голове, работавшей быстро и холодно, как счётный механизм, шевельнулось почти научное любопытство. Аристократ не плакал. В его глазах не было ни страха, ни мольбы. Только ненависть — не горячая и глупая, как у Щуплого, а холодная и острая, как осколок стекла. Такая ненависть была хорошим, долговечным инструментом. «Сильный, — отметил про себя Ирвуд. — Этот... другой. Не такой, как эти шакалы. Такой пригодится».
Не говоря ни слова, Вайрэк нагнулся и подобрал с грязного пола свой узелок. Каждый мускул кричал от боли, но унижение жгло сильнее. Он пересёк пустое пространство и подошёл к наре Ирвуда, не поднимая глаз. Каждый его шаг был выверенным и жестким, словно он шёл на эшафот. Он не просил о помощи — он сдавался на милость победителю, потому что другого выбора не было. Он молча опустился на пустую нижнюю койку, отвернувшись к стене.
Сделка была заключена.
По спальне пронёсся разочарованный, шипящий выдох — представление окончено. Гул медленно вернулся, но теперь он был другим — возбуждённым, полным перешёптываний.
Ирвуд, не меняя выражения лица, развернулся. Одним плавным, отточенным движением он подпрыгнул, ухватился за край верхней нары и, как обезьяна, легко закинул на неё своё тело. Раздался громкий, протестующий скрип старого дерева. Он занял свой трон — место у самого окна, откуда было видно всю спальню.
Он лёг на спину, закинув руки за голову, и уставился в тёмный, теряющийся во мраке потолок. Он не чувствовал ни радости, ни азарта. Только смутное удовлетворение, как будто нашёл на свалке сломанный, но ценный механизм.
«Сломанный, — подумал он, прислушиваясь к сдавленному, болезненному дыханию с нижней нары. — Но крепкий. Точно пригодится».
Резкий, дребезжащий звон колокола ударил по ушам, как удар кнута, безжалостно вырывая спальню из объятий серого, тревожного сна. Ирвуд проснулся мгновенно, как зверёк, почуявший опасность. Его тело отреагировало раньше, чем разум: он уже сидел на своей верхней наре, свесив ноги, пока остальные дети ещё барахтались в остатках дрёмы, издавая недовольные стоны.
Спальня взорвалась хаосом. Грубые крики надзирателей из коридора — «Подъём, отродья! Живо!» — подхлестнули общую суматоху. Дети, толкаясь и ругаясь, посыпались с нар, создавая давку в узких проходах. Воздух мгновенно загустел, наполнившись острым, кислым запахом сотен спящих тел и затхлым духом влажных, никогда до конца не просыхающих тюфяков.
Ирвуд, не торопясь, окинул взглядом свою новую территорию. Щуплый и его банда сидели в своем углу, стараясь не встречаться с ним взглядом, но Ирвуд чувствовал их внимание — тяжелое, полное затаённой злобы. Власть Щуплого в спальне ещё держалась, но что-то надломилось. Теперь, проходя мимо его угла, дети опускали глаза не только из страха, но и из выжидающего любопытства. А вокруг нары Ирвуда образовалось пустое пространство. Невидимая черта, за которую никто не решался заступить, обходя её по широкой дуге. Хрупкое перемирие, установленное прошлой ночью, держалось на страхе и напряжении, тугое, как натянутая тетива. Затем его взгляд скользнул вниз.
Вайрэк сидел на нижней наре, прислонившись спиной к холодной каменной стене. Он не спал. Его глаза были открыты и смотрели в пустоту, а под ними залегли тёмные, почти фиолетовые тени. Лицо было бледным, с проступившими на скуле и щеке синяками, но держался он по-прежнему прямо, не сгибаясь под тяжестью усталости и боли.
Колокол прозвонил снова, короче и настойчичивее, подгоняя всех к умывальникам. Ирвуд спрыгнул на пол, его деревянные клоги громко стукнули по камню. Он двинулся в общем потоке, лавируя в толпе с привычной, отточенной годами ловкостью.
Умывальники, несколько выщербленных каменных чаш, стояли в ряд у стены. Над каждой из них из простой свинцовой трубы тонкой струйкой текла холодная вода. Здесь царил свой закон джунглей. Дети, толкаясь и отпихивая друг друга, пытались пробиться к воде, чтобы хотя бы сполоснуть лицо. Ирвуд, используя локти и плечи, без труда занял себе место, быстро умылся и так же быстро вынырнул из давки.
Вайрэк подошёл к этому бурлящему котлу человеческих тел с выражением брезгливого отвращения на лице. Он замер на краю, не зная, как подступиться к этому хаосу. В его мире умывание было тихим, уединённым ритуалом с тёплой водой и чистым полотенцем. Здесь же это была драка за глоток ледяной воды.
Ирвуд наблюдал за ним со стороны, и в его душе шевельнулось что-то похожее на презрение. «Неженка», — подумал он.
Столовая встретила их тем же рёвом сотен голодных глоток и привычным, тошнотворным запахом той же серой каши. Они получили свои миски и заняли то же место, что и вчера. Щуплый и его банда сидели за соседним столом, но демонстративно отвернулись, делая вид, что их не существует.
Ирвуд ел быстро, механически, не чувствуя вкуса. Это было топливо, необходимое, чтобы пережить ещё один день. Он доел свою порцию и поднял глаза на Вайрэка. Тот сидел, глядя в свою миску с таким отвращением, будто там копошились черви. Он взял ложку, зачерпнул немного серой, клейкой массы, поднёс ко рту и замер. Его губы скривились, и он с трудом подавил рвотный позыв.
Ирвуд нахмурился. Проблема. «Слабак, — с досадой подумал он. Он уже видел, как аристократ, лишившись еды, слабеет с каждым днём, превращаясь из потенциального актива в бесполезную обузу. — Не будет есть. Ослабнет. Мне не нужен слабый».
После столовой их, как стадо овец, погнали в учебную комнату. Комната была такой же серой и безликой, как и всё в этом месте: ряды грубых, исцарапанных скамей, голые стены и единственное высокое окно, через которое сочился безрадостный дневной свет. Воздух пах пылью, дешёвыми чернилами и скукой.
Их определили в одну группу. Ирвуд завалился на заднюю скамью, положив ноги на стол, и приготовился к привычной пытке. Наставник Силас, тощий старик с жидкими волосами и вечно недовольным выражением лица, начал урок грамоты. Он монотонно бубнил правила, выводя на доске корявые буквы. Для Ирвуда это был просто шум. Буквы на доске были для него не более чем бессмысленными закорючками, а монотонный голос наставника убаюкивал, вызывая лишь раздражение и скуку.
Но рядом с ним происходило преображение.
Как только наставник начал задавать вопросы, Вайрэк изменился. Его сгорбленная спина выпрямилась, плечи расправились. Он поднял руку, и когда наставник, удивлённо моргнув, позволил ему ответить, его голос прозвучал в унылой тишине учебной комнаты чисто и уверенно. Он не просто отвечал — он объяснял, цитировал правила, приводил примеры.
Наставник, который до этого смотрел на детей как на стадо тупых баранов, подался вперёд. В его тусклых глазах вспыхнул огонёк профессионального азарта. Он нашёл самородок. Он начал гонять Вайрэка по всей программе, и тот отвечал на всё — легко, без запинки, с той аристократической уверенностью, которая была у него в крови. Другие дети смотрели на него со смесью зависти и ненависти.
Ирвуд наблюдал за этим с нарастающим удивлением, смешанным с долей зависти. Он впервые видел Вайрэка в его стихии. Здесь, в мире букв и правил, тот был не жертвой, а королём.
«Голова работает, — пронеслось в голове Ирвуда. — Очень хорошо работает. Это... полезно». Он начал понимать, в чём истинная сила аристократа. Не в мышцах, не в умении драться в грязи. А в этом. В знании. В способности думать и говорить так, чтобы тебя слушали. Его презрение к «неженке» сменялось холодным расчётом, стремительно меняя оценку нового «актива».
После душной учебной комнаты их выгнали на тренировочный плац — грязный, утоптанный двор, окружённый высоким частоколом. Тренер, отставной солдат с рубленым лицом и пустыми глазами, с лязгом вывалил на землю кучу деревянных тренировочных мечей.
— Разобрать! — прорычал он.
— Сегодня учимся колоть.
Ирвуд схватил первый попавшийся дрын. Он умел драться, но его драка — это камень в руке, удар ногой, укус. Фехтование было для него чуждой, глупой забавой.
Но Вайрэк, взяв в руки деревянный меч, снова преобразился. Он встал в идеальную стойку, которую Ирвуд видел на картинках в книгах. Его движения были не просто быстрыми — они были элегантными, почти танцевальными. На фоне грубых, неуклюжих выпадов других детей, которые просто махали палками, это выглядело как танец хищной птицы среди стаи ворон.
Тренер поставил его в спарринг с одним из приспешников Щуплого. Тот, ухмыляясь, бросился вперёд, целясь Вайрэку в голову. Вайрэк не отступил. Он сделал лёгкое, почти неуловимое движение в сторону, и меч противника со свистом рассёк воздух. А в следующую секунду Вайрэк нанёс короткий, точный тычок, который угодил верзиле точно в солнечное сплетение. Тот согнулся пополам, хватая ртом воздух.
На лице тренера-солдата застыла привычная презрительная ухмылка, но Ирвуд, умевший читать людей, заметил то, что было скрыто от других — тень неохотного уважения в его пустых глазах. Он видел результат.
«И руки на месте. Не просто книжный червь». Но тут же в его голове прозвучала холодная, уличная оценка. «Красиво. Но бесполезно. Он дерётся по правилам, а здесь правил нет».
Ирвуд смотрел на этот танец, и в его голове складывался простой, хищный расчёт. Аристократ был породистым клинком — острым и смертоносным. Но таким клинком режут шёлк, а не глотки в подворотнях. Он сломается при первом же ударе о камень. Чтобы этот клинок стал полезным, его нужно перековать. В нож. Грубый, надёжный нож, который не боится грязи.
Обед был таким же испытанием, как и завтрак. Тот же густой, тошнотворный запах, тот же рёв сотен голодных глоток. Ирвуд и Вайрэк сидели за своим столом, который теперь все остальные дети обходили стороной, словно зачумлённое место.
Вайрэк, наученный горьким опытом, не стал брезгливо ковыряться в еде. Он ел. Медленно, с трудом проталкивая в себя безвкусную кашу, но ел. Ирвуд наблюдал за этим с одобрительным холодком. Аристократ учился. Быстро.
Представление началось, когда они почти закончили.
Щуплый поднялся из-за своего стола. Он был не один. Вся его банда, как стая шакалов, поднялась вместе с ним. Они не торопились. Медленно, демонстративно, они подошли к их столу. Шум в столовой начал стихать, сменяясь напряжённым, выжидающим гулом. Все взгляды были прикованы к ним. Это был вызов.
Щуплый остановился напротив их стола. Он не смотрел на Вайрэка. Он смотрел прямо в глаза Ирвуду.
«Вот и он. Главный тест, — подумал Ирвуд, не отрывая ложку от миски. Если я сейчас вступлюсь, он так и будет прятаться за моей спиной. Он должен показать, что сам чего-то стоит».
Не говоря ни слова, Щуплый протянул руку и забрал миску Вайрэка. Он не опрокинул её. Он просто поставил её перед собой и начал есть, продолжая смотреть на Ирвуда с наглой, вызывающей ухмылкой.
Вся столовая замерла. Это была проверка. Все ждали, что сделает Ирвуд, новый, непонятный хищник, нарушивший их порядок. Начнётся ли драка между двумя «королями»?
Ирвуд не пошевелился. Он медленно доел свою кашу, поставил ложку в пустую миску и только потом поднял голову. Его взгляд был холодным и пустым.
— Он — мой, — сказал он тихо, но его голос прорезал тишину, как нож. — Его еда — моя еда. Ты забираешь еду у меня.
Он не угрожал. Он констатировал факт. И эта холодная, собственническая логика напугала всех гораздо больше, чем любая угроза. Щуплый замер с ложкой на полпути ко рту. Он был готов к драке, к крикам, к чему угодно. Но не к этому. Он посмотрел в холодные, ничего не выражающие глаза Ирвуда и понял, что перед ним не просто мальчишка. Перед ним была дикая, первобытная логика, которая играла по своим, неизвестным ему правилам выживания, а не приютской стаи.
Секунду он колебался, на его крысином лице смешались злость и страх.
— Да чтоб тебя безумие в карцере сожрало, понял? — прошипел он так тихо, что расслышать мог только Ирвуд, и, с грохотом поставив миску на место, пихнул своих приспешников и пошёл прочь.
Ирвуд проводил его взглядом, а затем повернулся к ошеломлённому Вайрэку.
— Я тебе не нянька, — произнёс он так же тихо и ровно. — В следующий раз защищайся сам.
После обеда их снова загнали в душный зал. На этот раз был урок истории — единственное занятие, которого Вайрэк не боялся. Наставник, всё тот же старик с бесцветным голосом, начал свой монотонный рассказ о деяниях Короля Альтэрия Первого. Вайрэк слушал вполуха, эти истории он знал с пелёнок, они были вписаны в гобелены на стенах его дома. Он бросил косой взгляд на Ирвуда. Тот снова развалился на скамье, откровенно скучая.
Но когда наставник, закончив с официальной историей, перешёл к народным легендам, всё изменилось.
Из одной клетки, где правила были жестоки, но ясны, он попал в другую, ещё более страшную, потому что её правил он не знал совсем. А её хозяином, очевидно, был этот мальчишка.
Затем Ирвуд лениво кивнул на пустую нижнюю нару прямо под своей собственной. — Место свободно, — сказал он. — Пока что.
Глава 7. Закон Стаи
Слова Ирвуда — «Место свободно. Пока что» — прозвучали на удивление тихо, но гул, наполнявший огромное помещение, рухнул, словно подкошенный. Все разговоры, смешки и возня оборвались на полуслове. В наступившей оглушительной тишине десятки пар глаз, до этого с жадным любопытством следившие за унижением новичка, теперь уставились на Ирвуда, а затем, как по команде, переметнулись на неподвижную фигуру Вайрэка, лежавшую на полу.
Представление не закончилось. Оно просто перешло в новую, более интересную фазу.
Ирвуд не торопил. Он стоял неподвижно, засунув руки в карманы своей серой робы, и ждал. Его лицо, освещённое неровным, дёргающимся светом коптящих факелов, пробивавшимся из коридора через открытый дверной проём, было непроницаемым. Тени плясали на его скулах, делая его старше и опаснее. Он не предлагал милость. Он делал ставку, и вся спальня, затаив дыхание, наблюдала за этой игрой.
Щуплый и его банда, уже отступившие к своим нарам, замерли, наблюдая за происходящим. Их взгляды метнулись к Ирвуду. Кто-то нахмурил брови, кто-то приоткрыл рот в немом вопросе. Несколько парней, стоявших ближе, невольно сделали полшага назад, подальше от него и от лежащего на полу тела. Никто не двигался. Любой шорох, любое неосторожное движение казалось теперь неуместным и опасным. Спальня замерла, превратившись в клубок напряжённых мышц.
«Давай, чистенький. Думай. Гордость или жизнь?» — пронеслось в голове Ирвуда. Это был не вопрос, а констатация. Он видел, как напряглась спина аристократа, как сжались его кулаки. Он не был сломлен.
Пауза затягивалась, становясь почти невыносимой. В полной тишине стало слышно, как где-то в дальнем углу скрипнула рассохшаяся нара и как за окном ветер завывает в трубе. Наконец, Вайрэк пошевелился.
Его подъём был медленным, мучительным. Каждое движение отдавалось болью, которую он не пытался скрыть, но и не выставлял напоказ. Он поднялся сначала на колени, потом, опираясь на стену, на ноги. Он не смотрел на Ирвуда. Его взгляд, полный такой чистой, концентрированной ненависти, что она, казалось, стала осязаемой, был прикован к лицу Щуплого. Вожак стаи не выдержал этого взгляда и инстинктивно отшатнулся, сделав шаг назад.
Ирвуд смотрел на это, и в его голове, работавшей быстро и холодно, как счётный механизм, шевельнулось почти научное любопытство. Аристократ не плакал. В его глазах не было ни страха, ни мольбы. Только ненависть — не горячая и глупая, как у Щуплого, а холодная и острая, как осколок стекла. Такая ненависть была хорошим, долговечным инструментом. «Сильный, — отметил про себя Ирвуд. — Этот... другой. Не такой, как эти шакалы. Такой пригодится».
Не говоря ни слова, Вайрэк нагнулся и подобрал с грязного пола свой узелок. Каждый мускул кричал от боли, но унижение жгло сильнее. Он пересёк пустое пространство и подошёл к наре Ирвуда, не поднимая глаз. Каждый его шаг был выверенным и жестким, словно он шёл на эшафот. Он не просил о помощи — он сдавался на милость победителю, потому что другого выбора не было. Он молча опустился на пустую нижнюю койку, отвернувшись к стене.
Сделка была заключена.
По спальне пронёсся разочарованный, шипящий выдох — представление окончено. Гул медленно вернулся, но теперь он был другим — возбуждённым, полным перешёптываний.
Ирвуд, не меняя выражения лица, развернулся. Одним плавным, отточенным движением он подпрыгнул, ухватился за край верхней нары и, как обезьяна, легко закинул на неё своё тело. Раздался громкий, протестующий скрип старого дерева. Он занял свой трон — место у самого окна, откуда было видно всю спальню.
Он лёг на спину, закинув руки за голову, и уставился в тёмный, теряющийся во мраке потолок. Он не чувствовал ни радости, ни азарта. Только смутное удовлетворение, как будто нашёл на свалке сломанный, но ценный механизм.
«Сломанный, — подумал он, прислушиваясь к сдавленному, болезненному дыханию с нижней нары. — Но крепкий. Точно пригодится».
Резкий, дребезжащий звон колокола ударил по ушам, как удар кнута, безжалостно вырывая спальню из объятий серого, тревожного сна. Ирвуд проснулся мгновенно, как зверёк, почуявший опасность. Его тело отреагировало раньше, чем разум: он уже сидел на своей верхней наре, свесив ноги, пока остальные дети ещё барахтались в остатках дрёмы, издавая недовольные стоны.
Спальня взорвалась хаосом. Грубые крики надзирателей из коридора — «Подъём, отродья! Живо!» — подхлестнули общую суматоху. Дети, толкаясь и ругаясь, посыпались с нар, создавая давку в узких проходах. Воздух мгновенно загустел, наполнившись острым, кислым запахом сотен спящих тел и затхлым духом влажных, никогда до конца не просыхающих тюфяков.
Ирвуд, не торопясь, окинул взглядом свою новую территорию. Щуплый и его банда сидели в своем углу, стараясь не встречаться с ним взглядом, но Ирвуд чувствовал их внимание — тяжелое, полное затаённой злобы. Власть Щуплого в спальне ещё держалась, но что-то надломилось. Теперь, проходя мимо его угла, дети опускали глаза не только из страха, но и из выжидающего любопытства. А вокруг нары Ирвуда образовалось пустое пространство. Невидимая черта, за которую никто не решался заступить, обходя её по широкой дуге. Хрупкое перемирие, установленное прошлой ночью, держалось на страхе и напряжении, тугое, как натянутая тетива. Затем его взгляд скользнул вниз.
Вайрэк сидел на нижней наре, прислонившись спиной к холодной каменной стене. Он не спал. Его глаза были открыты и смотрели в пустоту, а под ними залегли тёмные, почти фиолетовые тени. Лицо было бледным, с проступившими на скуле и щеке синяками, но держался он по-прежнему прямо, не сгибаясь под тяжестью усталости и боли.
Колокол прозвонил снова, короче и настойчичивее, подгоняя всех к умывальникам. Ирвуд спрыгнул на пол, его деревянные клоги громко стукнули по камню. Он двинулся в общем потоке, лавируя в толпе с привычной, отточенной годами ловкостью.
Умывальники, несколько выщербленных каменных чаш, стояли в ряд у стены. Над каждой из них из простой свинцовой трубы тонкой струйкой текла холодная вода. Здесь царил свой закон джунглей. Дети, толкаясь и отпихивая друг друга, пытались пробиться к воде, чтобы хотя бы сполоснуть лицо. Ирвуд, используя локти и плечи, без труда занял себе место, быстро умылся и так же быстро вынырнул из давки.
Вайрэк подошёл к этому бурлящему котлу человеческих тел с выражением брезгливого отвращения на лице. Он замер на краю, не зная, как подступиться к этому хаосу. В его мире умывание было тихим, уединённым ритуалом с тёплой водой и чистым полотенцем. Здесь же это была драка за глоток ледяной воды.
Ирвуд наблюдал за ним со стороны, и в его душе шевельнулось что-то похожее на презрение. «Неженка», — подумал он.
Столовая встретила их тем же рёвом сотен голодных глоток и привычным, тошнотворным запахом той же серой каши. Они получили свои миски и заняли то же место, что и вчера. Щуплый и его банда сидели за соседним столом, но демонстративно отвернулись, делая вид, что их не существует.
Ирвуд ел быстро, механически, не чувствуя вкуса. Это было топливо, необходимое, чтобы пережить ещё один день. Он доел свою порцию и поднял глаза на Вайрэка. Тот сидел, глядя в свою миску с таким отвращением, будто там копошились черви. Он взял ложку, зачерпнул немного серой, клейкой массы, поднёс ко рту и замер. Его губы скривились, и он с трудом подавил рвотный позыв.
Ирвуд нахмурился. Проблема. «Слабак, — с досадой подумал он. Он уже видел, как аристократ, лишившись еды, слабеет с каждым днём, превращаясь из потенциального актива в бесполезную обузу. — Не будет есть. Ослабнет. Мне не нужен слабый».
После столовой их, как стадо овец, погнали в учебную комнату. Комната была такой же серой и безликой, как и всё в этом месте: ряды грубых, исцарапанных скамей, голые стены и единственное высокое окно, через которое сочился безрадостный дневной свет. Воздух пах пылью, дешёвыми чернилами и скукой.
Их определили в одну группу. Ирвуд завалился на заднюю скамью, положив ноги на стол, и приготовился к привычной пытке. Наставник Силас, тощий старик с жидкими волосами и вечно недовольным выражением лица, начал урок грамоты. Он монотонно бубнил правила, выводя на доске корявые буквы. Для Ирвуда это был просто шум. Буквы на доске были для него не более чем бессмысленными закорючками, а монотонный голос наставника убаюкивал, вызывая лишь раздражение и скуку.
Но рядом с ним происходило преображение.
Как только наставник начал задавать вопросы, Вайрэк изменился. Его сгорбленная спина выпрямилась, плечи расправились. Он поднял руку, и когда наставник, удивлённо моргнув, позволил ему ответить, его голос прозвучал в унылой тишине учебной комнаты чисто и уверенно. Он не просто отвечал — он объяснял, цитировал правила, приводил примеры.
Наставник, который до этого смотрел на детей как на стадо тупых баранов, подался вперёд. В его тусклых глазах вспыхнул огонёк профессионального азарта. Он нашёл самородок. Он начал гонять Вайрэка по всей программе, и тот отвечал на всё — легко, без запинки, с той аристократической уверенностью, которая была у него в крови. Другие дети смотрели на него со смесью зависти и ненависти.
Ирвуд наблюдал за этим с нарастающим удивлением, смешанным с долей зависти. Он впервые видел Вайрэка в его стихии. Здесь, в мире букв и правил, тот был не жертвой, а королём.
«Голова работает, — пронеслось в голове Ирвуда. — Очень хорошо работает. Это... полезно». Он начал понимать, в чём истинная сила аристократа. Не в мышцах, не в умении драться в грязи. А в этом. В знании. В способности думать и говорить так, чтобы тебя слушали. Его презрение к «неженке» сменялось холодным расчётом, стремительно меняя оценку нового «актива».
После душной учебной комнаты их выгнали на тренировочный плац — грязный, утоптанный двор, окружённый высоким частоколом. Тренер, отставной солдат с рубленым лицом и пустыми глазами, с лязгом вывалил на землю кучу деревянных тренировочных мечей.
— Разобрать! — прорычал он.
— Сегодня учимся колоть.
Ирвуд схватил первый попавшийся дрын. Он умел драться, но его драка — это камень в руке, удар ногой, укус. Фехтование было для него чуждой, глупой забавой.
Но Вайрэк, взяв в руки деревянный меч, снова преобразился. Он встал в идеальную стойку, которую Ирвуд видел на картинках в книгах. Его движения были не просто быстрыми — они были элегантными, почти танцевальными. На фоне грубых, неуклюжих выпадов других детей, которые просто махали палками, это выглядело как танец хищной птицы среди стаи ворон.
Тренер поставил его в спарринг с одним из приспешников Щуплого. Тот, ухмыляясь, бросился вперёд, целясь Вайрэку в голову. Вайрэк не отступил. Он сделал лёгкое, почти неуловимое движение в сторону, и меч противника со свистом рассёк воздух. А в следующую секунду Вайрэк нанёс короткий, точный тычок, который угодил верзиле точно в солнечное сплетение. Тот согнулся пополам, хватая ртом воздух.
На лице тренера-солдата застыла привычная презрительная ухмылка, но Ирвуд, умевший читать людей, заметил то, что было скрыто от других — тень неохотного уважения в его пустых глазах. Он видел результат.
«И руки на месте. Не просто книжный червь». Но тут же в его голове прозвучала холодная, уличная оценка. «Красиво. Но бесполезно. Он дерётся по правилам, а здесь правил нет».
Ирвуд смотрел на этот танец, и в его голове складывался простой, хищный расчёт. Аристократ был породистым клинком — острым и смертоносным. Но таким клинком режут шёлк, а не глотки в подворотнях. Он сломается при первом же ударе о камень. Чтобы этот клинок стал полезным, его нужно перековать. В нож. Грубый, надёжный нож, который не боится грязи.
Обед был таким же испытанием, как и завтрак. Тот же густой, тошнотворный запах, тот же рёв сотен голодных глоток. Ирвуд и Вайрэк сидели за своим столом, который теперь все остальные дети обходили стороной, словно зачумлённое место.
Вайрэк, наученный горьким опытом, не стал брезгливо ковыряться в еде. Он ел. Медленно, с трудом проталкивая в себя безвкусную кашу, но ел. Ирвуд наблюдал за этим с одобрительным холодком. Аристократ учился. Быстро.
Представление началось, когда они почти закончили.
Щуплый поднялся из-за своего стола. Он был не один. Вся его банда, как стая шакалов, поднялась вместе с ним. Они не торопились. Медленно, демонстративно, они подошли к их столу. Шум в столовой начал стихать, сменяясь напряжённым, выжидающим гулом. Все взгляды были прикованы к ним. Это был вызов.
Щуплый остановился напротив их стола. Он не смотрел на Вайрэка. Он смотрел прямо в глаза Ирвуду.
«Вот и он. Главный тест, — подумал Ирвуд, не отрывая ложку от миски. Если я сейчас вступлюсь, он так и будет прятаться за моей спиной. Он должен показать, что сам чего-то стоит».
Не говоря ни слова, Щуплый протянул руку и забрал миску Вайрэка. Он не опрокинул её. Он просто поставил её перед собой и начал есть, продолжая смотреть на Ирвуда с наглой, вызывающей ухмылкой.
Вся столовая замерла. Это была проверка. Все ждали, что сделает Ирвуд, новый, непонятный хищник, нарушивший их порядок. Начнётся ли драка между двумя «королями»?
Ирвуд не пошевелился. Он медленно доел свою кашу, поставил ложку в пустую миску и только потом поднял голову. Его взгляд был холодным и пустым.
— Он — мой, — сказал он тихо, но его голос прорезал тишину, как нож. — Его еда — моя еда. Ты забираешь еду у меня.
Он не угрожал. Он констатировал факт. И эта холодная, собственническая логика напугала всех гораздо больше, чем любая угроза. Щуплый замер с ложкой на полпути ко рту. Он был готов к драке, к крикам, к чему угодно. Но не к этому. Он посмотрел в холодные, ничего не выражающие глаза Ирвуда и понял, что перед ним не просто мальчишка. Перед ним была дикая, первобытная логика, которая играла по своим, неизвестным ему правилам выживания, а не приютской стаи.
Секунду он колебался, на его крысином лице смешались злость и страх.
— Да чтоб тебя безумие в карцере сожрало, понял? — прошипел он так тихо, что расслышать мог только Ирвуд, и, с грохотом поставив миску на место, пихнул своих приспешников и пошёл прочь.
Ирвуд проводил его взглядом, а затем повернулся к ошеломлённому Вайрэку.
— Я тебе не нянька, — произнёс он так же тихо и ровно. — В следующий раз защищайся сам.
После обеда их снова загнали в душный зал. На этот раз был урок истории — единственное занятие, которого Вайрэк не боялся. Наставник, всё тот же старик с бесцветным голосом, начал свой монотонный рассказ о деяниях Короля Альтэрия Первого. Вайрэк слушал вполуха, эти истории он знал с пелёнок, они были вписаны в гобелены на стенах его дома. Он бросил косой взгляд на Ирвуда. Тот снова развалился на скамье, откровенно скучая.
Но когда наставник, закончив с официальной историей, перешёл к народным легендам, всё изменилось.
