Этому кретину повезло. Ну, в какой-то мере. От участи калеки его невольно спас Маэдо, которого Ильтен успел известить о смерти дочери. Маэдо бросился к Ильтенам бегом, забыв про машину, а потом и про лифт, и достиг двери в самый критический момент. Первое, что он увидел, переступив порог – это валяющийся на окровавленном полу безопасник, которому его любимая с остервенением доламывала третье ребро.
– Стоп! – гаркнул он, мгновенно собравшись. – Что тут случилось?
– Этот ублюдок… – зашипела Тереза, примериваясь, куда бы еще ударить.
Он поспешно оттеснил ее, самоотверженно закрывая коллегу собой.
– Этот ваш сотрудник, – Ильтен осуждающе посмотрел на стонущего легавого, растерявшего всю самоуверенность, – обозвал Терезу дурой и обвинил нас в убийстве ребенка.
Маэдо брезгливо оглянулся на вякающее тело. На какой-то миг им овладело искушение отдать его Терезе, пусть выместит свои чувства до конца. Вот идиот!
– Это не мой сотрудник, – отказался он. – У меня подобные олигофрены не служат.
Однако долг взял верх над эмоциями. Подобрав пистолет придурка, он потыкал в телефон и вызвал врача. Потом аккуратно обхватил за плечи Терезу, белую от горя и ярости, и потянул ее по направлению к спальне. Она не сопротивлялась. Ильтен последовал за ними.
Крошечная Элеонора лежала в своей постельке, словно все еще спала. На губах – тающий след улыбки. У Маэдо защемило сердце.
– Она… – он сглотнул, – точно не жива?
Тереза зарыдала. Маэдо взял крошку на руки, такую непривычно холодную, и понял: да, всё. Прижал ее к себе и тоже заплакал. Одно дело – знать, что так и должно было случиться, и совсем другое – держать в руках мертвую дочку. Ильтен обнял Терезу – не Маэдо же обнимать, – и она уткнулась ему в грудь, моментально намочив слезами рубашку, а в его глазах тоже стояла влага.
И тут прозвенел звонок в дверь. Это явились Хэнки с бисквитом, которых никто не успел предупредить, что праздник отменяется. А следом – доктор из неотложной помощи с санитаром.
Леррину Джинази было плохо. Во-первых, чисто физически. Он вообще не понимал, каким чудом остался в живых. Его увезли в больницу с переломами трех ребер, челюсти и кисти и с внутренней травмой селезенки. Да, сотрудник службы охраны безопасности должен быть готов к неприятностям, но дело никаких сложностей не обещало. Всего лишь проверка смерти ребенка. К сожалению, дети иногда умирают, и крайне редко в этом виноваты родители. Джинази с первого взгляда понял, что убитые горем муж и жена если где-то и недоглядели малость, то казнят себя за это хуже любого суда. Но он захотел получить с них хоть что-то. Задача казалась простой: супруги морально раздавлены, припугнуть их чуть-чуть – и пара тысяч в кармане, а ни одна тысяча и даже сотня для младшего командира лишней не будет. И вроде бы муж начал конструктивный диалог, но жена его как с цепи сорвалась. Когда она рявкнула, он сперва не осознал угрозу: ну, повысила баба голос, подумаешь. Решать-то все равно мужу, а за неподобающий тон его женщины можно содрать еще пятисотку-другую. Чего он совершенно не ожидал – это что бешеная баба примется его избивать с явным намерением искалечить, если не забить до смерти. Теперь ему придется провести в больнице ближайшие две-три декады. И доктор еще сказал, ему повезло, что обломки ребер не проткнули сердце.
Во-вторых, Джинази, абсолютно того не ведая, перешел дорогу большому начальнику из городского управления, местной звезде службы охраны безопасности. И какой зохен дернул его за язык ляпнуть, будто ребенок не от того отца? Он же не знал, что это ребенок высшего командира, который сожрет неосторожного молодого офицера с потрохами и не подавится!
Пока он этого не знал, лелеял мысль отыграться на семейке Ильтен за полученные травмы. Оскорбление, нападение – этого вполне достаточно не только для штрафа и компенсации медицинских расходов, но и для реального срока каторги. А если бабе станет жалко мужа, пусть ползает перед Джинази на коленях и умоляет, чтобы обошлось щтрафом, и уж он ей отплатит за все, что от нее стерпел. И тут такой удар!
Маэдо на мелочи не разменивался. Говорить с Джинази ему было неинтересно. Претензии он предъявил сразу его начальству. Дескать, ваш подчиненный вымогал взятку у гражданина, состоящего на контракте в службе охраны безопасности, ложно обвинил его в детоубийстве, нехорошо обозвал его жену. Госпожа Ильтен регулярно оказывала помощь службе, содействовала поимке преступников, участвовала в обезвреживании опасного маньяка и в недавнем разоблачении группы грабителей. И вот, значит, какова благодарность службы? Охранник безопасности называет ее дурой, недосмотревшей за ребенком? А сам-то этот герой хоть каких-нибудь преступников обезвредил? Или он умеет только оскорблять родителей, потерявших дитя, и вытягивать из них деньги?
Ах, смерть здорового ребенка вызвала подозрения? А у меня вот вызывает подозрение неумение – или нежелание? – контактировать с другими отделами и игнорирование оперативной информации. Этот ваш гений сыска ничего не слышал о привидении Риаведи? Не верю! Запрос уходил в Центр, было распоряжение самого высокого начальства упокоить призрак. Вы думали, призраки сами рассасываются? Так поднимите архив и почитайте о ритуале! Женщина пошла на это, не пожалев ни своих сил, ни чувств, а вы тут дознание на пустом месте устраиваете, не дав себе труда предварительно разобраться? Да я весь ваш отдел к зохенам разгоню, если не принесете госпоже Ильтен официальные извинения и не выплатите господину Ильтену моральную компенсацию! Доложу в столицу, как вы цените внештатных сотрудников – все строем пойдете работу искать!
Совершенно деморализованный начальник отдела задницей ощутил, как под ним зашаталось кресло. И поспешил принять все меры. И извинения, и компенсация, и заверения в дальнейшем отсутствии проблем… Но все это было после, потому что Ильтены покинули город на неопределенное время. А Джинази был под рукой, и не убежать, ибо прикован к постели. И ему досталось сполна. Штраф, выговор и – изюминкой на торте – увольнение в связи со служебным несоответствием. А то, что с момента увольнения перестает действовать медицинская страховка – это проблема теперь уже рядового гражданина Леррина Джинази. Сам виноват, нечего было разводить людей на бабки, не выяснив доподлинно, кто они такие.
– Ни о чем не волнуйся, – сказал Маэдо тем днем, когда уехала неотложка, и Ильтен налил ему коньяк – помянуть, а Хэнк заботливо подсунул кусок бисквита – закусить. – Я все разрулю. Разберусь с документами, с этим тупорылом и с его тупыми начальниками. Не думай об этом. Похорони девочку.
– Где? – всхлипнула Тереза. Лика сочувственно погладила ее по плечу.
– Там, где тебе хотелось бы.
– А где это обычно делают? У вас есть какие-то специальные места? Кладбища?
– Нет, – ответил Ильтен. Сердце опять болело, чтоб его. Концепция кладбищ была ему знакома из общения с невестами, но в Тикви подобное регулирование захоронений не практиковалось. – Выбери любое место, которое кажется тебе подходящим.
Она вытерла слезы тыльной стороной ладони – все платки уже промокли.
– А на даче можно?
– Сейчас, зимой? – скептически переспросил Ильтен, но тут же сдал назад. – О, конечно. Если ты так желаешь.
И они поехали на дачу. Да, посреди зимы. Ильтен взял отпуск за свой счет по справке – в случае смерти родственника отпуск на декаду дают без возражений. За руль, правда, никто сесть не рисковал: у Терезы дрожали руки, Ильтен отговорился легкой нетрезвостью, хотя причина была глубже: сердце не отпускало. Зохен, а как бы его трясло, будь это его дочь? Наверное, умер бы вместе с ней.
Водителя отрядил Маэдо. В комплекте с мощным внедорожником: на обычной машине сейчас в Риаведи не добраться. Они и так чуть не застряли в грязи на самом подъезде к поселку, но обошлось: вышли, толкнули. Водитель, отделавшись легким испугом, уехал, а они пошли к дому пешком, хлюпая сапогами по раскисшему грунту – у Ильтена сумки, у Терезы на руках Элеонора. Поселок казался пустым, будто вымершим. Ворота господина Генина заперты на внушительный замок. И даже у деда Калле в окнах темно, а ведь он не собирался уезжать в город – незачем и не к кому. Неужели он тоже?..
Ильтен поставил сумки на мокрое крыльцо и украдкой вытер пот. Что-то тяжело. Он окинул взглядом двор.
– Здесь? В саду?
Тереза помедлила.
– Нет.
Наверное, тиквийцы привыкли хоронить близких там, куда взгляд упадет, но она вряд ли сможет спокойно ходить мимо могилы день ото дня. Это должно быть отдельное место, куда приходишь специально, с соответствующим настроем и мыслями.
– Я похожу, поищу.
– Можно я не пойду? – малодушно спросил Ильтен. Хотелось лечь. – Позовешь меня, когда надо будет копать.
Она молча кивнула. Пожалуй, даже лучше, если она пройдется одна. Иногда нужно побыть в одиночестве. И яму она без труда выкопает, по мокрой-то земле. Незачем дергать Ильтена, пусть отдыхает, вон какое лицо серое, серее, чем у Элеоноры.
Выходя со двора, она прихватила лопату.
Решение пришло быстро. За забором, что выходит к озеру – только не у самой калитки, а дальше, почти на углу. Там как раз небольшой подъем, этакий пологий холмик. Закрепив дочку в перевязи, она потопала туда, увязая в размокшей земле и таща за собой лопату. Рино станет ругаться, подумалось ей. Скажет: зачем сама копала? Не женское это дело. Тем более с родов и декады не прошло. Но так будет правильнее. Это ее ребенок, ей и копать. А ямка для такой крохи нужна – всего ничего…
– Твоя дочь? – неожиданно раздался голос за спиной.
Тереза вздрогнула. Кого в такую пору можно встретить в Риаведи? Да еще за границей поселка. Как говорил Маэдо – преступники либо безумцы. А пуще того удивило, что голос женский. Слегка дребезжащий, но точно не голос мужчины.
Она обернулась, разогнувшись и отставив лопату. В метре от нее стояла высокая старуха в длиннополой куртке и резиновых сапогах. Первая старуха, увиденная Терезой в Тикви. Правду сказать, женщины вообще редко встречались на тиквийских улицах, но старых женщин словно бы и не было. До сих пор она как-то об этом не задумывалась. Ее собственная старость далеко, в жизни же полно проблем здесь и сейчас. Старуха рассматривала Элеонору, лежащую чуть поодаль на расстеленной перевязи.
– Да, это моя дочь. – Тереза распрямила спину.
– Она похожа на ниаеннку, – промолвила старуха. – А ты – нет.
Она, должно быть, хорошо разбиралась в вопросе. Потому что, судя по внешности, была типичной ниаеннкой. Изящный стан, утративший с возрастом гибкость, но сохранивший стройность; серебристые волосы, забранные в узел на затылке; синие глаза с характерным разрезом. Словно Элеонорина бабка пришла на похороны.
– Почему она умерла?
Тереза отвела взгляд.
– Так было надо.
Бабка окинула ее оценивающим взглядом.
– Ты, судя по всему, Ильтен. Мне говорили о тебе. А еще говорили о призраке девушки, который бродил здесь несколько весен, а на исходе лета вдруг исчез и больше не появлялся. Ты это сделала, да?
Она согласно наклонила голову. А бабка вдруг шагнула вперед и обняла ее.
– Спасибо тебе, девочка. Ты даже не представляешь себе, как это было важно. На этой планете вообще мало кто понимает… – Она слегка отстранилась и смахнула слезы с морщинистой щеки. – Давай помогу тебе копать. Я Алисанта.
– Э… – Алисанте легко удалось забрать лопату из ее ослабевших рук. – А фамилия как? – Проклятый этикет все-таки отпечатался в подкорке.
– Да уже никак.
Ниаеннка, даром что старуха, с лопатой управлялась ловко. Пока Тереза прощалась с дочерью, она закончила работу. Взявшись за края перевязи, они опустили вниз маленькое тельце. Тереза принялась было закапывать, но Алисанта отобрала у нее лопату.
– Отдыхай, Ильтен. Девочке и декады нет, куда тебе геройствовать.
– Вообще-то я Тереза. – Странно выглядит это обращение на «ты», но по фамилии. – А почему у тебя фамилии нет?
– Потому что я больше не замужем.
Тереза заинтересовалась.
– Разве тут такое возможно?
Бабка, разогнувшись, смахнула с лица выбившуюся из узла серебристую прядь.
– Посуди сама, Тереза. Кому нужна старуха? Я свой долг этой стране отдала. Четыре мужа, двенадцать сыновей. Плюс еще один, что дома остался. С последним мужем детей уже не было, климакс прошел, но жили счастливо. Потом у Парена начались проблемы со здоровьем, но комиссия решила оставить ему жену. Потому что никакого смысла в новом замужестве, и женихов подходящих для бабки нет. Я его пережила. Теперь сама по себе, пенсию получаю – небольшую, но много ли мне надо? Вот, решила поселиться ближе к природе.
Ну надо же! Выходит, женщинам, вышедшим из возраста, здесь платят пенсию? Тереза не ожидала такого благородного жеста от местных властей. Хотя, если вдуматься, а как еще? В самом деле, не выдавать же бабушку замуж. А что до расходов, так не обеднеет государство, обеспечивая женщину, родившую для него аж дюжину детей.
– Здесь много пожилых мужчин, есть к кому пожить напроситься. – Алисанта подровняла холмик и, воткнув лопату в землю, придирчиво осмотрела творение своих рук.
– А что в своей квартире не живешь? – спросила Тереза.
– Своей? – Бабка усмехнулась. – Ты в Тикви недавно, верно? У женщин тут собственности не бывает. Странно, что тебе диспетчер не объяснил.
– Он объяснял, – буркнула Тереза. – А я не слушала.
– Та квартира, что Парену принадлежала, ушла государству. Я, конечно, кое-что с собой собрала. Драгоценности, памятные вещи, одежду свою – сколько в сумки влезло. Но всего не унесешь.
Вот оно как. Не все столь радужно, как чуть не показалось.
– Получается, тебя выставили на улицу?
– Ну, почему на улицу? – Алисанта воспринимала ситуацию философски. – Я могла бы поселиться у любого из детей. Только, – она подмигнула, – надоели они мне. Я их люблю, но не вечно же им сопли утирать. Пусть живут самостоятельно. Есть масса других возможностей. Устроиться, например, при больнице – там дают комнату, если помогаешь выхаживать пациентов. Но это не по мне, я свое отнянчила. Для меня самое лучшее – найти мужика, такого же, как я. Без лишних претензий и требований, было бы где голову приклонить и с кем словом перемолвиться. Желающих с избытком, между прочим: у многих никогда жены не было, хоть на старости лет с живой женщиной пообщаться. Предложений полно, это я капризничаю. Поживу с одним, не понравится – уйду к другому. Даже в молодости такой ветреной не была! – она хмыкнула.
– И с кем ты сейчас? – полюбопытствовала Тереза.
– С этой осени в десятом доме обретаюсь, с Агиро. Ты его знаешь как господина Калле. Хороший дед, аккуратный, и собеседник интересный. Жаль, помрет скоро. А может, останусь тут. К кому-нибудь другому пристроюсь. Или пустующий домик займу – есть такие хозяева, что всего пару раз в год наезжают.
Тереза пригласила старуху к себе – помянуть Элеонору, ну и вообще. Ильтен успел отлежаться, вышел к ним в гостиную – на щеки вернулась краска, и он перестал напоминать привидение, – открыл вино, налил.
– Это Алисанта, – представила ее Тереза.
Ильтен посмотрел на жену укоризненно:
– А фамилия?
– Стара я уже для фамилий, господин Ильтен. – Сняв длинную куртку, она оказалась в плотном зеленом платье без всяких вычурностей, любимых тиквийцами: кружевных вставок, блестящих бусин, переливающийся парчи… Чисто функциональный костюм.
– Стоп! – гаркнул он, мгновенно собравшись. – Что тут случилось?
– Этот ублюдок… – зашипела Тереза, примериваясь, куда бы еще ударить.
Он поспешно оттеснил ее, самоотверженно закрывая коллегу собой.
– Этот ваш сотрудник, – Ильтен осуждающе посмотрел на стонущего легавого, растерявшего всю самоуверенность, – обозвал Терезу дурой и обвинил нас в убийстве ребенка.
Маэдо брезгливо оглянулся на вякающее тело. На какой-то миг им овладело искушение отдать его Терезе, пусть выместит свои чувства до конца. Вот идиот!
– Это не мой сотрудник, – отказался он. – У меня подобные олигофрены не служат.
Однако долг взял верх над эмоциями. Подобрав пистолет придурка, он потыкал в телефон и вызвал врача. Потом аккуратно обхватил за плечи Терезу, белую от горя и ярости, и потянул ее по направлению к спальне. Она не сопротивлялась. Ильтен последовал за ними.
Крошечная Элеонора лежала в своей постельке, словно все еще спала. На губах – тающий след улыбки. У Маэдо защемило сердце.
– Она… – он сглотнул, – точно не жива?
Тереза зарыдала. Маэдо взял крошку на руки, такую непривычно холодную, и понял: да, всё. Прижал ее к себе и тоже заплакал. Одно дело – знать, что так и должно было случиться, и совсем другое – держать в руках мертвую дочку. Ильтен обнял Терезу – не Маэдо же обнимать, – и она уткнулась ему в грудь, моментально намочив слезами рубашку, а в его глазах тоже стояла влага.
И тут прозвенел звонок в дверь. Это явились Хэнки с бисквитом, которых никто не успел предупредить, что праздник отменяется. А следом – доктор из неотложной помощи с санитаром.
Леррину Джинази было плохо. Во-первых, чисто физически. Он вообще не понимал, каким чудом остался в живых. Его увезли в больницу с переломами трех ребер, челюсти и кисти и с внутренней травмой селезенки. Да, сотрудник службы охраны безопасности должен быть готов к неприятностям, но дело никаких сложностей не обещало. Всего лишь проверка смерти ребенка. К сожалению, дети иногда умирают, и крайне редко в этом виноваты родители. Джинази с первого взгляда понял, что убитые горем муж и жена если где-то и недоглядели малость, то казнят себя за это хуже любого суда. Но он захотел получить с них хоть что-то. Задача казалась простой: супруги морально раздавлены, припугнуть их чуть-чуть – и пара тысяч в кармане, а ни одна тысяча и даже сотня для младшего командира лишней не будет. И вроде бы муж начал конструктивный диалог, но жена его как с цепи сорвалась. Когда она рявкнула, он сперва не осознал угрозу: ну, повысила баба голос, подумаешь. Решать-то все равно мужу, а за неподобающий тон его женщины можно содрать еще пятисотку-другую. Чего он совершенно не ожидал – это что бешеная баба примется его избивать с явным намерением искалечить, если не забить до смерти. Теперь ему придется провести в больнице ближайшие две-три декады. И доктор еще сказал, ему повезло, что обломки ребер не проткнули сердце.
Во-вторых, Джинази, абсолютно того не ведая, перешел дорогу большому начальнику из городского управления, местной звезде службы охраны безопасности. И какой зохен дернул его за язык ляпнуть, будто ребенок не от того отца? Он же не знал, что это ребенок высшего командира, который сожрет неосторожного молодого офицера с потрохами и не подавится!
Пока он этого не знал, лелеял мысль отыграться на семейке Ильтен за полученные травмы. Оскорбление, нападение – этого вполне достаточно не только для штрафа и компенсации медицинских расходов, но и для реального срока каторги. А если бабе станет жалко мужа, пусть ползает перед Джинази на коленях и умоляет, чтобы обошлось щтрафом, и уж он ей отплатит за все, что от нее стерпел. И тут такой удар!
Маэдо на мелочи не разменивался. Говорить с Джинази ему было неинтересно. Претензии он предъявил сразу его начальству. Дескать, ваш подчиненный вымогал взятку у гражданина, состоящего на контракте в службе охраны безопасности, ложно обвинил его в детоубийстве, нехорошо обозвал его жену. Госпожа Ильтен регулярно оказывала помощь службе, содействовала поимке преступников, участвовала в обезвреживании опасного маньяка и в недавнем разоблачении группы грабителей. И вот, значит, какова благодарность службы? Охранник безопасности называет ее дурой, недосмотревшей за ребенком? А сам-то этот герой хоть каких-нибудь преступников обезвредил? Или он умеет только оскорблять родителей, потерявших дитя, и вытягивать из них деньги?
Ах, смерть здорового ребенка вызвала подозрения? А у меня вот вызывает подозрение неумение – или нежелание? – контактировать с другими отделами и игнорирование оперативной информации. Этот ваш гений сыска ничего не слышал о привидении Риаведи? Не верю! Запрос уходил в Центр, было распоряжение самого высокого начальства упокоить призрак. Вы думали, призраки сами рассасываются? Так поднимите архив и почитайте о ритуале! Женщина пошла на это, не пожалев ни своих сил, ни чувств, а вы тут дознание на пустом месте устраиваете, не дав себе труда предварительно разобраться? Да я весь ваш отдел к зохенам разгоню, если не принесете госпоже Ильтен официальные извинения и не выплатите господину Ильтену моральную компенсацию! Доложу в столицу, как вы цените внештатных сотрудников – все строем пойдете работу искать!
Совершенно деморализованный начальник отдела задницей ощутил, как под ним зашаталось кресло. И поспешил принять все меры. И извинения, и компенсация, и заверения в дальнейшем отсутствии проблем… Но все это было после, потому что Ильтены покинули город на неопределенное время. А Джинази был под рукой, и не убежать, ибо прикован к постели. И ему досталось сполна. Штраф, выговор и – изюминкой на торте – увольнение в связи со служебным несоответствием. А то, что с момента увольнения перестает действовать медицинская страховка – это проблема теперь уже рядового гражданина Леррина Джинази. Сам виноват, нечего было разводить людей на бабки, не выяснив доподлинно, кто они такие.
– Ни о чем не волнуйся, – сказал Маэдо тем днем, когда уехала неотложка, и Ильтен налил ему коньяк – помянуть, а Хэнк заботливо подсунул кусок бисквита – закусить. – Я все разрулю. Разберусь с документами, с этим тупорылом и с его тупыми начальниками. Не думай об этом. Похорони девочку.
– Где? – всхлипнула Тереза. Лика сочувственно погладила ее по плечу.
– Там, где тебе хотелось бы.
– А где это обычно делают? У вас есть какие-то специальные места? Кладбища?
– Нет, – ответил Ильтен. Сердце опять болело, чтоб его. Концепция кладбищ была ему знакома из общения с невестами, но в Тикви подобное регулирование захоронений не практиковалось. – Выбери любое место, которое кажется тебе подходящим.
Она вытерла слезы тыльной стороной ладони – все платки уже промокли.
– А на даче можно?
– Сейчас, зимой? – скептически переспросил Ильтен, но тут же сдал назад. – О, конечно. Если ты так желаешь.
И они поехали на дачу. Да, посреди зимы. Ильтен взял отпуск за свой счет по справке – в случае смерти родственника отпуск на декаду дают без возражений. За руль, правда, никто сесть не рисковал: у Терезы дрожали руки, Ильтен отговорился легкой нетрезвостью, хотя причина была глубже: сердце не отпускало. Зохен, а как бы его трясло, будь это его дочь? Наверное, умер бы вместе с ней.
Водителя отрядил Маэдо. В комплекте с мощным внедорожником: на обычной машине сейчас в Риаведи не добраться. Они и так чуть не застряли в грязи на самом подъезде к поселку, но обошлось: вышли, толкнули. Водитель, отделавшись легким испугом, уехал, а они пошли к дому пешком, хлюпая сапогами по раскисшему грунту – у Ильтена сумки, у Терезы на руках Элеонора. Поселок казался пустым, будто вымершим. Ворота господина Генина заперты на внушительный замок. И даже у деда Калле в окнах темно, а ведь он не собирался уезжать в город – незачем и не к кому. Неужели он тоже?..
Ильтен поставил сумки на мокрое крыльцо и украдкой вытер пот. Что-то тяжело. Он окинул взглядом двор.
– Здесь? В саду?
Тереза помедлила.
– Нет.
Наверное, тиквийцы привыкли хоронить близких там, куда взгляд упадет, но она вряд ли сможет спокойно ходить мимо могилы день ото дня. Это должно быть отдельное место, куда приходишь специально, с соответствующим настроем и мыслями.
– Я похожу, поищу.
– Можно я не пойду? – малодушно спросил Ильтен. Хотелось лечь. – Позовешь меня, когда надо будет копать.
Она молча кивнула. Пожалуй, даже лучше, если она пройдется одна. Иногда нужно побыть в одиночестве. И яму она без труда выкопает, по мокрой-то земле. Незачем дергать Ильтена, пусть отдыхает, вон какое лицо серое, серее, чем у Элеоноры.
Выходя со двора, она прихватила лопату.
Решение пришло быстро. За забором, что выходит к озеру – только не у самой калитки, а дальше, почти на углу. Там как раз небольшой подъем, этакий пологий холмик. Закрепив дочку в перевязи, она потопала туда, увязая в размокшей земле и таща за собой лопату. Рино станет ругаться, подумалось ей. Скажет: зачем сама копала? Не женское это дело. Тем более с родов и декады не прошло. Но так будет правильнее. Это ее ребенок, ей и копать. А ямка для такой крохи нужна – всего ничего…
– Твоя дочь? – неожиданно раздался голос за спиной.
Тереза вздрогнула. Кого в такую пору можно встретить в Риаведи? Да еще за границей поселка. Как говорил Маэдо – преступники либо безумцы. А пуще того удивило, что голос женский. Слегка дребезжащий, но точно не голос мужчины.
Она обернулась, разогнувшись и отставив лопату. В метре от нее стояла высокая старуха в длиннополой куртке и резиновых сапогах. Первая старуха, увиденная Терезой в Тикви. Правду сказать, женщины вообще редко встречались на тиквийских улицах, но старых женщин словно бы и не было. До сих пор она как-то об этом не задумывалась. Ее собственная старость далеко, в жизни же полно проблем здесь и сейчас. Старуха рассматривала Элеонору, лежащую чуть поодаль на расстеленной перевязи.
– Да, это моя дочь. – Тереза распрямила спину.
– Она похожа на ниаеннку, – промолвила старуха. – А ты – нет.
Она, должно быть, хорошо разбиралась в вопросе. Потому что, судя по внешности, была типичной ниаеннкой. Изящный стан, утративший с возрастом гибкость, но сохранивший стройность; серебристые волосы, забранные в узел на затылке; синие глаза с характерным разрезом. Словно Элеонорина бабка пришла на похороны.
– Почему она умерла?
Тереза отвела взгляд.
– Так было надо.
Бабка окинула ее оценивающим взглядом.
– Ты, судя по всему, Ильтен. Мне говорили о тебе. А еще говорили о призраке девушки, который бродил здесь несколько весен, а на исходе лета вдруг исчез и больше не появлялся. Ты это сделала, да?
Она согласно наклонила голову. А бабка вдруг шагнула вперед и обняла ее.
– Спасибо тебе, девочка. Ты даже не представляешь себе, как это было важно. На этой планете вообще мало кто понимает… – Она слегка отстранилась и смахнула слезы с морщинистой щеки. – Давай помогу тебе копать. Я Алисанта.
– Э… – Алисанте легко удалось забрать лопату из ее ослабевших рук. – А фамилия как? – Проклятый этикет все-таки отпечатался в подкорке.
– Да уже никак.
Ниаеннка, даром что старуха, с лопатой управлялась ловко. Пока Тереза прощалась с дочерью, она закончила работу. Взявшись за края перевязи, они опустили вниз маленькое тельце. Тереза принялась было закапывать, но Алисанта отобрала у нее лопату.
– Отдыхай, Ильтен. Девочке и декады нет, куда тебе геройствовать.
– Вообще-то я Тереза. – Странно выглядит это обращение на «ты», но по фамилии. – А почему у тебя фамилии нет?
– Потому что я больше не замужем.
Тереза заинтересовалась.
– Разве тут такое возможно?
Бабка, разогнувшись, смахнула с лица выбившуюся из узла серебристую прядь.
– Посуди сама, Тереза. Кому нужна старуха? Я свой долг этой стране отдала. Четыре мужа, двенадцать сыновей. Плюс еще один, что дома остался. С последним мужем детей уже не было, климакс прошел, но жили счастливо. Потом у Парена начались проблемы со здоровьем, но комиссия решила оставить ему жену. Потому что никакого смысла в новом замужестве, и женихов подходящих для бабки нет. Я его пережила. Теперь сама по себе, пенсию получаю – небольшую, но много ли мне надо? Вот, решила поселиться ближе к природе.
Ну надо же! Выходит, женщинам, вышедшим из возраста, здесь платят пенсию? Тереза не ожидала такого благородного жеста от местных властей. Хотя, если вдуматься, а как еще? В самом деле, не выдавать же бабушку замуж. А что до расходов, так не обеднеет государство, обеспечивая женщину, родившую для него аж дюжину детей.
– Здесь много пожилых мужчин, есть к кому пожить напроситься. – Алисанта подровняла холмик и, воткнув лопату в землю, придирчиво осмотрела творение своих рук.
– А что в своей квартире не живешь? – спросила Тереза.
– Своей? – Бабка усмехнулась. – Ты в Тикви недавно, верно? У женщин тут собственности не бывает. Странно, что тебе диспетчер не объяснил.
– Он объяснял, – буркнула Тереза. – А я не слушала.
– Та квартира, что Парену принадлежала, ушла государству. Я, конечно, кое-что с собой собрала. Драгоценности, памятные вещи, одежду свою – сколько в сумки влезло. Но всего не унесешь.
Вот оно как. Не все столь радужно, как чуть не показалось.
– Получается, тебя выставили на улицу?
– Ну, почему на улицу? – Алисанта воспринимала ситуацию философски. – Я могла бы поселиться у любого из детей. Только, – она подмигнула, – надоели они мне. Я их люблю, но не вечно же им сопли утирать. Пусть живут самостоятельно. Есть масса других возможностей. Устроиться, например, при больнице – там дают комнату, если помогаешь выхаживать пациентов. Но это не по мне, я свое отнянчила. Для меня самое лучшее – найти мужика, такого же, как я. Без лишних претензий и требований, было бы где голову приклонить и с кем словом перемолвиться. Желающих с избытком, между прочим: у многих никогда жены не было, хоть на старости лет с живой женщиной пообщаться. Предложений полно, это я капризничаю. Поживу с одним, не понравится – уйду к другому. Даже в молодости такой ветреной не была! – она хмыкнула.
– И с кем ты сейчас? – полюбопытствовала Тереза.
– С этой осени в десятом доме обретаюсь, с Агиро. Ты его знаешь как господина Калле. Хороший дед, аккуратный, и собеседник интересный. Жаль, помрет скоро. А может, останусь тут. К кому-нибудь другому пристроюсь. Или пустующий домик займу – есть такие хозяева, что всего пару раз в год наезжают.
Тереза пригласила старуху к себе – помянуть Элеонору, ну и вообще. Ильтен успел отлежаться, вышел к ним в гостиную – на щеки вернулась краска, и он перестал напоминать привидение, – открыл вино, налил.
– Это Алисанта, – представила ее Тереза.
Ильтен посмотрел на жену укоризненно:
– А фамилия?
– Стара я уже для фамилий, господин Ильтен. – Сняв длинную куртку, она оказалась в плотном зеленом платье без всяких вычурностей, любимых тиквийцами: кружевных вставок, блестящих бусин, переливающийся парчи… Чисто функциональный костюм.
