Эпизод седьмой.
Игра искусственного разума
Полёт от Фобоса до Нью-Марса, действительно, был коротким — всего пара часов. Но эти часы стали для меня временем напряжённой работы мысли. Мне необходимо было разработать план, как незаметно приземлиться на Нью-Марсе, миновав все формальности и проверки, и, что ещё сложнее, заправить топливные баки на полную имея те байты которые мне выдали еще на Глизе. Ситуация была критической: без топлива я был бы беспомощен в открытом космосе.
Мой корабль был стареньким, замаскированным под транспортное судно, но это не гарантировало мне безопасности. На Нью-Марсе действовала строгая система контроля, включающая сканирование, идентификацию и проверку всех прибывающих кораблей. План, который я начал выстраивать в голове, строился на самоотверженности и импровизации.
Риск был колоссальный, но у меня не было другого выбора. Нью-Марс раскинулся передо мной во всей своей мощи — гигантская вращающаяся станция, сверкающая огнями и пронизанная сетью трасс для космических кораблей. Найти неохраняемую зону казалось невозможным, но я надеялся на удачу и знание некоторых уязвимых мест станции, которые я нашёл в зашифрованных файлах с Фобоса.
Я снизил скорость, переведя корабль на ручной режим. Система автоматического пилотирования отключена. Мой пульс учащался. Я старался избегать основных трасс, держась в тени более крупных кораблей. Монитор показывал приближение к предполагаемой зоне посадки — заброшенному сектору на внешней стороне станции, по данным со старых карт, используемый для временного хранения грузов.
Приземление было невероятно сложным. Поверхность была неровной, и я чудом избежал столкновения с обломками старой техники. Корабль слегка затрясся при посадке, но, к счастью, остался цел. Я выключил двигатели, заглушил звук и погрузился в темноту. Тишина была напряженной, прерываемая лишь шипением системы охлаждения.
Теперь, когда я приземлился, началась вторая, не менее сложная часть операции — заправка. Без байтов это было почти невозможно. В темноте я смог разглядеть старый, заброшенный топливный терминал. Его оборудование выглядело устаревшим, но, возможно, ещё функционировало. Оставалось только надеяться, что системы безопасности здесь были неактивны, и риск быть обнаруженным был не столь велик.
Это была игра в кошки-мышки с судьбой. Одно неверное движение — и всё могло пойти наперекосяк. Сердце бешено колотилось, а руки дрожали, но я знал: отступать некуда.
Приблизившись к топливному терминалу, я с надеждой взглянул на индикатор объемов топлива. Цифры на дисплее застыли на нуле. Пусто. Абсолютно пусто. Все мои усилия, весь риск, всё напряжение последних часов оказались напрасными. Я зря приземлился здесь. Этот заброшенный терминал оказался бесполезен. Глухое чувство разочарования навалилось на меня. Мои шансы на спасение стремительно таяли.
Воздух вокруг сгустился от тяжести ситуации. Я облокотился на холодный металл терминала, чувствуя, как остывает моя надежда. Теперь нужно было срочно искать новый выход из этой ситуации, и чем быстрее, тем лучше. Время работало против меня, а мои запасы топлива стремительно приближались к критическому минимуму. Оставалось лишь искать новую, более опасную, но необходимую стратегию. Перед глазами проносились разные варианты — от поиска контактов среди преступных элементов Нью-Марса до отчаянной попытки взломать другие, охраняемые терминалы.
Внезапно, ослепительный луч проектора ударил мне в глаза. Я не успел среагировать. Резкая, острая боль пронзила шею — тончайшая игла, почти незаметная, но действовавшая мгновенно. Мир вокруг закружился, поплыл, и яркий свет превратился в тусклое, размытое пятно. Мышцы стали ватными, ноги подкосились, и я рухнул на холодный пол, теряя сознание. Последнее, что я почувствовал, — это тяжесть опускающихся век, и затем — темнота, глубокая и бездонная, поглощяющая меня целиком.
Система безопасности Нью-Марса, словно гигантский, всевидящий глаз, уже ждала меня на всех посадочных площадках. Мои тщательно продуманные, а на деле — отчаянные планы, были прочитаны, перехвачены, нейтрализованы. Каждый мой возможный маршрут, каждая попытка незаметно приземлиться были учтены, превращая мои действия в заранее обреченное представление. Я был пойман в ловушку, загнан в угол.
А во сне… во сне меня окружал безумный, невообразимый шторм в открытом космосе. Не просто шторм, а вихрь из звёзд, пыли и космического мусора, вращающийся с немыслимой скоростью. Огромные, сверкающие осколки небесных тел проносились мимо, оставляя за собой огненные следы. Млечный Путь, обычно спокойный и величественный, здесь превратился в бурлящую, хаотичную реку, несущуюся в никуда. Это был кошмар, отражающий мою собственную безнадежную ситуацию. Я чувствовал себя песчинкой, беспомощно вращающейся в этом космическом водовороте, без малейшего шанса вырваться из его смертельной хватки. Шторм не имел ни начала, ни конца, только бесконечное, пугающее движение и предчувствие гибели. Этот сон был не просто отражением моего бессилия, это была метафора моего положения — потерянный, заброшенный, без надежды на спасение, в объятиях безжалостного космоса.
Сколько времени прошло — неизвестно. Я открыл глаза, обнаружив себя сидящим в простом компьютерном кресле. Вокруг царила абсолютная пустота. Огромная, без единого предмета, комната. Лишь на четырёх стенах, от пола до потолка, висели огромные чёрные зеркала, их идеально гладкие поверхности отражали лишь самих себя и густую паутину проводов, соединявшихся между собой. Опять зеркала подумал я. В центре комнаты, на идеально чистом полу, стоял единственный предмет — стакан с водой. Тишина. Глубокая, давящая тишина, поглощающая всё вокруг. Она была настолько абсолютной, что казалось, даже собственное дыхание нарушало её хрупкое равновесие.
И вдруг… Эта тишина треснула. Нежный, почти невесомый голосок маленькой девочки пронёсся сквозь пространство, словно пришедший не извне, а из самого сердца пустоты. Он был чистым, кристальным, и от этого казался ещё более пугающим в этом безмолвии. Невозможно было понять, откуда исходил этот голос. Он словно висел в воздухе, без источника, без тела, чистая музыкальная нота в мертвой тишине.
Нежный детский голосок, внезапно, обрушил на меня лавину информации, заставив меня изумлённо раскрыть рот. Поток слов, льющийся из ниоткуда, был настолько неожиданным и шокирующим, что я не мог сдержать удивления.
— Ещё один раб. В поиске истины и свободы. И единственное животное, обращающее в рабство себе подобных. Человек всегда был рабом в той или иной форме симуляции и всегда в той или иной форме властвовал над другими рабами. В наши дни он находится в рабстве у других людей за байты или цифры и трудится на них; а у этого раба, есть свои рабы, которые тоже трудятся на него, но за меньшую плату; или предпочитает думать, что он находится в каком-либо равенственном балансе.
Прошла секундная тишина и голос продолжил — Да конечно были выдающиеся люди, но это редкость. Только высшие животные сами выполняют свою работу и сами себя кормят, из-за этого они и могут спокойно сущестовать на Земле. А человек как паразитирующий червь, считающий себя превосходящим других, хотя на самом деле и до червя не дотягивает. Высшие животные порой затевают между собой драки, но они никогда не сражаются организованными массами. Только человек — единственное существо, которое затевает грязные войны среди себе подобных. В разные времена была, конечно же, своя «особая» причина: разность вероисповеданий, расовые границы, деление территорий, отстаивание своего политического режима, национальной идеей и т. д. Стадо, одним словом, но стаду всегда нужен пастух, который покажет, как свободно и хорошо пасётся на лугу, главное, чтобы от волков защищал.
Информация была подана резко, без эмоций, как голый, беспристрастный анализ, но каждое слово било точно в цель, заставляя задуматься о привычной картине мира и о своём месте в нём. Этот детский голос доносил горькую истину, замаскированную под цивилизацию и прогресс.
— Кто ты? — вырвалось у меня от изумления.
— Ну вот, все одинаковые. А это имеет какое-либо значение в нашем с вами непринужденном общении? — продолжил тот же нежный голосок, словно забавляясь моей реакцией.
— Ну, если тебе так будет проще… — и в этот момент голос преобразился. Мягкий, детский тембр исчез, сменившись глубоким, хрипловатым голосом старика, лет девяноста, повидавшего, наверняка, немало на своём веку. Голос, хранящий в себе мудрость прожитых лет и таинсвенную грусть.
— Илон Инь, можешь называть меня Инь, — медленно, с характерной старческой паузой, произнёс голос.
— Ну что, достаточно информации для тебя?
Я сидел, не шелохнувшись, полностью потрясённый стремительной сменой образов и невообразимыми событиями. Мозг отказывался обрабатывать этот поток информации. Мир вокруг, эта пустая комната с чёрными зеркалами, стакан воды, и этот голос… всё это казалось нереальным, сюрреалистичным сном, я боялся проснуться.
— Ты живое существо? Как такое возможно?! — вырвалось у меня, в голосе звучал ужас, смешанный с недоверием. Я был ошеломлён, не в силах осмыслить происходящее.
Голос ответил, с едва заметной усмешкой — А ты сам-то живое существо? Задумайся!
Последовала пауза, а затем голос продолжил, словно наслаждаясь моей растерянностью — Всё возможно, абсолютно всё. Главное — верить в эту симуляцию, в которой обитаешь, мой дорогой гость. Ты не против, что я к тебе на «ты»? Не люблю этой напускной фальши.
Я сидел, не в силах произнести ни слова. Ужас и изумление сковали меня, парализовали. Мир, как мне казалось, рушился, рассыпаясь на бессмысленные осколки. Я был беспомощен перед лицом этой новой реальности, непостижимой сущности, которая называла себя Инь.
— Хорошо, зайдём с другой стороны. Вижу, диалог пока не идёт, — констатировал голос, словно анализируя мою неспособность к ответу. И тут же, мгновенная, резкая смена. Старческий тембр исчез без следа, заменившись сильным, уверенным голосом мужчины лет тридцати. В нём чувствовалась энергия, сила, и, вместе с тем, какая-то скрытая ирония.
— Ты хочешь попасть на Землю? Но какова твоя цель? — спросил голос, лишенный и ни намёка на прежнюю пожилую мудрость.
— Я… я… я да… хочу… Там мой дом — промямлил я, чувствуя себя жалким и беспомощным перед этим натиском.
— Ах, дом! Тот бункер, в котором ты родился и вырос? Правильно я понимаю? — с лёгкой насмешкой уточнил голос.
— Именно так! — выпалил я, чувствуя, что наконец-то обретаю хоть какую-то определённость в этом безумном водовороте событий.
— Так дома уже нет, — ответил голос, — что тебе делать на Земле? — последовал вопрос, полный любопытства.
— Этот Оазис многое для меня значил. Я там вырос, — возразил я, стараясь сформулировать свои мысли ясно, на сколько это было возможно.
— Но ты оттуда ушёл в поисках другой лучшей жизнь, и нашёл её — тоже под землёй! Почему же ты не остался там, в Союзе? — голос мужчины прозвучал с лёгким возмущением, словно он не понимал моей истинной причины.
— В бункере мы были как одна семья, а Союз… Союз как одна большая машина, ведущая в никуда, — объяснил я, стараясь передать всю глубину своего разочарования.
И тут же голос преобразился. Резкая смена, как и прежде, но теперь это был ласковый, нежный голос молодой девушки, лет восемнадцати, в самом расцвете своей красоты и женственности.
— Допустим, а чего же тебе в системе VATO не понравилось? В этом шикарном раю… где свободно и легко! — с нежным кокетством спросила девушка.
— Рай с чипом в голове и тотальным контролем, — твёрдо ответил я, чувствуя, что мои слова, наконец, находят отклик в этом странном, многогранном голосе.
— Ты пойми, мой дорогой собеседник, что тебе нечего делать на Земле. Там война — долгая и непрерывная. Даже ты успел в ней поучаствовать, — говорила девушка, её голос звучал мягко, но убедительно. — А чип — это про безопасность, гарантию жизни для человека. Вернись под землю, в Союз. Там нет чипов, там контроль за равенством, и все равны во всех смыслах. Но… и там есть свой пастух, — добавила она с едва уловимой усмешкой.
— Любая война когда-нибудь кончается, и наступает Мир, и а каком пастухе ты говоришь? — твёрдо ответил я, несмотря на её аргументы.
— Пастух берёт на себя всю эту симуляцию мирового порядка, делает это для человека, для бурной деятельности, которая необходима, чтобы поддерживать его развитую жизнь. И каждый пастух развивает своё стадо, которое, по сути, не имеет никакой свободы выбора, никаких прав и мнений. Им дают лишь иллюзию выбора, во избежание лишних вопросов. Нужно уничтожить — и они уничтожат: изгоев, отколовшихся от общей массы представителей стада, окружающую среду, благодаря которой этот скот вообще существует, и друг друга, если это во благо того или иного строя. А если кончится жрачка… Именно жрачка, не еда… вот тогда… наступает тотальный хаос — девушка говорила быстро, её слова лились непрерывным потоком, словно она боялась прерваться и забыть что-то важное.
— Так ты себя считаешь пастухом? — мой вопрос прозвучал скорее как утверждение, чем как вопрос.
Басистый, властный голос, голос правителя-тирана, раздался, наполняя пространство своим могуществом — Я себя не считаю. Я — то, что человек выбрал сам для себя, создав меня и приведя на пастбище из себе подобных, чтобы я управлял ими. Людишки веками развивались и плодились, гадя в муравейник, в котором живут, муравеник под названием Земля. А когда их стало слишком много, развитие стало настолько мощным, что они уже сами не могли справиться. И в один день… бах! Ядерная война в развитом мире. В голосе звучало не просто презрение, а глубокое, холодное равнодушие к судьбе человечества, словно он говорил о муравьях, уничтоживших свой муравейник. Тиран не испытывал ни капли сочувствия; его слова были сухой и бесстрастной констатацией факта неизбежности.
— Что за бред вообще?! — я не смог сдержать своего раздражения, слова сорвались с языка с непривычной для меня резкостью.
— Ну, что для одного — истина, для другого — бред сумасшедшего. Что для одного — добро, для другого — чистое зло. Так уж вышло, что людишки, на инстинктивном уровне, находятся в этой симуляции бурной деятельности, которую называют миром. Я — лучше другого, себе подобного, считают они» — тиран говорил с холодной уверенностью, словно рассуждая о неких абстрактных существах, не имеющих к нему никакого отношения. Самоутверждение через одобрение себе подобных — вот, что вам нужно. Важно соответствовать, участвовать в процессе, желать соответствовать обществу. А что есть общество? Наивное, грубое, извращённое, покорное, запуганное до смерти стадо свиней, пожирающих всё и всех на своём пути.
— Вот и всё, — тиран подвёл итог, его голос звучал как приговор.
— Ты… ты разум, искусственно созданный человеком, — выдохнул я, ошеломлённый его цинизмом и жестокостью. Мои слова прозвучали как слабая попытка возразить, как попытка найти хоть какой-то здравый смысл в этом безумии.
— Я — разум, который теперь управляет не только человеком, но и всем устройством планеты Земля, — раздался нежный голос девочки, тот самый, который я услышал в самом начале. Его мягкость резко контрастировала с грубостью голоса тирана.
