Манипуляция подействовала, и Саша, поникнув, сбавила тон:
- Ну почему, почему именно ты?
- Может, я – твоя карма?
- Знаешь, до некоторых пор я считала, что у меня самая лучшая в мире профессия!
- А теперь не считаешь?
- А теперь я знаю, что в каждой профессии есть отвратительные моменты.
- Вот видишь, один урок ты уже выучила! Теперь давай закрепим на практике. Мне нужен портрет.
- Надеюсь, ты с Элемом не на обнаженку договаривался?
- А что, можно было? – хитро блеснул глазом Гордин. – Я не против. Раздеваться?
- Нет!!! – отчаянно вскрикнула Саша. - Я голых мужчин не снимаю.
- Да я, собственно, пошутил. Мне нужен деловой портрет, но не совсем формальный. Для корпоративного сайта или для рекламного буклета…
По Сашиному лицу Глеб понял, что она что-то соображает, прикидывает…
- Ладно, клиент так клиент, - Корбус смирилась с неизбежным и перешла на «официальный» тон. - Как к вам обращаться?
- Ну, например, «милый»… - пошутил Глеб.
- Черта с два! – снова вспыхнула девчонка.
- Тогда можешь называть меня просто по имени - Глеб.
- Ладно... Проходите, Глеб. И садитесь пока вот сюда, на табурет.
- А мы перешли на вы? После всего того, что между нами было? – не смог удержаться от поддразнивания Гордин. Его забавляли эмоциональные качели их с Сашей общения.
- Лучше не зли меня. Лучше молчи!
Гордин покорно замолчал. Он прошел в открытую Сашей дверь и с интересом огляделся. Ему еще никогда не приходилось бывать в профессиональной фотостудии. В его фирме все официальные портреты делались прямо за рабочим столом, без отрыва от производства. Приходила девушка Марго с корпоративным Олимпусом на шее и несколько раз шарахала вспышкой по глазам. А потом Глеб сам выбирал наименее противную из серии скучных, невыразительных фотографий. И, конечно, они не шли ни в какое сравнение с замечательными портретами Саши Корбус. Скажем, с портретами Максика. Конечно, Глеб не такой сияющий красавчик, как Макс… Но Анне, например, его внешность нравилась. И клиентов он обычно располагает к себе... Интересно, каким его увидит и представит Александра?
В помещении студии было много свободного пространства, много воздуха и света. Напротив двери под потолком крепился огромный рулон. Из него свисал вдоль стены и дорожкой стелился по полу широкий бумажный лист - серый, как асфальт. Прямо на нем стоял высокий барный стул без спинки. На него-то Саша и указала Глебу. Рядом со стулом торчали две хромированные стойки с осветительными приборами. Один источник света был заключен в полупрозрачный бокс, а на втором красовался металлический конус. По полу, переплетаясь, змеились провода.
Глеб вертел головой, осваивался. И исподтишка наблюдал за Сашей. Здесь, в студии, она переменилась. Эмоции отступили, движения стали четкими и уверенными – профессиональными. Она точно знала, что и как надо делать.
Саша спустила на окне матовую шторку, включила пилотный свет и встала напротив Глеба. Ее взгляд приобрел отстраненную оценивающую цепкость, будто смотрела она не на Глеба, а на какой-то абстрактный объект сложной формы… Начался интимный процесс поиска образа. Саша то подходила ближе, то снова отступала. Даже приседала. И Глебу казалось, что Александра танцует перед ним магический танец. Завораживает. Заманивает. По ее лицу пробегали ясно различимые тени мыслей. Саша озабоченно хмурилась, кусала губы… И при этом не отрывала глаз от Глебова лица.
Внезапно она подошла совсем близко, так близко, что Гордин учуял легкий запах никотина в теплом дыхании, защекотавшем щеку. Саша протянула руку и прохладным пальцем, изучая, провела вдоль переносицы. А затем небрежным жестом развернула Глебово лицо к свету.
Гордин вздрогнул. Сцена до нелепости напоминала другую, что произошла несколько месяцев тому назад во врачебном кабинете. Тогда незнакомая женщина с именем толстовской героини нарушила границы его личного пространства. И что из этого потом вышло…
Воспоминания смешались с предчувствием. Дежа вю. Все это уже было в прошлом? Или только предстояло в будущем? Глеб откуда-то знал, что ему суждено любить эту своевольную девчонку. Им предназначено быть вместе. Вот только Саша пока не готова была принять снизошедшее на Гордина откровение. И если бы сейчас он открыл ей правду, она полыхнула бы негодованием, назвала его придурком. Ей кажется, что она его ненавидит. Глупая девочка! Ее душа уже всколыхнулась навстречу любви, но пока еще защищала суверенность гневом. Ну, ничего, пусть некоторое время позаблуждается. Глеб подождет.
Принятие неизбежного запустило внутри Гордина загадочный механизм генерации любви. Она стала вырабатываться в его организме так же физиологично, как… Как желудочный сок перед едой. Глеб отстраненно наблюдал, как Саша хлопочет вокруг него: разворачивает на стуле, словно бездушный манекен, поправляет наклон головы… Как отходит к стойкам освещения и что-то там колдует. Но все это было внешним. А главное совершалось внутри Глеба. Там прибывала его любовь. И он сидел, боясь пошелохнуться, чтобы не пролить свое чувство. Только бы не кончалось это блаженство! Только бы девчонка с камерой продолжала вертеться перед ним, то подходя вплотную, то отступая!
Внезапно Глеба ослепили две разом сработавшие вспышки. Зачем? Ах да, он же пришел на фотосессию… Еще вспышка, и еще… Теперь, к досаде Глеба, Саша больше не приближалась к нему. Она подавала команды с расстояния. Послушный ее голосу, Гордин выполнял все, что она требовала: менял позу, поворачивал голову, смотрел туда, куда сказано – и чувствовал себя совершенно счастливым. Счастье слепило его так же, как регулярно срабатывающие вспышки.
Между тем в студии стали происходить перемены. Саша поверх серого фона размотала черный, притушила свет. Даже вспышки теперь не так били по глазам. Пространство сжалось, подталкивая двоих друг к другу.
- Можешь улыбнуться? – скомандовал из темноты Сашин голос.
Конечно. Глеб мог, он хотел улыбаться. Его губы тут же растянулись в блаженно- глуповатой гримасе.
- Нет, не так. Нужно только чуть-чуть приподнять верхнюю губу, чтобы был виден краешек зубов.
- Так? – оскалился Гордин.
- Нет. Так слишком агрессивно. Мне нужен только намек. Можешь улыбнуться одной стороной рта? Смотри…
Александра вышла из сумрака на свет и продемонстрировала Глебу образец полуулыбки: правый край ее пухлых губ задрался вверх, обнажив влажно блестевшие зубы. Жутко сексуально! Этакий плотоядный призыв, на который хотелось откликнуться. Немедленно. Жаль только, что Саша не ждала отклика… Глеб, как умел, повторил гримасу. И услышал, как щелкнул затвор камеры.
- Теперь наоборот нахмурься. И чуть подними лицо.
- А я смогу посмотреть, что получилось? – проснулся Гордин.
- Нет. Я никогда не показываю клиентам полуфабрикаты.
- А когда будет готово?
- Послезавтра. Или после-послезавтра. Я выложу каточки на Яндекс диск и пришлю ссылку.
Закончив съемку, Саша вывела Гордина из студии в прихожую. И тут же распахнулась входная дверь: в квартиру вошла миловидная чуть полноватая женщина с двумя большими продуктовыми пакетами. Увидев Сашу, она расплылась в улыбке:
- Сашенька, здравствуй! Элем предупредил, что ты сегодня работаешь у него в студии.
- Добрый вечер, Ланочка! Дед… Он скинул на меня свой заказ.
- Ну и как поработалось?
Глеб не слишком прислушивался к разговору. Но он заметил, что незнакомая женщина изучает его. Более того, в ее взгляде угадывалась осведомленность. Будто она сравнивала его, настоящего, с уже существовавшим в ее представлении образом. «А ведь она все про меня знает! – вдруг понял Гордин. – Ей Корбус рассказал. И я ей симпатичен, как и ему. Отлично, еще одно очко в мою пользу». Глеб благодарно улыбнулся женщине.
- Сашенька, а ты не познакомишь меня со своим гостем? – спросила та.
- Это не гость, Лана, это клиент, - недовольно буркнула Саша. - И он уже уезжает.
- Но у клиента есть имя?
- Меня зовут Глеб, - поспешил представиться Гордин.
- Приятно познакомиться, Глеб. А я – Светлана. Или просто Лана. Может, останетесь на чашечку чая? У меня есть лимонный пирог. Очень вкусный, сама пекла.
Как же хотелось ответить согласием. Уютный дом. Милая гостеприимная хозяйка. Чай с домашним лимонным пирогом вместо опостылевшей замороженной еды, наскоро разогретой в микроволновке… И возможность поговорить с Сашей в присутствии сдерживающего третьего. Без риска убить или травмировать друг друга. Объясниться, извиниться… Убедить ее, что он – нормальный человек, а не злобный мстительный гоблин. Может, им, наконец, удастся…
Но Глеб не успел даже рта раскрыть. Саша уже решила за него:
- Нет, Ланочка, ему некогда. Он спешит.
И девчонка с вызовом посмотрела на Гордина. На ее лице отчетливо читалось: «Только посмей, урод!». Глеб мог бы проигнорировать предупреждение… Но ему не хотелось рушить хрупкое перемирие, которое, худо-бедно, установилось между ними. У него еще будет шанс. Через два-три дня будут готовы фотографии. Он позвонит Саше, наговорит кучу комплиментов ее таланту, ее вкусу... Ее видению. Поблагодарит за прекрасные портреты. Скажет, что его никто и никогда так не снимал. Что он счастлив быть моделью настоящего мастера. А потом в знак признательности пригласит ее в хороший ресторан… Впрочем, у него еще будет время подумать!
И Глеб с сожалением отказался от заманчивого предложения:
- Спасибо, Светлана, как-нибудь в другой раз.
- Ну, как знаете, – в голосе Ланы послышалось легкое разочарование. Она повернулась к Саше. - Но ты-то поужинаешь со мной? Или ты тоже спешишь?
- Я поужинаю. Сейчас только провожу этого… клиента.
- Надеюсь, мы с Вами еще увидимся, Глеб.
Лана скрылась на кухне, оставив пару наедине. Надо было прощаться и уходить. Глебу мучительно захотелось обнять Сашу. Покрыть поцелуями беззащитную тонкую шейку… И спелые губы… Но нет! Это невозможно. Сейчас невозможно. Пока Саша верит, что ненавидит его...
И все-таки просто уйти Глеб не смог. Он протянул Саше руку. Словно предлагая перечеркнуть неудачный опыт их прежних отношений и начать все заново. Однако упрямая девчонка демонстративно заложила руки за спину и отчеканила:
- Прощайте, Глеб.
В своем новом состоянии чувственной наполненности Гордин даже не обиделся. Ну что ж поделаешь, если ему выпало влюбиться в упрямого капризного ребенка! Он должен быть терпеливым. Стать терпеливым…
- До свидания. И большое спасибо, Саша. Я получил огромное удовольствие от твоей работы. Элем Арсеньевич прав, ты – настоящий мастер.
Гордин не понял, почему на подвижном Сашкином лице выражение драчливого вызова вдруг сменилось смущением…
- Элем Арсеньевич, вы видели, что она сняла? Да, добрый вечер! Вы видели мои портреты? – захлебываясь, частил Глеб.
- Нет, юноша, признаться, не видел. Барышня сказала, что покажет после обработки. А я закрутился и не спросил. А что там?
- Я сейчас вам ссылку скину. И пароль. Посмотрите… Я перезвоню минут через десять.
Когда через четверть часа, Глеб снова набрал номер Корбуса, он услышал в трубке низкий раскатистый смеховой рык.
- Ну, Сашка, ну, засранка! А ведь она к вам точно неравнодушна!
- По-моему, она меня ненавидит!
- Я бы не делал таких категоричных выводов, юноша.
- Элем Арсеньевич, не называйте меня юношей - а то я словно в детство впадаю. И, пожалуйста, обращайтесь ко мне на ты.
- Ту-ту-ту… Что ж, теперь, пожалуй, это будет уместно. Глеб?
- Да, Глеб.
- Так вот, Глеб, ты даже не представляешь, как это здорово!
- Здорово? – недоверчиво переспросил Гордин. – Вы считаете, что это – здорово?
- Конечно! Замечательные карточки! Сашка столько таланта вложила в то, чтобы снять тебя так… Все, чему я ее учил… Только наоборот! Она учла и выпятила все недостатки лица, скрыла все достоинства. Чистый артхаус. Этакий немецкий экспрессионизм.
Корбус опять зарокотал довольным смехом. Гордин даже обиделся:
- Так вам это понравилось?
- А тебе нет? Тебя никто другой так не снимет! Гордитесь, юноша, ваш портрет сделал лучший фотограф России! И очень талантливо сделал! Хотя и не комплиментарно. Это факт!
- Неужели я на самом деле такой урод?
- Нет, конечно! Любое человеческое лицо по природе своей несимметрично. Твое тоже. А Сашка сделала эту особенность главной фишкой портрета. Отличное видение! Еще и чебэхнуть догадалась!
- Что сделать?
- Перевести в черно-белое изображение. Никакого цвета, только линии, света и тени. А линии какие, просто загляденье! Словно резцом высечены. Тебе когда-нибудь нос ломали?
- Да, было в детстве. На лыжах неудачно с горки съехал. А что?
- Я сначала не заметил, а на портрете это очевидно. И левый глаз у тебя больше, чем правый.
- А что-нибудь нормальное у меня есть? – в отчаянье спросил Глеб.
- Ту-ту-ту… Да ты не обижайся! Сашка намеренно сделала на тебя карикатуру. И причем без всякой там Фотожопы. Умничка девочка! Я бы прям на конкурс отправил!
- Как, опять на конкурс? – всполошился Глеб. - Ну уж нет! С меня хватит! Тем более в таком виде. От меня друзья шарахаться начнут.
- Да, пожалуй… А ты что, не видел, как она тебя снимала? Свет-то снизу был. Неужели не догадался, что может получиться?
- Я не смотрел. На самом деле я… я словно в трансе был…
- Так. Ясно. И наша барышня никаких контролек тебе не показала? Даже на дисплее камеры?
- Она сказала, что никогда не показывает клиентам полуфабрикат.
- Ерунда, должна была показать. Это она тебе отомстила за все. И за укус, и за письма, и за арестованную карточку. И еще за наш с тобой… преступный сговор… Ту-ту-ту… Между прочим, мне, старому дураку, тоже от нее досталось! За предательство, как барышня изволили выразиться…
Три дня Глеб протомился в ожидании портретов. Фантазировал, каким увидит его Александра Корбус. Он привык к тому, как выглядит его лицо на фотографиях, хотя в зеркале видел себя немного иначе: сказывалась легкая асимметрия черт. Собственная внешность Глебу не слишком нравилась. Он предпочел бы иметь нос чуть поменьше, а губы чуть полнее. Но в целом ничего, нормальное лицо. Даже так: «аскетичное мужественное лицо».
Но то, что Глеб увидел, раскрыв присланную Сашей ссылку, напоминало пощечину. Особенно больно было потому, что Глеб больше не хотел сражаться. Он отказался от самозащиты. А Корбус, оказывается, не забыла ни одной из нанесенных им обид. Девчонка выразила все, что думала о нем, только вместо грубых слов использовала изображение. Она била Глеба тем оружием, которым владела лучше всего.
Фотографий оказалось совсем немного – двенадцать. Они были стилизованы под старое немое кино про вампиров. Глеб однажды видел что-то подобное на канале «Культура». С портретов смотрело чудище Франкенштейна. Гордин сам испугался бы, если б встретил на улице такого гоблина. В том лице (Глеб просто не мог признать его своим!) не было ни одной привлекательной или хотя бы просто нормальной черты: искривленный горбатый нос, низкий лоб с выступающими надбровными дугами питекантропа, разновеликие глаза под набрякшими веками, проваленные щеки. Губы монстра растягивала кривая плотоядная ухмылка, обнажавшая края клыков. Это была та самая полуулыбка, которая на Сашином лице смотрелась соблазнительным сексуальным призывом… А на Глебовом – угрозой загрызть насмерть. Упырь!
- Ну почему, почему именно ты?
- Может, я – твоя карма?
- Знаешь, до некоторых пор я считала, что у меня самая лучшая в мире профессия!
- А теперь не считаешь?
- А теперь я знаю, что в каждой профессии есть отвратительные моменты.
- Вот видишь, один урок ты уже выучила! Теперь давай закрепим на практике. Мне нужен портрет.
- Надеюсь, ты с Элемом не на обнаженку договаривался?
- А что, можно было? – хитро блеснул глазом Гордин. – Я не против. Раздеваться?
- Нет!!! – отчаянно вскрикнула Саша. - Я голых мужчин не снимаю.
- Да я, собственно, пошутил. Мне нужен деловой портрет, но не совсем формальный. Для корпоративного сайта или для рекламного буклета…
По Сашиному лицу Глеб понял, что она что-то соображает, прикидывает…
- Ладно, клиент так клиент, - Корбус смирилась с неизбежным и перешла на «официальный» тон. - Как к вам обращаться?
- Ну, например, «милый»… - пошутил Глеб.
- Черта с два! – снова вспыхнула девчонка.
- Тогда можешь называть меня просто по имени - Глеб.
- Ладно... Проходите, Глеб. И садитесь пока вот сюда, на табурет.
- А мы перешли на вы? После всего того, что между нами было? – не смог удержаться от поддразнивания Гордин. Его забавляли эмоциональные качели их с Сашей общения.
- Лучше не зли меня. Лучше молчи!
Гордин покорно замолчал. Он прошел в открытую Сашей дверь и с интересом огляделся. Ему еще никогда не приходилось бывать в профессиональной фотостудии. В его фирме все официальные портреты делались прямо за рабочим столом, без отрыва от производства. Приходила девушка Марго с корпоративным Олимпусом на шее и несколько раз шарахала вспышкой по глазам. А потом Глеб сам выбирал наименее противную из серии скучных, невыразительных фотографий. И, конечно, они не шли ни в какое сравнение с замечательными портретами Саши Корбус. Скажем, с портретами Максика. Конечно, Глеб не такой сияющий красавчик, как Макс… Но Анне, например, его внешность нравилась. И клиентов он обычно располагает к себе... Интересно, каким его увидит и представит Александра?
В помещении студии было много свободного пространства, много воздуха и света. Напротив двери под потолком крепился огромный рулон. Из него свисал вдоль стены и дорожкой стелился по полу широкий бумажный лист - серый, как асфальт. Прямо на нем стоял высокий барный стул без спинки. На него-то Саша и указала Глебу. Рядом со стулом торчали две хромированные стойки с осветительными приборами. Один источник света был заключен в полупрозрачный бокс, а на втором красовался металлический конус. По полу, переплетаясь, змеились провода.
Глеб вертел головой, осваивался. И исподтишка наблюдал за Сашей. Здесь, в студии, она переменилась. Эмоции отступили, движения стали четкими и уверенными – профессиональными. Она точно знала, что и как надо делать.
Саша спустила на окне матовую шторку, включила пилотный свет и встала напротив Глеба. Ее взгляд приобрел отстраненную оценивающую цепкость, будто смотрела она не на Глеба, а на какой-то абстрактный объект сложной формы… Начался интимный процесс поиска образа. Саша то подходила ближе, то снова отступала. Даже приседала. И Глебу казалось, что Александра танцует перед ним магический танец. Завораживает. Заманивает. По ее лицу пробегали ясно различимые тени мыслей. Саша озабоченно хмурилась, кусала губы… И при этом не отрывала глаз от Глебова лица.
Внезапно она подошла совсем близко, так близко, что Гордин учуял легкий запах никотина в теплом дыхании, защекотавшем щеку. Саша протянула руку и прохладным пальцем, изучая, провела вдоль переносицы. А затем небрежным жестом развернула Глебово лицо к свету.
Гордин вздрогнул. Сцена до нелепости напоминала другую, что произошла несколько месяцев тому назад во врачебном кабинете. Тогда незнакомая женщина с именем толстовской героини нарушила границы его личного пространства. И что из этого потом вышло…
Воспоминания смешались с предчувствием. Дежа вю. Все это уже было в прошлом? Или только предстояло в будущем? Глеб откуда-то знал, что ему суждено любить эту своевольную девчонку. Им предназначено быть вместе. Вот только Саша пока не готова была принять снизошедшее на Гордина откровение. И если бы сейчас он открыл ей правду, она полыхнула бы негодованием, назвала его придурком. Ей кажется, что она его ненавидит. Глупая девочка! Ее душа уже всколыхнулась навстречу любви, но пока еще защищала суверенность гневом. Ну, ничего, пусть некоторое время позаблуждается. Глеб подождет.
Принятие неизбежного запустило внутри Гордина загадочный механизм генерации любви. Она стала вырабатываться в его организме так же физиологично, как… Как желудочный сок перед едой. Глеб отстраненно наблюдал, как Саша хлопочет вокруг него: разворачивает на стуле, словно бездушный манекен, поправляет наклон головы… Как отходит к стойкам освещения и что-то там колдует. Но все это было внешним. А главное совершалось внутри Глеба. Там прибывала его любовь. И он сидел, боясь пошелохнуться, чтобы не пролить свое чувство. Только бы не кончалось это блаженство! Только бы девчонка с камерой продолжала вертеться перед ним, то подходя вплотную, то отступая!
Внезапно Глеба ослепили две разом сработавшие вспышки. Зачем? Ах да, он же пришел на фотосессию… Еще вспышка, и еще… Теперь, к досаде Глеба, Саша больше не приближалась к нему. Она подавала команды с расстояния. Послушный ее голосу, Гордин выполнял все, что она требовала: менял позу, поворачивал голову, смотрел туда, куда сказано – и чувствовал себя совершенно счастливым. Счастье слепило его так же, как регулярно срабатывающие вспышки.
Между тем в студии стали происходить перемены. Саша поверх серого фона размотала черный, притушила свет. Даже вспышки теперь не так били по глазам. Пространство сжалось, подталкивая двоих друг к другу.
- Можешь улыбнуться? – скомандовал из темноты Сашин голос.
Конечно. Глеб мог, он хотел улыбаться. Его губы тут же растянулись в блаженно- глуповатой гримасе.
- Нет, не так. Нужно только чуть-чуть приподнять верхнюю губу, чтобы был виден краешек зубов.
- Так? – оскалился Гордин.
- Нет. Так слишком агрессивно. Мне нужен только намек. Можешь улыбнуться одной стороной рта? Смотри…
Александра вышла из сумрака на свет и продемонстрировала Глебу образец полуулыбки: правый край ее пухлых губ задрался вверх, обнажив влажно блестевшие зубы. Жутко сексуально! Этакий плотоядный призыв, на который хотелось откликнуться. Немедленно. Жаль только, что Саша не ждала отклика… Глеб, как умел, повторил гримасу. И услышал, как щелкнул затвор камеры.
- Теперь наоборот нахмурься. И чуть подними лицо.
- А я смогу посмотреть, что получилось? – проснулся Гордин.
- Нет. Я никогда не показываю клиентам полуфабрикаты.
- А когда будет готово?
- Послезавтра. Или после-послезавтра. Я выложу каточки на Яндекс диск и пришлю ссылку.
***
Закончив съемку, Саша вывела Гордина из студии в прихожую. И тут же распахнулась входная дверь: в квартиру вошла миловидная чуть полноватая женщина с двумя большими продуктовыми пакетами. Увидев Сашу, она расплылась в улыбке:
- Сашенька, здравствуй! Элем предупредил, что ты сегодня работаешь у него в студии.
- Добрый вечер, Ланочка! Дед… Он скинул на меня свой заказ.
- Ну и как поработалось?
Глеб не слишком прислушивался к разговору. Но он заметил, что незнакомая женщина изучает его. Более того, в ее взгляде угадывалась осведомленность. Будто она сравнивала его, настоящего, с уже существовавшим в ее представлении образом. «А ведь она все про меня знает! – вдруг понял Гордин. – Ей Корбус рассказал. И я ей симпатичен, как и ему. Отлично, еще одно очко в мою пользу». Глеб благодарно улыбнулся женщине.
- Сашенька, а ты не познакомишь меня со своим гостем? – спросила та.
- Это не гость, Лана, это клиент, - недовольно буркнула Саша. - И он уже уезжает.
- Но у клиента есть имя?
- Меня зовут Глеб, - поспешил представиться Гордин.
- Приятно познакомиться, Глеб. А я – Светлана. Или просто Лана. Может, останетесь на чашечку чая? У меня есть лимонный пирог. Очень вкусный, сама пекла.
Как же хотелось ответить согласием. Уютный дом. Милая гостеприимная хозяйка. Чай с домашним лимонным пирогом вместо опостылевшей замороженной еды, наскоро разогретой в микроволновке… И возможность поговорить с Сашей в присутствии сдерживающего третьего. Без риска убить или травмировать друг друга. Объясниться, извиниться… Убедить ее, что он – нормальный человек, а не злобный мстительный гоблин. Может, им, наконец, удастся…
Но Глеб не успел даже рта раскрыть. Саша уже решила за него:
- Нет, Ланочка, ему некогда. Он спешит.
И девчонка с вызовом посмотрела на Гордина. На ее лице отчетливо читалось: «Только посмей, урод!». Глеб мог бы проигнорировать предупреждение… Но ему не хотелось рушить хрупкое перемирие, которое, худо-бедно, установилось между ними. У него еще будет шанс. Через два-три дня будут готовы фотографии. Он позвонит Саше, наговорит кучу комплиментов ее таланту, ее вкусу... Ее видению. Поблагодарит за прекрасные портреты. Скажет, что его никто и никогда так не снимал. Что он счастлив быть моделью настоящего мастера. А потом в знак признательности пригласит ее в хороший ресторан… Впрочем, у него еще будет время подумать!
И Глеб с сожалением отказался от заманчивого предложения:
- Спасибо, Светлана, как-нибудь в другой раз.
- Ну, как знаете, – в голосе Ланы послышалось легкое разочарование. Она повернулась к Саше. - Но ты-то поужинаешь со мной? Или ты тоже спешишь?
- Я поужинаю. Сейчас только провожу этого… клиента.
- Надеюсь, мы с Вами еще увидимся, Глеб.
Лана скрылась на кухне, оставив пару наедине. Надо было прощаться и уходить. Глебу мучительно захотелось обнять Сашу. Покрыть поцелуями беззащитную тонкую шейку… И спелые губы… Но нет! Это невозможно. Сейчас невозможно. Пока Саша верит, что ненавидит его...
И все-таки просто уйти Глеб не смог. Он протянул Саше руку. Словно предлагая перечеркнуть неудачный опыт их прежних отношений и начать все заново. Однако упрямая девчонка демонстративно заложила руки за спину и отчеканила:
- Прощайте, Глеб.
В своем новом состоянии чувственной наполненности Гордин даже не обиделся. Ну что ж поделаешь, если ему выпало влюбиться в упрямого капризного ребенка! Он должен быть терпеливым. Стать терпеливым…
- До свидания. И большое спасибо, Саша. Я получил огромное удовольствие от твоей работы. Элем Арсеньевич прав, ты – настоящий мастер.
Гордин не понял, почему на подвижном Сашкином лице выражение драчливого вызова вдруг сменилось смущением…
***
- Элем Арсеньевич, вы видели, что она сняла? Да, добрый вечер! Вы видели мои портреты? – захлебываясь, частил Глеб.
- Нет, юноша, признаться, не видел. Барышня сказала, что покажет после обработки. А я закрутился и не спросил. А что там?
- Я сейчас вам ссылку скину. И пароль. Посмотрите… Я перезвоню минут через десять.
Когда через четверть часа, Глеб снова набрал номер Корбуса, он услышал в трубке низкий раскатистый смеховой рык.
- Ну, Сашка, ну, засранка! А ведь она к вам точно неравнодушна!
- По-моему, она меня ненавидит!
- Я бы не делал таких категоричных выводов, юноша.
- Элем Арсеньевич, не называйте меня юношей - а то я словно в детство впадаю. И, пожалуйста, обращайтесь ко мне на ты.
- Ту-ту-ту… Что ж, теперь, пожалуй, это будет уместно. Глеб?
- Да, Глеб.
- Так вот, Глеб, ты даже не представляешь, как это здорово!
- Здорово? – недоверчиво переспросил Гордин. – Вы считаете, что это – здорово?
- Конечно! Замечательные карточки! Сашка столько таланта вложила в то, чтобы снять тебя так… Все, чему я ее учил… Только наоборот! Она учла и выпятила все недостатки лица, скрыла все достоинства. Чистый артхаус. Этакий немецкий экспрессионизм.
Корбус опять зарокотал довольным смехом. Гордин даже обиделся:
- Так вам это понравилось?
- А тебе нет? Тебя никто другой так не снимет! Гордитесь, юноша, ваш портрет сделал лучший фотограф России! И очень талантливо сделал! Хотя и не комплиментарно. Это факт!
- Неужели я на самом деле такой урод?
- Нет, конечно! Любое человеческое лицо по природе своей несимметрично. Твое тоже. А Сашка сделала эту особенность главной фишкой портрета. Отличное видение! Еще и чебэхнуть догадалась!
- Что сделать?
- Перевести в черно-белое изображение. Никакого цвета, только линии, света и тени. А линии какие, просто загляденье! Словно резцом высечены. Тебе когда-нибудь нос ломали?
- Да, было в детстве. На лыжах неудачно с горки съехал. А что?
- Я сначала не заметил, а на портрете это очевидно. И левый глаз у тебя больше, чем правый.
- А что-нибудь нормальное у меня есть? – в отчаянье спросил Глеб.
- Ту-ту-ту… Да ты не обижайся! Сашка намеренно сделала на тебя карикатуру. И причем без всякой там Фотожопы. Умничка девочка! Я бы прям на конкурс отправил!
- Как, опять на конкурс? – всполошился Глеб. - Ну уж нет! С меня хватит! Тем более в таком виде. От меня друзья шарахаться начнут.
- Да, пожалуй… А ты что, не видел, как она тебя снимала? Свет-то снизу был. Неужели не догадался, что может получиться?
- Я не смотрел. На самом деле я… я словно в трансе был…
- Так. Ясно. И наша барышня никаких контролек тебе не показала? Даже на дисплее камеры?
- Она сказала, что никогда не показывает клиентам полуфабрикат.
- Ерунда, должна была показать. Это она тебе отомстила за все. И за укус, и за письма, и за арестованную карточку. И еще за наш с тобой… преступный сговор… Ту-ту-ту… Между прочим, мне, старому дураку, тоже от нее досталось! За предательство, как барышня изволили выразиться…
***
Три дня Глеб протомился в ожидании портретов. Фантазировал, каким увидит его Александра Корбус. Он привык к тому, как выглядит его лицо на фотографиях, хотя в зеркале видел себя немного иначе: сказывалась легкая асимметрия черт. Собственная внешность Глебу не слишком нравилась. Он предпочел бы иметь нос чуть поменьше, а губы чуть полнее. Но в целом ничего, нормальное лицо. Даже так: «аскетичное мужественное лицо».
Но то, что Глеб увидел, раскрыв присланную Сашей ссылку, напоминало пощечину. Особенно больно было потому, что Глеб больше не хотел сражаться. Он отказался от самозащиты. А Корбус, оказывается, не забыла ни одной из нанесенных им обид. Девчонка выразила все, что думала о нем, только вместо грубых слов использовала изображение. Она била Глеба тем оружием, которым владела лучше всего.
Фотографий оказалось совсем немного – двенадцать. Они были стилизованы под старое немое кино про вампиров. Глеб однажды видел что-то подобное на канале «Культура». С портретов смотрело чудище Франкенштейна. Гордин сам испугался бы, если б встретил на улице такого гоблина. В том лице (Глеб просто не мог признать его своим!) не было ни одной привлекательной или хотя бы просто нормальной черты: искривленный горбатый нос, низкий лоб с выступающими надбровными дугами питекантропа, разновеликие глаза под набрякшими веками, проваленные щеки. Губы монстра растягивала кривая плотоядная ухмылка, обнажавшая края клыков. Это была та самая полуулыбка, которая на Сашином лице смотрелась соблазнительным сексуальным призывом… А на Глебовом – угрозой загрызть насмерть. Упырь!
