Этот оленёнок может забрести туда, откуда дороги обратно сам уже найти не сможет. В детстве не давали ему шанса ошибаться, за каждый проступок или ошибку он получал своё. Однако совсем не поддержку или помощь, а нещадное наказание, все больше поражающее и ломающее неокрепшее сознание ребенка. Так он и оказался для себя на пути, на котором, как он считал, нет права ошибаться. Надеюсь, наше расставание не станет для него ошибкой, ведь за его спиною теперь не наблюдаю я. Мне часто доводилось оберегать его от бед, каких он не считал опасными. Но когда острые зубья вонзились в его беззащитную спину, он опрометчиво винил в том, что я не смог защитить его. Тогда в нём пылало недоверие, и оно росло с каждым разом все больше и больше. Не оказалось для него тех людей, кто смог бы научить и исправить проколы, что не позволяли ошибаться. Не оказался таким и я, ведь сам был болен и ранен. Ошибки бы сделали его сильнее и умнее, а так он лишь продолжит жить с желанием поскорее все закончить, лишь бы не ошибиться. Но закончить этот путь – закончить существование. Благо, он не настолько глуп и узок своей политикой, чтобы при первой неудачи пускать кровь из себя. Если не найдется тот, кто разобьет его омертвевший разум, то овладеет им страх двигаться дальше. Так он и останется на одном месте всю жизнь. Мой спутник был не готов к разногласиям. И та жизнь, тот путь, что видел я, был чужд и опасен для него. Сквозь гордость не видно ничего, порой даже я оказывался в тумане. Многому я научился, двигаясь позади. Он видел преграды, имеющие важность для воина, но их осадок доставался мне. Иногда этот осадок, разбитые эмоции, страх и ненависть, что, во всяком случае становятся отрицательностью, ранили сильнее. Даже сильнее, чем его бездушие. Он был таков после встречи нашей с ней. Часто случается, что мимолетные мысли становятся идеей для произведения или названия его, что необычайно случайная встреча запомнится навек, а может и свяжет жизнь с совершенно новой историей. Историей любви или ненависти: во всём это зависит от человека и его действий.
Небо розовело, только синяя луна выделялась и радовала меня. Искренность так и сочилась из глаз, словно новорождённых. Сомнительное желание околдовало мою голову, Все мысли забились чем-то нежным, приятное чувство, все ощущения обострились. Мне хотелось быть на первом месте для кого-нибудь. Для любого живого существа оказаться на первом месте, а особенно для того, о ком думают: «Она». Мы плели туманы, путали дороги, как и делали это весь наш пройденный путь. Но иглистые заросли, словно впились в его глаза. Не смыкались они ни на минуту. Корни неимоверно гигантских роз с шипами по несколько сантиметров ранили мои уши. Я слышал вопли страдающих, стоны блуждающих. Но даже тогда я не смог услышать крики его души, может быть... Обвивал вокруг шеи меня страх не выбраться и вовсе отсюда. Тогда я снял с себя те цепи, что тянули меня за угасающим спутником. Стало быть, я больше не видел в нем огня, увидел свет помимо этого, тогда и смог выбраться. И единственный раз я предстал впереди. Я громко об этом закричал, чтобы он знал, что отстал от меня. На лице его шрамов не было, слёзы не текли ручьём. Он беспорядочно метался из стороны в сторону, пытаясь вновь нагнать меня. Однако я был уже слишком далек и умён, чтобы встать на путь, где снова окажусь во владении его огня.
На длинном и крутом утесе, как в сказке, красовались высоченные деревья. Они вовсе не показались мне красивыми. Изящность и красота таились там и в тех, кто посадил эти величавые вершины. Улицы расстилались необычными узорами, люди любили друг друга прямо на улице. Последний раз я видел это только у нашумевшего трактира. Незыблемые улыбки натягивались, при виде нас. Он шел отныне рядом. Спутник подетски, в ответ на доброжелательность граждан, строил из себя саму «сущность-гордыню». Я ловил грудью облака, пролетающие по улицам по каким-либо правилам этикета. В душе я чувствовал их извинения на предоставленное неудобство, но снова я как младенец рассмеялся, словно отвечая на жизнерадостность окружающих. Невысокие навесы и красочные вывески привлекали моё уловимое внимание. Тогда я чувствовал присутствие некого создателя, но не подавал вида и относился ко всему происходящему как к сказке. Порой стоит показаться совсем непонимающим и неразумным котёнком, чтобы не привлекать к себе нежелательного внимания. От всех не только он отличался. В толпе шныряла воровка, совершенно не радостная тому, что никто не мог ей помешать. Её ловкие руки проникали в карманы прохожих. Меж людей она извивалась, точно угорь, жалостливые глаза говори мне: «Не мила мне жизнь без трудностей». Заворожила меня, остановила на время. Я не боялся сделать шага назад, дабы потом сделать несколько вперед. Она сторонилась его, так как ощущала его рвение и негативные эмоции, тем более гримаса его всячески выдавала. Учуяв это, я мгновенно слился с толпой танцующих зевак. Моя рука, со всей своей отчаянной обречённостью, ухватилась за её нежное плечо, когда она вновь проплывала мимо. Я развернул грудь к тебе, ожидая всего. Удар не последовал в тот же момент, не крика, не усиленных брыканий.
Наконец-то…– сказали мне её глаза, – ты всегда был у меня за спиной, слепой ты мой…
Эти слова были словно начитанные сотни раз. Запах её светлых волос сложил мои колени, а губы невольно, как бывает это в фантазиях, были кусаны до крови. Со временем мы узнали, что радостные улыбки в этой провинции – не единственная дикость. В глубине города расположился большой загон для животных. А вокруг нависали места для людей на серебристых цепях.
Неужели издеваются над животными, – спросил вслух я.
Не над животными, – чей-то грустный голос послышался позади, – люди – их игрушка. Все эти надменные улыбки, это причина веселья на этом фестивале.
Зазвенели колокола. Из огромных ржавых ворот выбегали обнаженные женщины и мужчины, с кандалами для ног. Но эти железные путы обвивали их тонкие шеи. А позади толпы плелся большой человек, его плечи были способны закрыть солнце миру.
- Их выгуливают как животных, – продолжал незнакомец, – люди иногда видят, как в конце дня демонстрации здоровяк произносит до ужаса ласковые слова: «Я люблю тебя». Он хватается за их затылки, целует губами их темя, а затем, жалостно жмурясь, пронзает их худую грудь, выслушивая освободительный хруст костей.
Я часто подходил близко к дому встречной мною тогда. Отсюда было слышно, как женский голос надрывается, крича, что есть мочи. «Яков ты подлый трус! Совершенно простых слов даже произнести – тебе в лом!» Спустя некоторое время, хрупкая дверь двухэтажного здания, покрытого мхом, с визгом захлопывалась. И, как мне казалось, лишь я видел, что чувствовал этот мужчина. Яков, как можно было понять из ругани, был на вид равнодушен ко всему, что его окружает. Кричать он на жену не стал. Он был всегда строго и воспитано сдержанным. Тех слез на его щеках, покрытых рабочей сажей и грязью, не видел никто, кроме меня. В этом мужчине я сумел разглядеть того здоровяка, целующего бледных зверей. В момент осознания того, я продолжал смотреть куда угодно, но не на него. И это был тысячный день, когда я стоял на этой заблудшей поляне, словно обречённый. И именно в этот день я снова встретил её. Подобно ветру она выбежала из дома, направляясь ко мне. Я не хотел спускаться с тех небес, на которых оказался. С каждым её миллиметром приближения, я терял силы в ногах. И пал я в руки извилистой красавицы, чей взгляд был шире солнца.
– Балда, – испуганно сказала она.
Девушка волокла меня по колючей траве, а в след ей, болью острой пропитанные, доносились слова: «Василиса Кудрявая, немедленно вернись в дом к матери!»
- Свой поимей сначала, дура, шептала она, спотыкаясь, – и что за привычки по фамилии кликать?!
Она соблазнительно смотрела на меня своими недетскими глазами. После такого небольшого монолога, Василиса бросила меня у черного дуба, где вытоптаны ее коленями места молитвы. Бесконечно мягкий голос порой нашептывал знакомую песнь. Её щёчки, словно не готовые пирожки, набухали, покрываясь румянцем. Девушка оставалась со мной до самого заката. Я узнал многое о том, почему с высокой частотой происходят крики у них дома.
Яков Капитонович не рассказывал подробности детям о своей работе. Часто он мог пропадать ночами там, откуда обычные люди живыми не возвращаются. У этого богатыря были большие и добрые глаза. Я бы никогда не сказал, что он обречен на такую должность. Часто в руках Якова была плеть, которая беспощадно хлестала покрасневшие спины. Каждый удар ей стоил горячих слез. Жена Якова вся в морщинах, извилистая из себя. Кричит без умолку на мужа, но её можно понять. Хотя кому сейчас просто, вечно подарки пути этого, да напасти всякие. Астериа. В детстве мечтала, чтобы её сердце билось больше от любви, чем он несчастья и, встретив молодого Якова, она от блаженства растеклась. Величавые плечи, острые глаза и благодетельные руки, она влюбилась в него без остатка, не зная о том, что руки благо для дьявола творят. Астериа и Яков никогда не разговаривали о чем-то серьёзном. Мужчина не должен появляться дома, правда, если только чуть-чуть, а когда вырастет сын, то и вовсе покинуть обитель. Такого настроя и обычая Астериа никак не могла понять, часто плакала из-за частичной потери мужа. Было, что и на работу не пускала. Руки на себя наложить пыталась.
Напастью счастливой стала для меня Василиса Кудрявая. После того раза прошло много времени. Я более не видел несчастную Василису, с какой повстречались мы внезапно. Но именно вторая случайность ослепила меня. Легко наклонившись, она собирала пушистые одуванчики на небольшом лугу, вблизи леса. Её лучезарные глаза улыбались, а тонкие, неаккуратные пряди спрятались за ухом. Во всей этой яркости выделялись её бледные пухлые щеки. Их матовый оттенок манил и притягивал губы ближе. Нет ничего приятнее, чем в знойную жару холодная вода и ощущение красных щек на своих губах. Я не стал сопротивляться рвению и торопливо вошёл в её пространство. Тогда мне это не показалось столь грубым. Я оказался мгновенно болен ею, словно дикий. Я захрипел и, не озираясь ни на какие страхи, прошептал: «Неполное молчание луны напоминает мне тебя». Я задумался, совсем не ожидая ответной реакции. Меня не волновало то, что я даже не стал желать ей здравия. Я не обратил внимания, что небо безоблачное сверкало полуднем. Она тихо усмехнулась, а я не подал тогда вида. Однако был объят волнением. Думал, что сделал что-то странное, но мгновенно колдующее, чтобы сразу впечатление произвести.
– Давно мы на ты? – легко смеялась, ответила она. Её плавные и размеренные движения показывали все её равнодушие ко мне. Может то была смешливая вредность? – Да, – закрыв глаза, ответил я с таким наслаждением, какое бывало во сне.
В тот миг я будто провалился в бездонную яму. Чувства надрывали моё чрево, я мыслями был объят, снов тысячи видел. И во всех их была моя Василиса Кудрявая с шелковистыми, словно на зло, прямыми волосами. В самых дорогих, я точно проживал года, слушая её признания в любви мне. И не стало сомнений: я томим ею и вновь люблю, но уже не во сне. И так, ответ пронёсся сквозь мечтания и галлюцинации: «И я люблю...» Девушка уже неторопливо повернула на меня глаза. Опустила их, теряя прядь с уха, и медленно встала, словно отвечая на мои слова.
Влюблённость. Если представить влюблённость, как период чувств людей друг другу, то определённо ясно, что он может в один момент закончиться, как всё естественное. Подобные чувства, что преобладают именно в этот период, берут верх над разумом влюбленного человека. Они способны свести с ума, натолкнуть на необдуманные решения и поступки. Вероятнее всего, в тот самый момент пострадают ваши отношения. Если выражаться простыми словами: период влюблённости называют «химией». Человек питает разнообразные чувства: от болезненных переживаний, до незыблемого спокойствия. Если вовремя не справиться и не взять под контроль свои чувства, совместно с партнером, то от последствий будет зависеть ваше будущее. Состояние, в котором все страхи меркнут на фоне благополучия нынешней минуты. Страх рождает желание видеть идеал своего любимого, что бы ни случилось. И обличие этого страха – улыбка. Следует вам понимать, что благополучие данного момента не может длиться вечно. И когда выглянут на свет проблемы или переживания, на которые вы прежде улыбались, то и слова вымолвить вы больше не сможете. Это способствует частому желанию скрыть переживания свои о поведении или поступках спутника вашего. И это состояние можно назвать как «Состояние идеала». Состояние идеала - ощущение забвения, при котором всё в партнёре теряет свою возможную отрицательность.
Обветшалый дом семьи Кудрявых пах посвоему ароматно, словно в замке с привидениями. Монстры в фантазиях своей громоздкостью без конца привлекали моё внимание. Белая краска на низких подоконниках уже начинала сворачиваться. На серых стенах, точно по волшебству висели коричневые полки, совершенно опустевшие. Центром дома было огромное пространство с небольшим двухместным диваном в середине, а напротив расположилась гигантская картина, с изображённым на нём Георгием Победоносцем. Комната моей новой загадочной знакомой уместилась на втором этаже, где косая крыша занимала половину потолка. Она торопливо, стараясь не смотреть на родителей, беспрестанно вгоняющих меня в жар, вела позади себя за руку. От волнения я чуть было не поскользнулся на лакированных ступенях лестницы. Комната Василисы закрыта красным покрывалом, это показалось мне очень милым и очень знакомым, чем-то тёплым. Закатный, уже ярко алый свет, словно расстилался по ребристому полу. Всё было в её расположении духа: вся мебель и книги, привлекающие моё внимание своей яркостью и радостью, были пропитаны ею. Такими милыми глазами она приглашала расположиться на большой кровати, так аккуратно заправленной. Запах её непослушных волос чем-то походил на расцветающую весну. Именно сирень отражалась в её глазах так изящно и взволнованно. По жестам я понял, что эта, до боли смущенная леди так мило ожидает моей реакции. Я лишь успел, открыв рот, смотреть, как дева расплывалась в дрожащем ожидании.
А, – остановился я, улыбаясь.
Смущенное молчание переменилось ее толчком в мои ребра, что заставило вскрикнуть.
Не будь скуп на похвалу, – сказала она, опустив сверкающие глазки.
Василиса, вероятно, понимала по моим покрасневшим щекам, что восхищению моему не было предела.
Твоя комната, как уютный замок, ослепляющий своим запахом тепла, – околдованный, ответил я.
Я страшился, что она подумает, как бы я нагло и лживо сочиняю, дабы приласкать ее уши. В тот же миг ладони ее сжимались от смущения, а сама она прислонилась ко мне своей грудью.
После долгих и горячих разговоров мы переместились в постель. Часто мне приходили в голову отрывки из красивейших стихотворений. Их я долго проговаривал снова и снова в голове, чтобы ненароком не запнуться, и романтично шептал ей, завораживая.
«Любовь», – подумалось однажды.
Наконец я стал тобой любим. От поцелуев до постели дважды
Мы страсти блюдо доедим.
Небо розовело, только синяя луна выделялась и радовала меня. Искренность так и сочилась из глаз, словно новорождённых. Сомнительное желание околдовало мою голову, Все мысли забились чем-то нежным, приятное чувство, все ощущения обострились. Мне хотелось быть на первом месте для кого-нибудь. Для любого живого существа оказаться на первом месте, а особенно для того, о ком думают: «Она». Мы плели туманы, путали дороги, как и делали это весь наш пройденный путь. Но иглистые заросли, словно впились в его глаза. Не смыкались они ни на минуту. Корни неимоверно гигантских роз с шипами по несколько сантиметров ранили мои уши. Я слышал вопли страдающих, стоны блуждающих. Но даже тогда я не смог услышать крики его души, может быть... Обвивал вокруг шеи меня страх не выбраться и вовсе отсюда. Тогда я снял с себя те цепи, что тянули меня за угасающим спутником. Стало быть, я больше не видел в нем огня, увидел свет помимо этого, тогда и смог выбраться. И единственный раз я предстал впереди. Я громко об этом закричал, чтобы он знал, что отстал от меня. На лице его шрамов не было, слёзы не текли ручьём. Он беспорядочно метался из стороны в сторону, пытаясь вновь нагнать меня. Однако я был уже слишком далек и умён, чтобы встать на путь, где снова окажусь во владении его огня.
На длинном и крутом утесе, как в сказке, красовались высоченные деревья. Они вовсе не показались мне красивыми. Изящность и красота таились там и в тех, кто посадил эти величавые вершины. Улицы расстилались необычными узорами, люди любили друг друга прямо на улице. Последний раз я видел это только у нашумевшего трактира. Незыблемые улыбки натягивались, при виде нас. Он шел отныне рядом. Спутник подетски, в ответ на доброжелательность граждан, строил из себя саму «сущность-гордыню». Я ловил грудью облака, пролетающие по улицам по каким-либо правилам этикета. В душе я чувствовал их извинения на предоставленное неудобство, но снова я как младенец рассмеялся, словно отвечая на жизнерадостность окружающих. Невысокие навесы и красочные вывески привлекали моё уловимое внимание. Тогда я чувствовал присутствие некого создателя, но не подавал вида и относился ко всему происходящему как к сказке. Порой стоит показаться совсем непонимающим и неразумным котёнком, чтобы не привлекать к себе нежелательного внимания. От всех не только он отличался. В толпе шныряла воровка, совершенно не радостная тому, что никто не мог ей помешать. Её ловкие руки проникали в карманы прохожих. Меж людей она извивалась, точно угорь, жалостливые глаза говори мне: «Не мила мне жизнь без трудностей». Заворожила меня, остановила на время. Я не боялся сделать шага назад, дабы потом сделать несколько вперед. Она сторонилась его, так как ощущала его рвение и негативные эмоции, тем более гримаса его всячески выдавала. Учуяв это, я мгновенно слился с толпой танцующих зевак. Моя рука, со всей своей отчаянной обречённостью, ухватилась за её нежное плечо, когда она вновь проплывала мимо. Я развернул грудь к тебе, ожидая всего. Удар не последовал в тот же момент, не крика, не усиленных брыканий.
Наконец-то…– сказали мне её глаза, – ты всегда был у меня за спиной, слепой ты мой…
Эти слова были словно начитанные сотни раз. Запах её светлых волос сложил мои колени, а губы невольно, как бывает это в фантазиях, были кусаны до крови. Со временем мы узнали, что радостные улыбки в этой провинции – не единственная дикость. В глубине города расположился большой загон для животных. А вокруг нависали места для людей на серебристых цепях.
Неужели издеваются над животными, – спросил вслух я.
Не над животными, – чей-то грустный голос послышался позади, – люди – их игрушка. Все эти надменные улыбки, это причина веселья на этом фестивале.
Зазвенели колокола. Из огромных ржавых ворот выбегали обнаженные женщины и мужчины, с кандалами для ног. Но эти железные путы обвивали их тонкие шеи. А позади толпы плелся большой человек, его плечи были способны закрыть солнце миру.
- Их выгуливают как животных, – продолжал незнакомец, – люди иногда видят, как в конце дня демонстрации здоровяк произносит до ужаса ласковые слова: «Я люблю тебя». Он хватается за их затылки, целует губами их темя, а затем, жалостно жмурясь, пронзает их худую грудь, выслушивая освободительный хруст костей.
Я часто подходил близко к дому встречной мною тогда. Отсюда было слышно, как женский голос надрывается, крича, что есть мочи. «Яков ты подлый трус! Совершенно простых слов даже произнести – тебе в лом!» Спустя некоторое время, хрупкая дверь двухэтажного здания, покрытого мхом, с визгом захлопывалась. И, как мне казалось, лишь я видел, что чувствовал этот мужчина. Яков, как можно было понять из ругани, был на вид равнодушен ко всему, что его окружает. Кричать он на жену не стал. Он был всегда строго и воспитано сдержанным. Тех слез на его щеках, покрытых рабочей сажей и грязью, не видел никто, кроме меня. В этом мужчине я сумел разглядеть того здоровяка, целующего бледных зверей. В момент осознания того, я продолжал смотреть куда угодно, но не на него. И это был тысячный день, когда я стоял на этой заблудшей поляне, словно обречённый. И именно в этот день я снова встретил её. Подобно ветру она выбежала из дома, направляясь ко мне. Я не хотел спускаться с тех небес, на которых оказался. С каждым её миллиметром приближения, я терял силы в ногах. И пал я в руки извилистой красавицы, чей взгляд был шире солнца.
– Балда, – испуганно сказала она.
Девушка волокла меня по колючей траве, а в след ей, болью острой пропитанные, доносились слова: «Василиса Кудрявая, немедленно вернись в дом к матери!»
- Свой поимей сначала, дура, шептала она, спотыкаясь, – и что за привычки по фамилии кликать?!
Она соблазнительно смотрела на меня своими недетскими глазами. После такого небольшого монолога, Василиса бросила меня у черного дуба, где вытоптаны ее коленями места молитвы. Бесконечно мягкий голос порой нашептывал знакомую песнь. Её щёчки, словно не готовые пирожки, набухали, покрываясь румянцем. Девушка оставалась со мной до самого заката. Я узнал многое о том, почему с высокой частотой происходят крики у них дома.
Яков Капитонович не рассказывал подробности детям о своей работе. Часто он мог пропадать ночами там, откуда обычные люди живыми не возвращаются. У этого богатыря были большие и добрые глаза. Я бы никогда не сказал, что он обречен на такую должность. Часто в руках Якова была плеть, которая беспощадно хлестала покрасневшие спины. Каждый удар ей стоил горячих слез. Жена Якова вся в морщинах, извилистая из себя. Кричит без умолку на мужа, но её можно понять. Хотя кому сейчас просто, вечно подарки пути этого, да напасти всякие. Астериа. В детстве мечтала, чтобы её сердце билось больше от любви, чем он несчастья и, встретив молодого Якова, она от блаженства растеклась. Величавые плечи, острые глаза и благодетельные руки, она влюбилась в него без остатка, не зная о том, что руки благо для дьявола творят. Астериа и Яков никогда не разговаривали о чем-то серьёзном. Мужчина не должен появляться дома, правда, если только чуть-чуть, а когда вырастет сын, то и вовсе покинуть обитель. Такого настроя и обычая Астериа никак не могла понять, часто плакала из-за частичной потери мужа. Было, что и на работу не пускала. Руки на себя наложить пыталась.
Напастью счастливой стала для меня Василиса Кудрявая. После того раза прошло много времени. Я более не видел несчастную Василису, с какой повстречались мы внезапно. Но именно вторая случайность ослепила меня. Легко наклонившись, она собирала пушистые одуванчики на небольшом лугу, вблизи леса. Её лучезарные глаза улыбались, а тонкие, неаккуратные пряди спрятались за ухом. Во всей этой яркости выделялись её бледные пухлые щеки. Их матовый оттенок манил и притягивал губы ближе. Нет ничего приятнее, чем в знойную жару холодная вода и ощущение красных щек на своих губах. Я не стал сопротивляться рвению и торопливо вошёл в её пространство. Тогда мне это не показалось столь грубым. Я оказался мгновенно болен ею, словно дикий. Я захрипел и, не озираясь ни на какие страхи, прошептал: «Неполное молчание луны напоминает мне тебя». Я задумался, совсем не ожидая ответной реакции. Меня не волновало то, что я даже не стал желать ей здравия. Я не обратил внимания, что небо безоблачное сверкало полуднем. Она тихо усмехнулась, а я не подал тогда вида. Однако был объят волнением. Думал, что сделал что-то странное, но мгновенно колдующее, чтобы сразу впечатление произвести.
– Давно мы на ты? – легко смеялась, ответила она. Её плавные и размеренные движения показывали все её равнодушие ко мне. Может то была смешливая вредность? – Да, – закрыв глаза, ответил я с таким наслаждением, какое бывало во сне.
В тот миг я будто провалился в бездонную яму. Чувства надрывали моё чрево, я мыслями был объят, снов тысячи видел. И во всех их была моя Василиса Кудрявая с шелковистыми, словно на зло, прямыми волосами. В самых дорогих, я точно проживал года, слушая её признания в любви мне. И не стало сомнений: я томим ею и вновь люблю, но уже не во сне. И так, ответ пронёсся сквозь мечтания и галлюцинации: «И я люблю...» Девушка уже неторопливо повернула на меня глаза. Опустила их, теряя прядь с уха, и медленно встала, словно отвечая на мои слова.
Влюблённость. Если представить влюблённость, как период чувств людей друг другу, то определённо ясно, что он может в один момент закончиться, как всё естественное. Подобные чувства, что преобладают именно в этот период, берут верх над разумом влюбленного человека. Они способны свести с ума, натолкнуть на необдуманные решения и поступки. Вероятнее всего, в тот самый момент пострадают ваши отношения. Если выражаться простыми словами: период влюблённости называют «химией». Человек питает разнообразные чувства: от болезненных переживаний, до незыблемого спокойствия. Если вовремя не справиться и не взять под контроль свои чувства, совместно с партнером, то от последствий будет зависеть ваше будущее. Состояние, в котором все страхи меркнут на фоне благополучия нынешней минуты. Страх рождает желание видеть идеал своего любимого, что бы ни случилось. И обличие этого страха – улыбка. Следует вам понимать, что благополучие данного момента не может длиться вечно. И когда выглянут на свет проблемы или переживания, на которые вы прежде улыбались, то и слова вымолвить вы больше не сможете. Это способствует частому желанию скрыть переживания свои о поведении или поступках спутника вашего. И это состояние можно назвать как «Состояние идеала». Состояние идеала - ощущение забвения, при котором всё в партнёре теряет свою возможную отрицательность.
***
Обветшалый дом семьи Кудрявых пах посвоему ароматно, словно в замке с привидениями. Монстры в фантазиях своей громоздкостью без конца привлекали моё внимание. Белая краска на низких подоконниках уже начинала сворачиваться. На серых стенах, точно по волшебству висели коричневые полки, совершенно опустевшие. Центром дома было огромное пространство с небольшим двухместным диваном в середине, а напротив расположилась гигантская картина, с изображённым на нём Георгием Победоносцем. Комната моей новой загадочной знакомой уместилась на втором этаже, где косая крыша занимала половину потолка. Она торопливо, стараясь не смотреть на родителей, беспрестанно вгоняющих меня в жар, вела позади себя за руку. От волнения я чуть было не поскользнулся на лакированных ступенях лестницы. Комната Василисы закрыта красным покрывалом, это показалось мне очень милым и очень знакомым, чем-то тёплым. Закатный, уже ярко алый свет, словно расстилался по ребристому полу. Всё было в её расположении духа: вся мебель и книги, привлекающие моё внимание своей яркостью и радостью, были пропитаны ею. Такими милыми глазами она приглашала расположиться на большой кровати, так аккуратно заправленной. Запах её непослушных волос чем-то походил на расцветающую весну. Именно сирень отражалась в её глазах так изящно и взволнованно. По жестам я понял, что эта, до боли смущенная леди так мило ожидает моей реакции. Я лишь успел, открыв рот, смотреть, как дева расплывалась в дрожащем ожидании.
А, – остановился я, улыбаясь.
Смущенное молчание переменилось ее толчком в мои ребра, что заставило вскрикнуть.
Не будь скуп на похвалу, – сказала она, опустив сверкающие глазки.
Василиса, вероятно, понимала по моим покрасневшим щекам, что восхищению моему не было предела.
Твоя комната, как уютный замок, ослепляющий своим запахом тепла, – околдованный, ответил я.
Я страшился, что она подумает, как бы я нагло и лживо сочиняю, дабы приласкать ее уши. В тот же миг ладони ее сжимались от смущения, а сама она прислонилась ко мне своей грудью.
После долгих и горячих разговоров мы переместились в постель. Часто мне приходили в голову отрывки из красивейших стихотворений. Их я долго проговаривал снова и снова в голове, чтобы ненароком не запнуться, и романтично шептал ей, завораживая.
«Любовь», – подумалось однажды.
Наконец я стал тобой любим. От поцелуев до постели дважды
Мы страсти блюдо доедим.
