Сумерки плавно погасили солнечный день. Закатное солнце, густое и багряное, больше не жгло, и вовсе не грело. Земля остывала, готовясь к ночному холоду, а он все продолжал неподвижно стоять на месте.
Он отомстил.
Он был свободен.
И у него был план.
Но перед его внутренним взором были только ее глаза. Темные, бархатные, с золотыми искрами. В ту секунду, когда он заглянул в них, во взгляде Авы было столько печали и боли, что он, всегда знавший, что сказать и ответить, впервые растерялся. И пробормотал то, что сказал ей уже столько раз, — «прости». Уильям перевел взгляд на верхушки потемневших деревьев, и закрыл глаза, медленно и глубоко втягивая прохладный воздух в легкие.
Он отомстил.
Он был свободен.
И он больше не был уверен, что у него есть план.
Он отомстил.
Он был свободен.
И у него был план.
Но перед его внутренним взором были только ее глаза. Темные, бархатные, с золотыми искрами. В ту секунду, когда он заглянул в них, во взгляде Авы было столько печали и боли, что он, всегда знавший, что сказать и ответить, впервые растерялся. И пробормотал то, что сказал ей уже столько раз, — «прости». Уильям перевел взгляд на верхушки потемневших деревьев, и закрыл глаза, медленно и глубоко втягивая прохладный воздух в легкие.
Он отомстил.
Он был свободен.
И он больше не был уверен, что у него есть план.
