Сделка.
Золотистые шторы развевает порывистый ветер. Принося запах пыли, расплавленного асфальта и приближающейся грозы. Старенькие часики, в форме яблока, висят на стене, теряясь на зелёных обоях, с рисунком из листьев берёз, показывая полдвенадцатого ночи. В июне в такое время царят сумерки.
Снова гроза. Её приближение я чувствую кожей. Знаю уже давно. Боюсь и трепещу, как всегда стараясь не спать хотя бы до трёх утра. Это время, когда начинают петь петухи. Рассеянно тереблю маленький белый пластырь, приклеенный сбоку на шее, скрывающий знание, что сделка заключена.
Я не сплю не впервой, надеясь, что, возможно, сегодня во сне меня не навестит Он.
Виолетта, моя младшая семилетняя сестра, заснула, свернувшись клубочком, сбросив голубую, хлопковую простыню на пол, обняв пушистого медвежонка, прижав его к боку. Бабушка, Ольга Аркадьевна, уснула в кресле. Её колени закрыла ажурная, наполовину довязанная белая шаль.
Зимние наряды бабушка вяжет летом, чтобы красоваться на новогодних банкетах. В шумном "девичьем" кругу своих многочисленных престарелых подруг.
А я сижу в мягком коричневом кресле, напротив высокого шкафа. Смотрю на себя в зеркало и вспоминаю.
Три года назад погибли наши родители. Мне тогда было шестнадцать, а Виолетте четыре года. Разбились, летя на самолёте. Жёстко, кроваво, насмерть. Их хоронили в закрытом гробу. По частям собрав останки. С тех пор я боюсь летать. До дрожи, до тошноты и до головокружения. Нет, не об этом я хотела вам рассказать, а о том, что произошло позднее.
Диагноз - лейкемия. Рак крови. Запущенный и неоперабельный. Моя младшая сестрёнка так похожа на отца. Светленькая, кучерявая. Пухлые щёчки, улыбка проказницы. Я же, напротив, слишком напоминаю мать, тонкую, изящную брюнетку, бледную и черноглазую. Смотря на себя, я всё чаще вижу её в зеркале. Может, только нос у меня с горбинкой и овал лица нежней, мягче.
Диагноз сестры заставил меня бросить учёбу, продать квартиру, чтобы поместить её в лучшую из городских больниц. Чтобы получить помощь высококвалифицированных врачей. Уход и дорогие лекарства.
Кроме бабули, меня поддерживал мой парень. Игорёк. Первая и единственная любовь. Его я знаю с детства. Он сын священника. Мы однолетки. Красивый высокий футболист, подающий большие надежды. Я с ним пойду под венец. Мы так ещё со школьных времён решили. Сидя за одной партой из года в год.
Игорёк похож на ангела. Светлые, пшеничного цвета волосы на концах вьются. Серьезный, понимающий взгляд редкого, насыщенного оттенка зелёных, как бутылочное стекло, глаз. Глаза такие нежные. Моя опора и поддержка.
Болезнь прогрессировала, требуя всё больших средств.
Подняли все связи, взяли кредит. Я снова стала шить, помогая бабуле. Любительские показы мод в качестве манекенщицы. Я бралась за любую работу, благодаря модельной фигуре, добавляла свой взнос.
Всё было напрасно. Игорь меня утешал, говоря:
- Значит, на всё воля Господня. Такова её судьба. Смирись, Маринка, отпусти сестру. Так будет лучше.
Смириться я не могла. Это претило моей любящей жизнь натуре. Я боец и пойду на всё ради своей сестры. Она единственная, кто у меня остался. Она, Игорёк и бабуля.
Решение пришло внезапно. Словно мне кто-то его нашептал.
Ни с кем не посоветовавшись, зная, что будут только мешать, я сделала выбор. Купила жёлтую газетёнку, выбрала первый попавшийся телефон. Прочитала:
"Экстрасенс, белая ведьма Ирма тел:+375555..."
Чёрным по белому шли слова с логотипом карт таро и белой взъерошенной кошки.
Позвонила. Женщина взяла с первого гудка. Ничего не спрашивая, словно ждала моего звонка. Сказала:
- Приходи сегодня в двенадцать. Жду у известного тебе пруда.
Окрылённая, надеясь на чудо, побежала, не переодеваясь, в джинсовой юбке, майке и босоножках. В том, в чём ходила на подработку.
В сумке лежала тысяча долларов. Заработала на корпоративе. Демонстрируя провокационные, смелые наряды и платья молодого дизайнера Надежды К.
Игорь об этом не знал. Он бы не понял. Мой ангел слишком правильным был. Во всём слушал отца. Часто давал советы. Как жить и как мыслить. В такие моменты мне казалось, что мы живём в разных мирах. Я злилась, нервничала, грубила, а он всё прощал.
Пруд. Вода тёмная, место глубокое. Мхом заросли каменные ступеньки. Такими темпами пруд скоро превратится в болото. Людей мало, хотя здесь тень и прохлада, но сыро. А в городе жара перевалила за тридцать. Раскалённый асфальт. Все спрятались по домам. Да, и будни. Понедельник. Полдень.
Парк всегда свободный в это время дня.
Маленькая, худая женщина в сарафане, длинном и ярко-алом, со спины напоминала подростка. Но когда повернулась, почувствовав моё присутствие, то её лицо осветила улыбка. Теплая и всё понимающая. Собираясь морщинками возле уголков глаз и рта. Её запавшие, бледно-голубые глаза взглядом сказали, что повидали всё. Я поздоровалась. Она перебила меня, сказав:
- Знаю, зачем пришла. Эх ты, глупая, ну почему не можешь её отпустить.
- Откуда вы знаете? - прошептала я.
- Я вижу, - ответила, продолжая говорить: - Может, всё же одумаешься, а, Марина? Отпустишь сестру?
- Нет, - твёрдо сказала я. - Если вы можете мне помочь, то помогите.
Она вздохнула, словно заранее знала, что я именно это скажу.
Достала из сумочки чёрную записную книжку. Полистала, шурша страницами, жёлтыми и потёртыми. Затем вытащила сложенный надвое листок.
- Бери. Прямо сейчас сходишь по этому адресу. Скажешь: от Ирмы пришла. Денег не надо. Сделку скрепит твоя душа.
"Ты ведь готова на всё? - спрашивал её взгляд. "На всё", - твёрдым взглядом отвечала я.
Она сухонько улыбнулась, сказав:
- Иди же.
И я пошла.
Трущобы. Грязь и повсюду мусор. Выбитые стёкла окон. Редкие прохожие. Злые угрюмые лица. Худенькие дети играют в мяч во дворе.
Прохожу мимо остановки. Одна зелёная скамейка напротив ларька. Крыша болтается на ветру, хлеща прозрачным пластиковым листом. На стенах граффити. Рок-группы. Откровенные высказывания. Призывы и подстрекания. Практически заброшенный район.
Дорога переулками виляла, и я блуждала, пока не наткнулась на него. Пустырь. Остатки яблоневого сада. Маленький деревянный домик. Ветхий и покосившийся. "И здесь кто-то живёт? Здесь мне помогут?" - сомневаясь, спрашивала у себя я. И двигалась дальше. Так как больше некуда было идти.
Открыла калитку. Фу. Груда бутылок. Запах кошачьей мочи. А вот и милые киски - разместились возле сарая, на нагруженном в кучу самом разном барахле, начиная от дров и заканчивая спинками от сидений автомобиля, потрепанных, в дырах которых зиял поролон.
Открыла деревянную дверь, болтавшуюся на одной петле. Она заскрипела так резко, что и мертвый, испугавшись, проснулся бы. В прихожей, на старом диване, храпела толстая, в заляпанном масляными пятнами цветастом халате женщина. Спутанные волосы напоминали воронье гнездо.
- Здравствуйте! - громко сказала я. - К вам меня направила Ирма.
- Что? - прошипела женщина, поворачиваясь.
"Боже, ну и страшилище". Одутловатое, пухлое лицо. Расширенные поры - и нос расплывается сеткой красных, сосудистых звёздочек. "Да она пьяница! Зря я пришла! Чем это опустившееся создание мне поможет?" Хотела уйти, уже развернулась. "К чёрту затею, придумаю что-то ещё".
- Погоди, незнакомка, - женщина поднялась, хватая меня за руку.
На языке застрял вопрос: "Как?" Сглотнула слюну, удивляясь. Какая прыть! Словно хищница, догнала меня в три шага.
- Ты уверена? - спросила она. - Не пожалеешь? Не отступишься?
- Не отступлюсь, - ответила я, думая: "Если Бог не помог, то, может, поможет Дьявол. Была не была!"
Она улыбнулась, довольная. Наверняка прикидывала, сколько за меня получит.
- Молодая, красивая. Ох, удача мне улыбнулась. Вот держи, - сказала она, нагибаясь, чтобы просунуть руку под кровать и достать коробку.
- Сюда положишь прядь её волос. А вот этим порежешь себе руку.
Кинжал вызывал отвращение: слишком ржавый.
- Да, вот ещё. Помни: самый благоприятный день - 21 июня. Полнолуние. И ещё. - Добавила пару слов. Змеиный шёпот, дрожь по коже. И сердце сжалось в комок, сделав паузу. А во рту горечь.
Сестре не лучше. Все надежды исчерпаны. Близкие утешают. Врачи берут за руку, советуют хорошего психотерапевта. На всякий случай. Да и бабушке худо. Сердцем мается. Она сникла и постарела. Став выглядеть на все семьдесят пять. Только Игорёк мой родной, надёжный. Умеет утешить, подставить плечо. Он молится за неё и за меня тоже. Понимает, как мне плохо и как плачет моя душа.
Палата. Моя сестричка теряется под простынями. Бледная, худая. Ее не узнать. Кто эта замученная незнакомка? И только глаза синие, как василёк, сами за себя говорят.
- Останься со мной, Мариша, - шепчет, ласково называя меня. Как называл отец. Маленькая ручонка сжимает мою ладонь. И я отворачиваясь. Сжимаю зубы, чтобы не плакать.
- Что ты, кошка моя белобрысая? Витка родная, всё будет хорошо, - отвечаю я. Уверенно.
А она, малая, верила.
Вот и заветная пятница. Полдвенадцатого. Ночь, обещающая грозу. Порывистый ветер обдувает меня. Запах скошенной травы, пыли и нагретой земли шлейфом прилипает к коже, застывает в носу. Хочется чихнуть. Тёплый ветер ласкает ноги, приподнимает белое воздушное платье. С кружевным лифом, длинное. Я в нем словно невеста. Предназначенная для Дьявола.
Озираюсь по сторонам. Жуткое место. Кладбище. Пыльный перекрёсток. Окраина города. Район называется Щёрсы. Глухие заброшенные дома, намеченные к сносу. Бурьян. Заросший травой пустырь. Несколько гаражей и железнодорожные пути. Здесь единственное место в городе, где возле кладбища - перекресток.
Я стою, и ветер обдувает меня. На часах: без пяти двенадцать. Все - решаюсь.
Маленькая яма вырыта. Ногти обломаны в кровь. Внутрь кладу шкатулку, где покоится прядь её волос. Таких пушистых и пепельных, что жалко срезать. Да и не пришлось, лезут, словно у моей младшей, как у кошки, наступила линька. Закапываю. Руки уставшие, пыльные. Затем разрезаю кожу на ладони. Резкая боль. Выдыхаю сквозь зубы. Ах, как быстро капает кровь из рваной раны, и я рисую круг, а внутри маленькую простую прямую руну "берегини", что у славян означает и смерть, и жизнь.
Не успела капелька крови стать последней черточкой, как ослепительная вспышка молнии ударила в самую большую из всех берёз, окружавших кладбище. Треск, резкий свет по глазам. Больно. Гром оглушительно-яростный - падаю на землю. К губам прилипает пыль.
Адский клёкот ворон, покинувших свои насесты. Капли дождя, на удивление тёплого, приводят меня в чувство. Встаю медленно, оглушённая. Дождь как из ведра. Мочит одежду, волосы. Смывает пыль из уголков рта и кровь очищает. Надо бежать, спрятаться под дерево. Уехать домой. Всё кончено. Или как: моё предложение принято? Как мне это определить? Не знаю. Наверное, всё это фарс. Глупые бредни, на которые я повелась. Иду к остановке: пара шагов прочь с перекрестка, чтобы влево свернуть. Опять удар молнии. Сильный ветер. Окутывает меня, точно кокон. На миг ночь стала днём. Высветив глаза: полуночно-синие, а вместо зрачков, спираль, как у птицы. Невидимый, сжимает меня в объятьях. Не вырваться. Голос древний, безразличный, словно хлыстом по коже, ударил. И эти слова:
- Ты моя. Ты помечена, - льдом оседают на коже.
Царапина на моей шее. Молниеносно нанесена чем-то острым и длинным. Когтем? Чувствую, как кровь стекает. Горячая, липкая. Трогает, стирая, возможно пробуя.
И я понимаю, что сделка заключена.
Сегодня ровно шестьсот шестьдесят шестой день прошёл с начала отсчёта, с тех пор как чудесным образом выздоровела моя сестра. С тех пор как всё началось. Как появились сны.
Я тупо сижу в кресле, закрыв окно, погружённая в темноту. Пытаясь не спать. В надежде скрыться. Вентилятор обдувает моё бледное, покрытое тонкой плёнкой пота лицо, и всё равно мне: то невыносимо жарко, то пронизывающе холодно. А царапина под пластырем жжёт огнём. Зудит и чешется, вызывая желание содрать, обнажить маленький шрам, похожий на три перевёрнутые девятки.
Если тогда, в день летнего солнцестояния, мне всё приснилось, то, видя знак Сатаны, я понимаю, что от сделки мне не убежать. Знаю: отступать некуда.
Стрелки отсчитывают минуты, время идёт. Резкий удар молнии. Окно нараспашку, снова. Как такое возможно? Не перестаю удивляться. И всё же подхожу ближе, а ноги ватные. В комнате душно, пот крупной каплей, а затем ручейком стекает со лба. Моя тоненькая пижама прилипла к спине. Белая майка на шлейках и шортики составляют комплект. Забавный рисунок пушистых белых медведей. Пижаму Игорь мне подарил на день рождения. Парень, с которым пришлось мне расстаться.
А ведь обещала верность хранить ему одному. Мы в тринадцать лет сказали друг другу, что первый раз для обоих станет днём нашей свадьбы. Брачная ночь. Так романтично. Так несовременно. В духе рыцарских сентиментальных романов. Под старину. Ах, как же тяжело мне пришлось, играть перед ним себя другую. Фальшивую. Жёстокую девушку, которая разлюбила, поменяв его на другого. На жалкого и никчемного Наташкиного двоюродного братца. Красивый гей, наркоман, но свою роль сыграл идеально. Я целовала его, и Игорь побледнел, проходя мимо нас, обжимающихся на лавке, рядом со школой. Замер, остановился, не веря, а потом так посмотрел на меня, словно я - чудовище. Так горько и отчаянно, что захотелось всё бросить и закричать: "Не верь - это фарс!" Но не смогла себя заставить. Пусть сердце будет разбито, зато живой. Он ушёл не оглядываясь. Поникшие плечи, скованные движения. Обиженный парень, потерявший любовь.
А что бы вы сделали на моём месте? Когда полуночные глаза в одну из грозовых ночей приказали мне избавиться от него. Или умрёт. Не поверив сначала, я горько пожалела потом, когда убедилась на собственном опыте: с Ним не спорят.
Игорь пришел как всегда просто меня проведать. Мы были в квартире одни. Уселись на мягкий диван, держась за руки, смотря смешной романтический фильм, глупый, но со счастливым концом, где любовь побеждает. Он хотел поцеловать меня. Как вдруг ни с того ни с сего треснуло зеркало, висевшее напротив окна.
Упав, оно скинуло на пол стоявшее на комоде фото, разбив его стеклянную рамку на сотни мелких осколков. На фотографии пол-лица разрезано надвое. Лица - такого родного. Моего Игоря.
Это был знак. А долг платежом красен.
Вот и сейчас я сидела, а ветер остужал комнату, принося запах сырости и дождя. А у меня на языке осел кислый привкус страха. Я, как сомнамбула, терзаемая ужасом и неуверенностью, медленно встала со стула, чтобы закрыть чёртово окно. Ветер. Шторы раздвинулись в сторону. Молния осветила площадку. Длинная серая плиточная дорожка. Лавочка возле кустов. Знакомая фигура. Поднимает лицо. И я плохо различаю, но знаю, что это она. Та, что дала мне шкатулку. Я чувствую её взгляд. Он скользит по лицу. Я знаю - она улыбается. Я сажусь на пол. Окно не смогла закрыть. Холодная батарея упирается мне в локоть. Неприятно. Грохот на карнизе. Словно приземлилось нечто огромное. Скрежет. Окно распахивается. Одинокий папоротник падает на ковёр. Смотрю на горшок, он катится, замирая возле кровати. Цветок уцелел, прочно цепляясь корнями за землю.
