Подписывая ещё одну книгу, окинула взглядом почти пустующий зал. Она уже успокоилась, потому что собственный анализ показал: интервью прошло так, как надо. Даже лучше. Она выдержала намеченную планку.
Посмотрела в окно. Заметила, что потемнело и наступили зимние сумерки. Затем посмотрела ещё раз, увидев знакомую машину, удивилась и стала обводить взглядом зал, пытаясь угадать: кто владеет таким чудом?
В зале осталось трое. Импозантный старик. Женщина лет пятидесяти. И широкоплечий блондин, сидевший в дальнем ряду. Похоже, он спал, сидя на стуле. Черты его лица скрывала длинная пшеничного цвета чёлка. Но он был бледным, даже издали это было заметно. "Может, машина его?" - мелькнула мысль, но тут подошедшая женщина, улыбаясь и заискивая, протянула ей книгу, намереваясь получить автограф.
Возле авторши стоял седовласый мужчина. Он был последний, кроме него самого. Павел встал. Повертел шеей, мышцы затекли. Взял книгу и снял со спинки стула тёплую кожаную куртку. Мужчина уже уходил.
Он поторопился. Стук его ковбойских сапог утонул в ковровом покрытии. Линолеум блестел в белом свете ламп, скрывающихся в натяжном, кораллового цвета потолке.
Она поднялась, оправила коротковатую юбку, предоставив ему возможность полюбоваться её округлыми коленями. Поправила выбившуюся прядь волос, заложив за ухо. "Не получится так дерзкий локон не убрать. Особенно такой вьющийся".
Три шага разделяло их, когда она посмотрела ему в глаза и застыла, слегка побледнев, а потом румянец алым цветом окрасил её вспыхнувшие щеки.
Эти яркие фиолетовые глаза, эти кудряшки. Воспоминание поднялось из глубин памяти, промелькнув яркой вспышкой, картинкой.
Вечер. Лето. Каникулы. На пустыре жгли костёр, пекли картошку. А потом одна из размалёванных девиц лет шестнадцати предложила поиграть в бутылочку. Девушки были развязные, пацанов долго уговаривать не пришлось. Только вот Милька тощая, своя в доску, насторожилась и замерла. Пацаны её не принуждали. Кому хотелось целовать своего дружбана. Не то всё.
Но как всегда женская солидарность... Или как назвать тот факт, что одна из развязных стала настаивать? Вопрос встал ребром. А Милька из тех, кто не дрейфит. Так всё и случилось. Расклад судьбы крутанул бутылку на неё и на него, и дружба мгновенно рухнула. Её глаза цвета фиалок смотрели прямо в душу. Он видел в ней ребёнка, а она уже была тринадцатилетней девушкой. Тот поцелуй, поначалу лёгкий, затянулся, став чем-то большим. Оплавил кожу, заставил стучать сердце, а кровь кипеть от желания. Её щеки горели, как сейчас. Милька была напугана, и тогда впервые она сдрейфила, расплакалась и убежала. А глупые дуры смеялись ей вслед. И он впервые резко нагрубил девушке.
Тот вечер изменил всё. Он понял, что Милька к нему неравнодушна. Но и свои чувства пугали его. Она ведь дитё, сама невинность. Тут ничего не светило, и лучше было забыть. Теперь же, когда она сказала:
- Пашка, - робко и чуть с хрипотцой, сердце в груди ухнуло и полетело вниз.
Наверное, он улыбался, как ненормальный, а душу переполняла нежность.
- Милька, ты Маргарет Йен? - спросил такую банальность.
Она кивнула, снова побледнела, а потом взяла его за руку.
- Ты болен, Павел? Ты очень плохо выглядишь.
- Да, - пробормотал, а голос охрип от волнения. "Ну, точно школьник".
- Давай сходим в кафе, поговорим, если ты не против? - тихо предложила. А у самой сердце билось в груди. Бросало то в жар, то в холод.
- Давай, я не против. Всё равно нечего делать.
Эмилия улыбнулась. Её улыбка окутала его теплом, и Павлу странным образом полегчало, словно камень, носимый давно, свалился.
Она отпустила его руку, понимая, что неприлично. "Что он мог подумать"?
А ему стало грустно. Странные желания, противоречивые чувства поднялись из глубины естества. Хотелось схватить её, и затащить в свой номер, и не выпускать до утра, хотелось просто обнять и слушать приятный голос, хотелось просто смотреть ей в глаза и тонуть в теплоте. Нежность и желание одновременно путали мысли, пугали до дрожи. Он был смущён, такого Воробьёв никогда не испытывал.
- Ты передумал? - спросила его, а в голосе было волнение. "Испугалась, что я уйду. Неуверенная в себе и такая красивая".
Улыбнулся и сказал:
- Пошли, - и взял за руку.
А её сердце пело, глаза сияли, как звёзды.
Она пила кофе. Он медленно потягивал чай. Паузы и ненавязчивые вопросы. Когда неожиданно встречались взглядом, Эмилия отворачивалась, неосознанно сжимая ладонями горячую чашку, и разжимала, когда становилось слишком горячо.
Посетителей было много. Скорее всего, людей в кафе заставил прийти снегопад и метель.
Он наблюдал за ней, когда Эмилия что-то высматривала в своей полупустой кофейной чашке, смущённо прячась от его пристального взгляда. Ее застенчивость очаровывала его. Рассматривать девушку было приятно.
Подняла взгляд, поймав его улыбку, и прямо спросила, не выдержав:
- О тебе ходят противоречивые слухи. Ты чемпион, а как успехи в личной жизни: есть семья, дети?
И пожалела о своей нетерпеливости, видя, как посерьёзнел. Тонкая морщинка прорезала переносицу. "Наверное, не стоило лезть не в своё дело". Но это было так важно для неё. Необходимо.
- Я разведён, а детей нет, - резко ответил он, сухо и монотонно.
Сама не ожидая от себя подобного, дотронулась до его ладони, и Павел едва не отдёрнул руку, но удержался. "Что ты делаешь" - читалось в его глазах. Эмилия сказала:
- Поделись. Всё оставлю в секрете. Тебе станет легче, Павел, поверь мне.
Долго смотрел ей в глаза, словно что-то решая, погружая Эмилию в омут своих циничных и одновременно печальных васильковых глаз, но девушка выдержала и взгляда не отвела, заслужив его уважение. Воробьёв понимал, что она, боясь и рискуя, открывала ему своё настоящее "я". Обнажала душу.
- Поехали, покажешь город. Говорят, у вас возле парка чудесное озеро.
Уговаривать не пришлось. Эмилия кивнула, отняла свою ладонь и опять покраснела, понимая, что ведёт себя непозволительно. "Что он подумает? Что я легкодоступная? Что я неравнодушна к нему?"
Покачала головой, отвечая отрицанием на второй вопрос внутреннего голоса, затем едва заметным кивком согласилась с правотой третьего.
- Эмилия? Что ты решила? - спросил, наблюдая за её странной реакцией. Её загадочное поведение вызывало недоумение. Может, она боится? Не доверяет? Но что-то подсказывало, что причина другая.
- Хорошо. Я согласна. Поедем на озеро, и ты расскажешь мне всё, идёт?
- Согласен, если и ты откроешь свои секреты. Ты знаменитая писательница. Женщина-загадка. Мне любопытно.
- Расскажу, - награждая его искренней, тёплой улыбкой, ответила Эмилия, мгновенно развеивая все сомнения Воробьёва.
"И всё-таки она не такая, как все. Она особенная, непосредственная". Красивые фиалковые глаза не лгали. И Павлу в который раз за сегодняшний день на душе полегчало.
В машине молчали, но атмосфера тепла не исчезла. Она смотрела в окно, иногда отвечая на его вопросы: где лучше свернуть, чтобы сократить путь. А Павел мельком посматривал в лобовое зеркало, незаметно для девушки любуясь её профилем.
Эмилия была убаюкана мерным рокотом мотора, запахом цитрусов и пряностей в салоне и удобным кожаным креслом.
- Ты не заснула, а Милька? - прокашлявшись, спросил Воробьёв, Он уже давно заглушил мотор и некоторое время наблюдал за задремавшей девушкой. Усталость сморила её, сообщая ему, что для Мильки общественная жизнь непривычна.
- Что? Мы уже приехали?- хрипло спросила она, резко поднимая голову от спинки мягкого сиденья.
Не собираясь смущать ее ещё больше, слегка улыбаясь, ответил:
-? Пошли, пройдёмся. Ты взбодришься, и глянь, какая кругом красотища.
Эмилия кивнула, застёгивая полушубок, и выбралась из машины в раскрытую для неё водителем дверь.
Свет фонарей разгонял тени, а снег прекратился. Затишье, а вокруг белым-бело.
Высокие ели, кустарник и тёмные, потерявшие контуры сосны, растущие в ряд, казались хранителями зимних сказочных тайн.
Они шли по тропе и болтали. Сначала скованно, а затем всё более откровенничая.
Её волосы растрепались, пряди сбились, а вьющийся локон проказливо свешивался на лоб.
- Теперь ты всё про меня знаешь, - продолжила разговор Милька. - Знаешь, что моя спортивная карьера не удалась из-за травмы колена, а писать я стала, потому что всегда любила приключения и азартные игры. Однажды попробовала, и затянуло, а дальше - просто подфартило. - Пожала плечами и захихикала, словно маленькая девчонка. А потом наклонилась, зачерпнула ладонью горсть снега и шутливо бросила в него.
- Ах, вот ты как. Нечестно без предупреждения! - отряхнув капюшон куртки и проведя по волосам ладонью, произнёс Воробьёв.
- Эй, прости, я просто пошутила. Больше не буду, честно, - серьёзно, сказала Милька, испугавшись своей невесть откуда взявшейся порывистости.
Воробьёв наклонился и руками сгреб снег, превращая в большую кучу, и, пока Милька недоумевала, что он задумал, слепил пару маленьких снежных комочков.
- Получай проказница, - улыбаясь, сказал и кинул в неё снежком.
- Не надо Пашка, прошу, я же извинилась! - размахивая руками в попытке уклониться от снарядов, кричала Милька.
- Ну, уж нет, проказница. Сейчас получишь по заслугам.
Он догонял её, кидая снежки, целясь ей в спину. Она оборачивалась и на бегу умудрялась отражать его атаки, бросая маленькие, наспех слепленные комочки снега в ответ. И какое-то время они просто дурачились, бегая возле замерзшего озера, превратившись в детей.
Уворачиваясь от снежка, Милька забыла про свои каблуки и поскользнулась, начала падать на спину. Воробьёв бежал следом за ней и в последний момент схватил её за руку. Милька, державшая в другой руке снежный комок, выронила его и, потеряв равновесие, стала падать на Павла. Слишком много движений, суета, страх девушки (ведь травму колена она получила, случайно упав на тренировке) перед паденьем - и Павел, как ни пытался, не смог удержать её. В итоге, они вместе лежали на снегу. Павел внизу, а Милька сверху на нём, как на матрасе.
- Эй, ты как? Ничего не ушибла? - спросил, давясь безудержным смехом, норовящим вырваться из груди на свободу.
- Нормально, - лепетала Милька, ошалевшими глазами смотря прямо в его глаза.
Он рассмеялся. Звучно хохотал, пока на глазах не выступили слёзы. Она пыталась подняться, но ноги, похоже, не слушались её. "Чёртовы каблуки, да ещё он смеётся". Хотелось плакать, но Эмилия не смогла. Его заразительный смех затронул нечто хрупкое и ранимое, сокрытое до сих пор даже от самой Эмилии. Его смех незримо коснулся запретных, спрятанных в глубине её души чувств. Не удержавшись, поддавшись порыву, она рассмеялась в ответ.
Хохоча, они помогали друг другу подняться, пока наконец-то на десятой попытке не встали на ноги. Он держал её замёрзшую руку, она не торопилась вырваться. Вновь начался снег. Плавно летя и кружась, падая дивными узорчатыми снежинками с тёмных небес, ведомый едва ощутимым проказником ветром, снег устилал белым кружевом замёрзшую землю.
Озеро в свете оранжевых фонарей в эту зимнюю снежную ночь казалось волшебным. Белый снег мерцал на свету, переливаясь радужными искорками. В тишине в это удивительное мгновение для Эмилии мир грёз и реальность переплелись, став одним целым.
- Смотри, - сказал Павел.
- Куда? - переспросила она, не успевая отпрянуть.
Его губы нашли её рот и поцеловали. Нежно, легко, едва касаясь. Она тонула в его глазах. Недоумевающая, скованная и напряжённая, вот-вот собираясь оттолкнуть его и сбежать. Он просто обнял её, крепко и властно прижимая к себе, затем языком слегка облизнул её верхнюю губу, и она, вздрогнув, ответила ему, раскрывая рот, целуя в ответ, чувствуя вкус его губ. Сердце Эмилии колотилось в груди, пульс обезумел, а колени подкашивались. Её тело ожило, словно цветок, напоенный живительной влагой. Тело предавало её, не подчиняясь контролю разума. Застонав, с трудом приходя в себя, Эмилия, отпрянула от него. Он отпустил её, разжимая объятия, но не отпуская ладони.
Так и стояли ещё минут двадцать, погружённые в собственные мысли, а снег всё кружился, кружился, наметая на волосы белоснежные шапки.
- Почему? - спросила она в машине.
- Что почему? - насмешливым тоном переспросил он.
- Почему ты поцеловал меня? - выдохнула, краснея, но зная, что в темноте салона не заметит.
- Я хотел это сделать ещё в магазине. Не поверишь: как только услышал твой чувственный голос, меня словно магнитом к тебе потянуло.
Она молчала, не зная, что сказать в ответ на его признание. Но он не настаивал, чувствуя её смятение, затем увеличил скорость, увозя Эмилию по заснеженному пустому шоссе домой.
Она проспала полдня, ворочаясь и мечась в двуспальной кровати. А потом отмокала в ванне. Пышная пена с ароматом клубники. Любимая. А во рту всё ещё ощущался вкус его губ. Поцелуй перевернул всё в ней вверх дном, снова, как когда-то давно. Зря Эмилия думала, что она фригидная. Ошибалась, или просто он единственный из всех мужчин, который смог пробудить её?
Обменялись телефонами. Павел обещал позвонить ей.
С мокрыми волосами слушала музыку, счастливая, кружилась по комнате. Вдохновение посетило её.
Ноутбук был включён. Слова сами ложились на лист, выстраиваясь в предложения. Роман приближался к концу. Бешеный темп набирания текста на клавиатуре бил все рекорды по сочинительству за все годы, отшлифовавшие её авторское мастерство. В едином ритме, как музыка счастья, что пела в крови. Созвучная надежде на взаимность, которая вновь вспыхнула и превратилась в пламя, отогревая ледяную корку - барьер, успешно прятавший девичье сердце от мира боли и чувств, от одиночества и страха быть отвергнутой.
Всё изменил внезапный поворот событий, вмешательство судьбы и встреча с Воробьёвым, как подарок и возможность, и стоит лишь воспользоваться...
Время летело. Олег вновь и вновь побеждал врагов на финальных страницах романа. Урчание в желудке заставило перенести редактирование. С утра ни крошки во рту, кроме стакана сока и единственный тост. А на часах почти пять. И стемнело давно. И как она не заметила? И почему-то стало тревожно.
Поставила кастрюлю на газ, стала резать салат, откусила кусочек яблока. Вздохнула, поправила готовый вот-вот развязаться махровый халат, глянула на телефон. Не звонит - и сердце горестно сжалось.
Сегодня весь день думал о ней. Отвечал на звонки, ездил по городу, решал дела и всё думал. Её лицо, улыбка, а какие сладкие у неё губы. "Милька, ах Милька, как же ты выросла, какой шикарной женщиной стала, и почему я тогда ещё, в детстве, сделал неправильный выбор"?
Заказал на вечер столик в лучшем городском ресторане. Французская кухня, выдержанные элитные вина. Хотел произвести впечатление. Удивить, дать понять, насколько ценит её общество.
Но всё рухнуло в один миг. Опять вернулась боль, вынырнув на поверхность, как левиафан из морских тёмных вод. Проглотил горсть таблеток, но всё равно боль не стихала, всё так же люто и злобно продолжала держать, мучительно раздирая желудок на части, периодически режа - и чувство, будто осколков стекла наглотался. Слабость отнимала силы. Павел вспотел и дрожал, его сильно знобило.
Посмотрела в окно. Заметила, что потемнело и наступили зимние сумерки. Затем посмотрела ещё раз, увидев знакомую машину, удивилась и стала обводить взглядом зал, пытаясь угадать: кто владеет таким чудом?
В зале осталось трое. Импозантный старик. Женщина лет пятидесяти. И широкоплечий блондин, сидевший в дальнем ряду. Похоже, он спал, сидя на стуле. Черты его лица скрывала длинная пшеничного цвета чёлка. Но он был бледным, даже издали это было заметно. "Может, машина его?" - мелькнула мысль, но тут подошедшая женщина, улыбаясь и заискивая, протянула ей книгу, намереваясь получить автограф.
Возле авторши стоял седовласый мужчина. Он был последний, кроме него самого. Павел встал. Повертел шеей, мышцы затекли. Взял книгу и снял со спинки стула тёплую кожаную куртку. Мужчина уже уходил.
Он поторопился. Стук его ковбойских сапог утонул в ковровом покрытии. Линолеум блестел в белом свете ламп, скрывающихся в натяжном, кораллового цвета потолке.
Она поднялась, оправила коротковатую юбку, предоставив ему возможность полюбоваться её округлыми коленями. Поправила выбившуюся прядь волос, заложив за ухо. "Не получится так дерзкий локон не убрать. Особенно такой вьющийся".
Три шага разделяло их, когда она посмотрела ему в глаза и застыла, слегка побледнев, а потом румянец алым цветом окрасил её вспыхнувшие щеки.
Эти яркие фиолетовые глаза, эти кудряшки. Воспоминание поднялось из глубин памяти, промелькнув яркой вспышкой, картинкой.
Вечер. Лето. Каникулы. На пустыре жгли костёр, пекли картошку. А потом одна из размалёванных девиц лет шестнадцати предложила поиграть в бутылочку. Девушки были развязные, пацанов долго уговаривать не пришлось. Только вот Милька тощая, своя в доску, насторожилась и замерла. Пацаны её не принуждали. Кому хотелось целовать своего дружбана. Не то всё.
Но как всегда женская солидарность... Или как назвать тот факт, что одна из развязных стала настаивать? Вопрос встал ребром. А Милька из тех, кто не дрейфит. Так всё и случилось. Расклад судьбы крутанул бутылку на неё и на него, и дружба мгновенно рухнула. Её глаза цвета фиалок смотрели прямо в душу. Он видел в ней ребёнка, а она уже была тринадцатилетней девушкой. Тот поцелуй, поначалу лёгкий, затянулся, став чем-то большим. Оплавил кожу, заставил стучать сердце, а кровь кипеть от желания. Её щеки горели, как сейчас. Милька была напугана, и тогда впервые она сдрейфила, расплакалась и убежала. А глупые дуры смеялись ей вслед. И он впервые резко нагрубил девушке.
Тот вечер изменил всё. Он понял, что Милька к нему неравнодушна. Но и свои чувства пугали его. Она ведь дитё, сама невинность. Тут ничего не светило, и лучше было забыть. Теперь же, когда она сказала:
- Пашка, - робко и чуть с хрипотцой, сердце в груди ухнуло и полетело вниз.
Наверное, он улыбался, как ненормальный, а душу переполняла нежность.
- Милька, ты Маргарет Йен? - спросил такую банальность.
Она кивнула, снова побледнела, а потом взяла его за руку.
- Ты болен, Павел? Ты очень плохо выглядишь.
- Да, - пробормотал, а голос охрип от волнения. "Ну, точно школьник".
- Давай сходим в кафе, поговорим, если ты не против? - тихо предложила. А у самой сердце билось в груди. Бросало то в жар, то в холод.
- Давай, я не против. Всё равно нечего делать.
Эмилия улыбнулась. Её улыбка окутала его теплом, и Павлу странным образом полегчало, словно камень, носимый давно, свалился.
Она отпустила его руку, понимая, что неприлично. "Что он мог подумать"?
А ему стало грустно. Странные желания, противоречивые чувства поднялись из глубины естества. Хотелось схватить её, и затащить в свой номер, и не выпускать до утра, хотелось просто обнять и слушать приятный голос, хотелось просто смотреть ей в глаза и тонуть в теплоте. Нежность и желание одновременно путали мысли, пугали до дрожи. Он был смущён, такого Воробьёв никогда не испытывал.
- Ты передумал? - спросила его, а в голосе было волнение. "Испугалась, что я уйду. Неуверенная в себе и такая красивая".
Улыбнулся и сказал:
- Пошли, - и взял за руку.
А её сердце пело, глаза сияли, как звёзды.
Она пила кофе. Он медленно потягивал чай. Паузы и ненавязчивые вопросы. Когда неожиданно встречались взглядом, Эмилия отворачивалась, неосознанно сжимая ладонями горячую чашку, и разжимала, когда становилось слишком горячо.
Посетителей было много. Скорее всего, людей в кафе заставил прийти снегопад и метель.
Он наблюдал за ней, когда Эмилия что-то высматривала в своей полупустой кофейной чашке, смущённо прячась от его пристального взгляда. Ее застенчивость очаровывала его. Рассматривать девушку было приятно.
Подняла взгляд, поймав его улыбку, и прямо спросила, не выдержав:
- О тебе ходят противоречивые слухи. Ты чемпион, а как успехи в личной жизни: есть семья, дети?
И пожалела о своей нетерпеливости, видя, как посерьёзнел. Тонкая морщинка прорезала переносицу. "Наверное, не стоило лезть не в своё дело". Но это было так важно для неё. Необходимо.
- Я разведён, а детей нет, - резко ответил он, сухо и монотонно.
Сама не ожидая от себя подобного, дотронулась до его ладони, и Павел едва не отдёрнул руку, но удержался. "Что ты делаешь" - читалось в его глазах. Эмилия сказала:
- Поделись. Всё оставлю в секрете. Тебе станет легче, Павел, поверь мне.
Долго смотрел ей в глаза, словно что-то решая, погружая Эмилию в омут своих циничных и одновременно печальных васильковых глаз, но девушка выдержала и взгляда не отвела, заслужив его уважение. Воробьёв понимал, что она, боясь и рискуя, открывала ему своё настоящее "я". Обнажала душу.
- Поехали, покажешь город. Говорят, у вас возле парка чудесное озеро.
Уговаривать не пришлось. Эмилия кивнула, отняла свою ладонь и опять покраснела, понимая, что ведёт себя непозволительно. "Что он подумает? Что я легкодоступная? Что я неравнодушна к нему?"
Покачала головой, отвечая отрицанием на второй вопрос внутреннего голоса, затем едва заметным кивком согласилась с правотой третьего.
- Эмилия? Что ты решила? - спросил, наблюдая за её странной реакцией. Её загадочное поведение вызывало недоумение. Может, она боится? Не доверяет? Но что-то подсказывало, что причина другая.
- Хорошо. Я согласна. Поедем на озеро, и ты расскажешь мне всё, идёт?
- Согласен, если и ты откроешь свои секреты. Ты знаменитая писательница. Женщина-загадка. Мне любопытно.
- Расскажу, - награждая его искренней, тёплой улыбкой, ответила Эмилия, мгновенно развеивая все сомнения Воробьёва.
"И всё-таки она не такая, как все. Она особенная, непосредственная". Красивые фиалковые глаза не лгали. И Павлу в который раз за сегодняшний день на душе полегчало.
В машине молчали, но атмосфера тепла не исчезла. Она смотрела в окно, иногда отвечая на его вопросы: где лучше свернуть, чтобы сократить путь. А Павел мельком посматривал в лобовое зеркало, незаметно для девушки любуясь её профилем.
Эмилия была убаюкана мерным рокотом мотора, запахом цитрусов и пряностей в салоне и удобным кожаным креслом.
- Ты не заснула, а Милька? - прокашлявшись, спросил Воробьёв, Он уже давно заглушил мотор и некоторое время наблюдал за задремавшей девушкой. Усталость сморила её, сообщая ему, что для Мильки общественная жизнь непривычна.
- Что? Мы уже приехали?- хрипло спросила она, резко поднимая голову от спинки мягкого сиденья.
Не собираясь смущать ее ещё больше, слегка улыбаясь, ответил:
-? Пошли, пройдёмся. Ты взбодришься, и глянь, какая кругом красотища.
Эмилия кивнула, застёгивая полушубок, и выбралась из машины в раскрытую для неё водителем дверь.
Свет фонарей разгонял тени, а снег прекратился. Затишье, а вокруг белым-бело.
Высокие ели, кустарник и тёмные, потерявшие контуры сосны, растущие в ряд, казались хранителями зимних сказочных тайн.
Они шли по тропе и болтали. Сначала скованно, а затем всё более откровенничая.
Её волосы растрепались, пряди сбились, а вьющийся локон проказливо свешивался на лоб.
- Теперь ты всё про меня знаешь, - продолжила разговор Милька. - Знаешь, что моя спортивная карьера не удалась из-за травмы колена, а писать я стала, потому что всегда любила приключения и азартные игры. Однажды попробовала, и затянуло, а дальше - просто подфартило. - Пожала плечами и захихикала, словно маленькая девчонка. А потом наклонилась, зачерпнула ладонью горсть снега и шутливо бросила в него.
- Ах, вот ты как. Нечестно без предупреждения! - отряхнув капюшон куртки и проведя по волосам ладонью, произнёс Воробьёв.
- Эй, прости, я просто пошутила. Больше не буду, честно, - серьёзно, сказала Милька, испугавшись своей невесть откуда взявшейся порывистости.
Воробьёв наклонился и руками сгреб снег, превращая в большую кучу, и, пока Милька недоумевала, что он задумал, слепил пару маленьких снежных комочков.
- Получай проказница, - улыбаясь, сказал и кинул в неё снежком.
- Не надо Пашка, прошу, я же извинилась! - размахивая руками в попытке уклониться от снарядов, кричала Милька.
- Ну, уж нет, проказница. Сейчас получишь по заслугам.
Он догонял её, кидая снежки, целясь ей в спину. Она оборачивалась и на бегу умудрялась отражать его атаки, бросая маленькие, наспех слепленные комочки снега в ответ. И какое-то время они просто дурачились, бегая возле замерзшего озера, превратившись в детей.
Уворачиваясь от снежка, Милька забыла про свои каблуки и поскользнулась, начала падать на спину. Воробьёв бежал следом за ней и в последний момент схватил её за руку. Милька, державшая в другой руке снежный комок, выронила его и, потеряв равновесие, стала падать на Павла. Слишком много движений, суета, страх девушки (ведь травму колена она получила, случайно упав на тренировке) перед паденьем - и Павел, как ни пытался, не смог удержать её. В итоге, они вместе лежали на снегу. Павел внизу, а Милька сверху на нём, как на матрасе.
- Эй, ты как? Ничего не ушибла? - спросил, давясь безудержным смехом, норовящим вырваться из груди на свободу.
- Нормально, - лепетала Милька, ошалевшими глазами смотря прямо в его глаза.
Он рассмеялся. Звучно хохотал, пока на глазах не выступили слёзы. Она пыталась подняться, но ноги, похоже, не слушались её. "Чёртовы каблуки, да ещё он смеётся". Хотелось плакать, но Эмилия не смогла. Его заразительный смех затронул нечто хрупкое и ранимое, сокрытое до сих пор даже от самой Эмилии. Его смех незримо коснулся запретных, спрятанных в глубине её души чувств. Не удержавшись, поддавшись порыву, она рассмеялась в ответ.
Хохоча, они помогали друг другу подняться, пока наконец-то на десятой попытке не встали на ноги. Он держал её замёрзшую руку, она не торопилась вырваться. Вновь начался снег. Плавно летя и кружась, падая дивными узорчатыми снежинками с тёмных небес, ведомый едва ощутимым проказником ветром, снег устилал белым кружевом замёрзшую землю.
Озеро в свете оранжевых фонарей в эту зимнюю снежную ночь казалось волшебным. Белый снег мерцал на свету, переливаясь радужными искорками. В тишине в это удивительное мгновение для Эмилии мир грёз и реальность переплелись, став одним целым.
- Смотри, - сказал Павел.
- Куда? - переспросила она, не успевая отпрянуть.
Его губы нашли её рот и поцеловали. Нежно, легко, едва касаясь. Она тонула в его глазах. Недоумевающая, скованная и напряжённая, вот-вот собираясь оттолкнуть его и сбежать. Он просто обнял её, крепко и властно прижимая к себе, затем языком слегка облизнул её верхнюю губу, и она, вздрогнув, ответила ему, раскрывая рот, целуя в ответ, чувствуя вкус его губ. Сердце Эмилии колотилось в груди, пульс обезумел, а колени подкашивались. Её тело ожило, словно цветок, напоенный живительной влагой. Тело предавало её, не подчиняясь контролю разума. Застонав, с трудом приходя в себя, Эмилия, отпрянула от него. Он отпустил её, разжимая объятия, но не отпуская ладони.
Так и стояли ещё минут двадцать, погружённые в собственные мысли, а снег всё кружился, кружился, наметая на волосы белоснежные шапки.
- Почему? - спросила она в машине.
- Что почему? - насмешливым тоном переспросил он.
- Почему ты поцеловал меня? - выдохнула, краснея, но зная, что в темноте салона не заметит.
- Я хотел это сделать ещё в магазине. Не поверишь: как только услышал твой чувственный голос, меня словно магнитом к тебе потянуло.
Она молчала, не зная, что сказать в ответ на его признание. Но он не настаивал, чувствуя её смятение, затем увеличил скорость, увозя Эмилию по заснеженному пустому шоссе домой.
Она проспала полдня, ворочаясь и мечась в двуспальной кровати. А потом отмокала в ванне. Пышная пена с ароматом клубники. Любимая. А во рту всё ещё ощущался вкус его губ. Поцелуй перевернул всё в ней вверх дном, снова, как когда-то давно. Зря Эмилия думала, что она фригидная. Ошибалась, или просто он единственный из всех мужчин, который смог пробудить её?
Обменялись телефонами. Павел обещал позвонить ей.
С мокрыми волосами слушала музыку, счастливая, кружилась по комнате. Вдохновение посетило её.
Ноутбук был включён. Слова сами ложились на лист, выстраиваясь в предложения. Роман приближался к концу. Бешеный темп набирания текста на клавиатуре бил все рекорды по сочинительству за все годы, отшлифовавшие её авторское мастерство. В едином ритме, как музыка счастья, что пела в крови. Созвучная надежде на взаимность, которая вновь вспыхнула и превратилась в пламя, отогревая ледяную корку - барьер, успешно прятавший девичье сердце от мира боли и чувств, от одиночества и страха быть отвергнутой.
Всё изменил внезапный поворот событий, вмешательство судьбы и встреча с Воробьёвым, как подарок и возможность, и стоит лишь воспользоваться...
Время летело. Олег вновь и вновь побеждал врагов на финальных страницах романа. Урчание в желудке заставило перенести редактирование. С утра ни крошки во рту, кроме стакана сока и единственный тост. А на часах почти пять. И стемнело давно. И как она не заметила? И почему-то стало тревожно.
Поставила кастрюлю на газ, стала резать салат, откусила кусочек яблока. Вздохнула, поправила готовый вот-вот развязаться махровый халат, глянула на телефон. Не звонит - и сердце горестно сжалось.
Сегодня весь день думал о ней. Отвечал на звонки, ездил по городу, решал дела и всё думал. Её лицо, улыбка, а какие сладкие у неё губы. "Милька, ах Милька, как же ты выросла, какой шикарной женщиной стала, и почему я тогда ещё, в детстве, сделал неправильный выбор"?
Заказал на вечер столик в лучшем городском ресторане. Французская кухня, выдержанные элитные вина. Хотел произвести впечатление. Удивить, дать понять, насколько ценит её общество.
Но всё рухнуло в один миг. Опять вернулась боль, вынырнув на поверхность, как левиафан из морских тёмных вод. Проглотил горсть таблеток, но всё равно боль не стихала, всё так же люто и злобно продолжала держать, мучительно раздирая желудок на части, периодически режа - и чувство, будто осколков стекла наглотался. Слабость отнимала силы. Павел вспотел и дрожал, его сильно знобило.
