--Сегодня я собираюсь, снова навестить в лазарете Нурбану Хатун. Да, дарует ей милостивейший Аллах скорейшего выздоровления!—со смутной надеждой в приятном тихом голосе вздохнула юная Санавбер Хатун, что подержалось понимающим тяжёлым вздохом её дражайшего венценосного возлюбленного:
--Аминь, Санавбер!—благодаря чему, между юношей с девушкой воцарилось долгое, очень мрачное молчание, во время которого они продолжили завтракать, совершенно не обратив внимания на то, как, в эту самую минуту, крайне бесшумно открылись тяжёлые дубовые резные створки широкой двери, и в покои уверенно вошла, сияющая восторженной улыбкой, ункяр-калфа Нигяр. Она почтительно поклонилась юной венценосной возлюбленной паре и, принеся им искренние извинения за внезапный визит, радушно объявила:
--Примите мои искренние поздравления, Шехзаде, так как только что Ваш с Санавбер Султан никях был благополучно заключён. Сюмбуль-ага сейчас вернулся из диванных покоев, где представлял сторону нашей новой Султанши.—что заставило юную пару, вновь прервать их совместный завтрак и потрясённо переглянуться между собой и, придя к общему согласию, вручили ункяр-калфе по бархатному мешку с золотыми монетами в знак искренней благодарности за радостную весть.
--Раздайте девушкам золото и угостите щербетом со сладостями, Нигяр-калфа!—распорядился от имени себя с дражайшей возлюбленной Шехзаде Селим.
Ункяр-калфа прекрасно всё поняла и, почтительно откланявшись молодожёнам, посчитала, что они, просто обязаны знать о дерзком поведении Констанцы Хатун, в связи с чем, тяжело вздохнула и принялась докладывать:
--Шехзаде, Султанша, Вы уж великодушно простите меня за то, что вынуждена ещё ненадолго задержать Вас от приятного общения друг с другом, просто в гареме вчера вечером ещё кое-что произошло по вине новой венецианской рабыни по имени Констанца, которая, едва ни подралась с ещё более дерзкой рабыней по имени Айше, посмевшей, крайне нелестно отзываться о, находящейся по-прежнему в лазарете и в глубокой коме, Нурбану Хатун, из-за чего Айше Хатун, ещё вчера отправили в Босфор.
Это оказалось хорошо понятно молодожёнам, благодаря чему, они с глубокой мрачной задумчивостью переглянулись между собой, искренне сочувствуя Констанце Хатун, которая, отныне и скорее всего, попытается вероломно напасть на преданную им бескорыстно Дилвин Хатун, невольно приведя это к тому, что возлюбленные Шехзаде Селим с Санавбер Султан даже не заметили того, как ункяр-калфа не захотела им больше мешать и, вновь почтительно откланявшись, наконец, ушла, что позволило новоиспечённой супружеской паре вернуться к своему, уже, наверное успевшему остыть, завтраку и, постепенно завершив его, разошлись каждый по своим делам; Шехзаде Селим отправился в Диванные покои к отцу-Повелителю на собрание с высокопоставленными сановниками, а Санавбер Султан в лазарет, где её ждало огромное разочарование, ударившее её, очень жестоко по самому сердцу с душой.
Не успела она сделать и нескольких шагов вглубь просторного светлого зала, как к своему негодованию увидела то, как один из гаремных евнухов закрыл чей-то труп простынёй под бдительным присмотром валиде Хандан Султан, выглядящей какой-то, уж очень мрачной, что ни на шутку встревожило Санавбер Султан, заставив её, незамедлительно подойти ближе и, сделав почтительный грациозный реверанс, осторожно осведомиться:
--Что здесь происходит, Валиде? Кто умер?—искренне боясь услышать страшный ответ, который итак знала, ведь, кроме Нурбану Султан, здесь больше никого из рабынь не было, от понимания о чём, хорошо ощутила то, как её голубые глаза, внезапно увлажнились, а по бархатистым бледным щекам готовы были в любую минуту скатиться прозрачными тонкими ручьями горькие слёзы, не говоря уже о том, что учащённо забилось трепетное сердце в соблазнительной упругой груди, что вызвало у Хандан Султан презрительную усмешку:
--А ты как думаешь, Хатун?! Нурбану Хатун предстала недавно переел Аллахом! Да, простятся ей все прегрешения!—что для юной новоиспечённой Султанши прозвучало, подобно очень болезненной оглушительной отрезвляющей пощёчине, жестоко ударившей её по сердцу, как острым кинжалом.
--Но как же так, Валиде, ведь поздно вечером, когда я оставляла Нурбану Хатун, она готова была в любой момент очнуться?!—с ещё большим ошеломлением, чуть слышно воскликнула Санавбер Султан, не в силах поверить в то, что видит и слышит, благодаря чему, заставила свою Валиде, вновь небрежно отмахнуться и с полным безразличием произнести:
--Да, забудь ты уже об этой бедовой Хатун, Санавбер! Считай, что она уже стала кормом для рыб! Её судьба тебя больше не должна волновать! Она получила то, что заслужила! Ты пару часов тому назад стала единственной и главной Хасеки моему Шехзаде, в честь чего, сегодня будет устроен праздник в гареме.
Это прозвучало крайне не к месту, если учитывать то, что ещё вчера прошли похороны Шехзаде Ахмета с Элеонур Хатун, да и над жизнями её и Дилвин Хатун, отныне нависла смертельная угроза в лице мстительной Констанцы Хатун, которая не успокоится до тех пор, пока ни отправит к своей старшей сестре Нурбану Хатун её убийц, то есть её—Санавбер Султан и Дилвин Хатун, благодаря чему и от мрачных мыслей о чём, инстинктивно поёжилась с измождённым вздохом:
--Не время сейчас для праздника, Валиде, когда моя с Дилвин Хатун жизнь висит на очень тоненьком волоске, готовом вот-вот оборваться, ведь Констанца Хатун, теперь непременно станет нам мстить, ведь ей ни объяснишь то, что мы с ней, абсолютно не виноваты в гибели Нурбану Хатун!—что ни укрылось от внимания Хандан Султан, одарившей невестку доброжелательной улыбкой и заверившей в том, что ей с рабыней бояться нечего, да и Констанце Хатун будет некогда заниматься местью, так как всё её время будет занято обучением, во что юная Санавбер Султан верила с большим трудом, решив оставаться до конца бдительной, в связи с чем, почтительно откланялась и с молчаливого позволения Хандан Султан, покинула лазарет, решив вернуться к себе в покои для того, чтобы успокоить верную служанку, которая, скорее всего, себе не находит места от беспокойства за их жизнь.
И вот, выбежав из дворцового лазарета, хорошо ощущая то, как её безжалостно душат горькие слёзы, из-за плотной пелены которой, она совершенно ничего не видела, Санавбер Султан, сама того не заметила, как, наконец-то, оказалась в, залитом яркими солнечными лучами, мраморном коридоре, по которому она неслась так стремительно, словно камета, не обращая никакого внимания на, бешено колотящееся в соблазнительной упругой пышной груди, разгорячённое сердце, каждый стук которого, громким эхом раздавался в её золотоволосой голове.
Но, не доходя и нескольких поворотов до дубовых створок широких арочных ворот входа в общую гаремную комнату, юная Санавбер Султан встретилась с преданной Дилвин Хатун, одетой в изящное простенькое шёлковое платье нежного розового оттенка, тоже не находящая себе места из-за Нурбану Хатун, благодаря чему, не смогла больше находиться в неведении в просторных покоях добросердечной госпожи и вышла к ней на встречу, смутно надеясь на то, чтобы, хоть что-нибудь узнать от неё, но, увидев Госпожу, горько плачущую, поняла, что самое страшное, всё-таки случилось, в связи с чем, измождено вздохнула:
--Теперь нас, точно ничего не спасёт от праведной мести Констанцы Хатун, госпожа!—что мгновенно привело в чувства, горько плачущую, Санавбер Султан, заставив её, внезапно успокоиться и начать лихорадочно обсуждать с верной помощницей их дальнейшие действия по отношению с мстительной юной венецианской новой рабыней:
--Чувства и воинственные желания Констанцы Хатун, вполне себе естественны и хорошо понятны, ведь, рано утром её старшая сестра Сесилия Баффо покинула этот грешный мир, отправившись к предкам, Дилвин! Да, упокоится она с миром! Поэтому нам необходимо проявить к Констанце предельную заботу с вниманием и, по возможности, попытаться с ней подружиться.—мудро рассудила Санавбер Султан, от пристального внимания которой ни укрылось то, в какую глубокую мрачную задумчивость погрузилась её верная подруга-помощница Дилвин-хатун, успевшая произнести лишь одно:
--Конечно, с нашей с вами стороны это будет сделать, очень даже не сложно. Вот только захочет ли пойти с нами на дружеский контакт Констанца-хатун, госпожа?!.. Не знаю…—что прозвучало с нескрываемым сомнением в приятном голосе, благодаря чему, между девушками воцарилось долгое, очень мрачное молчание, во время которого обе они погрузились в глубокую задумчивость, из которой их вывели, проносящие тяжёлые сундуки с золотом, молодые евнухи, возглавляемые кизляром-агой Сюмбулем, что заставило Дилвин-хатун с нескрываемым негодованием спросить.—А в честь чего это, интересно знать, сегодня будут раздавать золото, госпожа? Вам известно?
Санавбер Султан застенчиво улыбнулась и, залившись румянцем смущения, чуть слышно выдохнула:
--В честь моего с Шехзаде Селимом никяха, Дилвин! Я стала законной Хасеки ему.—что мгновенно оживило её верную помощницу, заставив, вновь воспрять духом и восторженно воскликнуть:
--Поздравляю, госпожа!—что прозвучало, очень даже искренне, чем юная новоиспечённая Главная Хасеки Шехзаде Селима Санавбер Султан оказалась тронута до глубины души ликующим поздравлением душевной подруги, но, постепенно собравшись с мыслями, чуть слышно выдохнула в знак искренней благодарности:
--Спасибо, Дилвин!
Но, а чуть позже и, не говоря больше ни единого слова, обе юные девушки, наконец-то, вошли в общую комнату гарема.
Там молодые аги с калфами под бдительным присмотром и управлением кизляра-аги с ункяр-калфой, уже вовсю раздавали золото наложницам и угощали их шербетом со всякими сладостями, от чего девушки пришли в неописуемый восторг и возносили благодарственные пожелания в адрес новоиспечённых молодожёнов, что нельзя было сказать о, сидящих отрешённо и немного в стороне, погрузившись в глубокую мрачную задумчивость, Констанцу с Нурмелек-хатун.
--Наша новоиспечённая Главная Хасеки пытается откупиться от нас за убийство моей несчастной сестры Сесилии!—с язвительной усмешкой небрежно отмахнулась Констанца-хатун, что подержалось её подругой по гаремной жизни по имени Нурмелек:
--И не говори, Констанца! Видимо Султаншу, всё-таки мучает совесть!—и, не говоря больше ни единого слова, обе рабыни ядовито рассмеялись, чем болезненно задели юную Главную Хасеки Шехзаде Селима по оскорблённому самолюбию, в связи с чем, она сдержанно вздохнула: «Терпения мне даруй, о милостивейший Аллах!», а вслух и всё с той же доброжелательностью произнесла, обращаясь к венецианке по имени Констанца:
--Мне хорошо понятны твои чувства, поэтому я великодушно приношу тебе мои искренние соболезнования по поводу утраты сестры и настоятельно прошу, перестать обвинять меня в том, в чём нет моей вины!
Между девушками воцарилось долгое, очень мрачное молчание, во время которого к ним подошла ункяр-калфа Нигяр и, мгновенно разобравшись в истинной причине, как ей казалось, затяжного конфликта, вразумительно шикнула на венецианскую рабыню с её подругами-единомышленницами:
--Что вы накинулись, подобно голодным шакалам на Санавбер Хатун, ведь она, ясно же сказала вам о том, что неповинна в гибели Нурбану-хатун?! Неужели вам не понятно?!
Конечно, же Констанце-хатун с подругами всё прекрасно понимали, но всё равно настаивали на поиске виновной рабыни, которая должна понести справедливое наказание, каковой решила стать Дилвин-хатун.
--Ладно, Нигяр-калфа, если им так нужна искупительная жертва, я готова стать ею, ради сохранения спокойствия в гареме!—с обречённым вздохом решительно произнесла юная рабыня, чем вызвала огромное негодование у своей добропорядочной и справедливой госпожи, мгновенно переглянувшейся с ункяр-калфой, измождено вздохнувшей:
--Ладно, отведите Дилвин-хатун в темницу!—и внимательно проследившей за тем, как молчаливые молодые евнухи бесшумно подошли к, смиренно ожидающей их, понурив темноволосую голову, Дилвин-хатун и, крепко взяв её под локотки, увели прочь из гарема, провожаемые ошеломлёнными взглядами Санавбер Судтан с ункяр-калфой, первая из которых с горьким разочарованием и с сожалением выдохнула:
--Надеюсь, теперь твоя душа и душа Нурбану-хатун, спокойны, Хатун?!
Конечно, венецианка оказалась довольна самопожертвованием Дилвин-хатун, согласившейся пойти на заклание во избежание очередного, назревающего, вновь, бунта в гареме, иначе бы Констанца-хатун ни заключила бы с всё тем же презрением:
--Давно бы так, ведь все виновные в преступлении должны быть справедливо наказаны, а ни отчаянно покрываться членами султанской семьи!
Вот только юная Санавбер Султан даже не догадывалась о том, что, в эту самую минуту, в тайных покоях находилась, привезённая Бюльбулем-агой из старого дворца, лично по распоряжению Валиде Хандан Султан греческая рабыня по имени Селимие Хатун, которая в это тёплое осеннее солнечное утро была облачена в роскошное яркое розовое парчовое платье с преобладанием сиреневого шёлка, сидела на бархатном покрывале, предназначенной для неё, кушетки и, полностью отрешившись от всего внешнего мира, рисовала что-то в блокноте и, не обращая никакого внимания на, слепящие её выразительные карие глаза, яркие золотые солнечные лучи, уверенная в том, что её никто не побеспокоит, но глубоко ошиблась, ведь, в эту самую минуту, крайне бесшумно открылись створки широкой двери, и в скромные покои уверенно вошёл один из старших, но при этом самых преданных достопочтенной Хандан Султан, евнухов по имени Бюльбюль, который с искренней доброжелательностью взглянул на их общую очаровательную юную подопечную, которая, словно почувствовав, что находится в покоях уже не одна, мгновенно встрепенулась и, отложив альбом в сторону с радостным вздохом:
--Бюлюбуль-ага!—грациозно встала с тахты и замерла в почтительном поклоне и, одобрительно улыбнувшись, со вздохом искренней радости объявил:
--Радуйся, Селимие Хатун, ибо наша Достопочтенная Валиде Хандан Султан, наконец захотела увидеть тебя и душевно побеседовать.--что стало для юной рыжеволосой рабыни, хотя и, вполне себе ожидаемо, но в то же время и внезапно, благодаря чему, она даже слегка растерялась, хорошо ощущая то, как алеют от, испытываемого ею, смущения бархатистые щёки, не говоря уже о, бешено колотящемся в соблазнительной упругой груди, трепетном сердце, но, понимая, что ей лучше не злить старшего евнуха своими раздумьями, мгновенно собралась и, взяв с собой всё необходимое, незамедлительно отправилась в роскошные покои к Валиде Хандан Султан, сопровождаемая младшими калфами, глубоко погружённая в мрачную задумчивость, совершенно не заметив того, как они все, наконец-то, преодолев многочисленные мраморные и изразцовые дворцовые коридоры, остановились возле заветной широкой двери, надёжно охраняемой стражниками, которые по распоряжению Бюльбуля-аги, молча открыли створки и, впустив агу с его очаровательной юной подопечной вовнутрь, вновь закрыли створки, что обдало их приятным прохладным дуновением.
6 глава.
Дворец Топкапы.
--Аминь, Санавбер!—благодаря чему, между юношей с девушкой воцарилось долгое, очень мрачное молчание, во время которого они продолжили завтракать, совершенно не обратив внимания на то, как, в эту самую минуту, крайне бесшумно открылись тяжёлые дубовые резные створки широкой двери, и в покои уверенно вошла, сияющая восторженной улыбкой, ункяр-калфа Нигяр. Она почтительно поклонилась юной венценосной возлюбленной паре и, принеся им искренние извинения за внезапный визит, радушно объявила:
--Примите мои искренние поздравления, Шехзаде, так как только что Ваш с Санавбер Султан никях был благополучно заключён. Сюмбуль-ага сейчас вернулся из диванных покоев, где представлял сторону нашей новой Султанши.—что заставило юную пару, вновь прервать их совместный завтрак и потрясённо переглянуться между собой и, придя к общему согласию, вручили ункяр-калфе по бархатному мешку с золотыми монетами в знак искренней благодарности за радостную весть.
--Раздайте девушкам золото и угостите щербетом со сладостями, Нигяр-калфа!—распорядился от имени себя с дражайшей возлюбленной Шехзаде Селим.
Ункяр-калфа прекрасно всё поняла и, почтительно откланявшись молодожёнам, посчитала, что они, просто обязаны знать о дерзком поведении Констанцы Хатун, в связи с чем, тяжело вздохнула и принялась докладывать:
--Шехзаде, Султанша, Вы уж великодушно простите меня за то, что вынуждена ещё ненадолго задержать Вас от приятного общения друг с другом, просто в гареме вчера вечером ещё кое-что произошло по вине новой венецианской рабыни по имени Констанца, которая, едва ни подралась с ещё более дерзкой рабыней по имени Айше, посмевшей, крайне нелестно отзываться о, находящейся по-прежнему в лазарете и в глубокой коме, Нурбану Хатун, из-за чего Айше Хатун, ещё вчера отправили в Босфор.
Это оказалось хорошо понятно молодожёнам, благодаря чему, они с глубокой мрачной задумчивостью переглянулись между собой, искренне сочувствуя Констанце Хатун, которая, отныне и скорее всего, попытается вероломно напасть на преданную им бескорыстно Дилвин Хатун, невольно приведя это к тому, что возлюбленные Шехзаде Селим с Санавбер Султан даже не заметили того, как ункяр-калфа не захотела им больше мешать и, вновь почтительно откланявшись, наконец, ушла, что позволило новоиспечённой супружеской паре вернуться к своему, уже, наверное успевшему остыть, завтраку и, постепенно завершив его, разошлись каждый по своим делам; Шехзаде Селим отправился в Диванные покои к отцу-Повелителю на собрание с высокопоставленными сановниками, а Санавбер Султан в лазарет, где её ждало огромное разочарование, ударившее её, очень жестоко по самому сердцу с душой.
Не успела она сделать и нескольких шагов вглубь просторного светлого зала, как к своему негодованию увидела то, как один из гаремных евнухов закрыл чей-то труп простынёй под бдительным присмотром валиде Хандан Султан, выглядящей какой-то, уж очень мрачной, что ни на шутку встревожило Санавбер Султан, заставив её, незамедлительно подойти ближе и, сделав почтительный грациозный реверанс, осторожно осведомиться:
--Что здесь происходит, Валиде? Кто умер?—искренне боясь услышать страшный ответ, который итак знала, ведь, кроме Нурбану Султан, здесь больше никого из рабынь не было, от понимания о чём, хорошо ощутила то, как её голубые глаза, внезапно увлажнились, а по бархатистым бледным щекам готовы были в любую минуту скатиться прозрачными тонкими ручьями горькие слёзы, не говоря уже о том, что учащённо забилось трепетное сердце в соблазнительной упругой груди, что вызвало у Хандан Султан презрительную усмешку:
--А ты как думаешь, Хатун?! Нурбану Хатун предстала недавно переел Аллахом! Да, простятся ей все прегрешения!—что для юной новоиспечённой Султанши прозвучало, подобно очень болезненной оглушительной отрезвляющей пощёчине, жестоко ударившей её по сердцу, как острым кинжалом.
--Но как же так, Валиде, ведь поздно вечером, когда я оставляла Нурбану Хатун, она готова была в любой момент очнуться?!—с ещё большим ошеломлением, чуть слышно воскликнула Санавбер Султан, не в силах поверить в то, что видит и слышит, благодаря чему, заставила свою Валиде, вновь небрежно отмахнуться и с полным безразличием произнести:
--Да, забудь ты уже об этой бедовой Хатун, Санавбер! Считай, что она уже стала кормом для рыб! Её судьба тебя больше не должна волновать! Она получила то, что заслужила! Ты пару часов тому назад стала единственной и главной Хасеки моему Шехзаде, в честь чего, сегодня будет устроен праздник в гареме.
Это прозвучало крайне не к месту, если учитывать то, что ещё вчера прошли похороны Шехзаде Ахмета с Элеонур Хатун, да и над жизнями её и Дилвин Хатун, отныне нависла смертельная угроза в лице мстительной Констанцы Хатун, которая не успокоится до тех пор, пока ни отправит к своей старшей сестре Нурбану Хатун её убийц, то есть её—Санавбер Султан и Дилвин Хатун, благодаря чему и от мрачных мыслей о чём, инстинктивно поёжилась с измождённым вздохом:
--Не время сейчас для праздника, Валиде, когда моя с Дилвин Хатун жизнь висит на очень тоненьком волоске, готовом вот-вот оборваться, ведь Констанца Хатун, теперь непременно станет нам мстить, ведь ей ни объяснишь то, что мы с ней, абсолютно не виноваты в гибели Нурбану Хатун!—что ни укрылось от внимания Хандан Султан, одарившей невестку доброжелательной улыбкой и заверившей в том, что ей с рабыней бояться нечего, да и Констанце Хатун будет некогда заниматься местью, так как всё её время будет занято обучением, во что юная Санавбер Султан верила с большим трудом, решив оставаться до конца бдительной, в связи с чем, почтительно откланялась и с молчаливого позволения Хандан Султан, покинула лазарет, решив вернуться к себе в покои для того, чтобы успокоить верную служанку, которая, скорее всего, себе не находит места от беспокойства за их жизнь.
И вот, выбежав из дворцового лазарета, хорошо ощущая то, как её безжалостно душат горькие слёзы, из-за плотной пелены которой, она совершенно ничего не видела, Санавбер Султан, сама того не заметила, как, наконец-то, оказалась в, залитом яркими солнечными лучами, мраморном коридоре, по которому она неслась так стремительно, словно камета, не обращая никакого внимания на, бешено колотящееся в соблазнительной упругой пышной груди, разгорячённое сердце, каждый стук которого, громким эхом раздавался в её золотоволосой голове.
Но, не доходя и нескольких поворотов до дубовых створок широких арочных ворот входа в общую гаремную комнату, юная Санавбер Султан встретилась с преданной Дилвин Хатун, одетой в изящное простенькое шёлковое платье нежного розового оттенка, тоже не находящая себе места из-за Нурбану Хатун, благодаря чему, не смогла больше находиться в неведении в просторных покоях добросердечной госпожи и вышла к ней на встречу, смутно надеясь на то, чтобы, хоть что-нибудь узнать от неё, но, увидев Госпожу, горько плачущую, поняла, что самое страшное, всё-таки случилось, в связи с чем, измождено вздохнула:
--Теперь нас, точно ничего не спасёт от праведной мести Констанцы Хатун, госпожа!—что мгновенно привело в чувства, горько плачущую, Санавбер Султан, заставив её, внезапно успокоиться и начать лихорадочно обсуждать с верной помощницей их дальнейшие действия по отношению с мстительной юной венецианской новой рабыней:
--Чувства и воинственные желания Констанцы Хатун, вполне себе естественны и хорошо понятны, ведь, рано утром её старшая сестра Сесилия Баффо покинула этот грешный мир, отправившись к предкам, Дилвин! Да, упокоится она с миром! Поэтому нам необходимо проявить к Констанце предельную заботу с вниманием и, по возможности, попытаться с ней подружиться.—мудро рассудила Санавбер Султан, от пристального внимания которой ни укрылось то, в какую глубокую мрачную задумчивость погрузилась её верная подруга-помощница Дилвин-хатун, успевшая произнести лишь одно:
--Конечно, с нашей с вами стороны это будет сделать, очень даже не сложно. Вот только захочет ли пойти с нами на дружеский контакт Констанца-хатун, госпожа?!.. Не знаю…—что прозвучало с нескрываемым сомнением в приятном голосе, благодаря чему, между девушками воцарилось долгое, очень мрачное молчание, во время которого обе они погрузились в глубокую задумчивость, из которой их вывели, проносящие тяжёлые сундуки с золотом, молодые евнухи, возглавляемые кизляром-агой Сюмбулем, что заставило Дилвин-хатун с нескрываемым негодованием спросить.—А в честь чего это, интересно знать, сегодня будут раздавать золото, госпожа? Вам известно?
Санавбер Султан застенчиво улыбнулась и, залившись румянцем смущения, чуть слышно выдохнула:
--В честь моего с Шехзаде Селимом никяха, Дилвин! Я стала законной Хасеки ему.—что мгновенно оживило её верную помощницу, заставив, вновь воспрять духом и восторженно воскликнуть:
--Поздравляю, госпожа!—что прозвучало, очень даже искренне, чем юная новоиспечённая Главная Хасеки Шехзаде Селима Санавбер Султан оказалась тронута до глубины души ликующим поздравлением душевной подруги, но, постепенно собравшись с мыслями, чуть слышно выдохнула в знак искренней благодарности:
--Спасибо, Дилвин!
Но, а чуть позже и, не говоря больше ни единого слова, обе юные девушки, наконец-то, вошли в общую комнату гарема.
Там молодые аги с калфами под бдительным присмотром и управлением кизляра-аги с ункяр-калфой, уже вовсю раздавали золото наложницам и угощали их шербетом со всякими сладостями, от чего девушки пришли в неописуемый восторг и возносили благодарственные пожелания в адрес новоиспечённых молодожёнов, что нельзя было сказать о, сидящих отрешённо и немного в стороне, погрузившись в глубокую мрачную задумчивость, Констанцу с Нурмелек-хатун.
--Наша новоиспечённая Главная Хасеки пытается откупиться от нас за убийство моей несчастной сестры Сесилии!—с язвительной усмешкой небрежно отмахнулась Констанца-хатун, что подержалось её подругой по гаремной жизни по имени Нурмелек:
--И не говори, Констанца! Видимо Султаншу, всё-таки мучает совесть!—и, не говоря больше ни единого слова, обе рабыни ядовито рассмеялись, чем болезненно задели юную Главную Хасеки Шехзаде Селима по оскорблённому самолюбию, в связи с чем, она сдержанно вздохнула: «Терпения мне даруй, о милостивейший Аллах!», а вслух и всё с той же доброжелательностью произнесла, обращаясь к венецианке по имени Констанца:
--Мне хорошо понятны твои чувства, поэтому я великодушно приношу тебе мои искренние соболезнования по поводу утраты сестры и настоятельно прошу, перестать обвинять меня в том, в чём нет моей вины!
Между девушками воцарилось долгое, очень мрачное молчание, во время которого к ним подошла ункяр-калфа Нигяр и, мгновенно разобравшись в истинной причине, как ей казалось, затяжного конфликта, вразумительно шикнула на венецианскую рабыню с её подругами-единомышленницами:
--Что вы накинулись, подобно голодным шакалам на Санавбер Хатун, ведь она, ясно же сказала вам о том, что неповинна в гибели Нурбану-хатун?! Неужели вам не понятно?!
Конечно, же Констанце-хатун с подругами всё прекрасно понимали, но всё равно настаивали на поиске виновной рабыни, которая должна понести справедливое наказание, каковой решила стать Дилвин-хатун.
--Ладно, Нигяр-калфа, если им так нужна искупительная жертва, я готова стать ею, ради сохранения спокойствия в гареме!—с обречённым вздохом решительно произнесла юная рабыня, чем вызвала огромное негодование у своей добропорядочной и справедливой госпожи, мгновенно переглянувшейся с ункяр-калфой, измождено вздохнувшей:
--Ладно, отведите Дилвин-хатун в темницу!—и внимательно проследившей за тем, как молчаливые молодые евнухи бесшумно подошли к, смиренно ожидающей их, понурив темноволосую голову, Дилвин-хатун и, крепко взяв её под локотки, увели прочь из гарема, провожаемые ошеломлёнными взглядами Санавбер Судтан с ункяр-калфой, первая из которых с горьким разочарованием и с сожалением выдохнула:
--Надеюсь, теперь твоя душа и душа Нурбану-хатун, спокойны, Хатун?!
Конечно, венецианка оказалась довольна самопожертвованием Дилвин-хатун, согласившейся пойти на заклание во избежание очередного, назревающего, вновь, бунта в гареме, иначе бы Констанца-хатун ни заключила бы с всё тем же презрением:
--Давно бы так, ведь все виновные в преступлении должны быть справедливо наказаны, а ни отчаянно покрываться членами султанской семьи!
Вот только юная Санавбер Султан даже не догадывалась о том, что, в эту самую минуту, в тайных покоях находилась, привезённая Бюльбулем-агой из старого дворца, лично по распоряжению Валиде Хандан Султан греческая рабыня по имени Селимие Хатун, которая в это тёплое осеннее солнечное утро была облачена в роскошное яркое розовое парчовое платье с преобладанием сиреневого шёлка, сидела на бархатном покрывале, предназначенной для неё, кушетки и, полностью отрешившись от всего внешнего мира, рисовала что-то в блокноте и, не обращая никакого внимания на, слепящие её выразительные карие глаза, яркие золотые солнечные лучи, уверенная в том, что её никто не побеспокоит, но глубоко ошиблась, ведь, в эту самую минуту, крайне бесшумно открылись створки широкой двери, и в скромные покои уверенно вошёл один из старших, но при этом самых преданных достопочтенной Хандан Султан, евнухов по имени Бюльбюль, который с искренней доброжелательностью взглянул на их общую очаровательную юную подопечную, которая, словно почувствовав, что находится в покоях уже не одна, мгновенно встрепенулась и, отложив альбом в сторону с радостным вздохом:
--Бюлюбуль-ага!—грациозно встала с тахты и замерла в почтительном поклоне и, одобрительно улыбнувшись, со вздохом искренней радости объявил:
--Радуйся, Селимие Хатун, ибо наша Достопочтенная Валиде Хандан Султан, наконец захотела увидеть тебя и душевно побеседовать.--что стало для юной рыжеволосой рабыни, хотя и, вполне себе ожидаемо, но в то же время и внезапно, благодаря чему, она даже слегка растерялась, хорошо ощущая то, как алеют от, испытываемого ею, смущения бархатистые щёки, не говоря уже о, бешено колотящемся в соблазнительной упругой груди, трепетном сердце, но, понимая, что ей лучше не злить старшего евнуха своими раздумьями, мгновенно собралась и, взяв с собой всё необходимое, незамедлительно отправилась в роскошные покои к Валиде Хандан Султан, сопровождаемая младшими калфами, глубоко погружённая в мрачную задумчивость, совершенно не заметив того, как они все, наконец-то, преодолев многочисленные мраморные и изразцовые дворцовые коридоры, остановились возле заветной широкой двери, надёжно охраняемой стражниками, которые по распоряжению Бюльбуля-аги, молча открыли створки и, впустив агу с его очаровательной юной подопечной вовнутрь, вновь закрыли створки, что обдало их приятным прохладным дуновением.
Прода от 05.03.2023, 15:57
6 глава.
Дворец Топкапы.
