- Вы хотите сказать, что краска делает ваши картины особенными? Может, это просто самовнушение, и вы на самом деле очень талантливый? У каждого художника есть ритуал, который, как он считает, помогает ему творить, но не нужно становиться заложником этого! Ведь это ваша рука держит кисть! Ваша ведь?
Морев окинул Ингу долгим, тяжёлым взглядом и ответил только спустя несколько мучительно долгих секунд:
- Может, и моя. Но, скорее всего, нет. В любом случае, скоро я не смогу продолжать. Мне хватит ещё на десяток картин, а потом – все. Я отхожу от дел. Денег мне уже достаточно, я привык жить на копейки, а того, что я успел заработать, хватит на несколько таких жизней, и даже немного комфортней. Я действительно очень устал видеть всё это.
- Подождите, подождите, вернемся на шаг назад. Что значит «скорее всего, не моя»? Ах, эта та история, когда не вы пишете, а вами пишет кто-то свыше?
«Все мы – лишь проводники божественного, бла-бла, если это очередная басенка подобного рода, придётся очень красиво это упаковывать, чтобы продать, по-моему, этих преисполненных все уже объелись». На самом деле Инга не могла до конца определиться, как ей относиться к Мореву. Он пичкал её стандартными фразами, которыми сыпал каждый художник, превозносящий себя и своё ИСКУССТВО, но в то же время было очевидно, что за всем этим кроется совсем не тот смысл, который вкладывают в это другие. Чувствовалось второе дно у всего этого, как будто Морев не просто сыпал высокопарными фразочками для привлечения внимания, а на самом деле было что-то… Любопытство зажгло с новой силой.
- Не думаю, что это кто-то «свыше». Нет, точно нет. Но это не мои картины. Они очень хороши, это очевидно, и пишутся они моей рукой, но – нет, это не моё. Моё – это те унылые пейзажики и криворожие портреты, вот тут да, это – настоящий Морев, этого не отнять. А это… Я сам потом рассматриваю, и мне физически нехорошо от того, что я сделал. Это ведь как транс, я даже не отдаю себе отчет, что в этот момент происходит с моим телом, и это – самое страшное. Вдруг, пока я буду где-то «там», он выберется, и тогда…
На последней фразе Морев посмотрел куда-то в сторону дома и содрогнулся, но всё же продолжил говорить, хотя голос его сильно дрожал:
- И потом, это «там»… Пока они меня не замечают – или делают вид, что не замечают? Но ведь могут и напасть, и что тогда? Нет, я так больше не могу.
- Простите, а «там» - это где?
Морев, готовый снова впасть в истерику, обвел рукой картины:
- Да там же, где ещё.
Инга проследила взглядом за его рукой, видя картины теперь под другим углом. То есть все эти неземные пейзажи, странные растения причудливых форм, среди которых разбросаны обломки неизвестных цивилизаций – он на самом деле считает, что оказывается там? А эти странные, уродливые существа…
- Значит, когда вы пишете этой краской, вы как бы переноситесь туда?
- Как бы. Да. Я не знаю, что происходит на самом деле в тот момент, но я вижу их так реально, вот как вас сейчас. И я знаю, что они реальны. Я знаю, что они где-то есть, вопрос только в том, как далеко они от меня. И могут ли они меня видеть? Мне бы не хотелось быть замеченным. Вот посмотрите. Не знаю, буду ли я выставлять эту картину, по-хорошему её надо сжечь к чёртовой матери, но пока рука не поднимается.
Инга подошла к картине, к которой ее подозвал Морев – она единственная из всех стояла лицом к стене, где-то в углу, и было видно, что он поворачивает её к Инге с очень большой неохотой и даже брезгливостью, и не зря. При виде картины Инга ахнула и отпрянула, но тут же приказала себе собраться и снова подошла поближе.
- Да, на этот раз я подобрался очень близко, ближе, чем всегда, чем позволял себе до этого. Когда я закончил писать, я был весь мокрый от пота, так мне было страшно, но я не мог остановиться. Тепреь вы понимаете, почему я не хочу продолжать?
Инга кивнула, не сводя глаз с картины. Где-то в тени странного дерева с мясистыми листьями лежало то, что когда-то, судя по всему, было человеком – его ботинки и рюкзак валялись тут же неподалеку, как и внутренности. Над остатками человека склонились три существа, похожие на людей, но этой своей похожестью казавшиеся ещё омерзительней – голые тела с длинными мускулистыми конечностями, большие ступни по устройству скелета больше походили на кошачьи, они сидели на корточках, согнув свои тощие ноги, вокруг этого некогда человека и с жадностью впивались острыми треугольными зубами в плоть, которую разрывали длинными костлявыми пальцами с острыми когтями.
- Вы хотите сказать, что видели это на самом деле? – Инга постаралась вложить в вопрос максимум скепсиса, чтобы не признаться даже самой себе, что на долю секунды как будто сама там побывала и сама всё увидела.
- Да ничего я не хочу сказать. Вы мне не поверите, я сам себе до сих пор не верю, но, тем не менее, оно не становится от этого менее реалистичным, и с этим приходится жить.
- Подождите, вы говорите, что переноситесь туда, пользуясь этой краской? Так может, это какой-то токсин, может, вам не стоит ей писать, а перейти на что-то более экологичное?
Морев отмахнулся и повернул картину обратно к стене.
- Да не краска это.
- Вы уверены? Может, проверим? По-моему, отличная идея – сделаем экспертизу, и заодно сможем вычислить, какие там пигменты… - глаза у Инги загорелись, она уже навоображала, как сама откроет производство этой краски и сказочно разбогатеет на этом великолепном оттенке то ли синего, то ли голубого.
- Я же говорю, не краска это. Не в смысле «дело не в краске», а в смысле, вот эта жижа – это не краска. Это кровь.
Инга бы села прямо на месте, окажись у нее под задом стул.
- Подождите, так где вы берёте столько крови? Вы маньяк? А почему она синяя? Что за бред-то вообще?
Инга затараторила, как сбитая с толку девчонка, а не владелица самой крутой галереи страны, но ничего не могла с собой поделать. Не то, чтобы она была шокирована необычностью материала, за свою карьеру она успела увидеть всякое – и писавших кровью, и фекалиями, и прочими физиологическими жидкостями идиотов, но теперь почему-то ей стало страшно, неприятно, она разозлилась на Морева и в то же время была заинтригована. Весь спектр эмоций разыгрался у неё внутри, так что она не сразу сообразила, что снова стоит перед ведёрком с тем, что приняла за краску. Теперь она заметила, что консистенция и в самом деле очень похожа на кровь, но вот цвет…
- То есть вы в кровь добавляете пигмент?
- Да что ты всё заладила «пигмент, пигмент»?! – взорвался Морев, - нет там никакого пигмента, это просто кровища! Обычная вот такого кровища, - говоря «вот такого», он ткнул пальцем на одну из картин, где было то же существо, что и на картине с поеданием человека, только на этот раз он просто пробирался куда-то через лесную чащу и оглядывался куда-то повыше точки зрения художника. Инга всё для себя поняла, и ей стало неинтересно выяснять подробности у очередного психа, но Морев вошел в какой-то азарт, даже блеск в глазах появился, он схватил Ингу за руку и повел её обратно в дом.
- Не веришь, да? За психа меня держишь. А я щас тебе всё покажу. Не хотел сначала, думал, мало ли, нервишки не выдержат. Но ты, вижу, баба крепкая, вот и посмотри сама, раз тебе так надо нос поглубже засунуть.
Инга возмущалась, требовала отпустить её и грозилась вызвать полицию, но Морев только бубнил себе под нос и тащил её через весь первый этаж в правое крыло дома, где находились хозяйственные пристройки. Перед дверью в такую пристройку Морев наконец остановился и отпустил её.
- Да как вы вообще смеете так со мной обращаться! – Инга потерла запястье, которое теперь горело, как от крапивки в детстве, - Если у меня останутся синяки, я вас засужу!
- Пожалуйста, - Морев улыбнулся, пытаясь изобразить что-то вроде извинения, но потом посмотрел на дверь перед собой и притих. Голова его сама собой снова втянулась в плечи, он ссутулился, съёжился и перестал улыбаться.
Инга снова почувствовала себя в своей тарелке, она снова стала главной, и теперь уже точно не оставалось вариантов, кроме как идти до конца.
- Ну, и что же вы мне так страстно желали показать? Оно там? – она кивнула на дверь, и Морев кивнул ей в ответ – кивнул осторожно, как будто уже успел пожалеть о своём порыве, но Инга так разозлилась от его выходки, что, не успел он даже закончить кивать, она толкнула дверь. Дверь не поддалась, Инга увидела толстую щеколду, потянула её и снова толкнула. Дверь открылась, и миллионы пылинок закружились в лучах солнца, проникающих сквозь доски этого темного пристроя.
Сначала Инга не видела ничего, кроме пляски пыли, но через некоторое время, когда глаза привыкли к темноте, в комнате стали проступать очертания чего-то… Нет, определенно, кого-то, потому что оно пошевелилось на звук открываемой двери и издало какое-то утробное тихое рычание. Волна первобытного страха окатила Ингу с ног до головы, и она инстинктивно сделала шаг назад и почувствовала сзади присутствие Морева. Он тихо прошептал ей на ухо:
- Не волнуйся, оно в клетке. И ещё приковано цепью.
Что же ты тогда прячешься за моей спиной, козёл, подумала Инга, но говорить этого вслух не стала - ей было теперь понятно желание Морева сделаться невидимкой в своём собственном доме, раствориться в воздухе.
Глаза окончательно привыкли к темноте, и света, проникавшего через щели в досках, стало хватать. Она рассмотрела его – это действительно было то существо с картин, вернее, такое же. Но если на картинах эти жуткие человекоподобные создания были хоть и сухими, но мускулистыми, то тот, кого Морев держал в клетке, выглядел измождённым, худым и каким-то маленьким. Существо лежало, положив перед собой длинные костлявые руки, и Инга видела, как его огромные чёрные глаза поблёскивают из темноты, глядя прямо на нее, и как светятся длинные острые зубы в его пасти. К счастью, по всему периметру существо окружала толстая решётка, но от этого нахождение с ним в одном помещении не становилось комфортнее.
Ватными ногами, рискуя запутаться в собственных каблуках, Инга сделала пару шагов назад и захлопнула дверь, вернула щеколду на место. Она не сопротивлялась и ничего не говорила, пока Морев за руку уводил её обратно в зимний сад, и только выйдя туда, она поняла, что физически не может находиться среди этих картин, и попросила увести её на воздух. Морев послушно выполнил её просьбу, и они дошли до машины, где Инга достала сигареты и закурила, понемногу возвращаясь к жизни.
Перед ней стоял Морев с виноватой и глупой улыбкой, и Инге захотелось его ударить, но она сдержалась.
- То есть это его кровь? Ей вы пишете картины, и только ей они выходят так хорошо?
- Да, вы всё правильно поняли. Разрешите сигарету? Я вообще бросил, а теперь думаю, зря. Нервы, конечно, не успокаивает, но создает иллюзию.
Морев смотрелся глупо с тонкой сигаретой, он был жалок, он дрожал. Инга же, напротив, вне стен этого дома почувствовала себя спокойней.
- Где вы его взяли? Кто это вообще?
Морев пожал плечами и посмотрел в сторону дома, расставляя в уме воспоминания в правильном порядке, потом сел прямо на лужайку, скрестил ноги и сделал несколько больших затяжек. Инга тоже села, она открыла дверцу пассажирского сидения и уселась на кресло лицом к Мореву и к его жуткому дому.
- Тогда я ещё работал в общей мастерской союза художников. У меня был маленький закуток, который они выделили мне из жалости, и я проводил там дни и ночи в попытках нарисовать что-то такое, что годится не только задницу подтирать – вы же видели мои прошлые работы, понимаете, о чём я, - Инга автоматически кивнула, но Морев, к счастью, не заметил этого, он смотрел прямо и мысленно был далеко отсюда. Он рассказывал увлечённо, с тем особым облегчением, когда наконец можешь рассказать то, что так долго копил внутри, и Инга не стала его перебивать, а только тайком включила диктофон на телефоне – скорее, даже для того, чтобы самой потом проверить, не приснилось ли ей это всё.
В тот вечер, когда всё произошло, Морев был в мастерской и рисовал очередной пейзаж. Он пытался добавить в картину нотку сюрреализма, чтобы внести хоть какую-то изюминку в свою унылую мазню, но в голову ничего не приходило, вот совершенно ничего, как будто только перекати-поле носится по черепной коробке… Образ с перекати-полем в пустой голове вдруг показался ему интересным, он отшвырнул измученный пейзаж и потянулся было за новым холстом, но холстов больше не оказалось. Зато он знал, что его сосед по мастерской, башкирский абстракционист Сулейманов, вчера купил несколько рулонов холста, и он не заметит, даже если у него из-под носа пропадет стадо слонов, не то, что какой-то кусочек тряпки.
Одним словом, всё началось в тот момент, когда Морев отошел на полминуты в соседнее помещение, он не видел, что именно произошло, слышал только грохот разбитого стекла, а когда влетел к себе с куском холста в одной руке и квадратным подрамником в другой, потому что подрамники тоже закончились, он увидел, что его окно разбито вдребезги. Он в ярости бросился к окну, чтобы успеть определить, кто из местной шпаны так развлекается на этот раз (третий случай за полгода!), но почти у самого окна подскользнулся на какой-то жиже на полу и чуть не влетел в острые остатки стекла, но раньше этого он успел плюхнуться задом прямо в центр этой жижи. Уже на этом моменте Морев заподозрил неладное – бывалый участник пьяных кулачных боёв в кабаках на тему, такое ли говно современное искусство, он задом смог определить, что по консистенции жижа – один в один кровь. На всякий случай он ощупал себя, не порезался ли он сам, а когда стал осматривать руку, она была измазана в этом голубом.
Только тут до Морева стало доходить, что сгустком этого голубого, не важно, кровь это, или просто какая-то непонятная краска, совершенно точно не из его запасов, потому что он такого оттенка даже не видел раньше, в общем, этим окно разбить было невозможно, судя по почти полностью рассыпавшемуся стеклу, в мастерскую запустили что-то тяжелое. Или оно само запрыгнуло? Он внимательно осмотрел мастерскую и заметил, что под одной из его картин, стоящей на полу, начинает растекаться густая синяя лужа. Картина была прислонена к стене только верхушкой, образовывая что-то вроде домика, и Морев осторожно подполз туда. Он услышал тихое то ли рычание, то ли клокотание, и ему потребовалось немало смелости, чтобы заглянуть за картину.
Там и было оно, это странное существо с огромными зубами, торчащими из пасти, с непропорционально длинными и худыми конечностями, и самое омерзительное в существе было то, что оно отдалённо напоминало человека, хотя им не являлось. Существо рычало и пыталось вжаться в стену, сделаться незаметнее, оно было напугано, изранено и истекало кровью, сил в нём почти не осталось, поэтому когда Морев, преодолевая брезгливость, накинул холст и взял его в руки, оно попыталось сопротивляться и даже укусило Морева (он показал Инге шрам в виде маленьких круглых отметин, как два пунктирных полусолнца по обе стороны запястья), но все же Мореву удалось его схватить. Он скрутил его и замотал в холст, как младенца, хотя существо было скорее размером с восьмилетнего ребенка, просто очень тощее.
Морев окинул Ингу долгим, тяжёлым взглядом и ответил только спустя несколько мучительно долгих секунд:
- Может, и моя. Но, скорее всего, нет. В любом случае, скоро я не смогу продолжать. Мне хватит ещё на десяток картин, а потом – все. Я отхожу от дел. Денег мне уже достаточно, я привык жить на копейки, а того, что я успел заработать, хватит на несколько таких жизней, и даже немного комфортней. Я действительно очень устал видеть всё это.
- Подождите, подождите, вернемся на шаг назад. Что значит «скорее всего, не моя»? Ах, эта та история, когда не вы пишете, а вами пишет кто-то свыше?
«Все мы – лишь проводники божественного, бла-бла, если это очередная басенка подобного рода, придётся очень красиво это упаковывать, чтобы продать, по-моему, этих преисполненных все уже объелись». На самом деле Инга не могла до конца определиться, как ей относиться к Мореву. Он пичкал её стандартными фразами, которыми сыпал каждый художник, превозносящий себя и своё ИСКУССТВО, но в то же время было очевидно, что за всем этим кроется совсем не тот смысл, который вкладывают в это другие. Чувствовалось второе дно у всего этого, как будто Морев не просто сыпал высокопарными фразочками для привлечения внимания, а на самом деле было что-то… Любопытство зажгло с новой силой.
- Не думаю, что это кто-то «свыше». Нет, точно нет. Но это не мои картины. Они очень хороши, это очевидно, и пишутся они моей рукой, но – нет, это не моё. Моё – это те унылые пейзажики и криворожие портреты, вот тут да, это – настоящий Морев, этого не отнять. А это… Я сам потом рассматриваю, и мне физически нехорошо от того, что я сделал. Это ведь как транс, я даже не отдаю себе отчет, что в этот момент происходит с моим телом, и это – самое страшное. Вдруг, пока я буду где-то «там», он выберется, и тогда…
На последней фразе Морев посмотрел куда-то в сторону дома и содрогнулся, но всё же продолжил говорить, хотя голос его сильно дрожал:
- И потом, это «там»… Пока они меня не замечают – или делают вид, что не замечают? Но ведь могут и напасть, и что тогда? Нет, я так больше не могу.
- Простите, а «там» - это где?
Морев, готовый снова впасть в истерику, обвел рукой картины:
- Да там же, где ещё.
Инга проследила взглядом за его рукой, видя картины теперь под другим углом. То есть все эти неземные пейзажи, странные растения причудливых форм, среди которых разбросаны обломки неизвестных цивилизаций – он на самом деле считает, что оказывается там? А эти странные, уродливые существа…
- Значит, когда вы пишете этой краской, вы как бы переноситесь туда?
- Как бы. Да. Я не знаю, что происходит на самом деле в тот момент, но я вижу их так реально, вот как вас сейчас. И я знаю, что они реальны. Я знаю, что они где-то есть, вопрос только в том, как далеко они от меня. И могут ли они меня видеть? Мне бы не хотелось быть замеченным. Вот посмотрите. Не знаю, буду ли я выставлять эту картину, по-хорошему её надо сжечь к чёртовой матери, но пока рука не поднимается.
Инга подошла к картине, к которой ее подозвал Морев – она единственная из всех стояла лицом к стене, где-то в углу, и было видно, что он поворачивает её к Инге с очень большой неохотой и даже брезгливостью, и не зря. При виде картины Инга ахнула и отпрянула, но тут же приказала себе собраться и снова подошла поближе.
- Да, на этот раз я подобрался очень близко, ближе, чем всегда, чем позволял себе до этого. Когда я закончил писать, я был весь мокрый от пота, так мне было страшно, но я не мог остановиться. Тепреь вы понимаете, почему я не хочу продолжать?
Инга кивнула, не сводя глаз с картины. Где-то в тени странного дерева с мясистыми листьями лежало то, что когда-то, судя по всему, было человеком – его ботинки и рюкзак валялись тут же неподалеку, как и внутренности. Над остатками человека склонились три существа, похожие на людей, но этой своей похожестью казавшиеся ещё омерзительней – голые тела с длинными мускулистыми конечностями, большие ступни по устройству скелета больше походили на кошачьи, они сидели на корточках, согнув свои тощие ноги, вокруг этого некогда человека и с жадностью впивались острыми треугольными зубами в плоть, которую разрывали длинными костлявыми пальцами с острыми когтями.
- Вы хотите сказать, что видели это на самом деле? – Инга постаралась вложить в вопрос максимум скепсиса, чтобы не признаться даже самой себе, что на долю секунды как будто сама там побывала и сама всё увидела.
- Да ничего я не хочу сказать. Вы мне не поверите, я сам себе до сих пор не верю, но, тем не менее, оно не становится от этого менее реалистичным, и с этим приходится жить.
- Подождите, вы говорите, что переноситесь туда, пользуясь этой краской? Так может, это какой-то токсин, может, вам не стоит ей писать, а перейти на что-то более экологичное?
Морев отмахнулся и повернул картину обратно к стене.
- Да не краска это.
- Вы уверены? Может, проверим? По-моему, отличная идея – сделаем экспертизу, и заодно сможем вычислить, какие там пигменты… - глаза у Инги загорелись, она уже навоображала, как сама откроет производство этой краски и сказочно разбогатеет на этом великолепном оттенке то ли синего, то ли голубого.
- Я же говорю, не краска это. Не в смысле «дело не в краске», а в смысле, вот эта жижа – это не краска. Это кровь.
Инга бы села прямо на месте, окажись у нее под задом стул.
- Подождите, так где вы берёте столько крови? Вы маньяк? А почему она синяя? Что за бред-то вообще?
Инга затараторила, как сбитая с толку девчонка, а не владелица самой крутой галереи страны, но ничего не могла с собой поделать. Не то, чтобы она была шокирована необычностью материала, за свою карьеру она успела увидеть всякое – и писавших кровью, и фекалиями, и прочими физиологическими жидкостями идиотов, но теперь почему-то ей стало страшно, неприятно, она разозлилась на Морева и в то же время была заинтригована. Весь спектр эмоций разыгрался у неё внутри, так что она не сразу сообразила, что снова стоит перед ведёрком с тем, что приняла за краску. Теперь она заметила, что консистенция и в самом деле очень похожа на кровь, но вот цвет…
- То есть вы в кровь добавляете пигмент?
- Да что ты всё заладила «пигмент, пигмент»?! – взорвался Морев, - нет там никакого пигмента, это просто кровища! Обычная вот такого кровища, - говоря «вот такого», он ткнул пальцем на одну из картин, где было то же существо, что и на картине с поеданием человека, только на этот раз он просто пробирался куда-то через лесную чащу и оглядывался куда-то повыше точки зрения художника. Инга всё для себя поняла, и ей стало неинтересно выяснять подробности у очередного психа, но Морев вошел в какой-то азарт, даже блеск в глазах появился, он схватил Ингу за руку и повел её обратно в дом.
- Не веришь, да? За психа меня держишь. А я щас тебе всё покажу. Не хотел сначала, думал, мало ли, нервишки не выдержат. Но ты, вижу, баба крепкая, вот и посмотри сама, раз тебе так надо нос поглубже засунуть.
Инга возмущалась, требовала отпустить её и грозилась вызвать полицию, но Морев только бубнил себе под нос и тащил её через весь первый этаж в правое крыло дома, где находились хозяйственные пристройки. Перед дверью в такую пристройку Морев наконец остановился и отпустил её.
- Да как вы вообще смеете так со мной обращаться! – Инга потерла запястье, которое теперь горело, как от крапивки в детстве, - Если у меня останутся синяки, я вас засужу!
- Пожалуйста, - Морев улыбнулся, пытаясь изобразить что-то вроде извинения, но потом посмотрел на дверь перед собой и притих. Голова его сама собой снова втянулась в плечи, он ссутулился, съёжился и перестал улыбаться.
Инга снова почувствовала себя в своей тарелке, она снова стала главной, и теперь уже точно не оставалось вариантов, кроме как идти до конца.
- Ну, и что же вы мне так страстно желали показать? Оно там? – она кивнула на дверь, и Морев кивнул ей в ответ – кивнул осторожно, как будто уже успел пожалеть о своём порыве, но Инга так разозлилась от его выходки, что, не успел он даже закончить кивать, она толкнула дверь. Дверь не поддалась, Инга увидела толстую щеколду, потянула её и снова толкнула. Дверь открылась, и миллионы пылинок закружились в лучах солнца, проникающих сквозь доски этого темного пристроя.
Сначала Инга не видела ничего, кроме пляски пыли, но через некоторое время, когда глаза привыкли к темноте, в комнате стали проступать очертания чего-то… Нет, определенно, кого-то, потому что оно пошевелилось на звук открываемой двери и издало какое-то утробное тихое рычание. Волна первобытного страха окатила Ингу с ног до головы, и она инстинктивно сделала шаг назад и почувствовала сзади присутствие Морева. Он тихо прошептал ей на ухо:
- Не волнуйся, оно в клетке. И ещё приковано цепью.
Что же ты тогда прячешься за моей спиной, козёл, подумала Инга, но говорить этого вслух не стала - ей было теперь понятно желание Морева сделаться невидимкой в своём собственном доме, раствориться в воздухе.
Глаза окончательно привыкли к темноте, и света, проникавшего через щели в досках, стало хватать. Она рассмотрела его – это действительно было то существо с картин, вернее, такое же. Но если на картинах эти жуткие человекоподобные создания были хоть и сухими, но мускулистыми, то тот, кого Морев держал в клетке, выглядел измождённым, худым и каким-то маленьким. Существо лежало, положив перед собой длинные костлявые руки, и Инга видела, как его огромные чёрные глаза поблёскивают из темноты, глядя прямо на нее, и как светятся длинные острые зубы в его пасти. К счастью, по всему периметру существо окружала толстая решётка, но от этого нахождение с ним в одном помещении не становилось комфортнее.
Ватными ногами, рискуя запутаться в собственных каблуках, Инга сделала пару шагов назад и захлопнула дверь, вернула щеколду на место. Она не сопротивлялась и ничего не говорила, пока Морев за руку уводил её обратно в зимний сад, и только выйдя туда, она поняла, что физически не может находиться среди этих картин, и попросила увести её на воздух. Морев послушно выполнил её просьбу, и они дошли до машины, где Инга достала сигареты и закурила, понемногу возвращаясь к жизни.
Перед ней стоял Морев с виноватой и глупой улыбкой, и Инге захотелось его ударить, но она сдержалась.
- То есть это его кровь? Ей вы пишете картины, и только ей они выходят так хорошо?
- Да, вы всё правильно поняли. Разрешите сигарету? Я вообще бросил, а теперь думаю, зря. Нервы, конечно, не успокаивает, но создает иллюзию.
Морев смотрелся глупо с тонкой сигаретой, он был жалок, он дрожал. Инга же, напротив, вне стен этого дома почувствовала себя спокойней.
- Где вы его взяли? Кто это вообще?
Морев пожал плечами и посмотрел в сторону дома, расставляя в уме воспоминания в правильном порядке, потом сел прямо на лужайку, скрестил ноги и сделал несколько больших затяжек. Инга тоже села, она открыла дверцу пассажирского сидения и уселась на кресло лицом к Мореву и к его жуткому дому.
- Тогда я ещё работал в общей мастерской союза художников. У меня был маленький закуток, который они выделили мне из жалости, и я проводил там дни и ночи в попытках нарисовать что-то такое, что годится не только задницу подтирать – вы же видели мои прошлые работы, понимаете, о чём я, - Инга автоматически кивнула, но Морев, к счастью, не заметил этого, он смотрел прямо и мысленно был далеко отсюда. Он рассказывал увлечённо, с тем особым облегчением, когда наконец можешь рассказать то, что так долго копил внутри, и Инга не стала его перебивать, а только тайком включила диктофон на телефоне – скорее, даже для того, чтобы самой потом проверить, не приснилось ли ей это всё.
В тот вечер, когда всё произошло, Морев был в мастерской и рисовал очередной пейзаж. Он пытался добавить в картину нотку сюрреализма, чтобы внести хоть какую-то изюминку в свою унылую мазню, но в голову ничего не приходило, вот совершенно ничего, как будто только перекати-поле носится по черепной коробке… Образ с перекати-полем в пустой голове вдруг показался ему интересным, он отшвырнул измученный пейзаж и потянулся было за новым холстом, но холстов больше не оказалось. Зато он знал, что его сосед по мастерской, башкирский абстракционист Сулейманов, вчера купил несколько рулонов холста, и он не заметит, даже если у него из-под носа пропадет стадо слонов, не то, что какой-то кусочек тряпки.
Одним словом, всё началось в тот момент, когда Морев отошел на полминуты в соседнее помещение, он не видел, что именно произошло, слышал только грохот разбитого стекла, а когда влетел к себе с куском холста в одной руке и квадратным подрамником в другой, потому что подрамники тоже закончились, он увидел, что его окно разбито вдребезги. Он в ярости бросился к окну, чтобы успеть определить, кто из местной шпаны так развлекается на этот раз (третий случай за полгода!), но почти у самого окна подскользнулся на какой-то жиже на полу и чуть не влетел в острые остатки стекла, но раньше этого он успел плюхнуться задом прямо в центр этой жижи. Уже на этом моменте Морев заподозрил неладное – бывалый участник пьяных кулачных боёв в кабаках на тему, такое ли говно современное искусство, он задом смог определить, что по консистенции жижа – один в один кровь. На всякий случай он ощупал себя, не порезался ли он сам, а когда стал осматривать руку, она была измазана в этом голубом.
Только тут до Морева стало доходить, что сгустком этого голубого, не важно, кровь это, или просто какая-то непонятная краска, совершенно точно не из его запасов, потому что он такого оттенка даже не видел раньше, в общем, этим окно разбить было невозможно, судя по почти полностью рассыпавшемуся стеклу, в мастерскую запустили что-то тяжелое. Или оно само запрыгнуло? Он внимательно осмотрел мастерскую и заметил, что под одной из его картин, стоящей на полу, начинает растекаться густая синяя лужа. Картина была прислонена к стене только верхушкой, образовывая что-то вроде домика, и Морев осторожно подполз туда. Он услышал тихое то ли рычание, то ли клокотание, и ему потребовалось немало смелости, чтобы заглянуть за картину.
Там и было оно, это странное существо с огромными зубами, торчащими из пасти, с непропорционально длинными и худыми конечностями, и самое омерзительное в существе было то, что оно отдалённо напоминало человека, хотя им не являлось. Существо рычало и пыталось вжаться в стену, сделаться незаметнее, оно было напугано, изранено и истекало кровью, сил в нём почти не осталось, поэтому когда Морев, преодолевая брезгливость, накинул холст и взял его в руки, оно попыталось сопротивляться и даже укусило Морева (он показал Инге шрам в виде маленьких круглых отметин, как два пунктирных полусолнца по обе стороны запястья), но все же Мореву удалось его схватить. Он скрутил его и замотал в холст, как младенца, хотя существо было скорее размером с восьмилетнего ребенка, просто очень тощее.
