От Автора: дорогой читатель! Вы вот-вот начнете читать исторический роман. Для его составления я использовала огромное количество литературы на английском, чешском и русском языках, к сожалению, ссылок не сделала, поэтому прошу меня понять и простить. Большая часть событий с героями и сами герои большей частью вымышлены (но не все), исторические события все имели место быть. В романе я сделала основной акцент на культуру, мировоззрение и взгляды обществ разных стран в 18 веке. Приятного чтения!
«Человеческое понимание подобно ложному зеркалу, которое, принимая лучи неправильно, искажает и окрашивает природу вещей, смешивая с ней свою собственную природу.» Франсис Бэкон
Колёса экипажа загремели по мостовой Пуэрта-дель-Соль, пробудив гулкое эхо спящего города. Мадрид окутала ночь, непроглядная, как горечь, что сковала душу графа. Он бросил мрачный взгляд на удаляющийся особняк — покидает ли он его навсегда? Зачем же уезжать ночью, будто вор?
Плаксивый свет редких фонарей метался по стенам домов, словно пытался удержать ускользающую тень графа. Тени то пропадали, то снова оживали в отблесках, раздражая его своей бесполезной, тусклой настойчивостью.
"К дьяволу этот фальшивый свет," - пронеслось в его воспаленном сознании. - "Пусть лучше кромешная тьма поглотит всё. В ней хотя бы нет лжи..."
Из груди вырвался стон — слабый, но тяжёлый, словно последнее слово. Всё, что составляло его жизнь, мечты, которые он взращивал в тиши особняка, власть, от которой дрожали подчинённые, — всё стало грудой развалин. И теперь он ехал в изгнание, вынужденный оправдываться болезнью, как самым позорным из предлогов.
Каждая минута пути отдаляла его от столицы, а вместе с ней — и от того, что составляло его мир. Горечь подступила к горлу, хватая за шею. Он сидел неподвижно, словно каменная статуя, зловещий и безмолвный. Резкие черты его лица в свете фонарей казались трещинами на мраморе. Только это был мрамор, который мог вот-вот расколоться под грузом душевной боли.
Рядом в карете тихо посапывала маленькая Амелия, утонувшая в своих детских снах, но её сон не приносил ему покоя. Он думал лишь об одном: разорвать грудь, выпустить душу, измождённую злобой, завистью и отчаянием, — всем тем, что оставило в нём глубокие язвы.
Эта ночь, в полном отчаянии и одиночестве, тянулась бесконечно. И когда наконец рассвело, граф по-прежнему сидел, не сомкнув глаз. Спутники боялись заговорить с ним, а слуги, казалось, едва дышали, чтобы не тревожить мрачную фигуру хозяина. Даже маленькая Амелия чувствовала это — капризная девочка, едва пробудившись, вдруг замолчала, будто природа забрала её голос.
Экипаж направлялся на север, к холодным, суровым вершинам Пиренеев. И чем дальше он уезжал, тем сильнее давила тяжесть утраты. Горы вставали впереди, словно стена, возвещая о конце одного пути и начале другого. Но станет ли этот новый путь спасением или лишь окончательным падением?
Весь день он был мрачен и молчалив, не позволяя никому заговаривать с собой, пугая тем самым маленькую Амелию, которая, будто неожиданно вспугнутая пташка, теперь не переставала капризничать. Слуги, коих было меньшинство, также хранили серьезное молчание.
Вскоре климат стал прохладнее, воздух плотнее, а резкие контуры гор вырисовывались на горизонте, словно грозная стена. Пальмы и фруктовые деревья исчезли, уступив место мрачным дубам и букам, чьи кроны сливались в полог над дорогой. Экипаж поднимался всё выше, и зелёные холмы с лугами, усыпанными цветами, стелились словно ковёр. То внезапная прогалина в деревьях открывала вид на серебристую ленту реки, то мощные силуэты гор возвышались, как древние стражи, охранявшие этот мир. Их вершины, укутанные снегом и туманом, внушали одновременно трепет и страх.
Ветер, свежий и бодрящий, заполнял лёгкие, напоминая, что полуденное солнце здесь не властно. Граф сидел молча, словно окутанный мраком своих мыслей, а маленькая Амелия забыла об усталости и, сжав руки в кулачки, безмолвно следила за величественными видами. Привыкшая к ярким краскам и шуму Мадрида, смеху подружек и улыбкам множества лиц, чувствовала себя здесь чужой. Лес, с его звенящей тишиной и мрачными тенями, будто дразнил её, тая неизвестные опасности. Девочка прижималась ближе к отцу, но граф оставался неподвижным, не замечая её тревоги.
Подъём становился всё круче, и наконец, экипаж остановился. Граф с усилием поднялся на лошадь, посадив перед собой дочь. Путники продолжили путь через густую чащу, где плохо протоптанная тропа вилась между вековыми деревьями. Час пути в этой лесной глуши лишь усилил ощущение изоляции. Казалось, сюда никогда не ступала нога человека.
И вдруг лес расступился, словно подчиняясь невидимому приказу, и на вершине горы открылся замок. Громада из серого камня возвышалась, словно вызов времени и стихиям. Построенный на юру, он открывал свою серую грудь всем ветрам подряд. Его стены, лишённые изысканных украшений, казались монолитом, возведённым не для красоты, а для выживания.
— Вот он, — пробормотал граф, глядя на угрюмую крепость, словно собирался вступить в схватку с её духами.
Амелия, едва сдерживая слёзы, уставилась на громоздкие башни, которые нависали над ними, словно желая испепелить взглядом. Здесь не было места празднествам или теплу. Только холодные камни, древняя тишина и ветры, навеки прописанные в этих стенах.
От неожиданности открывшегося вдруг вида Амелия раскрыла ротик, из которого вырвался было недоговоренный возглас и, замерев, широко раскрытыми глазами испуганно уставилась на отца.
— Мы едем туда?— еле вымолвила девочка,— Мы проведем там много времени, пока ваше здоровье не восстановится?
Весь вид ее говорил о том, что если граф даст утвердительный ответ, то ему не избежать рыданий на бог весть еще какое время. Он сделал кислую мину и буркнул, что не знает сколько они там пробудут.
Он поспешил отослать дочь к Менции с этими вопросами, не имея сил сейчас дать адекватный ответ, так как его мысли просто были заняты совершенно другими вещами. ?Граф устремил суровый взгляд на замок, однако почти сразу же, услышав в районе груди печальные всхлипывания, взглянул на ребенка. Амелия уткнувшись в отцовскую грудь тихо плакала. Сердце его, вместо того, чтобы размокнуть от детских слез, налилось неимоверной тяжестью и затвердело.
Вдруг из-за ворот послышался зычный голос с приказом открыть их. Кавалькада всадников въехала во внешний двор замка. Граф спрыгнул с лошади и, отлепив от себя плачущего ребенка, доверил его дуэнье.
Тут же перед ним показался старик, который отпуская многочисленные поклоны учтиво приветствовал хозяина замка.
— Меня зовут Сальватор, почтенный дон Фернандо. Я смотритель замка, ваш верный слуга и провожатый, если изволите. Наконец-то вы объявились здесь, а то уж я думал помру и не увижу вас…
— Лучше б так и было.— буркнул граф себе под нос.
Так как графу предстояло поселиться здесь на какое-то время, то необходимо было совершить некоторые необходимые починки. Чему он и посвятил несколько часов, хмуро следуя за слугой и отдавая приказы.
Во дворе суетились слуги, неожиданно оживляя старую обитель, успевшую уже забыть звук людских голосов.
Дуэнья, забравшая юную графиню по поручению графа, отвела ее в причитающуюся ей комнату. Поставив возле окна небольшой стол, она развернула богатый провиант и разложила его перед ребенком, таким образом желая отвлечь девочку от грустных мыслей видами из окна.
— Ешьте Амелия, нормальный ужин будет еще очень нескоро. Вам необходимо отдохнуть и подкрепиться. Ешьте не спеша.
— Я хочу домой. Мне страшно здесь, — упрямо пробубнила девочка,— Почему мы решили остановиться здесь? Я слышала, обычно ездят к морю. Синьор Айяла часто проводит время в Валенсии. Супруги де Луна имеют прелестный особняк в тропических садах на берегу реки.
Дуэнья тяжело вздохнула и взглянула на ребенка, которому едва исполнилось десять лет.
— Доктор прописал вашему отцу горный воздух, Амелия. Невоспитанно с вашей стороны проявлять такие недовольства, вы еще слишком юны для этого. Даст бог, мы не задержимся здесь.
— Сколько мы здесь пробудем Менция? Здесь, наверное, есть приведения. О, я не останусь здесь одна ночью! Ни за что! Я желаю, чтобы ты осталась со мной.
Служанка вновь вздохнула и ответила:
— Ох, Амелия, слишком рано вы потеряли свою матушку, она бы вам сразу втолковала: единственный удел женщин — это покоряться воле мужчин. Мы их безвольные создания, их прекрасные спутницы, но не более того. Чувствую я, натерпится от вас отец еще. Женское воспитание для девочки так важно, граф и не ведает о том наверно. Ах, бедное дитя.
Сокрушенный взгляд служанки вызвал у Амелии слёзы, которые тут же высохли. Менция поспешно пододвинула еду и удалилась вглубь комнаты, где, устроившись в жёстком кресле, вскоре задремала. Усталость от долгой дороги и годы дали о себе знать. Амелия же, сохраняя поразительную живость ума, неспешно откусывала сухой паёк и наблюдала за суетой во дворе.
Там сновали слуги: одни таскали вещи для убранства замка, другие занимались плотничеством. Воздух наполняли глухие удары деревянных балок и другие строительные звуки. Из деревни прибыли рабочие, призванные графом, и, получив распоряжения, тоже взялись за дело. Время от времени во дворе появлялся дон Фернандо. Холодный и мрачный, он раздавал приказы, а Амелия с жадным интересом следила за его каждым движением, стараясь разгадать перемену, случившуюся с отцом.
Её детская память не помнила его столь суровым, и тень какой-то неизбежной беды теперь легла на его лицо. Но понять причину этих перемен она не могла, а присущий её возрасту детский эгоизм, мешал пробудиться истинному сочувствию.
Сырость и холод словно поселились в стенах замка навсегда. Многие предметы интерьера начали гнить, источая неприятный запах, от которого люди морщились, а кто-то даже начинал кашлять. Мебель требовала замены, обшивка стен и полы – ремонта. Замок пребывал в запустении и требовал серьёзных вложений. Однако граф Саурез-ди-Фигуэро не появлялся на людях с момента вступления во владение.
Через несколько дней после приезда он вызвал дочь и сообщил ей следующее:?
— Замок будут отстраивать. Через полгода он перестанет быть мрачным склепом. Всё для нашего комфорта. Вам понравится прохлада Пиренеев, величественные виды. Вы будете вспоминать их с сожалением, вернувшись в Мадрид. Наслаждайтесь отдыхом, оставьте мне заботы об обустройстве.
Дни проходили однообразно. Граф неустанно следил за ремонтом, раздавая приказы: то в покоях, то в амбарах. Его неутомимость поражала, но по ночам, оставаясь один, он не находил покоя. Воспоминания и ненависть не давали ему заснуть. Желание возмездия стало его единственной поддержкой.
Ремонт шёл быстро, но экономно. Крепостные стены залатали, двор привели в порядок, обновили центральные помещения: гостиную, столовую, кабинет и спальни. Однако подвалы, кухня и часть комнат остались в плачевном состоянии, где сделали лишь самое необходимое. Порой из богато отделанной залы можно было попасть в сырой, затхлый коридор.
Граф сократил штат слуг до минимума, запретил лишние траты. Увеселений и излишеств не было: он экономил на всём. Для Амелии нашлась компаньонка из благовоспитанной семьи.
Сначала девочка донимала слуг вопросами об отъезде, но постепенно привыкла к уединению. Она гуляла по замку, изучая его коридоры, башенки и комнаты. Детское воображение нашло занятие, и вопросы о возвращении прекратились. Свобода, которой она пользовалась здесь, была бесценной.
Иногда Амелия отправлялась в деревню или город, посещала церковь, ярмарку, лавки. Но развлечения быстро наскучили, и она всё реже покидала замок, предпочитая чтение, рисование или прогулки в горы.
Время шло, растя юную графиню. Она была уже достаточно взрослой, чтобы узнать правду о судьбе отца. Слуги, больше не сдерживаемые графом, постепенно раскрывали ей детали прошлого. Правда открывалась по частям, позволяя Амелии привыкнуть к тому, что когда-то осталось за завесой тайн. В итоге она сложила полную картину и сделала собственные выводы.
Так что же произошло?
Ее отец, знатный вельможа, служил королю и занимал важный пост при дворе, связанный с финансами и налогами. Он аккумулировал их и управлял ими, как того требовали его обязанности. Хотя граф был предан королю, как и подобает, славился он ни хорошим характером, ни достойным поведением. Его политика отличалась наглостью и беспринципностью, и порой он перегибал палку, вызывая недовольство не только бедняков, к чьим проблемам был равнодушен, но и дворян, расположение которых было для него крайне важно. Однако, осознавая это, он всё же продолжал лицемерить и не мог ужиться с окружением из-за своей эгоистичной натуры. Казалось, он считал себя выше людских страстей и полагал, что они никогда не коснутся его величественных ног. Но он не предполагал, что судьба сыграет с ним злую шутку, неожиданно бросив его на съедение тем, кого он сам собирался поглотить.
Граф Фернандо Саурез-ди-Фигуэро обладал безграничным доступом к королю, состоял в родстве с влиятельными фигурами при французском дворе и владел роскошным дворцом на Плацо дель Сол и другими значительными владениями. Его влияние казалось незыблемым. Однако оно держалось на одном условии: здоровье его жены, донны Марии. Эта женщина была не столько властной, сколько умной и дипломатичной, не столько наглой, сколько учтивой и хитрой. Именно она поддерживала мужа на плаву, выручала, прикрывала и ходатайствовала за него, мирила его с врагами и обеспечивала поддержку нужных людей. Там, где граф ломал и разрушал, графиня восстанавливала и примиряла. Она была словно нежный бриз после урагана, словно целебный бальзам после укуса змеи. Её роль менторства и защиты была неоспорима. Но ценил ли он её? Вряд ли.
Слишком уверенный в себе Дон Фернандо считал свои успехи должными и естественными. Если бы он ценил жену, он не вёл бы себя столь легкомысленно и не оказался бы в столь плачевном положении. После её смерти всё пошло из рук вон плохо. Граф лишь злился пуще прежнего, усугубляя и без того непростую ситуацию, и сам приближал крах своего иллюзорного счастья. Некому стало заступаться за него, некому стало задабривать его врагов. Однако граф никогда не был прилежным служащим и, ко всему прочему, создавал множество проблем королевству.
В конце концов, он восстановил против себя многих из рода Мендоза, представители которого имели немалый вес при дворе и занимали чуть ли не все главные должности в королевстве, желая заполучить еще и этот хлебный пост. Семейство Мендоза вовремя подоспели к королю с донесениями и, умело ведя свою политику, заставили его впасть в подозрения относительно неудачного подданного. Тут же всплыли финансовые спекуляции, хотя грешна ими была вся знать в той или иной мере. Но виноват не тот, кто виноват, а тот, кто медленно соображает.
В неравной борьбе он промотал состояние отчасти на взятки, отчасти на игрища и кутеж, надеясь утопить горе. В один ужасный день терпение короля кончилось, враги восторжествовали. Граф получил вежливое, но настоятельное предписание оставить дворец на Плацо дел Сол и отправиться отдохнуть подальше от испанского двора.
«Человеческое понимание подобно ложному зеркалу, которое, принимая лучи неправильно, искажает и окрашивает природу вещей, смешивая с ней свою собственную природу.» Франсис Бэкон
Колёса экипажа загремели по мостовой Пуэрта-дель-Соль, пробудив гулкое эхо спящего города. Мадрид окутала ночь, непроглядная, как горечь, что сковала душу графа. Он бросил мрачный взгляд на удаляющийся особняк — покидает ли он его навсегда? Зачем же уезжать ночью, будто вор?
Плаксивый свет редких фонарей метался по стенам домов, словно пытался удержать ускользающую тень графа. Тени то пропадали, то снова оживали в отблесках, раздражая его своей бесполезной, тусклой настойчивостью.
"К дьяволу этот фальшивый свет," - пронеслось в его воспаленном сознании. - "Пусть лучше кромешная тьма поглотит всё. В ней хотя бы нет лжи..."
Из груди вырвался стон — слабый, но тяжёлый, словно последнее слово. Всё, что составляло его жизнь, мечты, которые он взращивал в тиши особняка, власть, от которой дрожали подчинённые, — всё стало грудой развалин. И теперь он ехал в изгнание, вынужденный оправдываться болезнью, как самым позорным из предлогов.
Каждая минута пути отдаляла его от столицы, а вместе с ней — и от того, что составляло его мир. Горечь подступила к горлу, хватая за шею. Он сидел неподвижно, словно каменная статуя, зловещий и безмолвный. Резкие черты его лица в свете фонарей казались трещинами на мраморе. Только это был мрамор, который мог вот-вот расколоться под грузом душевной боли.
Рядом в карете тихо посапывала маленькая Амелия, утонувшая в своих детских снах, но её сон не приносил ему покоя. Он думал лишь об одном: разорвать грудь, выпустить душу, измождённую злобой, завистью и отчаянием, — всем тем, что оставило в нём глубокие язвы.
Эта ночь, в полном отчаянии и одиночестве, тянулась бесконечно. И когда наконец рассвело, граф по-прежнему сидел, не сомкнув глаз. Спутники боялись заговорить с ним, а слуги, казалось, едва дышали, чтобы не тревожить мрачную фигуру хозяина. Даже маленькая Амелия чувствовала это — капризная девочка, едва пробудившись, вдруг замолчала, будто природа забрала её голос.
Экипаж направлялся на север, к холодным, суровым вершинам Пиренеев. И чем дальше он уезжал, тем сильнее давила тяжесть утраты. Горы вставали впереди, словно стена, возвещая о конце одного пути и начале другого. Но станет ли этот новый путь спасением или лишь окончательным падением?
Весь день он был мрачен и молчалив, не позволяя никому заговаривать с собой, пугая тем самым маленькую Амелию, которая, будто неожиданно вспугнутая пташка, теперь не переставала капризничать. Слуги, коих было меньшинство, также хранили серьезное молчание.
Вскоре климат стал прохладнее, воздух плотнее, а резкие контуры гор вырисовывались на горизонте, словно грозная стена. Пальмы и фруктовые деревья исчезли, уступив место мрачным дубам и букам, чьи кроны сливались в полог над дорогой. Экипаж поднимался всё выше, и зелёные холмы с лугами, усыпанными цветами, стелились словно ковёр. То внезапная прогалина в деревьях открывала вид на серебристую ленту реки, то мощные силуэты гор возвышались, как древние стражи, охранявшие этот мир. Их вершины, укутанные снегом и туманом, внушали одновременно трепет и страх.
Ветер, свежий и бодрящий, заполнял лёгкие, напоминая, что полуденное солнце здесь не властно. Граф сидел молча, словно окутанный мраком своих мыслей, а маленькая Амелия забыла об усталости и, сжав руки в кулачки, безмолвно следила за величественными видами. Привыкшая к ярким краскам и шуму Мадрида, смеху подружек и улыбкам множества лиц, чувствовала себя здесь чужой. Лес, с его звенящей тишиной и мрачными тенями, будто дразнил её, тая неизвестные опасности. Девочка прижималась ближе к отцу, но граф оставался неподвижным, не замечая её тревоги.
Подъём становился всё круче, и наконец, экипаж остановился. Граф с усилием поднялся на лошадь, посадив перед собой дочь. Путники продолжили путь через густую чащу, где плохо протоптанная тропа вилась между вековыми деревьями. Час пути в этой лесной глуши лишь усилил ощущение изоляции. Казалось, сюда никогда не ступала нога человека.
И вдруг лес расступился, словно подчиняясь невидимому приказу, и на вершине горы открылся замок. Громада из серого камня возвышалась, словно вызов времени и стихиям. Построенный на юру, он открывал свою серую грудь всем ветрам подряд. Его стены, лишённые изысканных украшений, казались монолитом, возведённым не для красоты, а для выживания.
— Вот он, — пробормотал граф, глядя на угрюмую крепость, словно собирался вступить в схватку с её духами.
Амелия, едва сдерживая слёзы, уставилась на громоздкие башни, которые нависали над ними, словно желая испепелить взглядом. Здесь не было места празднествам или теплу. Только холодные камни, древняя тишина и ветры, навеки прописанные в этих стенах.
От неожиданности открывшегося вдруг вида Амелия раскрыла ротик, из которого вырвался было недоговоренный возглас и, замерев, широко раскрытыми глазами испуганно уставилась на отца.
— Мы едем туда?— еле вымолвила девочка,— Мы проведем там много времени, пока ваше здоровье не восстановится?
Весь вид ее говорил о том, что если граф даст утвердительный ответ, то ему не избежать рыданий на бог весть еще какое время. Он сделал кислую мину и буркнул, что не знает сколько они там пробудут.
Он поспешил отослать дочь к Менции с этими вопросами, не имея сил сейчас дать адекватный ответ, так как его мысли просто были заняты совершенно другими вещами. ?Граф устремил суровый взгляд на замок, однако почти сразу же, услышав в районе груди печальные всхлипывания, взглянул на ребенка. Амелия уткнувшись в отцовскую грудь тихо плакала. Сердце его, вместо того, чтобы размокнуть от детских слез, налилось неимоверной тяжестью и затвердело.
Вдруг из-за ворот послышался зычный голос с приказом открыть их. Кавалькада всадников въехала во внешний двор замка. Граф спрыгнул с лошади и, отлепив от себя плачущего ребенка, доверил его дуэнье.
Тут же перед ним показался старик, который отпуская многочисленные поклоны учтиво приветствовал хозяина замка.
— Меня зовут Сальватор, почтенный дон Фернандо. Я смотритель замка, ваш верный слуга и провожатый, если изволите. Наконец-то вы объявились здесь, а то уж я думал помру и не увижу вас…
— Лучше б так и было.— буркнул граф себе под нос.
Так как графу предстояло поселиться здесь на какое-то время, то необходимо было совершить некоторые необходимые починки. Чему он и посвятил несколько часов, хмуро следуя за слугой и отдавая приказы.
Во дворе суетились слуги, неожиданно оживляя старую обитель, успевшую уже забыть звук людских голосов.
Дуэнья, забравшая юную графиню по поручению графа, отвела ее в причитающуюся ей комнату. Поставив возле окна небольшой стол, она развернула богатый провиант и разложила его перед ребенком, таким образом желая отвлечь девочку от грустных мыслей видами из окна.
— Ешьте Амелия, нормальный ужин будет еще очень нескоро. Вам необходимо отдохнуть и подкрепиться. Ешьте не спеша.
— Я хочу домой. Мне страшно здесь, — упрямо пробубнила девочка,— Почему мы решили остановиться здесь? Я слышала, обычно ездят к морю. Синьор Айяла часто проводит время в Валенсии. Супруги де Луна имеют прелестный особняк в тропических садах на берегу реки.
Дуэнья тяжело вздохнула и взглянула на ребенка, которому едва исполнилось десять лет.
— Доктор прописал вашему отцу горный воздух, Амелия. Невоспитанно с вашей стороны проявлять такие недовольства, вы еще слишком юны для этого. Даст бог, мы не задержимся здесь.
— Сколько мы здесь пробудем Менция? Здесь, наверное, есть приведения. О, я не останусь здесь одна ночью! Ни за что! Я желаю, чтобы ты осталась со мной.
Служанка вновь вздохнула и ответила:
— Ох, Амелия, слишком рано вы потеряли свою матушку, она бы вам сразу втолковала: единственный удел женщин — это покоряться воле мужчин. Мы их безвольные создания, их прекрасные спутницы, но не более того. Чувствую я, натерпится от вас отец еще. Женское воспитание для девочки так важно, граф и не ведает о том наверно. Ах, бедное дитя.
Сокрушенный взгляд служанки вызвал у Амелии слёзы, которые тут же высохли. Менция поспешно пододвинула еду и удалилась вглубь комнаты, где, устроившись в жёстком кресле, вскоре задремала. Усталость от долгой дороги и годы дали о себе знать. Амелия же, сохраняя поразительную живость ума, неспешно откусывала сухой паёк и наблюдала за суетой во дворе.
Там сновали слуги: одни таскали вещи для убранства замка, другие занимались плотничеством. Воздух наполняли глухие удары деревянных балок и другие строительные звуки. Из деревни прибыли рабочие, призванные графом, и, получив распоряжения, тоже взялись за дело. Время от времени во дворе появлялся дон Фернандо. Холодный и мрачный, он раздавал приказы, а Амелия с жадным интересом следила за его каждым движением, стараясь разгадать перемену, случившуюся с отцом.
Её детская память не помнила его столь суровым, и тень какой-то неизбежной беды теперь легла на его лицо. Но понять причину этих перемен она не могла, а присущий её возрасту детский эгоизм, мешал пробудиться истинному сочувствию.
Прода от 04.06.2025, 14:30
Сырость и холод словно поселились в стенах замка навсегда. Многие предметы интерьера начали гнить, источая неприятный запах, от которого люди морщились, а кто-то даже начинал кашлять. Мебель требовала замены, обшивка стен и полы – ремонта. Замок пребывал в запустении и требовал серьёзных вложений. Однако граф Саурез-ди-Фигуэро не появлялся на людях с момента вступления во владение.
Через несколько дней после приезда он вызвал дочь и сообщил ей следующее:?
— Замок будут отстраивать. Через полгода он перестанет быть мрачным склепом. Всё для нашего комфорта. Вам понравится прохлада Пиренеев, величественные виды. Вы будете вспоминать их с сожалением, вернувшись в Мадрид. Наслаждайтесь отдыхом, оставьте мне заботы об обустройстве.
Дни проходили однообразно. Граф неустанно следил за ремонтом, раздавая приказы: то в покоях, то в амбарах. Его неутомимость поражала, но по ночам, оставаясь один, он не находил покоя. Воспоминания и ненависть не давали ему заснуть. Желание возмездия стало его единственной поддержкой.
Ремонт шёл быстро, но экономно. Крепостные стены залатали, двор привели в порядок, обновили центральные помещения: гостиную, столовую, кабинет и спальни. Однако подвалы, кухня и часть комнат остались в плачевном состоянии, где сделали лишь самое необходимое. Порой из богато отделанной залы можно было попасть в сырой, затхлый коридор.
Граф сократил штат слуг до минимума, запретил лишние траты. Увеселений и излишеств не было: он экономил на всём. Для Амелии нашлась компаньонка из благовоспитанной семьи.
Сначала девочка донимала слуг вопросами об отъезде, но постепенно привыкла к уединению. Она гуляла по замку, изучая его коридоры, башенки и комнаты. Детское воображение нашло занятие, и вопросы о возвращении прекратились. Свобода, которой она пользовалась здесь, была бесценной.
Иногда Амелия отправлялась в деревню или город, посещала церковь, ярмарку, лавки. Но развлечения быстро наскучили, и она всё реже покидала замок, предпочитая чтение, рисование или прогулки в горы.
Время шло, растя юную графиню. Она была уже достаточно взрослой, чтобы узнать правду о судьбе отца. Слуги, больше не сдерживаемые графом, постепенно раскрывали ей детали прошлого. Правда открывалась по частям, позволяя Амелии привыкнуть к тому, что когда-то осталось за завесой тайн. В итоге она сложила полную картину и сделала собственные выводы.
Так что же произошло?
Ее отец, знатный вельможа, служил королю и занимал важный пост при дворе, связанный с финансами и налогами. Он аккумулировал их и управлял ими, как того требовали его обязанности. Хотя граф был предан королю, как и подобает, славился он ни хорошим характером, ни достойным поведением. Его политика отличалась наглостью и беспринципностью, и порой он перегибал палку, вызывая недовольство не только бедняков, к чьим проблемам был равнодушен, но и дворян, расположение которых было для него крайне важно. Однако, осознавая это, он всё же продолжал лицемерить и не мог ужиться с окружением из-за своей эгоистичной натуры. Казалось, он считал себя выше людских страстей и полагал, что они никогда не коснутся его величественных ног. Но он не предполагал, что судьба сыграет с ним злую шутку, неожиданно бросив его на съедение тем, кого он сам собирался поглотить.
Граф Фернандо Саурез-ди-Фигуэро обладал безграничным доступом к королю, состоял в родстве с влиятельными фигурами при французском дворе и владел роскошным дворцом на Плацо дель Сол и другими значительными владениями. Его влияние казалось незыблемым. Однако оно держалось на одном условии: здоровье его жены, донны Марии. Эта женщина была не столько властной, сколько умной и дипломатичной, не столько наглой, сколько учтивой и хитрой. Именно она поддерживала мужа на плаву, выручала, прикрывала и ходатайствовала за него, мирила его с врагами и обеспечивала поддержку нужных людей. Там, где граф ломал и разрушал, графиня восстанавливала и примиряла. Она была словно нежный бриз после урагана, словно целебный бальзам после укуса змеи. Её роль менторства и защиты была неоспорима. Но ценил ли он её? Вряд ли.
Слишком уверенный в себе Дон Фернандо считал свои успехи должными и естественными. Если бы он ценил жену, он не вёл бы себя столь легкомысленно и не оказался бы в столь плачевном положении. После её смерти всё пошло из рук вон плохо. Граф лишь злился пуще прежнего, усугубляя и без того непростую ситуацию, и сам приближал крах своего иллюзорного счастья. Некому стало заступаться за него, некому стало задабривать его врагов. Однако граф никогда не был прилежным служащим и, ко всему прочему, создавал множество проблем королевству.
В конце концов, он восстановил против себя многих из рода Мендоза, представители которого имели немалый вес при дворе и занимали чуть ли не все главные должности в королевстве, желая заполучить еще и этот хлебный пост. Семейство Мендоза вовремя подоспели к королю с донесениями и, умело ведя свою политику, заставили его впасть в подозрения относительно неудачного подданного. Тут же всплыли финансовые спекуляции, хотя грешна ими была вся знать в той или иной мере. Но виноват не тот, кто виноват, а тот, кто медленно соображает.
В неравной борьбе он промотал состояние отчасти на взятки, отчасти на игрища и кутеж, надеясь утопить горе. В один ужасный день терпение короля кончилось, враги восторжествовали. Граф получил вежливое, но настоятельное предписание оставить дворец на Плацо дел Сол и отправиться отдохнуть подальше от испанского двора.
