Глаза согласно заморгали. Привидение скользнуло к дверям в подвал. Ильтен, вышедший на крыльцо, вопросительно посмотрел на Терезу. Она кивнула, и спустя пару секунд он вернулся с красной скатертью. Вещица была позаимствована у господина Генина.
Элеонора ждала их. Они последовали за привидением. Тереза отперла наружную дверь подвала под козырьком на случай дождя. Освещение включать не стала, опасаясь, что на ярком свету призрак исчезнет. Зажгла запасенную свечу, наблюдая, как Элеонора крутится у стеллажей с закатанными банками. Неужели там? Вроде бы пыточный стол у маньяка стоял в другом месте. Но нет: видимо, призраку было просто любопытно, что это такое у стены. Он выплыл на середину подвала, остановился в задумчивости, сдвинулся немного, потом еще… Наконец Элеонора застыла, опустив голову и роняя кровавые слезы.
– Здесь, – констатировала Тереза. – Расстилай.
Ильтен разложил скатерть ровно на том месте, где стояло привидение. Странно было наблюдать, как руки и складки ткани проходят сквозь светящееся тело.
– До середины ночи еще почти пять часов, – промолвил Ильтен. – У тебя есть время. – Он не добавил «передумать», несмотря на то, что очень хотелось.
Она согласно наклонила голову, не услышав недосказанного.
– Пойдем пока в дом, Рино. Перекусим, и ложись спать. Зачем тебе маяться и ждать с нами?
Он нервно передернул плечами.
– Да разве я усну? А если усну, еще хуже – дурные сны замучают. Буду пить с тобой чай и маяться, да. А потом – без тебя, пока не лопну.
– Думаю, мы быстро вернемся. Это же не ночь любви, а всего лишь исполнение ритуала.
Всего лишь. Это куда более значимо, чем любая ночь любви! Особенно в плане последствий. Было бы легче, если бы они занимались любовью просто так, хоть до самого утра, с результатом или без – неважно. Но не как сейчас, когда удовольствие от процесса и счастье иметь ребенка безжалостно придавлены тенью предстоящей смерти.
Он привлек к себе Терезу.
– Извини, что я не буду с тобой, не поддержу тебя. И спасибо тебе, что выбрала не меня. Знаю, это эгоистично с моей стороны, но…
– Увянь, Рино. – Нежность тона противоречила словам; она обняла его. – Я рада, что ты не обижаешься за мой выбор. У нас с тобой еще будут дети… когда-нибудь потом… и они переживут нас, как положено.
В самой середине ночи порог подвального помещения переступили двое. Тереза несла банку со свечой и мисочку с водой. Подойдя к расстеленной красной скатерти с бахромой, она придавила два угла символами стихий. Шедший следом Маэдо поставил на третий угол большой окатыш, а к четвертому привязал надутый воздушный шарик. Аккуратно расправил скатерть, посмотрел на Терезу. Она взяла его за руку.
В колеблющемся свете свечи они, переплетя пальцы, обошли вокруг скатерти четыре раза. Силуэт привидения висел в воздухе, поворачивая голову вслед их перемещениям. Обход завершился, они ступили на скатерть, остановились друг напротив друга. Тереза обернулась к Элеоноре: ей было неловко, что та смотрит.
Призрачная девушка вдруг протянула руку, указывая куда-то в угол. Настойчиво потыкала туда пальцем несколько раз. Что хотела сказать? В том углу ничего не было: голый пол, голые стены. Стеллажи на другой стене, ружье висит напротив. Тереза планировала на зиму поставить туда лодку. Что же волнует Элеонору? И не спросишь: говорить привидение не может, а писать в воздухе сияющим следом умеет только на родном языке, никому тут не известном – уже проверено. На всякий случай Тереза кивнула – чисто чтобы успокоить девушку.
Маэдо постучал по наручным часам, напоминая, что солнце вот-вот уйдет из надира. Тереза развязала пояс халата, снова оглянулась на Элеонору – та, наконец сообразив, повернула голову к себе, машинально поглаживая свои серебристые волосы.
Маэдо был не слишком уверен в себе. Обстоятельства, прямо скажем, не комфортные – ни в физическом смысле, ни в духовном. Не хватало еще опозориться в самый ответственный момент ритуала. Но обстановка, словно опровергая его ожидания, действовала стимулирующе, создавая какую-то мистическую атмосферу. Пламя свечи, бросающее на стены и пол пляшущие тени, блики на воде, ярко-красная бахрома под обманчиво тонкими пальцами Терезы…
Свеча задрожала и погасла. Наступила абсолютная тьма, будто оба разом ослепли. Тереза нащупала ладонь Маэдо, сжала его руку, словно боясь упустить, и прошептала:
– Призрака больше нет.
Мужчины пили до рассвета. И не чай, но алкоголь впрок не шел, борьба с невыносимым кристально-ясным трезвым состоянием закончилась вынужденным перемирием. Ноги заплетаются? а тяжелые мысли из головы не идут. Под утро, признав тщетность усилий, разбрелись спать: Маэдо – наверх в свою комнатку, Ильтен – в спальню на первом этаже. Тереза пометалась туда-сюда, не зная, кому сейчас нужнее, плюнула, забралась с ногами в кресло в гостиной да так и заснула.
В первой половине дня зарядил дождь. Муторный: не ливень и не морось, а долгий мокрый дождь, предвещающий скорую осень. Ильтену нужно было возвращаться в город, к работе. Вчера Маэдо планировал его отвезти, а после вернуться, но сегодня стало очевидно, что за руль никому из них нельзя. Вести машину надо Терезе. Она вышла во двор, открыла капот – проверить, все ли в порядке, готова ли машина к дальней дороге. Масло, тормоза, заряд аккумуляторов… Маэдо самому заняться бы, раз это его служебный автомобиль, но в ответ на такое предложение он только посмотрел на Терезу стеклянным взором и снова закрыл глаза.
Во дворе Терезу нашел Хэнк, явившийся с ведрами узнать, пойдут ли они за ягодами, как договаривались, или все же дождь – уважительная причина, чтобы пропустить. Она разогнулась, вытирая руки ветошью. Брезентовые брюки, мужская майка, непромокаемая куртка и волосы, собранные под косынку, чтоб не мешали – к этому Хэнк уже успел привыкнуть. И даже то, что госпожа Ильтен ковыряется в машине, его не слишком удивило. Такая уж она, чтоб ее… Удивили глаза с необычной печалью, застывшей в них.
– Что-то случилось? – неуверенно спросил он.
Она одарила его непонятным взглядом.
– Я жду ребенка, господин Хэнк.
– Так это же чудесно! – искренне воскликнул он. – Давайте, как просохнет, соберемся на пикничок с соседями. Поздравим вас, и господина Ильтена тоже… или… – Он осекся, на лице выступила краска. – Или не его? – Ему было стыдно за это предположение, но не прикидываться же, что он наивно верит, будто господин Маэдо – всего лишь опекун.
Тереза не ответила, глядя в серое от облачности, плачущее небо. Только поздравлений не хватало. Не до веселья. Не сможет она улыбаться соседям на пикнике. И даже на охоту не хотелось. Хотелось побыть одной. Или почти одной. Завернуться в одеяло, пить горячий чай со сладкими пирожными, и чтобы вокруг суетился кто-то из самых близких...
– Мы уезжаем в город, господин Хэнк, – вымолвила она. – Не волнуйтесь, я оставлю вам лодку. Когда сами соберетесь уехать, оттащите ко мне в подвал. Пойдемте, дам вам ключи.
Он пошел за ключами, а потом обнаружил себя перетаскивающим в багажник ящики с банками солений и варений. А потом – коробки с одеждой и обувью…
– Спасибо, господин Хэнк, – слабо, одними краешками губ улыбнулась госпожа Ильтен. – Может, в городе увидимся.
– Жаль, что вы уезжаете, госпожа Ильтен, – произнес он, помявшись. – Знаете, в одиночку охотиться не так интересно. И дед Калле расстроится, вы ему нравитесь. А господин Генин опять запрется у себя во дворе. – Он вздохнул. – И привидение это явится, а вас нет. Ну, привет ему от вас передадим.
– Оно больше не явится, – проговорила она с грустной улыбкой. – Передайте лучше привет Лике, господин Хэнк. Она дура, но постарайтесь ее не бить, если можете.
Страдающий Маэдо сполз по лестнице вниз в три приема, останавливаясь переждать головокружение. Хорошо Ильтену, тот на первом этаже. Ильтен сидел внизу, на лбу мокрое полотенце, в руке рюмка с живительной дозой. Увидев Маэдо, он молча указал на вторую рюмку и полотенце, лежащее в миске с водой и кубиками льда.
Со двора вошла Тереза. В приличном городском платье, и сверху – не охотничья куртка, а длинный лимонно-желтый плащ, аж глаза заболели.
– Быстро привели себя в порядок, и в машину, – распорядилась она.
– Какая машина? – простонал Маэдо, прикладывая полотенце ко лбу. – Как мы поедем?
– На заднем сиденье. Впрочем, – она прищурилась, – могу погрузить вас в багажник, если через пять минут вы все еще не будете ничем отличаться от кореньев в банке.
Машина вырулила со двора. Тереза затормозила, вышла и надежно закрыла ворота на замок. Из глубины двора подмигнул красным глазом монстр. Нечего тут шастать всяким чужакам. А у Хэнка теперь есть ключ, ну и монстра он знает.
Внедорожник проехал по подмокшей колее, чудом не задевая склоненные с обеих сторон сырые ветви. Со двора номер 4 помахала Лика, кутающаяся в дождевик.
Машина вывернула на трассу, Тереза включила мигалку и сирену и втопила. Еще с Земли мечтала погонять на настоящей ментовской тачке с иллюминацией. Знать бы заранее, как сбываются мечты. Хорошо еще, не в отсеке для арестованных за частой решеткой. Там уютно расположились Ильтен и Маэдо с новой бутылкой, явно поставившие себе цель не выходить из общего наркоза до самого Ноккэма.
Элеонора родилась на исходе зимы. Милая девчушка с тонкими серебристыми волосами и голубыми глазками – ни в Терезу, ни в Маэдо, ни даже в Ильтена, хотя он тут вообще ни при чем. Впрочем, врач неделикатных вопросов не задавал. Родился здоровый ребенок, да к тому же девочка, особая редкость – вот и расчудесно. Доктор осмотрел дитя, завел ему профиль в медицинской базе, спросил Ильтена:
– Имя уже придумали?
– Элеонора, – ответила Тереза. Ильтен молча кивнул: спорить с этим было бы глупо.
Элеонора улыбалась, глядя на мать, шевелила ручками. Демонстрировала, по выражению врача, все предпосылки к успешному развитию. Он потрепал новорожденную за щечку, пожелал всего наилучшего и откланялся.
– Дайте мне подержать, – хрипло вымолвил Маэдо, выдвигаясь с заднего плана.
Когда у Терезы начались схватки, Ильтен вызвал его во вторую очередь, сразу после врача. Не оставлять же в стороне одно из двух главных действующих лиц ритуала. Тот бросил все дела, примчался в разгар рабочего дня. Чашка недопитого чая в руке слегка дрожала; он поставил ее на прикроватную тумбочку. Спиртного они не пили. Не то чтобы не хотелось, но Тереза посулила оторвать гениталии тому, кто напьется, пока она рожает. Она и так была недовольна, что они повадились выпивать вместе. Понемногу, но регулярно. А что еще делать в ожидании ребенка?
Тереза передала Элеонору Маэдо. Крошка снова заулыбалась. Без сомнения, она узнавала присутствующих. И, похоже, изо всех сил, доступных маленькому ребенку, выражала благодарность за возможность родиться. Чтобы после умереть…
Нет, взмолилась Тереза. Ну неужели совсем нельзя сделать так, чтобы она жила дальше? Поберечь в эту первую рискованную декаду от сквозняков и несварения, последить ночами за дыханием малышки… Может, такие дети умирают лишь потому, что родители внутренне с этим смиряются? Пренебрегают заботой, не уделяют должного внимания – все равно ведь умрет, мол. А надо просто постараться. Ведь может быть так? Тереза смотрела на Маэдо, с непередаваемо умильным выражением лица качающего на ладонях ее кровиночку, и понимала, что не сможет спокойно с ней расстаться. Ей она полностью посвятила последние две трети года, отказавшись от всего, что считала важным. Неужели теперь отпустит?
Приехав в город после ритуала, Тереза отошла от хандры и планировала вернуться к нормальной жизни. Возобновить свою небольшую практику ремонтника, снова ловить преступников вместе с Маэдо… Почему бы нет? Беременность – не болезнь. Уж ее-то сильному организму нагрузки нипочем. Декада дождей миновала, на небеса выкатилось светлое желтое солнце, и Терезу переполняла энергия. Но тут оба ее мужчины встали насмерть.
– Ни о какой работе не может быть и речи, – отрезал Ильтен. Прямо так, безапелляционно. – Замужней женщине вообще ни к чему работать, а беременной – категорически противопоказано.
– Почему это? – возмутилась она.
– Потому что это может повредить ребенку.
– Да засохни ты! Какой, скажи на милость, вред ребенку от того, что я буду чинить телефоны и телевизоры? Я же не с радиацией работаю и не с отравляющими веществами!
Ильтен изобразил пальцами знак, якобы отводящий беду.
– Только этого не хватало! С твоей работой и без всякой радиации опасностей полно. Вдруг ты обожжешься паяльником? Или тебя ударит электрический ток?
– Я, по-твоему, совсем кривая и страдающая параличом? Как можно обжечься паяльником, если соблюдать технику безопасности? Ты хоть раз видел, чтобы я обожглась?
– Не видел. Но это не значит, что такого не может произойти.
– Вот дерево упертое! – Она сердито топнула ногой. – Ты просто нашел повод держать меня в четырех стенах. Ты же всегда мечтал, чтобы я сидела дома и никуда без тебя не выходила – признайся, а? Только знаешь что? Это не твой ребенок! И можешь засунуть свое мнение поглубже, оно тут последнее!
Тереза грохнула об пол очередную чашку, и отскочивший осколок поранил ногу. Она раздраженно всплеснула руками: сейчас еще и к этому прицепится! Начнет капать на мозги, как опасно кидаться чашками. Не в силах этого вынести, она хлопнула дверью и прищемила палец. Да что ж такое! Зарычав от бешенства, она пнула дверь лифта, коварно попытавшуюся прихлопнуть ее на выходе, и стремительно зашагала к городскому управлению службы охраны безопасности. По пути дважды споткнулась, а в парке чуть не налетела глазом на ветку. Что за проклятье? Это все Ильтен накаркал!
Секретарь высшего командира Маэдо по привычке собрался было отчитать вломившегося посетителя: мол, шеф занят, на прием нужно записываться заранее. Но, едва взглянув на Терезу, резко передумал и нажал кнопку переговорника:
– Господин Маэдо, к вам ваш агент…
Не дожидаясь окончания доклада, она рванула дверную ручку. Вот сейчас нажалуется на Ильтена и напросится пожить недельку…
Маэдо поднялся с кресла. На лице его нарисовался форменный ужас.
– Зохен, что с тобой? На тебя напали? – Он тут же оказался рядом, бережно подхватил под руку, усадил в кресло для посетителей, словно немощную.
– Никто на меня не напал, – огрызнулась она.
– Тереза, у тебя на лице ссадина, нога в крови, палец то ли ушиблен, то ли сломан, – перечислил он. – Платье порвано…
Вот блин, где это ее угораздило? Должно быть, узкая пройма рукава лопнула, когда она споткнулась во второй раз и была вынуждена резко схватиться за столб.
– Я просто слишком быстро шла, – буркнула она.
Перед ней возникла чашка с чаем. Казенная, из темного стекла, ну да ладно. Она отпила.
– Тебе следует быть аккуратнее, – заметил он. – Ведь ты носишь дочку. Зачем ты пришла?
– А увидеть тебя – это не повод? – ощетинилась она.
– Это прекрасный повод, – миролюбиво откликнулся он. – Но я тебя знаю чуть лучше, чем в нашу первую встречу. Захотела бы увидеть – позвонила бы. А если ты врываешься ко мне в кабинет с видом, как после драки, напугав секретаря, то этому есть другая причина. Какая?
Она независимо фыркнула.
– Ладно. Давай поговорим о деле. Когда пойдем на ночную прогулку? Давно мы не устраивали ловлю на живца – преступники, небось, расплодиться успели.
Элеонора ждала их. Они последовали за привидением. Тереза отперла наружную дверь подвала под козырьком на случай дождя. Освещение включать не стала, опасаясь, что на ярком свету призрак исчезнет. Зажгла запасенную свечу, наблюдая, как Элеонора крутится у стеллажей с закатанными банками. Неужели там? Вроде бы пыточный стол у маньяка стоял в другом месте. Но нет: видимо, призраку было просто любопытно, что это такое у стены. Он выплыл на середину подвала, остановился в задумчивости, сдвинулся немного, потом еще… Наконец Элеонора застыла, опустив голову и роняя кровавые слезы.
– Здесь, – констатировала Тереза. – Расстилай.
Ильтен разложил скатерть ровно на том месте, где стояло привидение. Странно было наблюдать, как руки и складки ткани проходят сквозь светящееся тело.
– До середины ночи еще почти пять часов, – промолвил Ильтен. – У тебя есть время. – Он не добавил «передумать», несмотря на то, что очень хотелось.
Она согласно наклонила голову, не услышав недосказанного.
– Пойдем пока в дом, Рино. Перекусим, и ложись спать. Зачем тебе маяться и ждать с нами?
Он нервно передернул плечами.
– Да разве я усну? А если усну, еще хуже – дурные сны замучают. Буду пить с тобой чай и маяться, да. А потом – без тебя, пока не лопну.
– Думаю, мы быстро вернемся. Это же не ночь любви, а всего лишь исполнение ритуала.
Всего лишь. Это куда более значимо, чем любая ночь любви! Особенно в плане последствий. Было бы легче, если бы они занимались любовью просто так, хоть до самого утра, с результатом или без – неважно. Но не как сейчас, когда удовольствие от процесса и счастье иметь ребенка безжалостно придавлены тенью предстоящей смерти.
Он привлек к себе Терезу.
– Извини, что я не буду с тобой, не поддержу тебя. И спасибо тебе, что выбрала не меня. Знаю, это эгоистично с моей стороны, но…
– Увянь, Рино. – Нежность тона противоречила словам; она обняла его. – Я рада, что ты не обижаешься за мой выбор. У нас с тобой еще будут дети… когда-нибудь потом… и они переживут нас, как положено.
В самой середине ночи порог подвального помещения переступили двое. Тереза несла банку со свечой и мисочку с водой. Подойдя к расстеленной красной скатерти с бахромой, она придавила два угла символами стихий. Шедший следом Маэдо поставил на третий угол большой окатыш, а к четвертому привязал надутый воздушный шарик. Аккуратно расправил скатерть, посмотрел на Терезу. Она взяла его за руку.
В колеблющемся свете свечи они, переплетя пальцы, обошли вокруг скатерти четыре раза. Силуэт привидения висел в воздухе, поворачивая голову вслед их перемещениям. Обход завершился, они ступили на скатерть, остановились друг напротив друга. Тереза обернулась к Элеоноре: ей было неловко, что та смотрит.
Призрачная девушка вдруг протянула руку, указывая куда-то в угол. Настойчиво потыкала туда пальцем несколько раз. Что хотела сказать? В том углу ничего не было: голый пол, голые стены. Стеллажи на другой стене, ружье висит напротив. Тереза планировала на зиму поставить туда лодку. Что же волнует Элеонору? И не спросишь: говорить привидение не может, а писать в воздухе сияющим следом умеет только на родном языке, никому тут не известном – уже проверено. На всякий случай Тереза кивнула – чисто чтобы успокоить девушку.
Маэдо постучал по наручным часам, напоминая, что солнце вот-вот уйдет из надира. Тереза развязала пояс халата, снова оглянулась на Элеонору – та, наконец сообразив, повернула голову к себе, машинально поглаживая свои серебристые волосы.
Маэдо был не слишком уверен в себе. Обстоятельства, прямо скажем, не комфортные – ни в физическом смысле, ни в духовном. Не хватало еще опозориться в самый ответственный момент ритуала. Но обстановка, словно опровергая его ожидания, действовала стимулирующе, создавая какую-то мистическую атмосферу. Пламя свечи, бросающее на стены и пол пляшущие тени, блики на воде, ярко-красная бахрома под обманчиво тонкими пальцами Терезы…
Свеча задрожала и погасла. Наступила абсолютная тьма, будто оба разом ослепли. Тереза нащупала ладонь Маэдо, сжала его руку, словно боясь упустить, и прошептала:
– Призрака больше нет.
Мужчины пили до рассвета. И не чай, но алкоголь впрок не шел, борьба с невыносимым кристально-ясным трезвым состоянием закончилась вынужденным перемирием. Ноги заплетаются? а тяжелые мысли из головы не идут. Под утро, признав тщетность усилий, разбрелись спать: Маэдо – наверх в свою комнатку, Ильтен – в спальню на первом этаже. Тереза пометалась туда-сюда, не зная, кому сейчас нужнее, плюнула, забралась с ногами в кресло в гостиной да так и заснула.
В первой половине дня зарядил дождь. Муторный: не ливень и не морось, а долгий мокрый дождь, предвещающий скорую осень. Ильтену нужно было возвращаться в город, к работе. Вчера Маэдо планировал его отвезти, а после вернуться, но сегодня стало очевидно, что за руль никому из них нельзя. Вести машину надо Терезе. Она вышла во двор, открыла капот – проверить, все ли в порядке, готова ли машина к дальней дороге. Масло, тормоза, заряд аккумуляторов… Маэдо самому заняться бы, раз это его служебный автомобиль, но в ответ на такое предложение он только посмотрел на Терезу стеклянным взором и снова закрыл глаза.
Во дворе Терезу нашел Хэнк, явившийся с ведрами узнать, пойдут ли они за ягодами, как договаривались, или все же дождь – уважительная причина, чтобы пропустить. Она разогнулась, вытирая руки ветошью. Брезентовые брюки, мужская майка, непромокаемая куртка и волосы, собранные под косынку, чтоб не мешали – к этому Хэнк уже успел привыкнуть. И даже то, что госпожа Ильтен ковыряется в машине, его не слишком удивило. Такая уж она, чтоб ее… Удивили глаза с необычной печалью, застывшей в них.
– Что-то случилось? – неуверенно спросил он.
Она одарила его непонятным взглядом.
– Я жду ребенка, господин Хэнк.
– Так это же чудесно! – искренне воскликнул он. – Давайте, как просохнет, соберемся на пикничок с соседями. Поздравим вас, и господина Ильтена тоже… или… – Он осекся, на лице выступила краска. – Или не его? – Ему было стыдно за это предположение, но не прикидываться же, что он наивно верит, будто господин Маэдо – всего лишь опекун.
Тереза не ответила, глядя в серое от облачности, плачущее небо. Только поздравлений не хватало. Не до веселья. Не сможет она улыбаться соседям на пикнике. И даже на охоту не хотелось. Хотелось побыть одной. Или почти одной. Завернуться в одеяло, пить горячий чай со сладкими пирожными, и чтобы вокруг суетился кто-то из самых близких...
– Мы уезжаем в город, господин Хэнк, – вымолвила она. – Не волнуйтесь, я оставлю вам лодку. Когда сами соберетесь уехать, оттащите ко мне в подвал. Пойдемте, дам вам ключи.
Он пошел за ключами, а потом обнаружил себя перетаскивающим в багажник ящики с банками солений и варений. А потом – коробки с одеждой и обувью…
– Спасибо, господин Хэнк, – слабо, одними краешками губ улыбнулась госпожа Ильтен. – Может, в городе увидимся.
– Жаль, что вы уезжаете, госпожа Ильтен, – произнес он, помявшись. – Знаете, в одиночку охотиться не так интересно. И дед Калле расстроится, вы ему нравитесь. А господин Генин опять запрется у себя во дворе. – Он вздохнул. – И привидение это явится, а вас нет. Ну, привет ему от вас передадим.
– Оно больше не явится, – проговорила она с грустной улыбкой. – Передайте лучше привет Лике, господин Хэнк. Она дура, но постарайтесь ее не бить, если можете.
Страдающий Маэдо сполз по лестнице вниз в три приема, останавливаясь переждать головокружение. Хорошо Ильтену, тот на первом этаже. Ильтен сидел внизу, на лбу мокрое полотенце, в руке рюмка с живительной дозой. Увидев Маэдо, он молча указал на вторую рюмку и полотенце, лежащее в миске с водой и кубиками льда.
Со двора вошла Тереза. В приличном городском платье, и сверху – не охотничья куртка, а длинный лимонно-желтый плащ, аж глаза заболели.
– Быстро привели себя в порядок, и в машину, – распорядилась она.
– Какая машина? – простонал Маэдо, прикладывая полотенце ко лбу. – Как мы поедем?
– На заднем сиденье. Впрочем, – она прищурилась, – могу погрузить вас в багажник, если через пять минут вы все еще не будете ничем отличаться от кореньев в банке.
Машина вырулила со двора. Тереза затормозила, вышла и надежно закрыла ворота на замок. Из глубины двора подмигнул красным глазом монстр. Нечего тут шастать всяким чужакам. А у Хэнка теперь есть ключ, ну и монстра он знает.
Внедорожник проехал по подмокшей колее, чудом не задевая склоненные с обеих сторон сырые ветви. Со двора номер 4 помахала Лика, кутающаяся в дождевик.
Машина вывернула на трассу, Тереза включила мигалку и сирену и втопила. Еще с Земли мечтала погонять на настоящей ментовской тачке с иллюминацией. Знать бы заранее, как сбываются мечты. Хорошо еще, не в отсеке для арестованных за частой решеткой. Там уютно расположились Ильтен и Маэдо с новой бутылкой, явно поставившие себе цель не выходить из общего наркоза до самого Ноккэма.
Глава 5. Она и есть Элеонора
Элеонора родилась на исходе зимы. Милая девчушка с тонкими серебристыми волосами и голубыми глазками – ни в Терезу, ни в Маэдо, ни даже в Ильтена, хотя он тут вообще ни при чем. Впрочем, врач неделикатных вопросов не задавал. Родился здоровый ребенок, да к тому же девочка, особая редкость – вот и расчудесно. Доктор осмотрел дитя, завел ему профиль в медицинской базе, спросил Ильтена:
– Имя уже придумали?
– Элеонора, – ответила Тереза. Ильтен молча кивнул: спорить с этим было бы глупо.
Элеонора улыбалась, глядя на мать, шевелила ручками. Демонстрировала, по выражению врача, все предпосылки к успешному развитию. Он потрепал новорожденную за щечку, пожелал всего наилучшего и откланялся.
– Дайте мне подержать, – хрипло вымолвил Маэдо, выдвигаясь с заднего плана.
Когда у Терезы начались схватки, Ильтен вызвал его во вторую очередь, сразу после врача. Не оставлять же в стороне одно из двух главных действующих лиц ритуала. Тот бросил все дела, примчался в разгар рабочего дня. Чашка недопитого чая в руке слегка дрожала; он поставил ее на прикроватную тумбочку. Спиртного они не пили. Не то чтобы не хотелось, но Тереза посулила оторвать гениталии тому, кто напьется, пока она рожает. Она и так была недовольна, что они повадились выпивать вместе. Понемногу, но регулярно. А что еще делать в ожидании ребенка?
Тереза передала Элеонору Маэдо. Крошка снова заулыбалась. Без сомнения, она узнавала присутствующих. И, похоже, изо всех сил, доступных маленькому ребенку, выражала благодарность за возможность родиться. Чтобы после умереть…
Нет, взмолилась Тереза. Ну неужели совсем нельзя сделать так, чтобы она жила дальше? Поберечь в эту первую рискованную декаду от сквозняков и несварения, последить ночами за дыханием малышки… Может, такие дети умирают лишь потому, что родители внутренне с этим смиряются? Пренебрегают заботой, не уделяют должного внимания – все равно ведь умрет, мол. А надо просто постараться. Ведь может быть так? Тереза смотрела на Маэдо, с непередаваемо умильным выражением лица качающего на ладонях ее кровиночку, и понимала, что не сможет спокойно с ней расстаться. Ей она полностью посвятила последние две трети года, отказавшись от всего, что считала важным. Неужели теперь отпустит?
Приехав в город после ритуала, Тереза отошла от хандры и планировала вернуться к нормальной жизни. Возобновить свою небольшую практику ремонтника, снова ловить преступников вместе с Маэдо… Почему бы нет? Беременность – не болезнь. Уж ее-то сильному организму нагрузки нипочем. Декада дождей миновала, на небеса выкатилось светлое желтое солнце, и Терезу переполняла энергия. Но тут оба ее мужчины встали насмерть.
– Ни о какой работе не может быть и речи, – отрезал Ильтен. Прямо так, безапелляционно. – Замужней женщине вообще ни к чему работать, а беременной – категорически противопоказано.
– Почему это? – возмутилась она.
– Потому что это может повредить ребенку.
– Да засохни ты! Какой, скажи на милость, вред ребенку от того, что я буду чинить телефоны и телевизоры? Я же не с радиацией работаю и не с отравляющими веществами!
Ильтен изобразил пальцами знак, якобы отводящий беду.
– Только этого не хватало! С твоей работой и без всякой радиации опасностей полно. Вдруг ты обожжешься паяльником? Или тебя ударит электрический ток?
– Я, по-твоему, совсем кривая и страдающая параличом? Как можно обжечься паяльником, если соблюдать технику безопасности? Ты хоть раз видел, чтобы я обожглась?
– Не видел. Но это не значит, что такого не может произойти.
– Вот дерево упертое! – Она сердито топнула ногой. – Ты просто нашел повод держать меня в четырех стенах. Ты же всегда мечтал, чтобы я сидела дома и никуда без тебя не выходила – признайся, а? Только знаешь что? Это не твой ребенок! И можешь засунуть свое мнение поглубже, оно тут последнее!
Тереза грохнула об пол очередную чашку, и отскочивший осколок поранил ногу. Она раздраженно всплеснула руками: сейчас еще и к этому прицепится! Начнет капать на мозги, как опасно кидаться чашками. Не в силах этого вынести, она хлопнула дверью и прищемила палец. Да что ж такое! Зарычав от бешенства, она пнула дверь лифта, коварно попытавшуюся прихлопнуть ее на выходе, и стремительно зашагала к городскому управлению службы охраны безопасности. По пути дважды споткнулась, а в парке чуть не налетела глазом на ветку. Что за проклятье? Это все Ильтен накаркал!
Секретарь высшего командира Маэдо по привычке собрался было отчитать вломившегося посетителя: мол, шеф занят, на прием нужно записываться заранее. Но, едва взглянув на Терезу, резко передумал и нажал кнопку переговорника:
– Господин Маэдо, к вам ваш агент…
Не дожидаясь окончания доклада, она рванула дверную ручку. Вот сейчас нажалуется на Ильтена и напросится пожить недельку…
Маэдо поднялся с кресла. На лице его нарисовался форменный ужас.
– Зохен, что с тобой? На тебя напали? – Он тут же оказался рядом, бережно подхватил под руку, усадил в кресло для посетителей, словно немощную.
– Никто на меня не напал, – огрызнулась она.
– Тереза, у тебя на лице ссадина, нога в крови, палец то ли ушиблен, то ли сломан, – перечислил он. – Платье порвано…
Вот блин, где это ее угораздило? Должно быть, узкая пройма рукава лопнула, когда она споткнулась во второй раз и была вынуждена резко схватиться за столб.
– Я просто слишком быстро шла, – буркнула она.
Перед ней возникла чашка с чаем. Казенная, из темного стекла, ну да ладно. Она отпила.
– Тебе следует быть аккуратнее, – заметил он. – Ведь ты носишь дочку. Зачем ты пришла?
– А увидеть тебя – это не повод? – ощетинилась она.
– Это прекрасный повод, – миролюбиво откликнулся он. – Но я тебя знаю чуть лучше, чем в нашу первую встречу. Захотела бы увидеть – позвонила бы. А если ты врываешься ко мне в кабинет с видом, как после драки, напугав секретаря, то этому есть другая причина. Какая?
Она независимо фыркнула.
– Ладно. Давай поговорим о деле. Когда пойдем на ночную прогулку? Давно мы не устраивали ловлю на живца – преступники, небось, расплодиться успели.
