Он видел, как блеск цивилизации на Нью-Марсе резко контрастирует с нищетой и отчаянием Фобоса — помойки вселенной, куда сбрасываются отходы, как человеческие, так и материальные. Это чувство несправедливости, это осознание того, что Система не заботится о людях, а лишь использует их, накопилось в нём годами, превратившись в глубокую усталость.
Эта усталость не просто желание изменить положение дел, это что-то большее. Это глубокое отторжение, протест против той бесчеловечной системы, которая превратила людей в винтики безликой машины. Помощь Нико и мне — это не просто акт милосердия, это акт бунта, возможность выплеснуть это накопившееся отчаяние, хоть на мгновение почувствовать себя человеком, а не бездушным исполнителем чьих-то чуждых приказов.
Серж, отложив инструменты, медленно повернулся, его лицо было погружено в тень. Тишина в кабинете стала ещё гуще, прерываемая лишь тихим потрескиванием аппаратуры. Он начал рассказывать, голос его был спокойным, но в каждом слове слышалась горечь, скрытая за маской профессионализма.
— Меня сократили с Нью-Марса… сказали, что я неэффективен. Внезапно. После двадцати лет работы. Мои достижения, мои открытия… всё это стало неважным. Меня просто выбросили, как сломанную деталь. Никаких объяснений, никакой компенсации. Просто… увольнение. И направление сюда, на Фобос. Сказали, что здесь найду себя. Найду себя среди горы мусора и отчаяния.
Он помолчал, словно пытаясь подобрать слова, чтобы выразить всю глубину своего разочарования. Его взгляд затуманился.
— Я видел Нью-Марс изнутри, его блеск, его технологическую мощь… и видел, как эта блестящая мощь держится на костях тех, кого Система списала, как ненужных. Фобос — это её помойка, место, куда сбрасывают не только мусор, но и людей. И я… я стал одним из них. Я устал от лицемерия, от бездушного механизма, от постоянного ощущения, что моя жизнь, моя работа — всего лишь шестерёнка в огромной, бесчеловечной машине. Поэтому я помогаю вам.
Затем он перешёл к описанию хирургических трудностей, его голос снова стал профессиональным, лишённым эмоций.
— Удаление чипа — это невероятно опасная процедура. Он глубоко интегрирован в мозг, связан с нервными окончаниями, кровеносными сосудами. Малейшее неверное движение может привести к кровоизлиянию, инсульту, повреждению мозга, смерти. Я видел такие последствия… видел, как люди превращались в овощей после подобных операций. И у меня есть ограниченное оборудование, примитивные инструменты. Это… увеличивает риск многократно.
Серж снова замолчал, смотря на свои руки, словно видя в них не ловкие инструменты хирурга, а инструменты Системы, которые и привели его сюда, на Фобос. Он помогал нам не только из сострадания, но и из-за своего глубокого отвращения к той Системе, которая и создала эту ужасную реальность.
Подготовка к операции проходила в напряжённой тишине. Серж, несмотря на свой опыт, был крайне сосредоточен. Он тщательно обрабатывал инструменты, проверяя их снова и снова. Атмосфера в маленьком кабинете была сгущена ожиданием, страхом и надеждой. Нико молча наблюдал, его лицо было бледным, а я пытался сохранять видимость спокойствия, хотя внутри меня бушевал шторм.
Серж объяснил, что чип — это не просто микросхема. Это сложная электронная система, способная к самоликвидации. При определённых воздействиях — резком изменении температуры, электрическом разряде, или даже при сильном механическом повреждении — чип мог взорваться. Это представляло огромную опасность, так как детонация внутри черепа была несовместима с жизнью.
— Нужно действовать предельно аккуратно, — прошептал Серж, его пальцы уверенно держали скальпель. — Каждый мой шаг должен быть выверен, каждое движение просчитано. Ошибки здесь недопустимы.
На протяжении всей подготовки Серж не терял профессионального спокойствия, но я заметил, как его руки иногда подрагивают. Он чувствовал ответственность не только за удачный исход операции, но и за наши жизни. В его глазах отражался весь ужас Фобоса, вся несправедливость Системы, и вместе с тем — упрямая надежда на победу над этим злом, пусть даже таком маленьком проявлении, как спасение нас двоих.
Если удачно пройдет операцию, и извлеку чипы из ваших голов, дам вам подробный план побега на Землю. Это проще чем достать чип улыбнулся Серж
— Вам нужно добраться до скрытой посадочной площадки за пределами Фобоса, — объяснил он, рисуя схему на клочке бумаги. — Там находится заброшенный корабль, достаточно исправный, чтобы совершить прыжок к Земле. Путь будет долгим, опасным… но это ваш шанс.
Он объяснил нам координаты, указал возможные маршруты, предостерёг от опасностей, которых немало на Фобосе и в космосе. В его словах слышалась усталость, но и некоторая надежда, — надежда на то, что нам удастся сбежать, чтобы попытаться начать новую жизнь.
Я лёг на холодный металл операционного стола, чувствуя под собой прохладную сталь. Серж, склонившись надо мной, произвёл премедикацию. В вену влился холодный, немного сладковатый раствор. Мир начал медленно растворяться, цвета теряли яркость, звуки приглушались, оставляя после себя лишь едва уловимое гудение. Я медленно погружался в сон, в странное, сюрреалистическое путешествие, где реальность и грёзы переплетались в причудливый узор.
Сначала мне снились спокойные, почти идиллические картины. Детство: мама улыбается, её руки гладят мои волосы. Это было так реально, так тепло, что я почти почувствовал её запах.
Но идиллия была недолгой. Картины начали меняться, становясь всё более тревожными. Я блуждал по тёмным, лабиринтным коридорам, преследуемый тенями, которые шептали на непонятном языке. Страх, холодный и липкий, обволакивал меня, не давая сделать и шага. Я чувствовал, как меня кто-то тянет за ноги, затаскивает в бездну.
Затем сон стал ещё более странным. Я увидел себя на поле боя, посреди ядерной зимы. Небо было серым, земля выжженной, а воздух густым, тяжёлым. Вокруг лежали обломки зданий, повсюду горели пожары. Я искал своих родителей, но всё вокруг было разрушено, искажено, и даже память о них становилась всё более призрачной.
Следующий фрагмент сна был на редкость ярким. Я летел на крыльях, паря над бескрайними просторами космоса. Звёзды мерцали вокруг, их свет был настолько ярким, что ослеплял. Я видел прекрасные туманности, яркие галактики, и чувствовал себя свободным, невесомым, словно душа, освобожденная от оков тела.
Потом — опять страх. Я был в клетке, в маленькой, душной комнате, стены которой медленно сжимались, сдавливая меня. Я задыхался, бился о холодные стены, но они оставались неподвижными, безжалостными. Это чувство безнадёжности, это ощущение обречённости было ужасающим.
Мои сны то погружали меня в мир безмятежного счастья, то бросали в пучину ужаса, соединяя самые яркие, радостные воспоминания детства с кошмарами ядерной войны и безысходностью заключения. Эти образы, эти переживания накладывались друг на друга, создавая невероятно насыщенный, странный и пугающий сон, который, казалось, отражал все противоречия моей жизни — от ярких моментов радости до абсолютного отчаяния.
Я открыл глаза с огромным трудом, словно веки были скреплены свинцом. Мир вокруг казался размытым, звуки — приглушенными и искаженными. Затем они усилились, обрушившись на меня лавиной: резкий, пронзительный шум, смешанный с криками, стонами и металлическим скрежетом. Голова раскалывалась от боли, в висках стучало, словно молотком.
Мои глаза постепенно привыкли к полумраку. Картина, что предстала передо мной, была ужасающей. Нико лежал на полу, неподвижно, его голова была… прострелена. Из раны сочилась кровь, растекаясь по серому полу. Серж, весь в крови, с головы до ног, корчился в конвульсиях. Его тело сотрясали судороги, а лицо было искажено гримасой боли и ужаса.
Вокруг стояли люди. Их фигуры были скрыты под чёрной, бронированной амуницией, лица — закрыты балаклавами. Эти безликие, бесшумные тени двигались с устрашающей эффективностью. Один из них, его голос был глухим и бесстрастным, как голос из гроба, прошипел:
— Не вставай.
Я попытался пошевелиться, но резкая, острая боль пронзила мою голову. Я почувствовал, как по моему виску течёт тёплая, липкая жидкость — кровь. Мои пальцы, когда я дотронулся до раны, ощутили что-то липкое и мокрое. Ещё один человек в чёрной форме приблизился, его рука с холодной, металлической бесчувственностью прижала меня к кушетке.
Воздух был наполнен запахом крови, металла и пороха. В моих глазах всё плыло, но я видел: это была засада.
Мои уши, несмотря на шум и боль, уловили отдельные фразы, пробивающиеся сквозь хаос. Три человека в чёрном, вооружённые короткими пистолетами, и два робота с полуавтоматами. Я услышал: «…объект… жив… уничтожить… объект…». И в этот момент, увидев, что Серж ещё жив, хоть и тяжело ранен, а Нико… Нико ушёл навсегда, во мне проснулся бешеный зверь. Один шанс. Только один.
Я не думал, я действовал на инстинктах. Резким движением я сорвал с себя капельницу, бросив её в лицо ближайшего человека в чёрном. Его крик неожиданности стал для меня сигналом к атаке. Я рванулся с кушетки, вцепившись в металлическую подставку для капельницы, как в оружие. Её острые края стали моим единственным спасением.
С дикой силой я обрушился на первого человека, вонзая подставку в его шею. Он рухнул, хватаясь за горло. Второй попытался меня схватить, но я успел ударить его подставкой в лицо. Кровь брызнула фонтаном, застилая ему глаза. Третий, воспользовавшись замешательством, выстрелил, но я увернулся, и пуля просвистела мимо.
Роботы, активировавшись, открыли огонь. Их выстрелы прошили воздух, заставляя меня метаться по комнате, используя всё: обломки оборудования, медицинские инструменты, всё что могло стать оружием. Я двигался как одержимый, зная, что это моя последняя битва.
Один из роботов, оказавшись слишком близко, получил удар подставкой прямо в корпус. Его механизмы заскрипели, и он замер, искрящийся и безжизненный. Второй робот, нацелившись на меня, получил отчаянный удар в оптический датчик. Кулак мой размяк, от удара в его металический корпус. Его движения замедлились, система управления вышла из строя, и он упал, подобно огромному куску железа.
Второй человек в чёрном, пытаясь оправиться от удара, получил мощный удар подставкой в солнечное сплетение. Он свалился, корчась от боли. Третий, ошеломлённый стремительностью моих действий, замешкался. В этот момент я, используя его замешательство, выбил у него оружие и, нанеся ему несколько ударов, обезоружил и выстрелом в голову отправил прямиком на тот свет.
Когда всё стихло, в комнате царила тишина, прерываемая лишь моим тяжёлым дыханием и звуками, доносящимися из разорванных тел. Я стоял, весь в крови, с разбитой головой, измученный, но живой. Победа, добытая ценой невероятных усилий, ценой чудовищной потери. Серж, еле живой промолвил: — ты без чипа. Это было моим единственным доказательством, что всё это стоило того.
Я подскочил к Сержу, игнорируя пульсирующую боль в голове и липкую кровь на руках. Он полулежа на полу корчился от боли, но всё ещё был жив. Он произнёс хриплым едва слышным шёпотом:
— Вас… вычислили… замотай голову бинтами… операция… я доволен….
Его слова пронзили меня, словно ледяной дождь. Всё стало ясно. Эти люди в чёрном, эти роботы — это не просто случайность, это была целенаправленная атака. Они знали, что мы здесь, знали, что Серж проводит операцию. Но как?
Тогда я вспомнил Нико. Его смерть не была случайностью. Он сражался, защищая нас, пока Серж доделывал операцию. Нико, вероятно, отвлёк на себя внимание нападающих, давая Сержу время завершить операцию. Он был настоящим героем, отдав свою жизнь ради нас. В моих глазах встала его фигура, его лицо, — и я ощутил всю глубину утраты, всю тяжесть ответственности за его смерть. Серж не успел перебинтовать мне голову, он сконцентрировался на спасении нас с Нико, стараясь довести операцию до конца.
Сердце сжалось от боли и ярости. Я представил, как Нико, вооруженный только тем, что оказалось под рукой, вступил в бой с превосходящими силами, отвлекая их, выигрывая время для Сержа и меня. Каждая капля моей крови теперь была данью его мужеству, его самопожертвованию. И эта мысль, эта новая ответственность, подстегнула меня. Я выжил, но цена победы была слишком высока.
Я наклонился над Сержем, желая помочь, поддержать его, но он слабо махнул рукой, останавливая меня. Его лицо было бледным, глаза закатились, а губы шевелились, борясь за возможность вымолвить хоть слово. С трудом, с хрипом, он прошептал:
— Мне… не выжить… слишком много… крови… потерял… Перебинтуй… себе… голову… и беги… У тебя… есть шанс…
Его слова звучали как приговор, как смирение перед неизбежным. В его глазах я увидел не страх смерти, а глубокую, всепоглощающую усталость. Он сделал всё, что мог. Он спас нас, но заплатил за это слишком высокую цену. Его слова были не прощанием, а наказом, последним актом человечности в этом мире.
Я попытался что-то сказать, но горло сжалось от комка в груди. Слезы застилали глаза, мешая увидеть лицо умирающего человека, но я всё же смог выполнить его просьбу. В разбитых шкафчиков я нашёл бинты, стараясь не обращать внимания на боль в голове и ощущение того, что из раны пробивается еще больше крови. Я грубо, неумело, перевязал голову, стараясь хоть как-то остановить кровотечение.
В этот момент, взглянув на Сержа, я увидел, что он закрыл глаза. Его дыхание стало прерывистым, редким. Сердце его почти остановилось. Он ушёл, тихо и спокойно, не жалея ни о чем.
Я начал лихорадочно обыскивать комнату, каждый предмет, каждую щель, ища клочок бумаги со схемой — последнюю надежду на спасение. Сердце колотилось в груди, словно бешеная птица. Мои руки, липкие от крови, дрожали. Наконец, в кармане Нико, я нашёл его: смятый, запятнанный кровью, но всё ещё читаемый клочок бумаги. Схема посадочной площадки и заброшенного корабля — мой единственный шанс на спасение.
Ещё раз, с новой силой, накрыла меня волна горя. Я наклонился к безжизненному телу Нико, шепча слова благодарности, прощения за то, что не смог его спасти. Его жертва не будет напрасной.
Затем я занялся оружием. Пистолет, лежавший рядом с одним из убитых людей в чёрном, привлёк моё внимание. На его корпусе красовалась надпись «Ghost Gen». Хороший, компактный пистолет, но для надёжности мне нужно было что-то посерьёзнее. Взгляд упал на один из отключенных роботов. Его полуавтомат выглядел внушительно.
Я уже протянул руку, чтобы взять оружие, как вдруг услышал характерный щелчок. Металлические веки второго робота медленно, с пугающей неспешностью, открылись. Его механизмы с жутким скрежетом начали включаться. Вспыхнули красные огоньки.
Робот поднялся, его движения были медленными, но мощными, каждое движение излучало угрозу. Я инстинктивно схватил пистолет «Ghost Gen» и выстрелил. Пуля попала в плечевой сустав робота, но тот лишь замедлился на мгновение, продолжая неумолимо приближаться. Хирургическая комната превратилась в поле боя. Кровь Нико и Сержа, перемешанная с моей собственной, рисовала зловещие узоры на полу.
Я отбежал к операционному столу, используя его как укрытие. Робот открыл огонь, пули рикошетили от металла, пробивая стены и оборудование.
Эта усталость не просто желание изменить положение дел, это что-то большее. Это глубокое отторжение, протест против той бесчеловечной системы, которая превратила людей в винтики безликой машины. Помощь Нико и мне — это не просто акт милосердия, это акт бунта, возможность выплеснуть это накопившееся отчаяние, хоть на мгновение почувствовать себя человеком, а не бездушным исполнителем чьих-то чуждых приказов.
Серж, отложив инструменты, медленно повернулся, его лицо было погружено в тень. Тишина в кабинете стала ещё гуще, прерываемая лишь тихим потрескиванием аппаратуры. Он начал рассказывать, голос его был спокойным, но в каждом слове слышалась горечь, скрытая за маской профессионализма.
— Меня сократили с Нью-Марса… сказали, что я неэффективен. Внезапно. После двадцати лет работы. Мои достижения, мои открытия… всё это стало неважным. Меня просто выбросили, как сломанную деталь. Никаких объяснений, никакой компенсации. Просто… увольнение. И направление сюда, на Фобос. Сказали, что здесь найду себя. Найду себя среди горы мусора и отчаяния.
Он помолчал, словно пытаясь подобрать слова, чтобы выразить всю глубину своего разочарования. Его взгляд затуманился.
— Я видел Нью-Марс изнутри, его блеск, его технологическую мощь… и видел, как эта блестящая мощь держится на костях тех, кого Система списала, как ненужных. Фобос — это её помойка, место, куда сбрасывают не только мусор, но и людей. И я… я стал одним из них. Я устал от лицемерия, от бездушного механизма, от постоянного ощущения, что моя жизнь, моя работа — всего лишь шестерёнка в огромной, бесчеловечной машине. Поэтому я помогаю вам.
Затем он перешёл к описанию хирургических трудностей, его голос снова стал профессиональным, лишённым эмоций.
— Удаление чипа — это невероятно опасная процедура. Он глубоко интегрирован в мозг, связан с нервными окончаниями, кровеносными сосудами. Малейшее неверное движение может привести к кровоизлиянию, инсульту, повреждению мозга, смерти. Я видел такие последствия… видел, как люди превращались в овощей после подобных операций. И у меня есть ограниченное оборудование, примитивные инструменты. Это… увеличивает риск многократно.
Серж снова замолчал, смотря на свои руки, словно видя в них не ловкие инструменты хирурга, а инструменты Системы, которые и привели его сюда, на Фобос. Он помогал нам не только из сострадания, но и из-за своего глубокого отвращения к той Системе, которая и создала эту ужасную реальность.
Подготовка к операции проходила в напряжённой тишине. Серж, несмотря на свой опыт, был крайне сосредоточен. Он тщательно обрабатывал инструменты, проверяя их снова и снова. Атмосфера в маленьком кабинете была сгущена ожиданием, страхом и надеждой. Нико молча наблюдал, его лицо было бледным, а я пытался сохранять видимость спокойствия, хотя внутри меня бушевал шторм.
Серж объяснил, что чип — это не просто микросхема. Это сложная электронная система, способная к самоликвидации. При определённых воздействиях — резком изменении температуры, электрическом разряде, или даже при сильном механическом повреждении — чип мог взорваться. Это представляло огромную опасность, так как детонация внутри черепа была несовместима с жизнью.
— Нужно действовать предельно аккуратно, — прошептал Серж, его пальцы уверенно держали скальпель. — Каждый мой шаг должен быть выверен, каждое движение просчитано. Ошибки здесь недопустимы.
На протяжении всей подготовки Серж не терял профессионального спокойствия, но я заметил, как его руки иногда подрагивают. Он чувствовал ответственность не только за удачный исход операции, но и за наши жизни. В его глазах отражался весь ужас Фобоса, вся несправедливость Системы, и вместе с тем — упрямая надежда на победу над этим злом, пусть даже таком маленьком проявлении, как спасение нас двоих.
Если удачно пройдет операцию, и извлеку чипы из ваших голов, дам вам подробный план побега на Землю. Это проще чем достать чип улыбнулся Серж
— Вам нужно добраться до скрытой посадочной площадки за пределами Фобоса, — объяснил он, рисуя схему на клочке бумаги. — Там находится заброшенный корабль, достаточно исправный, чтобы совершить прыжок к Земле. Путь будет долгим, опасным… но это ваш шанс.
Он объяснил нам координаты, указал возможные маршруты, предостерёг от опасностей, которых немало на Фобосе и в космосе. В его словах слышалась усталость, но и некоторая надежда, — надежда на то, что нам удастся сбежать, чтобы попытаться начать новую жизнь.
Я лёг на холодный металл операционного стола, чувствуя под собой прохладную сталь. Серж, склонившись надо мной, произвёл премедикацию. В вену влился холодный, немного сладковатый раствор. Мир начал медленно растворяться, цвета теряли яркость, звуки приглушались, оставляя после себя лишь едва уловимое гудение. Я медленно погружался в сон, в странное, сюрреалистическое путешествие, где реальность и грёзы переплетались в причудливый узор.
Сначала мне снились спокойные, почти идиллические картины. Детство: мама улыбается, её руки гладят мои волосы. Это было так реально, так тепло, что я почти почувствовал её запах.
Но идиллия была недолгой. Картины начали меняться, становясь всё более тревожными. Я блуждал по тёмным, лабиринтным коридорам, преследуемый тенями, которые шептали на непонятном языке. Страх, холодный и липкий, обволакивал меня, не давая сделать и шага. Я чувствовал, как меня кто-то тянет за ноги, затаскивает в бездну.
Затем сон стал ещё более странным. Я увидел себя на поле боя, посреди ядерной зимы. Небо было серым, земля выжженной, а воздух густым, тяжёлым. Вокруг лежали обломки зданий, повсюду горели пожары. Я искал своих родителей, но всё вокруг было разрушено, искажено, и даже память о них становилась всё более призрачной.
Следующий фрагмент сна был на редкость ярким. Я летел на крыльях, паря над бескрайними просторами космоса. Звёзды мерцали вокруг, их свет был настолько ярким, что ослеплял. Я видел прекрасные туманности, яркие галактики, и чувствовал себя свободным, невесомым, словно душа, освобожденная от оков тела.
Потом — опять страх. Я был в клетке, в маленькой, душной комнате, стены которой медленно сжимались, сдавливая меня. Я задыхался, бился о холодные стены, но они оставались неподвижными, безжалостными. Это чувство безнадёжности, это ощущение обречённости было ужасающим.
Мои сны то погружали меня в мир безмятежного счастья, то бросали в пучину ужаса, соединяя самые яркие, радостные воспоминания детства с кошмарами ядерной войны и безысходностью заключения. Эти образы, эти переживания накладывались друг на друга, создавая невероятно насыщенный, странный и пугающий сон, который, казалось, отражал все противоречия моей жизни — от ярких моментов радости до абсолютного отчаяния.
Я открыл глаза с огромным трудом, словно веки были скреплены свинцом. Мир вокруг казался размытым, звуки — приглушенными и искаженными. Затем они усилились, обрушившись на меня лавиной: резкий, пронзительный шум, смешанный с криками, стонами и металлическим скрежетом. Голова раскалывалась от боли, в висках стучало, словно молотком.
Мои глаза постепенно привыкли к полумраку. Картина, что предстала передо мной, была ужасающей. Нико лежал на полу, неподвижно, его голова была… прострелена. Из раны сочилась кровь, растекаясь по серому полу. Серж, весь в крови, с головы до ног, корчился в конвульсиях. Его тело сотрясали судороги, а лицо было искажено гримасой боли и ужаса.
Вокруг стояли люди. Их фигуры были скрыты под чёрной, бронированной амуницией, лица — закрыты балаклавами. Эти безликие, бесшумные тени двигались с устрашающей эффективностью. Один из них, его голос был глухим и бесстрастным, как голос из гроба, прошипел:
— Не вставай.
Я попытался пошевелиться, но резкая, острая боль пронзила мою голову. Я почувствовал, как по моему виску течёт тёплая, липкая жидкость — кровь. Мои пальцы, когда я дотронулся до раны, ощутили что-то липкое и мокрое. Ещё один человек в чёрной форме приблизился, его рука с холодной, металлической бесчувственностью прижала меня к кушетке.
Воздух был наполнен запахом крови, металла и пороха. В моих глазах всё плыло, но я видел: это была засада.
Мои уши, несмотря на шум и боль, уловили отдельные фразы, пробивающиеся сквозь хаос. Три человека в чёрном, вооружённые короткими пистолетами, и два робота с полуавтоматами. Я услышал: «…объект… жив… уничтожить… объект…». И в этот момент, увидев, что Серж ещё жив, хоть и тяжело ранен, а Нико… Нико ушёл навсегда, во мне проснулся бешеный зверь. Один шанс. Только один.
Я не думал, я действовал на инстинктах. Резким движением я сорвал с себя капельницу, бросив её в лицо ближайшего человека в чёрном. Его крик неожиданности стал для меня сигналом к атаке. Я рванулся с кушетки, вцепившись в металлическую подставку для капельницы, как в оружие. Её острые края стали моим единственным спасением.
С дикой силой я обрушился на первого человека, вонзая подставку в его шею. Он рухнул, хватаясь за горло. Второй попытался меня схватить, но я успел ударить его подставкой в лицо. Кровь брызнула фонтаном, застилая ему глаза. Третий, воспользовавшись замешательством, выстрелил, но я увернулся, и пуля просвистела мимо.
Роботы, активировавшись, открыли огонь. Их выстрелы прошили воздух, заставляя меня метаться по комнате, используя всё: обломки оборудования, медицинские инструменты, всё что могло стать оружием. Я двигался как одержимый, зная, что это моя последняя битва.
Один из роботов, оказавшись слишком близко, получил удар подставкой прямо в корпус. Его механизмы заскрипели, и он замер, искрящийся и безжизненный. Второй робот, нацелившись на меня, получил отчаянный удар в оптический датчик. Кулак мой размяк, от удара в его металический корпус. Его движения замедлились, система управления вышла из строя, и он упал, подобно огромному куску железа.
Второй человек в чёрном, пытаясь оправиться от удара, получил мощный удар подставкой в солнечное сплетение. Он свалился, корчась от боли. Третий, ошеломлённый стремительностью моих действий, замешкался. В этот момент я, используя его замешательство, выбил у него оружие и, нанеся ему несколько ударов, обезоружил и выстрелом в голову отправил прямиком на тот свет.
Когда всё стихло, в комнате царила тишина, прерываемая лишь моим тяжёлым дыханием и звуками, доносящимися из разорванных тел. Я стоял, весь в крови, с разбитой головой, измученный, но живой. Победа, добытая ценой невероятных усилий, ценой чудовищной потери. Серж, еле живой промолвил: — ты без чипа. Это было моим единственным доказательством, что всё это стоило того.
Я подскочил к Сержу, игнорируя пульсирующую боль в голове и липкую кровь на руках. Он полулежа на полу корчился от боли, но всё ещё был жив. Он произнёс хриплым едва слышным шёпотом:
— Вас… вычислили… замотай голову бинтами… операция… я доволен….
Его слова пронзили меня, словно ледяной дождь. Всё стало ясно. Эти люди в чёрном, эти роботы — это не просто случайность, это была целенаправленная атака. Они знали, что мы здесь, знали, что Серж проводит операцию. Но как?
Тогда я вспомнил Нико. Его смерть не была случайностью. Он сражался, защищая нас, пока Серж доделывал операцию. Нико, вероятно, отвлёк на себя внимание нападающих, давая Сержу время завершить операцию. Он был настоящим героем, отдав свою жизнь ради нас. В моих глазах встала его фигура, его лицо, — и я ощутил всю глубину утраты, всю тяжесть ответственности за его смерть. Серж не успел перебинтовать мне голову, он сконцентрировался на спасении нас с Нико, стараясь довести операцию до конца.
Сердце сжалось от боли и ярости. Я представил, как Нико, вооруженный только тем, что оказалось под рукой, вступил в бой с превосходящими силами, отвлекая их, выигрывая время для Сержа и меня. Каждая капля моей крови теперь была данью его мужеству, его самопожертвованию. И эта мысль, эта новая ответственность, подстегнула меня. Я выжил, но цена победы была слишком высока.
Я наклонился над Сержем, желая помочь, поддержать его, но он слабо махнул рукой, останавливая меня. Его лицо было бледным, глаза закатились, а губы шевелились, борясь за возможность вымолвить хоть слово. С трудом, с хрипом, он прошептал:
— Мне… не выжить… слишком много… крови… потерял… Перебинтуй… себе… голову… и беги… У тебя… есть шанс…
Его слова звучали как приговор, как смирение перед неизбежным. В его глазах я увидел не страх смерти, а глубокую, всепоглощающую усталость. Он сделал всё, что мог. Он спас нас, но заплатил за это слишком высокую цену. Его слова были не прощанием, а наказом, последним актом человечности в этом мире.
Я попытался что-то сказать, но горло сжалось от комка в груди. Слезы застилали глаза, мешая увидеть лицо умирающего человека, но я всё же смог выполнить его просьбу. В разбитых шкафчиков я нашёл бинты, стараясь не обращать внимания на боль в голове и ощущение того, что из раны пробивается еще больше крови. Я грубо, неумело, перевязал голову, стараясь хоть как-то остановить кровотечение.
В этот момент, взглянув на Сержа, я увидел, что он закрыл глаза. Его дыхание стало прерывистым, редким. Сердце его почти остановилось. Он ушёл, тихо и спокойно, не жалея ни о чем.
Я начал лихорадочно обыскивать комнату, каждый предмет, каждую щель, ища клочок бумаги со схемой — последнюю надежду на спасение. Сердце колотилось в груди, словно бешеная птица. Мои руки, липкие от крови, дрожали. Наконец, в кармане Нико, я нашёл его: смятый, запятнанный кровью, но всё ещё читаемый клочок бумаги. Схема посадочной площадки и заброшенного корабля — мой единственный шанс на спасение.
Ещё раз, с новой силой, накрыла меня волна горя. Я наклонился к безжизненному телу Нико, шепча слова благодарности, прощения за то, что не смог его спасти. Его жертва не будет напрасной.
Затем я занялся оружием. Пистолет, лежавший рядом с одним из убитых людей в чёрном, привлёк моё внимание. На его корпусе красовалась надпись «Ghost Gen». Хороший, компактный пистолет, но для надёжности мне нужно было что-то посерьёзнее. Взгляд упал на один из отключенных роботов. Его полуавтомат выглядел внушительно.
Я уже протянул руку, чтобы взять оружие, как вдруг услышал характерный щелчок. Металлические веки второго робота медленно, с пугающей неспешностью, открылись. Его механизмы с жутким скрежетом начали включаться. Вспыхнули красные огоньки.
Робот поднялся, его движения были медленными, но мощными, каждое движение излучало угрозу. Я инстинктивно схватил пистолет «Ghost Gen» и выстрелил. Пуля попала в плечевой сустав робота, но тот лишь замедлился на мгновение, продолжая неумолимо приближаться. Хирургическая комната превратилась в поле боя. Кровь Нико и Сержа, перемешанная с моей собственной, рисовала зловещие узоры на полу.
Я отбежал к операционному столу, используя его как укрытие. Робот открыл огонь, пули рикошетили от металла, пробивая стены и оборудование.
