Несколько секунд она ловит ртом воздух, согнувшись, потом поднимается.
– Саша, ты как? – Миклош кажется бледноватым, но хотя бы ровно стоит на ногах.
Саша тоже разгибается, но не без усилий.
– Жить буду. Наверное.
– Может, уйдем?
– Мы сюда долго добирались. Пошли, аномалии смертельными не бывают. Вроде как.
– Никто их не изучал.
– Ладно, давай думать о хорошем, – Саша не очень шустро, но все же направилась по указанной дорожке, в конце которой и правда был виден небольшой охотничий домик.– Надеюсь, хозяйка дома.
Хозяйка оказывается дома. Точнее, сидит на пороге в окружении двух здоровенных волков и с двустволкой на коленях. Обычная русская женщина с черными короткими волосами, худощавой фигурой и удивительно подходящим ей камуфляжем.
И с цепью, обвивающей шею.
Саша, когда понимает то, что видит в Отражении, сбивается с шага, смотря во все глаза. Мир вокруг давит, ее мутит, но то, что открывается взору, вызывает большее омерзение. Саша прислушивается к своим чувствам.
Мир давит. Давит. А где-то тут, недалеко, она чувствует боль. Не свою боль, боль камня-менгира, боль словно живого существа, проткнутого насквозь отравленной стрелой, из которой истекает яд, травя все вокруг «аномалией». И эта стрела каким-то отвратительным способом связывает живое существо, оборотня, эту женщину, с этим местом. С камнем, отойти от которого она может крайне редко и с огромной болью.
– Я договорилась встретиться с вами по просьбе Хавы. Говорите в чем дело, маги, и проваливайте, – голос женщины жесток.
– Мы хотим…
– Избавить вас от цепи. А взамен вы поможете нам найти свою сестру, – выпаливает Саша.
На секунду на поляне устанавливается оглушающая тишина, а потом обортница начинает хлопать в ладоши. Выглядит это настолько нелепо, что Саша замирает, борясь с тошнотой. Женщина, закончив аплодисменты, поднимается на ноги.
– Вы заходите с козырей, нежеланные гости. Что ж. Коротко и по делу. Силенок-то хватит?
Саша кивает. Отражение давит на разум, но все же она уверена – это возможно. Это нужно. Менгир отравлен, и ему больно так же, как было бы больно любому, в чьей крови бродит яд.
– Мне нужно будет прикоснуться к камню, к которому привязана цепь. Но я справлюсь.
– Что ж. Не каждый раз ко мне приходят маги с такими заявлениями. Нечасто вообще приходят маги. В прошлый раз ублюдок Андрей и вовсе накинул на меня эту дрянь, узнав, что я не собираюсь гнуть перед ним спину и идти в вассалы. И вы утверждаете, что можете ее снять.
– Могу. Андрей – Боготов?
– Да. Ублюдок, – оборотница словно бы прорычала последнее слово, – гордец и тварь.
– Он мертв.
– Да? А я еще здесь.
Саша качает головой.
– Цепь запитана на камень и поддерживается его силами.
– Тебе-то почем знать?
– Знаю. Могу пообещать, что помогу и не причиню вреда.
Алена смеривает ее взглядом.
– Обещай. И за себя и за спутника. Тогда проведу обоих.
Саша переглядывается с напряженным Миклошем.
– Если вы нас не тронете и расскажете, как найти Светлану.
– Обещаю. Если снимите цепь.
– Тогда и я обещаю, что ни я, ни мой спутник не причиним вам вреда намеренно.
Отражение взволновалось, принимая клятву. По голове пронеслась короткая боль.
Оборотница еще раз смерила их взглядом.
– Вы оба или хитрецы, или глупцы, и я не знаю, что хуже. Но к камню отведу, коль забрались сюда и разбрасываетесь обещаниями, – она вскинула ружье на плечо, – не отставать.
Камень был недалеко от дома оборотницы – если верить каким-нибудь абстрактным гугл-картам. Если бы конечно спутник вообще заснял бы этот дом. Но на деле, если мерить шагами, то для Саши прошла вечность до тех пор, пока они не добрели до находившегося в глубине леса валуна. Сейчас он зарос мхом и внешне никак не выделялся от других камней, которые порой можно найти в подобных местах.
Вот только Саше, которой и так казалось, что она вот-вот лишится чувств, здесь стало еще хуже. Хотя хуже, казалось, вообще некуда.
Но она ошибалась.
Едва дойдя до менгира она просто рухнула на колени, касаясь рукой холодной, почему-то неприятно-склизкой поверхности.
Камень силы. Камень, которому поклонялись поколения и поколения. Камень, что почти имел подобие человеческого разума. И камень, который чужая прихоть расколола, извратила и изменила, запятнав его суть.
Саша закрыла глаза, погружаясь в собственные ощущения. Магия этого менгира была отравлена. Кто и как это сделал она едва ли могла понять, но понимала только, что камень страдал. Именно его боль, его слабость отдавались в его собственном разуме. Где-то там, в глубине, под мхом, под почти исчезнувшими линиями силы, в сердце камня, если бы у него было сердце, торчала черная, отвратительная заноза, отравлявшая все вокруг. И не просто торчала – она была словно бы полой внутри, заставляя силу, заключенную в камне, толчками, как кровь, вырываться наружу, измененной и извращенной. Уничтожающей все вокруг, изменяющей Отражение на метры, растекающейся куда-то в бесконечные глубины Изнанки, за Грань, дальше и дальше…
Именно эта измененная сила, сила, ставшая сама не то артефактом, не то постоянно существующим заклинанием, не то природным явлением, не то творением человеческих рук в виде отравляющих мир ядовитых стоков при производстве важных и нужных лекарств, теперь держала за горло в самом прямом смысле Алену-оборотницу. Ошейник впивался в кожу, невидимый никому, кроме того, кто владел силой менгиров и того, на ком он был. Ошейник раба.
Саша силой менгиров владела. Она могла все. Или почти все.
Саша коснулась черноты. Стрелы, пронзившей сердце камня. Трубы-занозы, по которому текла отравленная сила. Измененного фрагмента, нарушающего гармонию. Ненужной сейчас детали. Коснулась – и рванула прочь в сторону, чувствуя, как по телу начала разливаться боль и жар, идущие откуда-то изнутри грудной клетки. Рванула, оттягивая, стараясь вырвать, убрать, напрягая все силы…
Перед глазами заплясали красные пятна. Саша сжала зубы, продолжая вытягивать измененный кусок прочь. Жар усиливался и усиливался, она старалась только не сорвать дыхание, пропуская с каждым ударом сердца через тело огромную, невероятную силу. Силу двух других камней, устремившихся на помощь собрату.
В один миг Саше казалась, что она не выдержит. Что напряжение слишком велико. Что воздуха нет, что остается только жар, только усилие, и…
И чернота поддалась. Вылетела прочь. Стрела исчезла, труба растворилась, а дыра на месте ненужной, измененной, чуждой части менгира начала стремительно заполняться чистой силой, хранящейся в камне. Силой, хлынувшей в Сашин разум и тело быстрее, чем она сумела ее остановить или хотя бы к этому подготовится. Хлынувшей на место всего, что прошло сквозь нее только что, и этот поток был мучительным, сметающим все на своем пути, уничтожающим ее саму, разрывающий на куски. Был...
И закончился в один миг.
Саша с трудом осознала, что все так же стоит на коленях около камня. Что она тяжело дышит, что по спине течет пот, а из носа и, кажется, ушей – кровь. Но сила больше не проходит сквозь нее, не пребывает и не убывает просто потому, что ее рука больше не прикасается к холодному мху.
Потому что Миклош стоит рядом на коленях, удерживая ее за запястья, и лицо парня искажено разом столь сильным страхом и решимостью, что на секунду Саше становится стыдно за произошедшее.
Но стыд уходит. Как уходит отовсюду и давящая аномалия Отражения, как распадается, падая и растворяясь в этом падении невесомыми кусками черноты ошейник с шеи Алены.
– Как-то так, – слов нету, как и вообще хоть каких-то внятных мыслей. Но что-то сказать нужно, – спасибо, М... Вася. Кажется, я увлеклась.
– Не то слово, – Миклош бледен, и он с тревогой всматривается в Сашино лицо, – как ты?
– Нормально, – Саша с трудом, но поднимается, едва не падая. Точнее, падая, просто Мика успевает удержать ее за плечо, – я выполнила свою часть сделки.
Кажется, Алена выглядит откровенно шокированной. Но кивает.
– Теперь ваш черед.
– Да. Идем в дом, я все расскажу.
– Если это еда, – а ей определенно хотелось чего-то сладкого, – или чай… Пусть Хава будет с нами.
На лице Миклоша явно было сомнение. Но у Саши как раз сомнений не осталось. Ну или она просто хотела думать, что так будет правильнее. Думать вообще было тяжело. Сотни, тысячи образов и мыслей вертелись в голове, вызывая боль и усталость. Чесалось запястье и Саша, с удивлением посмотрев на руку, увидела, как узор браслета медленно пульсирует словно бы в такт ударам сердца.
Почему – она даже не стала задавать себе вопрос. Просто утерла, как могла, платком кровь, и медленно побрела за Аленой в дом, надеясь, что Миклош договорится с оборотницей, и ей не придется открывать рот слишком часто.
Охотничий домик был маленьким. Даже умывальник – у крыльца, с холодной водой и без зеркала, так что приводить себя в порядок пришлось наугад. Отражение вокруг хотя бы становится словно бы с каждым ударом сердца все менее и менее плотным, и Саша этому невероятно рада. Она не уверена, что смогла бы выдержать прежнее давление.
Она заканчивает оттирать кровь и просто стоит, опираясь на умывальник, когда ощущает слабое, искаженное расстоянием, но все же ощутимое прикосновение к сознанию. В нем нет образов, или ей их просто не понять, но сам контакт, кажется, хотя бы немного ослабляет боль в черепе.
Спасибо.
Саша не уверена, что наставник поймет ответ. Но надеется на это.
Она хотела бы стоять так вечность, медленно приходя в себя, но вечности у нее нет. Только слабость и необходимость закончить начатое.
Нетвердыми шагами Саша заходит в дом, где за столом уже сидят и Алена, и Хава, и по-прежнему напряжённый Миклош.
Прикосновение к разуму становится осмысленным. Не совет, не то подсказка: чай и сладкое.
И на столе в небольшой кухоньке, завешенной шкурами, есть и то, и другое. Да и в любом случае Саша не думала отказываться от предложенного угощения. К тому же чай и правда хорош, а пить его рядом с лежащими прямо на полу здоровенными и кажущимися сейчас вполне счастливыми взрослыми волками – отдельные эмоции. Жаль, что сейчас она не может до конца оценить красоту момента из-за огромной просто усталость.
– Мы свой уговор выполнили, – Миклош берет слово, – и ждем твоего рассказа, оборотень. И о том, откуда цепь тоже хотим узнать.
Алена улыбается. Одними губами. И вновь, как и когда-то давно, Саше кажется, что она видит волчьи клыки.
– А что рассказывать? Жила себе жизнь, да сестренка решила приключений поискать, подвизалась к ублюдочному Андрею в его проект неисправимого романтика. Рай на земле, чтобы и нам, и людям, и волшебникам разом жить и не тужить. Вначале все хорошо было, но больше одного Затронутого на три десятка людей никогда не было хорошей идеей. Началась грызня за власть, и ублюдок решил всех посадить на вассалитет, чтобы неповадно было, а кто не захочет и не согласен с его ролью отца в семействе, тому – клятва о неразглашении и дорога прочь. Сестренка-то моя ему в рот смотрела, уж не знаю почему, и согласилась. А я послала ублюдка прочь и отправилась куда подальше. В итоге как-то так сложилось, что сюда и попала. Места глухие, местных мало, никого не волнует что происходит в округе. Камень этот забавный, нормальный был еще, никому не нужный. Иронично, что у ублюдка в общине такой же был. Я и подумала – поселюсь рядом, и быть может кому узнать о валуне полезно будет, и мне с того прибыток. Хотя, забегая вперед – никто и не поинтересовался, пока колдуны не пришли. Ну да ладно. В общем все было прекрасно до тех пор, пока Светка мне не написала. Не знаю, где адрес нашла, но нашла. О том, что у нее дочь есть, волшебница. У нее – дочь, – Бешеная фыркнула, – и дочь-маг. Вы неспособны понять привязанность волчицы к волчатам, особенно если волчонок всего один и больше не будет. А у нее был не волчонок даже, а тигр. Или и вовсе – орел. Птица иного полета. Маги не ровня нам. Сестра была счастлива, хотя и понимала, что рано или поздно ей придется исчезнуть чтобы ее дочь могла найти свой путь в мире, не оглядываясь на мать-Обращенную. Светка раздумывала о том, не стоит ли оставить ребенка Ордену, чтобы дочь росла среди равных с малых лет.
Оборотница сделала несколько глотков чая. Никто не спрашивал и не перебивал. Саша молчала, стараясь смаковать вкус конфеты, Миклош слушал и явно думал о чем-то еще, а Хава и вовсе притихла, словно боясь помешать.
– Для любого из нас оставить свое дитя – тяжелое решение. Но сестра понимала, что в общине ее дочь наверняка станет разменной монетой во всех интригах, что само обучение родившейся волшебницы, само ее Становление будет предметом торга. И в тот момент Света хотела уйти. Муж ее поддержал… А ублюдок не отпустил. Запретил, как сюзерен вассалу. Тварь. В итоге мы со Светой долго все обсуждали, пытались найти выход, и с каждым разом получая ее письма я понимала, что сестра начинает оправдывать все происходящее. Что мол ребенку будет лучше с ней там, что Орден ее испортит и все остальное… Эта тварь промыла ей мозги. И я написала самому Андрею тогда, когда кончилось терпение. Надавила сама. Ирония была в том, что беря с меня клятву, эта мразь сформулировала ее так, что я не могла рассказать никому об общине, о тех, кто там живет… Но не о ребенке, который тогда еще не родился. И я знала, как разыграть эту карту. Вот только ошибочка вышла. Ублюдок перехитрил меня. Прислал сюда пару своих разведчиков, те что-то сделали в Тырнаузе – и им указали на камень. Я не делала из этого камня большого секрета, донесла мысль о нем до Гульяз чтобы не иметь проблем с местным Орденом, и она расплатилась этой информацией за услугу колдунам. Вот только эти самые колдуны пришли не одни. Андрей был с ними. Уж не знаю, как он узнал о камне, но он узнал, и когда его прихвостни добыли точные координаты, явился собственной персоной. Якобы на «переговоры». Вот только переговоры закончились быстро. Мне вообще-то казалось, что ублюдок что-то другое хотел сделать, он на камень кровь лил, но результата не получил, только захрипел и выглядеть стал, как свежий труп. В итоге только одел на меня эту цепь, обвесил клятвами да свалил в закат, оставив тут гнить до скончания веков. В назидание прихлебателям, так сказать.
Саша наливает себе еще чая. Руки, надо признать, порядком трясутся. Но с конфетами и теплым напитком вместе с по-прежнему ощутимым контактом она по крайней мере не рискует свалится в обморок прямо здесь и сейчас.
– Вот и вся история. Цепь давала мне выбираться к людям едва ли не реже раза в год, иначе в шею врезалась как проклятая. Так что сделали из меня сторожевого пса, – хмыкает Алена. И поворачивается к Хаве, – ты прости, девочка, что я редко с тобой разговор заводила. Ты – колдунья, а воспоминания – штука гадкая. Знаю, что зла ты мне не желала, да и никому не желаешь. Как ты из города вернулась – на сердце потеплело, подумала уж навсегда там в камне и останешься. Но уж больно эта гадость на шее жить мешала, да и место, из которого не выйти, гиблое.
– Аномалия должна исчезнуть, – негромко говорит Саша.
– Да. Я чувствую, – чуть улыбается Алена, – чувствую. Ладно, давайте дальше вопросы. Особенно если хотите сегодня же в обратный путь и вернуться до темноты.
– Светлана, – Миклош сцепляет пальцы в замок, – как нам ее найти?
– Саша, ты как? – Миклош кажется бледноватым, но хотя бы ровно стоит на ногах.
Саша тоже разгибается, но не без усилий.
– Жить буду. Наверное.
– Может, уйдем?
– Мы сюда долго добирались. Пошли, аномалии смертельными не бывают. Вроде как.
– Никто их не изучал.
– Ладно, давай думать о хорошем, – Саша не очень шустро, но все же направилась по указанной дорожке, в конце которой и правда был виден небольшой охотничий домик.– Надеюсь, хозяйка дома.
Хозяйка оказывается дома. Точнее, сидит на пороге в окружении двух здоровенных волков и с двустволкой на коленях. Обычная русская женщина с черными короткими волосами, худощавой фигурой и удивительно подходящим ей камуфляжем.
И с цепью, обвивающей шею.
Саша, когда понимает то, что видит в Отражении, сбивается с шага, смотря во все глаза. Мир вокруг давит, ее мутит, но то, что открывается взору, вызывает большее омерзение. Саша прислушивается к своим чувствам.
Мир давит. Давит. А где-то тут, недалеко, она чувствует боль. Не свою боль, боль камня-менгира, боль словно живого существа, проткнутого насквозь отравленной стрелой, из которой истекает яд, травя все вокруг «аномалией». И эта стрела каким-то отвратительным способом связывает живое существо, оборотня, эту женщину, с этим местом. С камнем, отойти от которого она может крайне редко и с огромной болью.
– Я договорилась встретиться с вами по просьбе Хавы. Говорите в чем дело, маги, и проваливайте, – голос женщины жесток.
– Мы хотим…
– Избавить вас от цепи. А взамен вы поможете нам найти свою сестру, – выпаливает Саша.
На секунду на поляне устанавливается оглушающая тишина, а потом обортница начинает хлопать в ладоши. Выглядит это настолько нелепо, что Саша замирает, борясь с тошнотой. Женщина, закончив аплодисменты, поднимается на ноги.
– Вы заходите с козырей, нежеланные гости. Что ж. Коротко и по делу. Силенок-то хватит?
Саша кивает. Отражение давит на разум, но все же она уверена – это возможно. Это нужно. Менгир отравлен, и ему больно так же, как было бы больно любому, в чьей крови бродит яд.
– Мне нужно будет прикоснуться к камню, к которому привязана цепь. Но я справлюсь.
– Что ж. Не каждый раз ко мне приходят маги с такими заявлениями. Нечасто вообще приходят маги. В прошлый раз ублюдок Андрей и вовсе накинул на меня эту дрянь, узнав, что я не собираюсь гнуть перед ним спину и идти в вассалы. И вы утверждаете, что можете ее снять.
– Могу. Андрей – Боготов?
– Да. Ублюдок, – оборотница словно бы прорычала последнее слово, – гордец и тварь.
– Он мертв.
– Да? А я еще здесь.
Саша качает головой.
– Цепь запитана на камень и поддерживается его силами.
– Тебе-то почем знать?
– Знаю. Могу пообещать, что помогу и не причиню вреда.
Алена смеривает ее взглядом.
– Обещай. И за себя и за спутника. Тогда проведу обоих.
Саша переглядывается с напряженным Миклошем.
– Если вы нас не тронете и расскажете, как найти Светлану.
– Обещаю. Если снимите цепь.
– Тогда и я обещаю, что ни я, ни мой спутник не причиним вам вреда намеренно.
Отражение взволновалось, принимая клятву. По голове пронеслась короткая боль.
Оборотница еще раз смерила их взглядом.
– Вы оба или хитрецы, или глупцы, и я не знаю, что хуже. Но к камню отведу, коль забрались сюда и разбрасываетесь обещаниями, – она вскинула ружье на плечо, – не отставать.
Глава 9
Камень был недалеко от дома оборотницы – если верить каким-нибудь абстрактным гугл-картам. Если бы конечно спутник вообще заснял бы этот дом. Но на деле, если мерить шагами, то для Саши прошла вечность до тех пор, пока они не добрели до находившегося в глубине леса валуна. Сейчас он зарос мхом и внешне никак не выделялся от других камней, которые порой можно найти в подобных местах.
Вот только Саше, которой и так казалось, что она вот-вот лишится чувств, здесь стало еще хуже. Хотя хуже, казалось, вообще некуда.
Но она ошибалась.
Едва дойдя до менгира она просто рухнула на колени, касаясь рукой холодной, почему-то неприятно-склизкой поверхности.
Камень силы. Камень, которому поклонялись поколения и поколения. Камень, что почти имел подобие человеческого разума. И камень, который чужая прихоть расколола, извратила и изменила, запятнав его суть.
Саша закрыла глаза, погружаясь в собственные ощущения. Магия этого менгира была отравлена. Кто и как это сделал она едва ли могла понять, но понимала только, что камень страдал. Именно его боль, его слабость отдавались в его собственном разуме. Где-то там, в глубине, под мхом, под почти исчезнувшими линиями силы, в сердце камня, если бы у него было сердце, торчала черная, отвратительная заноза, отравлявшая все вокруг. И не просто торчала – она была словно бы полой внутри, заставляя силу, заключенную в камне, толчками, как кровь, вырываться наружу, измененной и извращенной. Уничтожающей все вокруг, изменяющей Отражение на метры, растекающейся куда-то в бесконечные глубины Изнанки, за Грань, дальше и дальше…
Именно эта измененная сила, сила, ставшая сама не то артефактом, не то постоянно существующим заклинанием, не то природным явлением, не то творением человеческих рук в виде отравляющих мир ядовитых стоков при производстве важных и нужных лекарств, теперь держала за горло в самом прямом смысле Алену-оборотницу. Ошейник впивался в кожу, невидимый никому, кроме того, кто владел силой менгиров и того, на ком он был. Ошейник раба.
Саша силой менгиров владела. Она могла все. Или почти все.
Саша коснулась черноты. Стрелы, пронзившей сердце камня. Трубы-занозы, по которому текла отравленная сила. Измененного фрагмента, нарушающего гармонию. Ненужной сейчас детали. Коснулась – и рванула прочь в сторону, чувствуя, как по телу начала разливаться боль и жар, идущие откуда-то изнутри грудной клетки. Рванула, оттягивая, стараясь вырвать, убрать, напрягая все силы…
Перед глазами заплясали красные пятна. Саша сжала зубы, продолжая вытягивать измененный кусок прочь. Жар усиливался и усиливался, она старалась только не сорвать дыхание, пропуская с каждым ударом сердца через тело огромную, невероятную силу. Силу двух других камней, устремившихся на помощь собрату.
В один миг Саше казалась, что она не выдержит. Что напряжение слишком велико. Что воздуха нет, что остается только жар, только усилие, и…
И чернота поддалась. Вылетела прочь. Стрела исчезла, труба растворилась, а дыра на месте ненужной, измененной, чуждой части менгира начала стремительно заполняться чистой силой, хранящейся в камне. Силой, хлынувшей в Сашин разум и тело быстрее, чем она сумела ее остановить или хотя бы к этому подготовится. Хлынувшей на место всего, что прошло сквозь нее только что, и этот поток был мучительным, сметающим все на своем пути, уничтожающим ее саму, разрывающий на куски. Был...
И закончился в один миг.
Саша с трудом осознала, что все так же стоит на коленях около камня. Что она тяжело дышит, что по спине течет пот, а из носа и, кажется, ушей – кровь. Но сила больше не проходит сквозь нее, не пребывает и не убывает просто потому, что ее рука больше не прикасается к холодному мху.
Потому что Миклош стоит рядом на коленях, удерживая ее за запястья, и лицо парня искажено разом столь сильным страхом и решимостью, что на секунду Саше становится стыдно за произошедшее.
Но стыд уходит. Как уходит отовсюду и давящая аномалия Отражения, как распадается, падая и растворяясь в этом падении невесомыми кусками черноты ошейник с шеи Алены.
– Как-то так, – слов нету, как и вообще хоть каких-то внятных мыслей. Но что-то сказать нужно, – спасибо, М... Вася. Кажется, я увлеклась.
– Не то слово, – Миклош бледен, и он с тревогой всматривается в Сашино лицо, – как ты?
– Нормально, – Саша с трудом, но поднимается, едва не падая. Точнее, падая, просто Мика успевает удержать ее за плечо, – я выполнила свою часть сделки.
Кажется, Алена выглядит откровенно шокированной. Но кивает.
– Теперь ваш черед.
– Да. Идем в дом, я все расскажу.
– Если это еда, – а ей определенно хотелось чего-то сладкого, – или чай… Пусть Хава будет с нами.
На лице Миклоша явно было сомнение. Но у Саши как раз сомнений не осталось. Ну или она просто хотела думать, что так будет правильнее. Думать вообще было тяжело. Сотни, тысячи образов и мыслей вертелись в голове, вызывая боль и усталость. Чесалось запястье и Саша, с удивлением посмотрев на руку, увидела, как узор браслета медленно пульсирует словно бы в такт ударам сердца.
Почему – она даже не стала задавать себе вопрос. Просто утерла, как могла, платком кровь, и медленно побрела за Аленой в дом, надеясь, что Миклош договорится с оборотницей, и ей не придется открывать рот слишком часто.
Охотничий домик был маленьким. Даже умывальник – у крыльца, с холодной водой и без зеркала, так что приводить себя в порядок пришлось наугад. Отражение вокруг хотя бы становится словно бы с каждым ударом сердца все менее и менее плотным, и Саша этому невероятно рада. Она не уверена, что смогла бы выдержать прежнее давление.
Она заканчивает оттирать кровь и просто стоит, опираясь на умывальник, когда ощущает слабое, искаженное расстоянием, но все же ощутимое прикосновение к сознанию. В нем нет образов, или ей их просто не понять, но сам контакт, кажется, хотя бы немного ослабляет боль в черепе.
Спасибо.
Саша не уверена, что наставник поймет ответ. Но надеется на это.
Она хотела бы стоять так вечность, медленно приходя в себя, но вечности у нее нет. Только слабость и необходимость закончить начатое.
Нетвердыми шагами Саша заходит в дом, где за столом уже сидят и Алена, и Хава, и по-прежнему напряжённый Миклош.
Прикосновение к разуму становится осмысленным. Не совет, не то подсказка: чай и сладкое.
И на столе в небольшой кухоньке, завешенной шкурами, есть и то, и другое. Да и в любом случае Саша не думала отказываться от предложенного угощения. К тому же чай и правда хорош, а пить его рядом с лежащими прямо на полу здоровенными и кажущимися сейчас вполне счастливыми взрослыми волками – отдельные эмоции. Жаль, что сейчас она не может до конца оценить красоту момента из-за огромной просто усталость.
– Мы свой уговор выполнили, – Миклош берет слово, – и ждем твоего рассказа, оборотень. И о том, откуда цепь тоже хотим узнать.
Алена улыбается. Одними губами. И вновь, как и когда-то давно, Саше кажется, что она видит волчьи клыки.
– А что рассказывать? Жила себе жизнь, да сестренка решила приключений поискать, подвизалась к ублюдочному Андрею в его проект неисправимого романтика. Рай на земле, чтобы и нам, и людям, и волшебникам разом жить и не тужить. Вначале все хорошо было, но больше одного Затронутого на три десятка людей никогда не было хорошей идеей. Началась грызня за власть, и ублюдок решил всех посадить на вассалитет, чтобы неповадно было, а кто не захочет и не согласен с его ролью отца в семействе, тому – клятва о неразглашении и дорога прочь. Сестренка-то моя ему в рот смотрела, уж не знаю почему, и согласилась. А я послала ублюдка прочь и отправилась куда подальше. В итоге как-то так сложилось, что сюда и попала. Места глухие, местных мало, никого не волнует что происходит в округе. Камень этот забавный, нормальный был еще, никому не нужный. Иронично, что у ублюдка в общине такой же был. Я и подумала – поселюсь рядом, и быть может кому узнать о валуне полезно будет, и мне с того прибыток. Хотя, забегая вперед – никто и не поинтересовался, пока колдуны не пришли. Ну да ладно. В общем все было прекрасно до тех пор, пока Светка мне не написала. Не знаю, где адрес нашла, но нашла. О том, что у нее дочь есть, волшебница. У нее – дочь, – Бешеная фыркнула, – и дочь-маг. Вы неспособны понять привязанность волчицы к волчатам, особенно если волчонок всего один и больше не будет. А у нее был не волчонок даже, а тигр. Или и вовсе – орел. Птица иного полета. Маги не ровня нам. Сестра была счастлива, хотя и понимала, что рано или поздно ей придется исчезнуть чтобы ее дочь могла найти свой путь в мире, не оглядываясь на мать-Обращенную. Светка раздумывала о том, не стоит ли оставить ребенка Ордену, чтобы дочь росла среди равных с малых лет.
Оборотница сделала несколько глотков чая. Никто не спрашивал и не перебивал. Саша молчала, стараясь смаковать вкус конфеты, Миклош слушал и явно думал о чем-то еще, а Хава и вовсе притихла, словно боясь помешать.
– Для любого из нас оставить свое дитя – тяжелое решение. Но сестра понимала, что в общине ее дочь наверняка станет разменной монетой во всех интригах, что само обучение родившейся волшебницы, само ее Становление будет предметом торга. И в тот момент Света хотела уйти. Муж ее поддержал… А ублюдок не отпустил. Запретил, как сюзерен вассалу. Тварь. В итоге мы со Светой долго все обсуждали, пытались найти выход, и с каждым разом получая ее письма я понимала, что сестра начинает оправдывать все происходящее. Что мол ребенку будет лучше с ней там, что Орден ее испортит и все остальное… Эта тварь промыла ей мозги. И я написала самому Андрею тогда, когда кончилось терпение. Надавила сама. Ирония была в том, что беря с меня клятву, эта мразь сформулировала ее так, что я не могла рассказать никому об общине, о тех, кто там живет… Но не о ребенке, который тогда еще не родился. И я знала, как разыграть эту карту. Вот только ошибочка вышла. Ублюдок перехитрил меня. Прислал сюда пару своих разведчиков, те что-то сделали в Тырнаузе – и им указали на камень. Я не делала из этого камня большого секрета, донесла мысль о нем до Гульяз чтобы не иметь проблем с местным Орденом, и она расплатилась этой информацией за услугу колдунам. Вот только эти самые колдуны пришли не одни. Андрей был с ними. Уж не знаю, как он узнал о камне, но он узнал, и когда его прихвостни добыли точные координаты, явился собственной персоной. Якобы на «переговоры». Вот только переговоры закончились быстро. Мне вообще-то казалось, что ублюдок что-то другое хотел сделать, он на камень кровь лил, но результата не получил, только захрипел и выглядеть стал, как свежий труп. В итоге только одел на меня эту цепь, обвесил клятвами да свалил в закат, оставив тут гнить до скончания веков. В назидание прихлебателям, так сказать.
Саша наливает себе еще чая. Руки, надо признать, порядком трясутся. Но с конфетами и теплым напитком вместе с по-прежнему ощутимым контактом она по крайней мере не рискует свалится в обморок прямо здесь и сейчас.
– Вот и вся история. Цепь давала мне выбираться к людям едва ли не реже раза в год, иначе в шею врезалась как проклятая. Так что сделали из меня сторожевого пса, – хмыкает Алена. И поворачивается к Хаве, – ты прости, девочка, что я редко с тобой разговор заводила. Ты – колдунья, а воспоминания – штука гадкая. Знаю, что зла ты мне не желала, да и никому не желаешь. Как ты из города вернулась – на сердце потеплело, подумала уж навсегда там в камне и останешься. Но уж больно эта гадость на шее жить мешала, да и место, из которого не выйти, гиблое.
– Аномалия должна исчезнуть, – негромко говорит Саша.
– Да. Я чувствую, – чуть улыбается Алена, – чувствую. Ладно, давайте дальше вопросы. Особенно если хотите сегодня же в обратный путь и вернуться до темноты.
– Светлана, – Миклош сцепляет пальцы в замок, – как нам ее найти?
