в своих просторных светлых покоях, погружённая в глубокую мрачную задумчивость о том, как ей следует начать вести себя с обеими венецианками Нурбану и с Констанцей Хатун, вальяжно восседая на парчовой тахте и не обращая никакого внимания на, занимающихся своими обычными повседневными делами тремя служанками, а именно Дилвин, Нурмелек и Махнур Хатун, благодаря чему даже не заметила того, как, крайне бесшумно отворились створки широкой двери, и к ней в покои уверенно вошёл Шехзаде Селим, наконец, увидев которого, юная Санавбер Хатун с радостным вздохом:
--Шехзаде!—с плавной грацией поднялась с тахты и, распростя перед возлюбленным широкие объятия, мягко подошла к нему и крепко обняла сердечного избранника, заключившего девушку во взаимные крепкие объятия с восторженными словами:
--Ты больше не рабыня, Санавбер! Ты, отныне свободна! Ты свободна! Ты свободна! Завтра Повелитель, лично сочетает нас священными узами никяха!—что, одновременно шокировало и приятно удивило юную девушку, которая не знала того, как ей полагается отреагировать на эти известия дражайшего возлюбленного. Конечно, известие о, вновь приобретённой, свободе и завтрашней свадьбе, искренне порадовало Санавбер Хатун, но с другой стороны и обеспокоило, ведь, отныне на неё возлагались более ответственные обязанности, делая её новым представителем Султанской династии, что пугало девушку своей неизведанностью, отразившись в ясных, полных невыносимой глубокой мрачной задумчивости, голубых глазах в виде непреодолимого сомнения.
Оно не укрылось от внимания юного Шехзаде Селима, который, не говоря ни единого слова, взял возлюбленную за руку и, подведя к парчовой тахте, сел вместе с ней на тахту и, продолжая легонько сжимать изящные руки возлюбленной невесты своими мужественными сильными руками, не говоря уже о том, что с огромным обожанием смотря в её бездонные омуты, убедительно заверил:
--Тебе не о чем тревожиться, любовь моя, ведь ты, отныне больше не одна. Тебе во всём станут помогать мои сёстры и валиде, сообща с которыми, ты станешь заниматься благотворительностью и другими богопристойными и гаремными делами, но уже не на правах наложницы-фаворитки, а на правах моей дражайшей Главной Хасеки, которую я люблю больше жизни.—и, не говоря больше ни единого слова, плавно дотянулся до чувственных мягких губ любимой невесты и поцеловал их с неистовым пылом, перед чем юная Санавбер Хатун не смогла устоять и, обвив мужественную шею возлюбленного жениха заботливыми руками, одарила взаимным пламенным поцелуем в мягкие тёплые мужественные губы, забыв обо всём и обо всех на свете.
Вот только возлюбленной паре Шехзаде Селиму с Санавбер Хатун пришлось прервать пламенный поцелуй, пусть и очень нехотя, а всё из-за того, что, в эту самую минуту, к ним подошла Дилвин Хатун, которая почтительно им поклонилась и, принеся искренние извинения за то, что вынуждена отвлечь пару от приятного занятия, участливо предложила, коварно улыбаясь:
--Если позволите, то я могу немедленно отправиться в покои к Нурбану Хатун и сообщить ей о вашем приближающимся никяхе, Шехзаде. Пусть порадуется за вас с Санавбер Хатун.—чем заставила Шехзаде Селима с его дражайшей возлюбленной ненадолго призадуматься, во время чего от внимания, смиренно ожидающей их решения, стоявшей в почтительном поклоне, Дилвин Хатун ни укрылось то, как в ясных голубых глазах юной возлюбленной пары вспыхнул дьявольский огонь, а лица озарила заговорщическая улыбка, по которой рабыня поняла, что это и есть положительный ответ, в связи с чем, она не захотела их больше мучить и, бесшумно приблизившись к широкой двери, уже взялась за медные ручки дубовых створок и собралась было их открыть для того, чтобы покинуть просторные покои, как, в эту самую минуту, до неё донёсся вразумительный оклик Шехзаде Селима:
--Нет, Дилвин Хатун. Не надо этого делать. Нурбану Хатун итак уже сполна наказана за свои преступления. Не зачем её добивать этими известиями. Лучше сходи к ней и доложи о прибытии в гарем младшей сестры. Пусть, хоть этому порадуется.—что оказалось морально поддержано его дражайшей невестой Санавбер Хатун, которая одобрительно кивнула и благоразумно заключила:
--Шехзаде Селим прав, Дилвин. Хватит издеваться над несчастной Хатун. Лучше пусть сама разбирается со своей сестрой.
Дилвин Хатун всё поняла и, одобрительно кивнув, почтительно откланялась возлюбленной паре и, наконец, покинула покои, оставляя их наедине друг с другом, за что Шехзаде Селим с Санавбер Хатун были служанке искренне благодарны, но, а затем, они выждав немного времени, продолжили душевно беседовать друг с другом.
--Шехзаде, я, конечно, хорошо понимаю, что это, возможно не моё дело, да и, кто я такая для того, чтобы, что-либо осуждать. Только решение Шах Султан о том, чтобы Констанца Хатун стала новой фавориткой Падишаха—слишком жестока, ведь девушка слишком юна и честолюбива, да и, вполне себе возможно уже влюблена в кого-то или даже помолвлена в Венеции, а тут её толкают в постель к престарелому Султану, простите за грубость, ещё и весьма неприглядной внешности…—поделилась душевными переживаниями с дражайшим возлюбленным юная Санавбер Хатун, вдумчиво всматриваясь в его светлые доброжелательные глаза, с чем юноша был абсолютно согласен и искренне жалел юную знатную венецианку, но разумно заключил, смутно надеясь на взаимопонимание дражайшей возлюбленной:
--Констанца Хатун принадлежит к гарему Повелителя, который, наверное, уже в самое ближайшее время призовёт её к себе на ложе, поэтому, мы с тобой не в праве осуждать или влиять на него, Санавбер.—невольно приведя это к тому, что между юными женихом с невестой воцарилось долгое, очень мрачное молчание, во время которого каждый из них был погружён в свои мысли.
Но, а, что же касается Дилвин Хатун, то она пришла в покои к Нурбану Хатун в тот самый момент, когда она, восседая на парчовой тахте возле окна, была на столько сильно близка к панике из-за ссылки Хюррем Султан в Девичью башню и безразличия Хандан Султан, что готова была в любую минуту сорваться с места и начать метаться по покоям, подобно, растревоженной кем-то, львице, а из её ясных изумрудных глаз по румяным бархатистым щекам текли горькие слёзы, которые она больше не могла в себе сдерживать и истерично стенала:
--Что же теперь будет, Джанфеда?! Я осталась без покровителей! Шехзаде Селим не обращает на меня никакого внимания, увлечённый своей греческой девчонкой по имени Санавбер!—что уже изрядно начало действовать на нервы её, стоявшей всё это время немного в стороне, наставнице-калфе, которая измождено вздохнула и мудро посоветовала:
--Успокойся, Хатун! Всё не так плохо, как ты думаешь. Фаворитка Шехзаде недавно потеряла своего ребёнка, а значит, что ближайший месяц-два не сможет делить ложе с Шехзаде так, как полагается женщине, что даёт тебе преимущество над ней, ведь ты в любой момент можешь пойти к нему на хальвет и делить ложе до тех пор, пока не забеременеешь. Только будь благоразумна и прилежна.—смутно надеясь на взаимопонимание с благоразумием юной подопечной, погрузившейся в глубокую мрачную задумчивость на её словами, чем и воспользовалась Дилвин Хатун, бесшумно войдя в покои к венецианской наложнице и, почтительно поклонившись калфе, доложив, обращаясь к Нурбану Хатун:
--Моя госпожа Санавбер Хатун желает встретиться с тобой в дворцовом хаммаме для очень серьёзного и важного разговора, Нурбану!—невольно приведя это к тому, что Нурбану Хатун, внезапно перестала горько стенать и, мгновенно успокоившись, ошалело принялась смотреть на верную калфу, словно мысленно спрашивая её: «Что мне делать, Джанфеда? О чём со мной желает переговорить эта проклятущая гречанка?»
«Откуда мне знать, Нурбану?! Только, что-то подсказывает мне о том, что тебе лучше оставаться в покоях, так как из вашего разговора не выйдет ничего хорошего. Вы опять рассоритесь, либо даже, вполне возможно, что подерётесь, за что, потом обе будете отбывать справедливое наказание в темнице после фалаки.»--так же мысленно предостерегла подопечную молодая, но, уже занимающая пост старшей калфы, Джанфеде-калфа, смутно надеясь на благоразумие с чувством самосохранения у своей венецианской подопечной, но жестоко ошиблась.
Снедаемая непреодолимым любопытством о поводе для встречи с ненавистной соперницей по имени Санавбер Хатун, Нурбану Хатун не могла больше мучить себя догадками и, не обращая никакого внимания на вразумительные уговоры верной Джанфеде-калфы, убеждающей подопечную не поддаваться на провокации гречанки с её рабынями, всё же отправилась в дворцовый хамам, где, погружённая в глубокую романтическую задумчивость, очаровательная любимица-невеста Шехзаде Селима Санавбер Хатун удобно восседала на мраморном выступе, затерявшись в густых клубах пара, застлавшего просторное мраморное помещение, залитое яркими золотисто-медными лучами, уходящего за горизонт, солнца, и лениво поедала свежие фрукты из медной вазы.
Именно, в эту самую минуту, к ней и подошла Нурбану Хатун, с нескрываемой брезгливостью взглянувшая на ненавистную соперницу и небрежно спросившая:
--Ну, и о чём же таком важном ты решила со мной поговорить, Хатун?—чем вызвала у неё понимающий сдержанный вздох, с которым Санавбер Хатун отрешённо заключила:
--Я так понимаю, ты ещё не осведомлена о том, что из Венеции прибыла на поиски тебя, Нурбану, твоя младшая сводная сестра Констанца Баффо, которая по воле злого рока угодила в плен к османским пиратам, продавшим её в гарем к Повелителю, который, вполне себе возможно, что в самое ближайшее время призовёт её к себе на ложе и сделает своей новой фавориткой, что станет для несчастной девушки самым жестоким и ужасным кошмаром.—внимательно проследив за тем, как хорошенькое лицо собеседницы из выражения огромного удивления стало, очень сильно растерянным, потом брезгливым и, наконец, невыносимо встревоженным, но, собравшись постепенно с мыслями, что далось молоденькой венецианке, крайне нелегко, она внезапно принялась метаться по просторному помещению хаммама, подобно разъярённой львице по клетке, схватившись изящными руками за голову, что продлилось ровно до тех пор, пока в изумрудных глазах её внезапно ни потемнело, и она, слегка пошатнувшись, потеряла сознание, но перед тем, как упасть на тёплый мраморный скользкий пол, ударилась головой о мраморный выступ, чем ни на шутку, встревожила свою оппонентку, заставив её незамедлительно встать со своего выступа и, склонившись над венецианкой, предпринять отчаянную попытку к тому, чтобы привести её в чувства.—Нурбану, немедленно очнись! Ты меня слышишь?!
Только все её действия оказались тщетными, ведь оппонентка никак не отзывалась на её отчаянный призыв, и была по прежнему, очень бледна и недвижима, не говоря уже о том, что пульс, практически не прощупывался, что ввело юную Санавбер Хатун в состояние близкое к панике, во время чего, она сама не поняла как, но, выйдя из хаммама, позвала, находящихся у дверей, гаремных стражников на помощь. Те немедленно откликнулись и, войдя в просторное мраморное помещение, подобрали бесчувственное тело венецианской рабыни на руки и отнесли её в дворцовый лазарет, где Нурбану Хатун, тут же занялись лекарши.
Туда же немного позднее пришла и Санавбер Хатун, пожелавшая, лично убедиться в том, что жизни Нурбану Хатун ничего не угрожает, но оказалась глубоко разочарованна, ведь венецианская наложница, по прежнему не приходила в сознание, благодаря чему, лекарши уже отчаялись и разводили руками.
--На всё воля милостивейшего Аллаха, Хатун! Если ему будет угодно, чтобы Нурбану Хатун осталась в этом мире, значит, она очнётся. Нам же ничего другого не остаётся, кроме, как молиться и ждать любого исхода.—обречённо вздыхая, печально заключила главная лекарша, отойдя вместе с, потрясённой до глубины души этим скорбным известием, Санавбер Хатун, которая с измождённым вздохом:
--Пожалуйста, если можешь, прости меня, Нурбану, ибо я неповинна в твоём падении!—обречённо села на, стоявшую рядом с тахтой венецианской наложницы, свободную тахту, погрузившись в глубокую мрачную задумчивость о том, как ей нести, отныне, этот непосильный груз в случае, если Нурбану Хатун умрёт, в печальный исход чего, категорически отказывалась верить и допускать, в связи с чем даже не заметила того, как внезапно распахнулись тяжёлые дубовые створки широкой двери, и в просторный светлый мраморный зал дворцового лазарета решительно вошла, вероятно, уже обо всём узнавшая, Шах султан, которая, бросив беглый взгляд на очаровательную юную, полную невыносимого отчаяния, золотоволосую подопечную и подбадривающе произнесла:
--Вытри слёзы и перестань винить себя в несчастье, случившемся с Нурбану Хатун, Санавбер! Успокойся! Считай, что венецианская наложница сама себя наказала за все свои грехи и преступления.—что мгновенно привело Санавбер Хатун в чувства, заставив, вовремя спохватиться и, встав с тахты, почтительно поклониться Султанше и чуть слышно измождено выдохнуть и приняться лихорадочно отчитываться:
--Простите меня, Султанша, ибо моей вины здесь, действительно нет. Мы с Нурбану, просто душевно разговаривали о её сестре Констанце Хатун, как внезапно Нурбану Хатун вся побледнела и упала в обморок, ударившись головой о мраморный выступ. Я отчаянно попыталась привести её в чувства, но всё тщетно, из-за чего я, мгновенно позвала гаремную стражу, а они принесли Хатун сюда в лазарет, где ею незамедлительно занялись лекарши, но, как я понимаю, и у них ничего не получается для того, чтобы вернуть Нурбану к жизни.
Шах Султан внимательно выслушала юную подопечную и понимающе тяжело вздохнула в знак искренней поддержки, доброжелательно ей улыбаясь:
--Ну, вот видишь, Санавбер! На всё воля справедливого Аллаха, поэтому хватит себя винить! Успокойся и отправляйся в покои к Хандан Султан. Она пожелала встретиться с тобой и поговорить по душам.
Санавбер Хатун всё поняла и, почтительно откланявшись Шах=Хубан Султан и с её молчаливого позволения покинула лазарет и отправилась в гарем, совершенно не обратив внимания на то, что за пределами великолепного главного султанского дворца Топкапы постепенно сгустились сумерки, и стало темно, что ознаменовалось вступлением в свои законные права вечера.
Юная Санавбер Хатун вошла в роскошные покои Хандан Султан в тот самый момент, когда Султанша, царственно восседая на парчовой тахте, лениво попивая ягодный шербет и закусывая его свежими спелыми фруктами, была погружена в глубокую мрачную задумчивость о, случившемся с Нурбану Хатун, несчастье, мысленно признавалась себе в том, что это очень сильно радует её, ведь дражайшая любимица горячо любимого сына Санавбер Хатун, пусть и строит из себя ангелочка добросердечного, но на самом деле, избавила всю их семью от выкормыша проклятущей Хюррем Султан, за что греческой наложнице необходимо высказать глубочайшую благодарность, от понимания о чём, иронично усмехнулась:
--Да уж, Санавбер Хатун! Вот уж и вправду люди говорят о том, что в тихом омуте—черти водятся!—абсолютно уверенная в том, что находится в своих покоях совершенно одна.
Только это было, далеко не
--Шехзаде!—с плавной грацией поднялась с тахты и, распростя перед возлюбленным широкие объятия, мягко подошла к нему и крепко обняла сердечного избранника, заключившего девушку во взаимные крепкие объятия с восторженными словами:
--Ты больше не рабыня, Санавбер! Ты, отныне свободна! Ты свободна! Ты свободна! Завтра Повелитель, лично сочетает нас священными узами никяха!—что, одновременно шокировало и приятно удивило юную девушку, которая не знала того, как ей полагается отреагировать на эти известия дражайшего возлюбленного. Конечно, известие о, вновь приобретённой, свободе и завтрашней свадьбе, искренне порадовало Санавбер Хатун, но с другой стороны и обеспокоило, ведь, отныне на неё возлагались более ответственные обязанности, делая её новым представителем Султанской династии, что пугало девушку своей неизведанностью, отразившись в ясных, полных невыносимой глубокой мрачной задумчивости, голубых глазах в виде непреодолимого сомнения.
Оно не укрылось от внимания юного Шехзаде Селима, который, не говоря ни единого слова, взял возлюбленную за руку и, подведя к парчовой тахте, сел вместе с ней на тахту и, продолжая легонько сжимать изящные руки возлюбленной невесты своими мужественными сильными руками, не говоря уже о том, что с огромным обожанием смотря в её бездонные омуты, убедительно заверил:
--Тебе не о чем тревожиться, любовь моя, ведь ты, отныне больше не одна. Тебе во всём станут помогать мои сёстры и валиде, сообща с которыми, ты станешь заниматься благотворительностью и другими богопристойными и гаремными делами, но уже не на правах наложницы-фаворитки, а на правах моей дражайшей Главной Хасеки, которую я люблю больше жизни.—и, не говоря больше ни единого слова, плавно дотянулся до чувственных мягких губ любимой невесты и поцеловал их с неистовым пылом, перед чем юная Санавбер Хатун не смогла устоять и, обвив мужественную шею возлюбленного жениха заботливыми руками, одарила взаимным пламенным поцелуем в мягкие тёплые мужественные губы, забыв обо всём и обо всех на свете.
Вот только возлюбленной паре Шехзаде Селиму с Санавбер Хатун пришлось прервать пламенный поцелуй, пусть и очень нехотя, а всё из-за того, что, в эту самую минуту, к ним подошла Дилвин Хатун, которая почтительно им поклонилась и, принеся искренние извинения за то, что вынуждена отвлечь пару от приятного занятия, участливо предложила, коварно улыбаясь:
--Если позволите, то я могу немедленно отправиться в покои к Нурбану Хатун и сообщить ей о вашем приближающимся никяхе, Шехзаде. Пусть порадуется за вас с Санавбер Хатун.—чем заставила Шехзаде Селима с его дражайшей возлюбленной ненадолго призадуматься, во время чего от внимания, смиренно ожидающей их решения, стоявшей в почтительном поклоне, Дилвин Хатун ни укрылось то, как в ясных голубых глазах юной возлюбленной пары вспыхнул дьявольский огонь, а лица озарила заговорщическая улыбка, по которой рабыня поняла, что это и есть положительный ответ, в связи с чем, она не захотела их больше мучить и, бесшумно приблизившись к широкой двери, уже взялась за медные ручки дубовых створок и собралась было их открыть для того, чтобы покинуть просторные покои, как, в эту самую минуту, до неё донёсся вразумительный оклик Шехзаде Селима:
--Нет, Дилвин Хатун. Не надо этого делать. Нурбану Хатун итак уже сполна наказана за свои преступления. Не зачем её добивать этими известиями. Лучше сходи к ней и доложи о прибытии в гарем младшей сестры. Пусть, хоть этому порадуется.—что оказалось морально поддержано его дражайшей невестой Санавбер Хатун, которая одобрительно кивнула и благоразумно заключила:
--Шехзаде Селим прав, Дилвин. Хватит издеваться над несчастной Хатун. Лучше пусть сама разбирается со своей сестрой.
Дилвин Хатун всё поняла и, одобрительно кивнув, почтительно откланялась возлюбленной паре и, наконец, покинула покои, оставляя их наедине друг с другом, за что Шехзаде Селим с Санавбер Хатун были служанке искренне благодарны, но, а затем, они выждав немного времени, продолжили душевно беседовать друг с другом.
--Шехзаде, я, конечно, хорошо понимаю, что это, возможно не моё дело, да и, кто я такая для того, чтобы, что-либо осуждать. Только решение Шах Султан о том, чтобы Констанца Хатун стала новой фавориткой Падишаха—слишком жестока, ведь девушка слишком юна и честолюбива, да и, вполне себе возможно уже влюблена в кого-то или даже помолвлена в Венеции, а тут её толкают в постель к престарелому Султану, простите за грубость, ещё и весьма неприглядной внешности…—поделилась душевными переживаниями с дражайшим возлюбленным юная Санавбер Хатун, вдумчиво всматриваясь в его светлые доброжелательные глаза, с чем юноша был абсолютно согласен и искренне жалел юную знатную венецианку, но разумно заключил, смутно надеясь на взаимопонимание дражайшей возлюбленной:
--Констанца Хатун принадлежит к гарему Повелителя, который, наверное, уже в самое ближайшее время призовёт её к себе на ложе, поэтому, мы с тобой не в праве осуждать или влиять на него, Санавбер.—невольно приведя это к тому, что между юными женихом с невестой воцарилось долгое, очень мрачное молчание, во время которого каждый из них был погружён в свои мысли.
Но, а, что же касается Дилвин Хатун, то она пришла в покои к Нурбану Хатун в тот самый момент, когда она, восседая на парчовой тахте возле окна, была на столько сильно близка к панике из-за ссылки Хюррем Султан в Девичью башню и безразличия Хандан Султан, что готова была в любую минуту сорваться с места и начать метаться по покоям, подобно, растревоженной кем-то, львице, а из её ясных изумрудных глаз по румяным бархатистым щекам текли горькие слёзы, которые она больше не могла в себе сдерживать и истерично стенала:
--Что же теперь будет, Джанфеда?! Я осталась без покровителей! Шехзаде Селим не обращает на меня никакого внимания, увлечённый своей греческой девчонкой по имени Санавбер!—что уже изрядно начало действовать на нервы её, стоявшей всё это время немного в стороне, наставнице-калфе, которая измождено вздохнула и мудро посоветовала:
--Успокойся, Хатун! Всё не так плохо, как ты думаешь. Фаворитка Шехзаде недавно потеряла своего ребёнка, а значит, что ближайший месяц-два не сможет делить ложе с Шехзаде так, как полагается женщине, что даёт тебе преимущество над ней, ведь ты в любой момент можешь пойти к нему на хальвет и делить ложе до тех пор, пока не забеременеешь. Только будь благоразумна и прилежна.—смутно надеясь на взаимопонимание с благоразумием юной подопечной, погрузившейся в глубокую мрачную задумчивость на её словами, чем и воспользовалась Дилвин Хатун, бесшумно войдя в покои к венецианской наложнице и, почтительно поклонившись калфе, доложив, обращаясь к Нурбану Хатун:
--Моя госпожа Санавбер Хатун желает встретиться с тобой в дворцовом хаммаме для очень серьёзного и важного разговора, Нурбану!—невольно приведя это к тому, что Нурбану Хатун, внезапно перестала горько стенать и, мгновенно успокоившись, ошалело принялась смотреть на верную калфу, словно мысленно спрашивая её: «Что мне делать, Джанфеда? О чём со мной желает переговорить эта проклятущая гречанка?»
«Откуда мне знать, Нурбану?! Только, что-то подсказывает мне о том, что тебе лучше оставаться в покоях, так как из вашего разговора не выйдет ничего хорошего. Вы опять рассоритесь, либо даже, вполне возможно, что подерётесь, за что, потом обе будете отбывать справедливое наказание в темнице после фалаки.»--так же мысленно предостерегла подопечную молодая, но, уже занимающая пост старшей калфы, Джанфеде-калфа, смутно надеясь на благоразумие с чувством самосохранения у своей венецианской подопечной, но жестоко ошиблась.
Снедаемая непреодолимым любопытством о поводе для встречи с ненавистной соперницей по имени Санавбер Хатун, Нурбану Хатун не могла больше мучить себя догадками и, не обращая никакого внимания на вразумительные уговоры верной Джанфеде-калфы, убеждающей подопечную не поддаваться на провокации гречанки с её рабынями, всё же отправилась в дворцовый хамам, где, погружённая в глубокую романтическую задумчивость, очаровательная любимица-невеста Шехзаде Селима Санавбер Хатун удобно восседала на мраморном выступе, затерявшись в густых клубах пара, застлавшего просторное мраморное помещение, залитое яркими золотисто-медными лучами, уходящего за горизонт, солнца, и лениво поедала свежие фрукты из медной вазы.
Именно, в эту самую минуту, к ней и подошла Нурбану Хатун, с нескрываемой брезгливостью взглянувшая на ненавистную соперницу и небрежно спросившая:
--Ну, и о чём же таком важном ты решила со мной поговорить, Хатун?—чем вызвала у неё понимающий сдержанный вздох, с которым Санавбер Хатун отрешённо заключила:
--Я так понимаю, ты ещё не осведомлена о том, что из Венеции прибыла на поиски тебя, Нурбану, твоя младшая сводная сестра Констанца Баффо, которая по воле злого рока угодила в плен к османским пиратам, продавшим её в гарем к Повелителю, который, вполне себе возможно, что в самое ближайшее время призовёт её к себе на ложе и сделает своей новой фавориткой, что станет для несчастной девушки самым жестоким и ужасным кошмаром.—внимательно проследив за тем, как хорошенькое лицо собеседницы из выражения огромного удивления стало, очень сильно растерянным, потом брезгливым и, наконец, невыносимо встревоженным, но, собравшись постепенно с мыслями, что далось молоденькой венецианке, крайне нелегко, она внезапно принялась метаться по просторному помещению хаммама, подобно разъярённой львице по клетке, схватившись изящными руками за голову, что продлилось ровно до тех пор, пока в изумрудных глазах её внезапно ни потемнело, и она, слегка пошатнувшись, потеряла сознание, но перед тем, как упасть на тёплый мраморный скользкий пол, ударилась головой о мраморный выступ, чем ни на шутку, встревожила свою оппонентку, заставив её незамедлительно встать со своего выступа и, склонившись над венецианкой, предпринять отчаянную попытку к тому, чтобы привести её в чувства.—Нурбану, немедленно очнись! Ты меня слышишь?!
Только все её действия оказались тщетными, ведь оппонентка никак не отзывалась на её отчаянный призыв, и была по прежнему, очень бледна и недвижима, не говоря уже о том, что пульс, практически не прощупывался, что ввело юную Санавбер Хатун в состояние близкое к панике, во время чего, она сама не поняла как, но, выйдя из хаммама, позвала, находящихся у дверей, гаремных стражников на помощь. Те немедленно откликнулись и, войдя в просторное мраморное помещение, подобрали бесчувственное тело венецианской рабыни на руки и отнесли её в дворцовый лазарет, где Нурбану Хатун, тут же занялись лекарши.
Туда же немного позднее пришла и Санавбер Хатун, пожелавшая, лично убедиться в том, что жизни Нурбану Хатун ничего не угрожает, но оказалась глубоко разочарованна, ведь венецианская наложница, по прежнему не приходила в сознание, благодаря чему, лекарши уже отчаялись и разводили руками.
--На всё воля милостивейшего Аллаха, Хатун! Если ему будет угодно, чтобы Нурбану Хатун осталась в этом мире, значит, она очнётся. Нам же ничего другого не остаётся, кроме, как молиться и ждать любого исхода.—обречённо вздыхая, печально заключила главная лекарша, отойдя вместе с, потрясённой до глубины души этим скорбным известием, Санавбер Хатун, которая с измождённым вздохом:
--Пожалуйста, если можешь, прости меня, Нурбану, ибо я неповинна в твоём падении!—обречённо села на, стоявшую рядом с тахтой венецианской наложницы, свободную тахту, погрузившись в глубокую мрачную задумчивость о том, как ей нести, отныне, этот непосильный груз в случае, если Нурбану Хатун умрёт, в печальный исход чего, категорически отказывалась верить и допускать, в связи с чем даже не заметила того, как внезапно распахнулись тяжёлые дубовые створки широкой двери, и в просторный светлый мраморный зал дворцового лазарета решительно вошла, вероятно, уже обо всём узнавшая, Шах султан, которая, бросив беглый взгляд на очаровательную юную, полную невыносимого отчаяния, золотоволосую подопечную и подбадривающе произнесла:
--Вытри слёзы и перестань винить себя в несчастье, случившемся с Нурбану Хатун, Санавбер! Успокойся! Считай, что венецианская наложница сама себя наказала за все свои грехи и преступления.—что мгновенно привело Санавбер Хатун в чувства, заставив, вовремя спохватиться и, встав с тахты, почтительно поклониться Султанше и чуть слышно измождено выдохнуть и приняться лихорадочно отчитываться:
--Простите меня, Султанша, ибо моей вины здесь, действительно нет. Мы с Нурбану, просто душевно разговаривали о её сестре Констанце Хатун, как внезапно Нурбану Хатун вся побледнела и упала в обморок, ударившись головой о мраморный выступ. Я отчаянно попыталась привести её в чувства, но всё тщетно, из-за чего я, мгновенно позвала гаремную стражу, а они принесли Хатун сюда в лазарет, где ею незамедлительно занялись лекарши, но, как я понимаю, и у них ничего не получается для того, чтобы вернуть Нурбану к жизни.
Шах Султан внимательно выслушала юную подопечную и понимающе тяжело вздохнула в знак искренней поддержки, доброжелательно ей улыбаясь:
--Ну, вот видишь, Санавбер! На всё воля справедливого Аллаха, поэтому хватит себя винить! Успокойся и отправляйся в покои к Хандан Султан. Она пожелала встретиться с тобой и поговорить по душам.
Санавбер Хатун всё поняла и, почтительно откланявшись Шах=Хубан Султан и с её молчаливого позволения покинула лазарет и отправилась в гарем, совершенно не обратив внимания на то, что за пределами великолепного главного султанского дворца Топкапы постепенно сгустились сумерки, и стало темно, что ознаменовалось вступлением в свои законные права вечера.
Юная Санавбер Хатун вошла в роскошные покои Хандан Султан в тот самый момент, когда Султанша, царственно восседая на парчовой тахте, лениво попивая ягодный шербет и закусывая его свежими спелыми фруктами, была погружена в глубокую мрачную задумчивость о, случившемся с Нурбану Хатун, несчастье, мысленно признавалась себе в том, что это очень сильно радует её, ведь дражайшая любимица горячо любимого сына Санавбер Хатун, пусть и строит из себя ангелочка добросердечного, но на самом деле, избавила всю их семью от выкормыша проклятущей Хюррем Султан, за что греческой наложнице необходимо высказать глубочайшую благодарность, от понимания о чём, иронично усмехнулась:
--Да уж, Санавбер Хатун! Вот уж и вправду люди говорят о том, что в тихом омуте—черти водятся!—абсолютно уверенная в том, что находится в своих покоях совершенно одна.
Только это было, далеко не
