Только никто из них даже не догадывался о том, что в самом дворце Топкапы, ещё ранним утром, Султан Сулейман пригласил в свои покои всех четырёх сыновей для важной и воспитательной беседы перед отбытием на охоту, прекрасно зная и понимая, что сыновья его любимой супруги Хюррем Султан не всегда ладят с Шехзаде Селимом сыном Хандан Султан, и между ними, опять может случится очередная драка и взбучка, чего он искренне не хотел допустить и позволить, хоть и понимал, что его сыновья уже взрослые и могут самостоятельно решать собственные разногласия, но всё же…
—Селим, твои братья сами пригласили тебя на охоту, желая загладить все прошлые ссоры и обиды. Это меня очень искренне радует, но всё же я прекрасно понимаю, что ты никому и никогда из них не уступаешь и в ответ на, нанесённое тебе, оскорбление, можешь ответить тем же. Поэтому я настоятельно требую от тебя того, чтобы в этот раз не было никаких ссор, драк и разногласий! Особенно между тобой и Мустафой! Будь благоразумен, не поддавайся на провокации и оскорбления. Будь умнее! Ты и мой сын Ахмед — самые младшие из всех сыновей, а значит Вам обоим пора взяться за ум!— твердо и не терпя никаких возражений, проговорил Падишах, когда они уже остались лишь вдвоем в покоях Султана, стены которых были выполнены в красных и бледно -зелёных тонах с линиями и узорами, обставлены огромным количеством деревянной мебели, а именно : рабочий стол, стоящий в углу огромных и главных покоев, кровать с коричневым постельным бельём и множество различных зеркал, тумб, шкафов, на которых мужчины не обращали никакого внимания, а особенно Шехзаде Селим, облачённый в красивый тёмно-синий кафтан с золотыми пуговицами и головной убор. Юноша был погружен в глубокую мрачную задумчивость, скрывая за ней бурю, бушующую у него в душе от, сказанных отцом, вразумительных слов, потому что уступать и быть "пай мальчиком" было вовсе не для него, от чего он устало вздохнул:
—Я постараюсь сделать всё, что в моих силах, Повелитель! Но Вы можете быть уверены в моей сдержанности и мудрости на этой, предстоящей, охоте.
—Вот и славно!— заключил Падишах, резко поднявшись с тахты, на которой царственно восседал всё это время и добродушно похлопав сына по мужественному плечу, одарил его доброжелательной понимающей искренней улыбкой.
После беседы с отцом, воодушевленный и задумчивый Селим, направился в покои своей матушки Хандан Султан, которая тоже захотела увидеться и побеседовать с сыном перед отъездом, не успев сказать ему о том, что она пригласила и дочь Михримах, хотя Селим абсолютно не удивился этому и был рад видеть их обеих.
—Сынок!—радостно воскликнула Хандан Султан, раскрыв перед сыном, крепкие объятия.—Доброго тебе утра!— радостно произнесла она, гладя, его по еле заметной щетине.
—И Вам, Матушка! И тебе, дорогая сестрица!— сказал он, обращаясь и к Михримах Султан, облачённой в атласное платье, небесно-голубого цвета, с шифоновой накидкой, дополненной узорами, не говоря уже о волосах, заплетённых в косички и украшенных аккуратным ободком, которая кивнула ему, проговорив:
—И тебе того же, Селим. Надеюсь, в этот раз, с охоты ты вернёшься с целым и невредимым лицом.— с сарказмом сказала она, что вызвало у всех, присутствующих здесь, людей добродушный, раскатистый звонкий смех.
и вот после нескольких любезных фраз и шуток в покоях Хандан Султан, Селим направился к выходу из дворца, а затем в конюшню за своим белым и благородным конём, которого уже давным-давно подготовили к его приходу, да и братья ждали лишь его прихода, уже начиная терять терпение из-за долгой задержки брата.
—Опять опаздываешь.— недовольно проговорил Мустафа, сидевший на коне и облаченный в атласный кафтан с узорами и доспехами, чем вызвал довольный смешок у Селима, не обращающего внимания на палящее солнце и остальных двух братьев, готовых в любую минуту отправиться в долгожданную поездку:
—Да, вот такой я ужасный и недисциплинированный.— чем поверг старшего брата в лёгкое оцепенение, после которого, не говоря больше не слова, они отправились в путь.
Но никто из них даже не догадывался о том, какие страсти происходят на невольничьем рынке, куда, недавно вновь попала, несчастная Элеонора Хатун, которая, стоя под ужасным и палящим с солнцем, уже смирилась с тем, что происходило на Османском рынке, ставшим похожим на логово бурлящих и кусающихся муравьёв, благодаря чему ей стало абсолютно всё равно на то, что её, подобно послушной собачонке, показывали купцам, которые скопились в самом центре и смотрели на неё, подобно экспонату в музее, что было безумно унизительно, не говоря уже о том, что её заставили переодеться почти при всех в белое платье с воздушными рукавами и в корсете, поддерживающим её пышную грудь и талию.
—Я хочу пить! Хватит! Дай мне воды!— требовательно проговорила девушка, облокотившись об мерзкого и толстого работорговца, который гневно посмотрел на неё и угрожающе прошептал, обещая ей устроить настоящий ад:
—Заткнись немедленно, иначе я высеку тебя палками!— что на неё абсолютно не подействовала, ведь ей было абсолютно плевать на свою жизнь, что подтвердилось её продолжительными криками и просьбами, продлившимися до того момента, пока к ним ни подошёл крупный и широкоплечий купец, возраста лет сорок пять-пятьдесят, о чем свидетельствовали его многочисленные морщины на смуглом и потном лице, не говоря о рыжих и жёстких волосах, странной и нелепой форме лица и в не примечательной внешности, которая вызвала рвотный рефлекс у Элеоноры, услыхавшей от этого отвратительного мужлана следующее:
—Мне очень понравилась эта рабынька! Я возьму её за сколько можно!— что заставило её гнев, бурлящий в глубинах истерзанной души, вырваться наружу:
—Что?! Нет! Не позволю! Отстань! Уберите руки!— кричала она, когда её уже схватил за талию Батур-ага— купившей её купец, имя которого она в дальнейшем узнала, когда её, подобно скоту, продали мерзкому мужику на забаву или на чёрные работы.
Она опомнилась уже тогда, когда с заплаканным и усталым лицом, сидела на лошади, а позади неё Батур-ага, с довольной ухмылкой говорящий:
—Мы с тобой будем самыми счастливыми людьми! Я сделаю тебя счастливой, а ты меня, своим прекрасным телом ублажишь на славу!—и приобняв её за талию, что показалось ей, крайне неприятным и мерзким, ощущением, благодаря чему, она громко вскрикнула, решительно убрав его жёсткие руки со своей талии:
—Убери руки! Я тебе не уличная бордельная девка! Не смей меня трогать! Никогда!— что вызвало у него злобный смех и ухмылку, с которой они доехали до какого-то непонятного места, откуда отвратительно воняло сгнившей едой, что почти так и было, не говоря уже о мрачности и скудности помещения, где находилось много людей, облаченных в черные одеяния с холодным оружием, от чего Элеоноре было безумно некомфортно, когда она, поджав ноги к груди, сидела за круглым деревянным столом, не обращая внимания на, воняющую жидкую массу, морковного оттенка и даже не хотела прикасаться к тарелке из-за брезгливости.
—Давай ешь, Элеонора! Это первый и последний приём пищи перед долгой поездкой.— настоятельно поговорил Батур, с аппетитом съедая свою порцию, что заставило Элеонору фыркнуть и взять металлическую тарелку, повернула и вылила всё содержимое на пол, а тарелку специально уронила, не обращая внимания на её звон, пристально и с "огнём", глядя в глаза Батуру-аге.
—Сам ешь эту мерзость! Такую же мерзкую, как и ты!- громко прокричала она, чем заставила всех, присутствующих здесь людей, обернуться и посмотреть на неё, благодаря чему Батур-ага, еле сдерживающий гнев и подступающий к самому пику, схватил её за подбородок, что заставило девушку снова закричать:
—Ай, пусти! Мужлан, неотёсанный! Что ты делаешь! Больно!
—Будет ещё больнее, когда мы уйдём отсюда!— предупреждающее проговорил он, глядя ей в глаза безумным взглядом, способным на всё ужасное, от чего по её спине пробежался холодок, что заставило девушку резко высвободиться из его рук и выбежав из-за стола и начав, опять громко кричать, привлекая всеобщее внимание:
—Он шпион из Персии! Он украл меня у моей семьи! Он враг!— что заставило одну компанию людей, облачённых в черные одеяния, достать свои звенящие мечи из чехлов, и Батур –ага, понимая, что переубеждать разъяренную толпу нет смысла, после нескольких попыток спастись, сдался им в плен, а Элеонора, быстро выбежав из таверны, поднимая подол платья, развязала верёвку, на которую была привязана одна из лошадей и, умелым движением, вскочила на неё и помчалась в лес, не догадываясь о том, что Батура-агу уже бессердечно отдали на растерзание толпе, а вскоре, после долгих мучений и ран, он скончался, отдав Богу грешную душу.
А между тем, Элеонора уже мчалась изо всех сил, боясь, что за ней будет устроена погоня, но ошибалась, ведь люди, убившие Батура, даже не успели опомниться.
—Что же мне делать?!— отчаянно произнесла она, понимая, что находится совсем одна в лесу, где, наверняка, есть дикие животные, которые проявят всю свою силу и дикость, не жарким и светлым днём, а холодной летней ночью. Невольно приведя это к тому, что из-за всех этих мрачных раздумий, она уставшая сидела на лошади, не обращая внимания на поющих птиц, топанья копыт лошади, которая, тоже устала и еле брела по сухой и лиственной земле, хотя в некоторых моментах эта атмосфера успокаивала.
—Вода! Пить!— радостно крикнула она, увидев вдалеке, на вид кристально-чистое, озеро, благодаря чему быстро соскочила с лошади и, схватив её за уздечку, подвела к озеру, чтобы лошадь испила прохладной воды, но не в силах больше терпеть жару, Элеонора решила искупаться прямо в платье, хотя и прекрасно понимая, что кто-нибудь может увидеть её обнаженной, от мыслей о чем покраснела и залезла в воду, забыв о том, что впереди холодная ночь, а одежда может и не высохнуть до того момента.
Поняла и осознала она это только тогда, когда наступила холодная, мрачная и темная ночь, которая окрасила всё вокруг в тёмно-фиолетовые и синие тона, на что Элеонора не обращала никакого внимания, но из-за шума, доносившегося с леса. Ей становилось страшно и жутко, но холод, который она испытывала от мокрой одежды и голод, был гораздо сильнее и важнее в данную минуту.
—Как холодно!— дрожащими губами проговорила она, чувствуя то, как учащенно забилось её сердце, каждый стук которого отдавался эхом в ушах, во время того, как девушка услышала чьи-то мужские и многочисленные голоса, доносящиеся с нескольких сторон, не говоря уже о том, что она услышала лай собак и свет от, горящего пламени, в факелах, что заставило её не на шутку испугаться и, развернув лошадь в другую сторону, помчаться галопом изо всех сил обратно, но она совсем забыла о том, что лошадь, изрядно уставшая и перевозбужденная, не была в силах бежать настолько быстро,из-за чего последним, что услышала Элеонора, было лошадиное ржание и топот копыт, после которого лошадь встала на дыбы и скинула её с себя, из-за чего девушка рухнула на жёсткую твёрдую землю и покатилась с оврага, ни чувствуя того, как несколько раз ударилась головой о камни и палки, ведь она была уже в глубоком беспамятстве.
—Стоп!— закричал Мустафа, внимательно всмотревшись вперёд, и первым услыхавшим ржание чьей-то лошади, что его очень сильно насторожило.
—Что случилось, Шехзаде?— взволновано поинтересовался у него один из стражников, освещающий горящим факелом ему путь.
—Я слышал ржание чьей-то лошади вдалеке и какой-то шум.
—Это же лес, Мустафа! Тут могут быть дикие животные, очевидно же.— рассудил Баязид, не обращая внимания на медное мерцание, которое освещало его мужественное, но очень даже привлекательное лицо.
—Баязид прав!—выдохнул Ахмед, немного напуганный происходящим.
—А ты чего молчишь, Селим?-спросил Мустафа.
—Я думаю, что возможно мы в лесу были не одни и кому-то сейчас нужна наша помощь! Да и тем ...— он не успел договорить, так как увидел вдалеке лошадь, продолжающую фыркать и топтать копытами землю.
—Смотрите!— крикнул он, благодаря чему Мустафа дал приказ стражникам поймать и привезти лошадь, что те незамедлительно и сделали.
—Мы должны осмотреть территорию, Мустафа!— подойдя к брату, уверенно сказал Селим.
—Нет! Мы ничего, пока что предпринимать не будем. Навряд ли кому-то нужна наша помощь.
—Что Вы стоите?— обратился он к стражникам, не слушая Мустафу—Я буду делать то, что считаю нужным, Мустафа! И слушаться никого не собираюсь!— чем вызвал у братьев опальные взгляды и вздохи, до которых ему не было никакого дела, ведь он начал поиск вместе со стражниками, пока все ждали их на том же месте.
—Ну и что, Селим?! Видишь? Нет никого! Возвращаемся в шатёр!— приказал он, что заставило Селима успокоиться и устало опустить взгляд, когда уже все начали разъезжаться, пока не услышав хруст веток и хриплый голос, доносившийся с оврага и кустов, что заставило парня приняться, вновь внимательно вслушиваться и всматриваться в ту сторону, откуда доносился голос:
—Помоги... Умоляю...Мне больно...- прекрасно понимая, что навряд ли её кто-то спасёт и услышит, но в надеждах проговорила, хриплым от боли голосом Элеонора, после чего, снова потеряла сознание и предоставила себя на волю жестокой судьбы.
—Тут кто-то есть!— крикнул Селим и спустился в овраг, освещая себе путь факелом и, обнаружив девушку, лежавшую без сознания, с многочисленными синяками, ранами на многих частях тела, в каких-то лохмотьях, не говоря уже о растрёпанных волосах, красиво лежавших на её грязном, но красивом лице, отчего пришел в несказанный ужас, перед этим засмотревшись на девушку и не заметив того, как к нему подъехали братья, принявшиеся помогать ему в спасении прекрасной незнакомки.
—Я сам в силах поднять её!— решительно сказал Селим Ахмеду, уже готовому поднять юную девушку, после чего аккуратно и уверенно поднял её, аккуратно положив на спину своей лошади и сев сзади, после чего они продолжили путь в шатёр.
Но, а обо всех этих страстях и бурях, произошедших между Селимом и Баязидом, даже не догадывался Шехзаде Мустафа, находившийся в своих покоях и уже облаченный в белую сорочку, одеть которою ему помогла Махфирузе Хатун — его главная наложница, которую он решил взять с собой на охоту. Прекрасная девушка обладала стройной фигурой и пышной грудью, красивым разрезом глаз, цвет которых был карим, тонкие брови шоколадного цвета, ровный нос, пухлые и мягкие губы.
Девушка происходила из Северного Кавказа, не говоря уже о том, что её живот заметно вырос и округлился, ведь в нём, уже как семь месяцев, она вынашивала их общего ребёнка, нося под своим сердцем самое дорогое, что у нее есть.
—Мустафа,я слышала о том, что сегодня Вы, возвращаясь с охоты, спасли какую-то девушку, сильно раненную и избитую! Это так?— наконец-то, нашла удобный случай, чтобы задать вопрос, мучающий её уже весь вечер, произнесла Махфирузе, соблазнительно надув пухлые губки, перед этим усердно подготавливая постель ко сну, чем вызвала у Мустафы, всё время сидящего за столом и усердно пишущего письмо во дворец Топкапы, пристально наблюдающего за наложницей, облачённой в атласное, лёгкое и тёмно-синие платье, томный вздох со словами:
