— Илья? — Голос Филатова был хриплым. Неужели я его разбудил?
— Стас, ты разговаривал с Таней? — Спросил я, кусая ноготь большого пальца. Мужчина вздохнул.
— Она вернулась из Нижнего. — Ответил мужчина, и его уклончивость меня напрягла. — Если ты не знал, она отвозила моего сына к Лукоянову.
— Она не берет трубки, — признался я.
— Ей мой тесть дал много поручений, — зевнув, отозвался Стас. — Возможно, ей просто некогда.
— Все три дня? — Прорычал я. — Она меня игнорирует, Стас. Я это чувствую.
— А что ты ожидал? — Зло прошипел Филатов. Послышались шорохи, хлопок, и после его голос стал грозным и громким. Я напрягся. — Из-за тебя у неё проблемы с матерью! — Я облокотился на край стола. — Это ещё хорошо, что она не узнала о твоем ребенке!
Брошенная в гневе фраза Филатова выбила из легких весь воздух. Сердце замерло, дыхание остановилось, а в ушах шумел его ответ. Если Стас узнал о ребенке Катерины, то скоро узнала бы и Таня. Я закрыл глаза, силой сдавливая челюсть. Проклятья сорвались с моего языка. Стас лишь зло смеялся, явно чувствуя, что сейчас происходило в моей голове. Стас был как брат для Рыбаковой. Если он не сказал ей сейчас, то только потому, что без такой новости у девушки была гора проблем.
— Я успел перехватить твою жену у подъезда Тани. — Уже спокойнее произнёс мужчина. Правда, мне становилось только хуже. — Ты хоть понимаешь, чем это могло обернуться?
— Знаю, — голос был похож на скрежет металла. — Поэтому я молчал. Таня никогда не будет со мной, если узнает об этом.
— Рано или поздно это случится, Илья. Если ты ещё раз разобьешь ей сердце, я лично выпотрошу тебя. — В эту угрозу я верил. — Если из её глаз упадет хоть одна слезинка по твоей вине, я сам выдам ее замуж Панову, несмотря на то, что был против этого брака.
— Перегибаешь, — только и смог сказать я.
— Это ты, Воронов, перегибаешь. Твои писульки и слова — пыль на фоне поступков.
— Завтра я развожусь. — Словно это могло меня спасти, прошептал я. — Катя знает, что я не брошу ребёнка.
— Прежде чем бросаться в чертов омут, реши проблемы. Катя — змея в траве. Она выползает из ниоткуда, и не дай бог ужалит Таню. Татьяна мне, как сестра. Ты это сам прекрасно знаешь.
— Стас, — я сжал телефон с такой силой, что пластик заскрипел. — Не говори ей.
В голосе было столько мольбы, но почему-то был уверен, что Таня уже все знает. К горлу стал подступать ком. Я вцепился свободной рукой за край стола, чувствуя, как ноги теряют опору.
— Рано или поздно, то, чего мы так сильно боимся настегает нас. — Голос Стаса был тихим и задумчивым. — И, по закону подлости, в самый неожиданный момент. — Стас умолк. Я уже хотел сбросить звонок, как его такой же тихий голос снова ворвался в моё ухо. — Я не сказал и не скажу. Это только ваше дело, Илья. Но ребёнка тяжелее скрыть, чем украденные миллионы твоим отцом.
— Спасибо. — Прошептал я и повесил трубку.
Теперь мне было понятно молчание Кати, и не понятно молчание матери. Я схватился за голову, снося с идеально чистого стола все принадлежности, бумаги и несчастную клавиатуру. Как мало времени мне оставалось, что сохранить и возродить то, что я так легко потерял.
Тревога танцевала в груди, и я чувствовал, что все мои проступки начали вскрываться. Я любил Рыбакову до хруста костей, но эта любовь не уберегла меня от настойчивых попыток Катерины соблазнить меня. Однажды я сдался, позволяя ей целовать меня. Но карма настигла так скоро, что я на целый год потерял голову и любимую. Очередной мой проступок я делал зарыть, как можно глубже.
Я любил её, целовал и женился на другой. Я чувствовал, — это был мой конец.
Наши дни. Таня
Я сидела в своей квартире, заперев себя на все замки. И дело было ни в чьем-то преследовании или обидах. Я была в растерянности. Слишком много всего произошло. Я лишилась двух близких мне людей, защищая свои чувства. Но только почему в этот раз сердце поддавалось сомнениям?
Когда мы приехали в назначенное место вместе с Димой за десять минут до прихода матерей. Меня трусило, пока я беспомощным взглядом пыталась найти выход из этой ситуации и злосчастного кафе. Дима сохранял спокойствие, но я видела, как нервно подрагивали его пальцы, сжимавшие салфетку. Ему было страшно не меньше, чем мне. В другой ситуации это рассмешило бы меня, но сейчас я сама была белее мела.
— С ума сойти, — буркнула я, принимая от официанта черный кофе. — Нам по тридцать лет, — я посмотрела на друга и фыркнула, — некоторым и больше, а мы сидим, как школьники на ковре у директора!
— Что бы знала, я к этому цирку отношения никакого не имею. — Произнёс он, и я прищурилась.
— Имеешь, — настояла я, и мужчина уже хотел что-то ответить мне, как на пороге кафе показались две женщины. Полные противоположности друг друга. Моя мама — высокая блондинка с холодными серо-голубыми глазами, мама Димы — жгучая брюнетка ростом ниже среднего с теплыми карими глазами. Объединяло их одно, — сгущавшиеся тучи над головами. Вот-вот и прямо над нашим столиком польется проливной дождь. Я сжалась под пристальным маминым взглядом, удивляясь тому, что Дима тоже притих. Мы мельком переглянулись. У обоих читалась примесь недоумения и страха.
— Здравствуйте, дети, — ледяным голосом отозвалась моя мама, и я машинально отодвинулась от неё подальше к окну. Мама Панова кивком указала ему, чтобы тот сменил локацию, и села вместе в Варварой Николаевной напротив нас. Я почувствовала себя на паперти.
Кому писать прошение о помиловании? — подумала я и издала сдавленный смешок. Мама зло прищурилась, а Дима легонько толкнул меня локтем.
— На твоем бы месте, — начала говорить мама, — я бы так не веселилась, Татьяна.
— Прости, мам. — Мои глаза нашли карие хитрые глаза Валентины Ивановны, и я изобразила на лице улыбку. — Здравствуйте, Валентина Ивановна.
— Здравствуй, Татьяна. — Улыбка мамы Димы заставила меня чуть прижаться к плечу друга, тот машинально приобнял меня за плечи и это не утаилось от глаз родительниц.
— Мама, — придав голосу уверенности, произнёс Дима. Его мама даже ухом не повела, продолжая рассматривать покрасневшее моё лицо. Мне казалось, что большое кафе превращалось в одиночную камеру. — Таня не музейный экспонат, чтобы так пялится на неё.
— Твоего мнения, Дмитрий, — резко осекла его мать, — никто не спрашивает. Ты же также поступал?
— Уважаемые женщины, — вобрав в себя побольше воздуха, на выдохе начал говорить мужчина. — То, что напечатали в газетах, неправда. Мы не женимся. — Я яростно закивала, поддерживая тактику друга свалить всю вину на желтую прессу.
— Правда, мамочка, не правда то, что пишут в газетах! — Мама ухмыльнулась и бросила на стол тот самый журнал. Это была не пресса, — это был бизнес журнал, в котором писали о высоких вещах и громких сенсациях. И, естественно, свадьба директора Филатов Групп входила в эти сенсации. — Я тебе сейчас все объясню! — Я выставила ладони вперед, ужасаясь тому, как с каждым вдохом багровело железное лицо женщины. Сидящая рядом с ней Валентина Ивановна так же зло буравила взглядом сына.
— Страница сто пятнадцать, — процедила сквозь зубы мама. — Первая фотография вполне реалистичная, ты на думаешь?
Я наспех открыла нужную страницу и чертыхнулась. Дима повторил за мной. Мы переглянулись. На фотографии Панов нежно целовал меня в висок, а его ладонь покоилась на моей талии.
— Нам есть, что вам рассказать, — я опустила глаза на свои ладони. — Но мы правда не женимся.
— Мы ждём.
— Дима и правда сделал мне предложение, — мои глаза нашли картину позади женщин, и я для уверенности уставилась на неё. — Это произошло год назад. — Наши матери синхронно вдохнули воздух сквозь зубы. — Я тогда отказала. Я была не в форме, и четко пояснила мужчине, что семью создают только по любви.
Дима сжал кулаки у себя на бедрах, его глаза смотрели на меня с грустью. Я ему улыбнулась, словно извиняясь, что нам обоим приходится бередить старые раны.
— Да, — подтвердил он. — Тане было плохо, и я видел только такой единственный выход. Она отказала мне. Но спустя год я снова сделал ей предложение.
— Зачем? — Недоуменный взгляд точно таких же, как у Панова карих глаз, уставились на сына, словно впервые видя.
— Потому что я люблю эту девушку, — честно признался Панов. Я мысленно ударила себя по лбу. — Безответно.
— Почему ты унижаешься? — Голос его матери звучал как лезвие ножа по наждачной бумаге.
— Я не унижаюсь, — в таком же тоне отозвался Дима, и я обратила внимание, что они похожи друг на друга гораздо больше, чем казалось со стороны. — Я её люблю. Если тебе не знакомо это чувство…
— Дима, — я осекла мужчину, чувствуя, что начинают вскрываться семейные тайны. Его мама прищурилась. Она выглядела такой же железной леди, как и моя. Я вспомнила о том, что рассказывал мне Стас. Его мать буквально выгнала сына в восемнадцать лет.
— Так вот, — он прочистил горло. — Сделал я это, потому что в тот момент Тане снова нужна была поддержка. — Я взглянула на мать. Моя мама с пониманием слушала Панова, словно помня те злосчастные дни, когда все собирали меня по кусочкам. А может, она и вправду, не смогла забыть. — Таня согласилась. Я знал, что для неё это просто отчаянная попытка ухватится за внешний мир и не упасть вновь. Я был этим доволен, — предостерегая свою родственницу от неприятных вопросов, добавил в конце мужчина. Валентина Ивановна хмурилась. — Но это я виноват, что наша авантюра попала в прессу. — Я прикусила губу. Мне стало жаль Диму. — Я потерял голову. Мне хотелось всему миру показать, что та, в кого я несколько лет влюблен, наконец со мной. Сорвался, сделал предложение на глазах у всех журналистов. Но преждевременно.
— На следующее утро я попросила у Димы разорвать помолвку. — Сухо ответила я. — Дима мне очень дорог. Он был тем, кто сторожил меня возле изголовья кровати, когда я едва могла открыть глаза от истощения. Он был рядом, когда я падала в обморок. — Моя мама сохраняла спокойствие на лице, но её дрожащие руки выдавали волнение. Этого я ей не рассказывала. — И в том, что наша личная договоренность переросла в семейные перепалки, — намекая на причину нашей встречи, произнесла я, — виноваты то же мы оба.
Воцарилось молчание. Женщины не смотрели друг на друга, но и нас с Димой они игнорировали. Мы сжали ладони друг друга под столом, пытаясь подбодрить. Мне становилось легче от прикосновений теплых ладоней мужчины. Валентина Ивановна лишь раз одарила меня долгим пронзительным взглядом, в котором я увидела и обиду за сына и пренебрежение. Она стала бы превосходным свекромонстром, который бы пил день за днем из меня кровь.
— Почему ты просила разорвать помолвку? — Тихо спросила мать друга. Я вздрогнула, но Дима едва заметно кивнул мне. Я могла рассказать правду.
— Я дала себе и Илье второй шанс. — Мои слова громом раздались над нашими головами. Показалось даже, что потолок начал трескаться от громкого и яростного вскрика моей матери. Я сжалась, пряча шею в плечи. Так страшно мне ещё никогда не было.
— Что?! — взревела Варвара Николаевна. — Ты снова снюхалась с… этим? — В её голосе было столько пренебрежения, что я едва сдержалась. Я вскочила в след за матерью, яростно прожигая своими зелеными глазами мать, но Дима меня рывком усадил на стул.
— Мама, — мой голос дрожал от нахлынувших эмоций. Я могла стерпеть ее злость на меня, но Илью я не могла позволить оскорблять. — Мы расстались из-за недоразумения!
— Это он — одно сплошное недоразумение! — Выплюнула свой яд мать. Невольные зрители только вскидывали брови в удивлении.
— Не смей! — Рявкнула я, чувствуя, как предательски покатилась слеза по щеке. — Это моя жизнь!
— Вот именно, — тихо добавил Дима, за что получил удивленный взгляд своей матери. — Варвара Николаевна, мама, — его спокойствию можно было позавидовать. — Это наши жизни. Мы — взрослые состоявшиеся в этой жизни люди. Нечего лезть вам в наши дела.
— Ваши, как вы сказали дела, — бросив салфетку на стол, снова села на свое место моя мама, — сказываются на наших делах.
— Варвара, — тихий голос Валентины Ивановны заставил женщину умолкнуть. — Не видать тебе места в министерстве.
А дальше все было, как в тумане. Ссора Димы с матерью, которая имела свои истоки ещё с детского времени, моя перебранка с Варварой Николаевной. Все закончилось тем, что Панов буквально затолкал меня в свою машину. Если быть честными, мы просто сбежали.
В машине царила напряженная тишина. Наши телефоны наперебой звучали в безмолвии, и на экранах у обоих высвечивались инициалы матерей. Но ни я, ни Дима не хотели снова ввязываться в эти перепалки.
— Не бери в голову слова моей матери, — выезжая из города на трассу М-7, бросил Панов. Его ладони со скрежетом сжимали несчастный руль. Я взглянула на него мельком, только чтобы увидеть его настроение, и тут же снова отвернулась к окну. — Я поговорю с ней.
— Нет, — чувствуя, как от напряжения болела челюсть, отозвалась я. — Ты был прав во всем. Это наши жизни и наши шишки, нечего им было соваться. Моя мама сама виновата, что устроила при вас сцену.
— Твоя мама беспокоится, — я вскинула брови и перевела взгляд на водителя.
— Только не надо её защищать.
— Я никого не защищаю, — раздраженно бросил он. — Но я помню свои чувства, и женщину в этом я понимаю. С начала ты едва на тот свет не отправляешься, а потом вдруг к нему в объятия прыгаешь. Это просто пик глупости!
— Ты опять за свое?! — Я едва могла совладать с собственным дыханием. Моё изумление и гнев оказались настолько сильными, что только пар из ушей на шел. — Илья мне не изменял! А вот ты, — я ткнула в него пальцем, — постоянно пытался уличить его в этом! Не ради этого ли ты в тот чертов день явился ко мне на порог? — Мой голос перешел на крик. Дима с начала зажмуриться, а после резко свернул на обочину.
— Знаешь, почему я тогда пришел? — Его руки оставались на руле, но все внимание было направлено на меня. Карие глаза, которые всегда на солнце отливали медом, сейчас почернели. — Потому что я видел, как он обжимался с той самой Катей около своего кабинета! Я все время пытался огородить тебя от этой боли, я пытался! — Он ударил по рулю. — Я черт тебя дери, пытался вразумить тебя! Но ты слепая!
— Врешь, — мой подбородок затрясся. — Ты врешь!
— Даже если он перед твоими глазами будет трахать её, ты скажешь, что это ложь! — Яростно Выплюнул мужчина, и я зажмурилась. Больно. Очень больно! Илья не мог так сделать! Ни тогда, ни сейчас! Я помнила его слова, его кристально чистые глаза и слёзы. Так искусно никто не мог врать.
— Я поймаю попутку. — Я выскочила из машины и побежала вдоль дороги, где с одной стороны была оживленная трасса, а с другой ржаное поле, колосья которого доходили мне до плеча.
Дима выскочил следом. Он быстро нагнал меня, но я вырвалась и снова побежала вперед. Колосья били по лицу, царапали нежную кожу, но я уже не разбирала куда бегу. Глаза застилали слёзы, пятки горели, в легких застрял воздух. Все смешалось. Дима, Илья и Катерина, мама… все навалилось снежным комом…
В миг я очутилась прижатой к влажной траве. Тяжелое дыхание отзывалось в ухо, а горячее тело принималось так близко, что не было ни сантиметра расстояния между нами. Я барахталась под ним, словно рыба на суше. Дима рывком развернул меня к себе лицом. Я впервые видела примесь ужаса, злости и страха за себя в его глазах.
— Стас, ты разговаривал с Таней? — Спросил я, кусая ноготь большого пальца. Мужчина вздохнул.
— Она вернулась из Нижнего. — Ответил мужчина, и его уклончивость меня напрягла. — Если ты не знал, она отвозила моего сына к Лукоянову.
— Она не берет трубки, — признался я.
— Ей мой тесть дал много поручений, — зевнув, отозвался Стас. — Возможно, ей просто некогда.
— Все три дня? — Прорычал я. — Она меня игнорирует, Стас. Я это чувствую.
— А что ты ожидал? — Зло прошипел Филатов. Послышались шорохи, хлопок, и после его голос стал грозным и громким. Я напрягся. — Из-за тебя у неё проблемы с матерью! — Я облокотился на край стола. — Это ещё хорошо, что она не узнала о твоем ребенке!
Брошенная в гневе фраза Филатова выбила из легких весь воздух. Сердце замерло, дыхание остановилось, а в ушах шумел его ответ. Если Стас узнал о ребенке Катерины, то скоро узнала бы и Таня. Я закрыл глаза, силой сдавливая челюсть. Проклятья сорвались с моего языка. Стас лишь зло смеялся, явно чувствуя, что сейчас происходило в моей голове. Стас был как брат для Рыбаковой. Если он не сказал ей сейчас, то только потому, что без такой новости у девушки была гора проблем.
— Я успел перехватить твою жену у подъезда Тани. — Уже спокойнее произнёс мужчина. Правда, мне становилось только хуже. — Ты хоть понимаешь, чем это могло обернуться?
— Знаю, — голос был похож на скрежет металла. — Поэтому я молчал. Таня никогда не будет со мной, если узнает об этом.
— Рано или поздно это случится, Илья. Если ты ещё раз разобьешь ей сердце, я лично выпотрошу тебя. — В эту угрозу я верил. — Если из её глаз упадет хоть одна слезинка по твоей вине, я сам выдам ее замуж Панову, несмотря на то, что был против этого брака.
— Перегибаешь, — только и смог сказать я.
— Это ты, Воронов, перегибаешь. Твои писульки и слова — пыль на фоне поступков.
— Завтра я развожусь. — Словно это могло меня спасти, прошептал я. — Катя знает, что я не брошу ребёнка.
— Прежде чем бросаться в чертов омут, реши проблемы. Катя — змея в траве. Она выползает из ниоткуда, и не дай бог ужалит Таню. Татьяна мне, как сестра. Ты это сам прекрасно знаешь.
— Стас, — я сжал телефон с такой силой, что пластик заскрипел. — Не говори ей.
В голосе было столько мольбы, но почему-то был уверен, что Таня уже все знает. К горлу стал подступать ком. Я вцепился свободной рукой за край стола, чувствуя, как ноги теряют опору.
— Рано или поздно, то, чего мы так сильно боимся настегает нас. — Голос Стаса был тихим и задумчивым. — И, по закону подлости, в самый неожиданный момент. — Стас умолк. Я уже хотел сбросить звонок, как его такой же тихий голос снова ворвался в моё ухо. — Я не сказал и не скажу. Это только ваше дело, Илья. Но ребёнка тяжелее скрыть, чем украденные миллионы твоим отцом.
— Спасибо. — Прошептал я и повесил трубку.
Теперь мне было понятно молчание Кати, и не понятно молчание матери. Я схватился за голову, снося с идеально чистого стола все принадлежности, бумаги и несчастную клавиатуру. Как мало времени мне оставалось, что сохранить и возродить то, что я так легко потерял.
Тревога танцевала в груди, и я чувствовал, что все мои проступки начали вскрываться. Я любил Рыбакову до хруста костей, но эта любовь не уберегла меня от настойчивых попыток Катерины соблазнить меня. Однажды я сдался, позволяя ей целовать меня. Но карма настигла так скоро, что я на целый год потерял голову и любимую. Очередной мой проступок я делал зарыть, как можно глубже.
Я любил её, целовал и женился на другой. Я чувствовал, — это был мой конец.
Глава 30
Наши дни. Таня
Я сидела в своей квартире, заперев себя на все замки. И дело было ни в чьем-то преследовании или обидах. Я была в растерянности. Слишком много всего произошло. Я лишилась двух близких мне людей, защищая свои чувства. Но только почему в этот раз сердце поддавалось сомнениям?
Когда мы приехали в назначенное место вместе с Димой за десять минут до прихода матерей. Меня трусило, пока я беспомощным взглядом пыталась найти выход из этой ситуации и злосчастного кафе. Дима сохранял спокойствие, но я видела, как нервно подрагивали его пальцы, сжимавшие салфетку. Ему было страшно не меньше, чем мне. В другой ситуации это рассмешило бы меня, но сейчас я сама была белее мела.
— С ума сойти, — буркнула я, принимая от официанта черный кофе. — Нам по тридцать лет, — я посмотрела на друга и фыркнула, — некоторым и больше, а мы сидим, как школьники на ковре у директора!
— Что бы знала, я к этому цирку отношения никакого не имею. — Произнёс он, и я прищурилась.
— Имеешь, — настояла я, и мужчина уже хотел что-то ответить мне, как на пороге кафе показались две женщины. Полные противоположности друг друга. Моя мама — высокая блондинка с холодными серо-голубыми глазами, мама Димы — жгучая брюнетка ростом ниже среднего с теплыми карими глазами. Объединяло их одно, — сгущавшиеся тучи над головами. Вот-вот и прямо над нашим столиком польется проливной дождь. Я сжалась под пристальным маминым взглядом, удивляясь тому, что Дима тоже притих. Мы мельком переглянулись. У обоих читалась примесь недоумения и страха.
— Здравствуйте, дети, — ледяным голосом отозвалась моя мама, и я машинально отодвинулась от неё подальше к окну. Мама Панова кивком указала ему, чтобы тот сменил локацию, и села вместе в Варварой Николаевной напротив нас. Я почувствовала себя на паперти.
Кому писать прошение о помиловании? — подумала я и издала сдавленный смешок. Мама зло прищурилась, а Дима легонько толкнул меня локтем.
— На твоем бы месте, — начала говорить мама, — я бы так не веселилась, Татьяна.
— Прости, мам. — Мои глаза нашли карие хитрые глаза Валентины Ивановны, и я изобразила на лице улыбку. — Здравствуйте, Валентина Ивановна.
— Здравствуй, Татьяна. — Улыбка мамы Димы заставила меня чуть прижаться к плечу друга, тот машинально приобнял меня за плечи и это не утаилось от глаз родительниц.
— Мама, — придав голосу уверенности, произнёс Дима. Его мама даже ухом не повела, продолжая рассматривать покрасневшее моё лицо. Мне казалось, что большое кафе превращалось в одиночную камеру. — Таня не музейный экспонат, чтобы так пялится на неё.
— Твоего мнения, Дмитрий, — резко осекла его мать, — никто не спрашивает. Ты же также поступал?
— Уважаемые женщины, — вобрав в себя побольше воздуха, на выдохе начал говорить мужчина. — То, что напечатали в газетах, неправда. Мы не женимся. — Я яростно закивала, поддерживая тактику друга свалить всю вину на желтую прессу.
— Правда, мамочка, не правда то, что пишут в газетах! — Мама ухмыльнулась и бросила на стол тот самый журнал. Это была не пресса, — это был бизнес журнал, в котором писали о высоких вещах и громких сенсациях. И, естественно, свадьба директора Филатов Групп входила в эти сенсации. — Я тебе сейчас все объясню! — Я выставила ладони вперед, ужасаясь тому, как с каждым вдохом багровело железное лицо женщины. Сидящая рядом с ней Валентина Ивановна так же зло буравила взглядом сына.
— Страница сто пятнадцать, — процедила сквозь зубы мама. — Первая фотография вполне реалистичная, ты на думаешь?
Я наспех открыла нужную страницу и чертыхнулась. Дима повторил за мной. Мы переглянулись. На фотографии Панов нежно целовал меня в висок, а его ладонь покоилась на моей талии.
— Нам есть, что вам рассказать, — я опустила глаза на свои ладони. — Но мы правда не женимся.
— Мы ждём.
— Дима и правда сделал мне предложение, — мои глаза нашли картину позади женщин, и я для уверенности уставилась на неё. — Это произошло год назад. — Наши матери синхронно вдохнули воздух сквозь зубы. — Я тогда отказала. Я была не в форме, и четко пояснила мужчине, что семью создают только по любви.
Дима сжал кулаки у себя на бедрах, его глаза смотрели на меня с грустью. Я ему улыбнулась, словно извиняясь, что нам обоим приходится бередить старые раны.
— Да, — подтвердил он. — Тане было плохо, и я видел только такой единственный выход. Она отказала мне. Но спустя год я снова сделал ей предложение.
— Зачем? — Недоуменный взгляд точно таких же, как у Панова карих глаз, уставились на сына, словно впервые видя.
— Потому что я люблю эту девушку, — честно признался Панов. Я мысленно ударила себя по лбу. — Безответно.
— Почему ты унижаешься? — Голос его матери звучал как лезвие ножа по наждачной бумаге.
— Я не унижаюсь, — в таком же тоне отозвался Дима, и я обратила внимание, что они похожи друг на друга гораздо больше, чем казалось со стороны. — Я её люблю. Если тебе не знакомо это чувство…
— Дима, — я осекла мужчину, чувствуя, что начинают вскрываться семейные тайны. Его мама прищурилась. Она выглядела такой же железной леди, как и моя. Я вспомнила о том, что рассказывал мне Стас. Его мать буквально выгнала сына в восемнадцать лет.
— Так вот, — он прочистил горло. — Сделал я это, потому что в тот момент Тане снова нужна была поддержка. — Я взглянула на мать. Моя мама с пониманием слушала Панова, словно помня те злосчастные дни, когда все собирали меня по кусочкам. А может, она и вправду, не смогла забыть. — Таня согласилась. Я знал, что для неё это просто отчаянная попытка ухватится за внешний мир и не упасть вновь. Я был этим доволен, — предостерегая свою родственницу от неприятных вопросов, добавил в конце мужчина. Валентина Ивановна хмурилась. — Но это я виноват, что наша авантюра попала в прессу. — Я прикусила губу. Мне стало жаль Диму. — Я потерял голову. Мне хотелось всему миру показать, что та, в кого я несколько лет влюблен, наконец со мной. Сорвался, сделал предложение на глазах у всех журналистов. Но преждевременно.
— На следующее утро я попросила у Димы разорвать помолвку. — Сухо ответила я. — Дима мне очень дорог. Он был тем, кто сторожил меня возле изголовья кровати, когда я едва могла открыть глаза от истощения. Он был рядом, когда я падала в обморок. — Моя мама сохраняла спокойствие на лице, но её дрожащие руки выдавали волнение. Этого я ей не рассказывала. — И в том, что наша личная договоренность переросла в семейные перепалки, — намекая на причину нашей встречи, произнесла я, — виноваты то же мы оба.
Воцарилось молчание. Женщины не смотрели друг на друга, но и нас с Димой они игнорировали. Мы сжали ладони друг друга под столом, пытаясь подбодрить. Мне становилось легче от прикосновений теплых ладоней мужчины. Валентина Ивановна лишь раз одарила меня долгим пронзительным взглядом, в котором я увидела и обиду за сына и пренебрежение. Она стала бы превосходным свекромонстром, который бы пил день за днем из меня кровь.
— Почему ты просила разорвать помолвку? — Тихо спросила мать друга. Я вздрогнула, но Дима едва заметно кивнул мне. Я могла рассказать правду.
— Я дала себе и Илье второй шанс. — Мои слова громом раздались над нашими головами. Показалось даже, что потолок начал трескаться от громкого и яростного вскрика моей матери. Я сжалась, пряча шею в плечи. Так страшно мне ещё никогда не было.
— Что?! — взревела Варвара Николаевна. — Ты снова снюхалась с… этим? — В её голосе было столько пренебрежения, что я едва сдержалась. Я вскочила в след за матерью, яростно прожигая своими зелеными глазами мать, но Дима меня рывком усадил на стул.
— Мама, — мой голос дрожал от нахлынувших эмоций. Я могла стерпеть ее злость на меня, но Илью я не могла позволить оскорблять. — Мы расстались из-за недоразумения!
— Это он — одно сплошное недоразумение! — Выплюнула свой яд мать. Невольные зрители только вскидывали брови в удивлении.
— Не смей! — Рявкнула я, чувствуя, как предательски покатилась слеза по щеке. — Это моя жизнь!
— Вот именно, — тихо добавил Дима, за что получил удивленный взгляд своей матери. — Варвара Николаевна, мама, — его спокойствию можно было позавидовать. — Это наши жизни. Мы — взрослые состоявшиеся в этой жизни люди. Нечего лезть вам в наши дела.
— Ваши, как вы сказали дела, — бросив салфетку на стол, снова села на свое место моя мама, — сказываются на наших делах.
— Варвара, — тихий голос Валентины Ивановны заставил женщину умолкнуть. — Не видать тебе места в министерстве.
А дальше все было, как в тумане. Ссора Димы с матерью, которая имела свои истоки ещё с детского времени, моя перебранка с Варварой Николаевной. Все закончилось тем, что Панов буквально затолкал меня в свою машину. Если быть честными, мы просто сбежали.
В машине царила напряженная тишина. Наши телефоны наперебой звучали в безмолвии, и на экранах у обоих высвечивались инициалы матерей. Но ни я, ни Дима не хотели снова ввязываться в эти перепалки.
— Не бери в голову слова моей матери, — выезжая из города на трассу М-7, бросил Панов. Его ладони со скрежетом сжимали несчастный руль. Я взглянула на него мельком, только чтобы увидеть его настроение, и тут же снова отвернулась к окну. — Я поговорю с ней.
— Нет, — чувствуя, как от напряжения болела челюсть, отозвалась я. — Ты был прав во всем. Это наши жизни и наши шишки, нечего им было соваться. Моя мама сама виновата, что устроила при вас сцену.
— Твоя мама беспокоится, — я вскинула брови и перевела взгляд на водителя.
— Только не надо её защищать.
— Я никого не защищаю, — раздраженно бросил он. — Но я помню свои чувства, и женщину в этом я понимаю. С начала ты едва на тот свет не отправляешься, а потом вдруг к нему в объятия прыгаешь. Это просто пик глупости!
— Ты опять за свое?! — Я едва могла совладать с собственным дыханием. Моё изумление и гнев оказались настолько сильными, что только пар из ушей на шел. — Илья мне не изменял! А вот ты, — я ткнула в него пальцем, — постоянно пытался уличить его в этом! Не ради этого ли ты в тот чертов день явился ко мне на порог? — Мой голос перешел на крик. Дима с начала зажмуриться, а после резко свернул на обочину.
— Знаешь, почему я тогда пришел? — Его руки оставались на руле, но все внимание было направлено на меня. Карие глаза, которые всегда на солнце отливали медом, сейчас почернели. — Потому что я видел, как он обжимался с той самой Катей около своего кабинета! Я все время пытался огородить тебя от этой боли, я пытался! — Он ударил по рулю. — Я черт тебя дери, пытался вразумить тебя! Но ты слепая!
— Врешь, — мой подбородок затрясся. — Ты врешь!
— Даже если он перед твоими глазами будет трахать её, ты скажешь, что это ложь! — Яростно Выплюнул мужчина, и я зажмурилась. Больно. Очень больно! Илья не мог так сделать! Ни тогда, ни сейчас! Я помнила его слова, его кристально чистые глаза и слёзы. Так искусно никто не мог врать.
— Я поймаю попутку. — Я выскочила из машины и побежала вдоль дороги, где с одной стороны была оживленная трасса, а с другой ржаное поле, колосья которого доходили мне до плеча.
Дима выскочил следом. Он быстро нагнал меня, но я вырвалась и снова побежала вперед. Колосья били по лицу, царапали нежную кожу, но я уже не разбирала куда бегу. Глаза застилали слёзы, пятки горели, в легких застрял воздух. Все смешалось. Дима, Илья и Катерина, мама… все навалилось снежным комом…
В миг я очутилась прижатой к влажной траве. Тяжелое дыхание отзывалось в ухо, а горячее тело принималось так близко, что не было ни сантиметра расстояния между нами. Я барахталась под ним, словно рыба на суше. Дима рывком развернул меня к себе лицом. Я впервые видела примесь ужаса, злости и страха за себя в его глазах.
