Глаза его метали молнии. Прядь, выпавшая из аккуратной прически, повисла над вспотевшим лбом. И когда раздалась команда «ап!», Глеб резко поднял голову и бросил на Сашку взгляд, в котором гнев мешался с обожанием.
- Класс! - воскликнула она. – Теперь еще раз то же самое.
Глеб пробормотал себе под нос ругательство, но повторил еще раз и еще, и еще… От кадра к кадру он все больше накалялся. А Саша казалась все более довольной.
- Вот! Круто! Темперамент так прет! Еще раз. И правое плечо немного опусти.
Когда Глеб последний раз вскинул голову по команде «ап!», девчонка удовлетворенно улыбнулась и сделала шаг назад. При этом она неловко переступила ногами, зацепилась за змеившийся по полу провод, и потянула его за собой.
Как в замедленной съемке Глеб увидел кренящуюся стойку с тяжелым светильником и услышал еще не раздавшийся грохот взрывающегося стекла. Стремительным движением он бросился вперед, к Саше. Через секунду не успевшая ничего понять девчонка оказалась в его объятиях. Глеб окутал ее своим телом, закрыл руками, прижал непокорную, упрямую голову к своему плечу.
И тотчас раздался звон битого стекла. Рухнувшая стойка расколола стеклянную столешницу и вазу с подаренными розами. Вода хлынула на пол. В центр разлившейся лужи приземлилась раскаленная лампа и взорвалась гранатой, рассыпая вокруг тысячи раняших осколков.
Острые кусочки стекла, словно жала ос, впились в кожу Глеба. В руки, в щеки, подбородок… Один осколок вонзился несколькими миллиметрами выше левого глаза… Еще бы немного и…
Но ни страха, ни боли Глеб не ощущал. Он чувствовал только хрупкость и жар прижатого к голой груди тела… Сначала безвольно-податливого, мягкого. А затем ожесточившегося в привычном сопротивлении.
- Какого черта? Что ты творишь, придурок? – прошипела разъяренная Сашка.
«Сглазил», - успел расстроиться Гордин.
Девчонка резко толкнула Глеба в грудь, отпрянула и, замахнувшись, больно хлестнула ладонью по щеке. Уп-п-пс! И это вместо благодарности… Гордин поднял руку… Саша испуганно отскочила и сжалась. Но Глеб лишь вытер кровь, заливавшую левый глаз, и беззлобно бросил Саше:
- Идиотка! Я же тебя спасал!
Он увидел, как Сашины крылатые брови взлетели на лоб и встали виноватым домиком. Глаза округлились, пухлые губы раскрылись и застыли в форме удивленного «о». Она с ужасом смотрела на окровавленное лицо Глеба и на отпечаток своей пятерни на его щеке. И как бы безмолвно прося прощения, Саша схватила руку Глеба, потянула к своим губам… Но тот резко выдернул ладонь и крикнул: «Не смей!».
От окрика Саша отшатнулась как от удара: не так поняла его слова. И Глеб заговорил с ней другим, успокаивающим, тоном:
- Не делай этого, дурочка. Это опасно: в ранах могут торчать осколки.
- Иди в ванную, умойся, - вышла из ступора Саша. - А потом приходи на кухню.
Когда смывший с себя кровь и стеклянную крошку Глеб вышел из ванной, он попал в руки новоявленной Матери Терезы. На кухонном столе было разложено все содержимое аптечки: вата, пластырь, какие-то тюбики и пузырьки. Глеб был посажен на табуретку: освидетельствован, осмотрен, ощупан. Саша извлекла пинцетом крошечные осколки стекла, застрявшие в ранках. Если бы не сопротивление Глеба, она бы сплошь залила бы его лицо йодом. И оклеила бы пластырем.
Но Глеб готов был терпеть. Он мог бы сидеть так много часов подряд. Только бы Саша стояла рядом! Только бы продолжала гладить его лицо осторожными пальчиками.
- Кошмар! Ты же мог остаться без глаза!
- Ерунда, - отмахнулся Глеб.
- Ничего себе ерунда! Больно?
Саша наклонилась и кончиком языка лизнула кровоточащую ранку. И констатировала:
- Чисто. Осколков больше нет.
Короткое влажное касание языка положило конец всем сомнениям и страхам Глеба. Он посмотрел Саше в глаза и задал немой вопрос. Ответный взгляд сказал ему: да! Не веря собственному счастью, Глеб осторожно обвил руками тонкую талию и притянул Сашу к себе на колени. И она опустилась так, словно давно уже ждала его приглашения.
На уровне Глебовых губ оказалась шея - та самая тонкая беззащитная шейка, которую ему однажды хотелось сдавить и сломать. А позже - много раз - прильнуть поцелуем. Мечта сбылась, а Гордину все еще трудно было поверить, что происходящее с ним – реальность. Он целовал Сашино горло, пачкая кровью кожу. Целовал скулы и нежную впадинку за ухом. Целовал ямочку на подбородке. И, конечно, пухлые губы, словно вымазанные ягодным соком. А Саша, тихо постанывая от наслаждения, медленно поворачивала голову, подставляя ему все новые места для поцелуев…
Сашины пальцы контрабандой пробрались под рубашку Глеба и нежно затеребили ту самую нецивилизованную растительность, которой он так стеснялся. Но это было… умопомрачительно прекрасно!
- Я слишком лохматый, да? Волосатое чудовище.
- Глупый… Ты такой мягкий и пушистый. И очень-очень сексуальный.
Свою благодарность Глеб выразил в очередной порции поцелуев.
- А зачем ты дразнила меня, бессовестная?
- Дразнила? – Сашка стрельнула в Глеба хитрым взглядом. - Это я специально.
- Понятно, что специально. Монстра тебе оказалось недостаточно? Теперь я буду лохматым диким зверем?
- Лохматым и диким! Мне удалось достать из тебя «рычащего льва», - в Сашином голосе зазвенела непонятная гордость.
- Это типа: «Ап, и тигры у ног моих сели»?
- Причем тут тигры? Знаешь, есть такой знаменитый портрет Черчилля. Ну, там, где он исподлобья смотрит в камеру. Видел?
- Ну, вроде, был какой-то такой... Не помню точно.
- Я тебе потом покажу. Этот портрет снял Юсуф Карш. И называется он «рычащий лев». А фишка в том, что Карш, чтобы получить на лице яркую эмоцию, взял и вырвал у Черчилля изо рта сигару. Представляешь? У самого Черчилля! Естественно, что на портрете он выглядит как зверь.
- А-а-а… И я у тебя буду выглядеть как зверь?
- Ну, почти. На самом деле круто получилось! Такой настоящий мужик: глаза горят, как прожекторы, шерсть - дыбом… Я помню тебя таким с нашей первой встречи. Мне прям очень хотелось снять тебя таким… Смотришь, и кажется, что ты либо убьешь, либо… зацелуешь… до смерти.
- Второе, - прорычал Глеб и, наклонив Сашину голову, припал к ее раскрывшимся губам. Через долгое мгновение Саша отстранилась:
- Тебе показать, что получилось?
- Потом, - просительно взглянул на нее Глеб.
- Потом будет некогда!
Сашина улыбка была такой многообещающей, что Глеб немедленно согласился:
- Тогда давай, быстро показывай своего «рычащего льва» и…
И в этот момент Сашин телефон, оставленный в комнате, пафосно заиграл «Вставай, страна огромная».
- Это дед! Надо ответить, а то он черт знает что может подумать. Еще примчится сюда…
Саша вспорхнула с Глебовых колен и метнулась в комнату. Но уже через несколько секунд вернулась, прижимая к уху трубку, в которой гудел характерный баритон святого Корбуса, сводника и миротворца. Слов было не разобрать. Зато Сашины реплики позволяли догадываться, о чем шла речь.
- Бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу? – беспокоился Корбус.
- Кровопролитие? Дедун, ты будешь очень смеяться, но кровь действительно пролилась.
- Бу-бу-бу-бу-бу!
- Знаю-знаю. Это снижает твою самооценку.
Закрыв глаза от наслаждения, Глеб слушал и упивался тем, как счастливо звучит виолончель Сашиного голоса. И от этого его собственное расширяющееся счастье становилось таким огромным, что его трудно было удерживать в груди.
Глебу внезапно вспомнилась Анна. И ее пророчество, что у него еще будет и любовь, и семья… Как она была права, что прогнала его. Прощание с Анной оказалось прелюдией новой любви. Теперь Глеб больше не испытывал горечи, а только огромную благодарность своей бывшей возлюбленной за все, что случилось и не случилось…
Глеб снова прислушался к разговору Саши с дедом.
- Бу-бу-бу-бу-бу? – продолжал выяснять ситуацию Элем Арсеньевич.
- Нет, Элем, я не шучу!
- Бу-бу-бу?
- Нет, кровь не моя. Но Глеб на самом деле пострадал. И лампа одна разбилась.
- Бу-бу-бу-бу-бу?
- А вот и нет! Я тут совершенно не при чем. Это был несчастный случай! А Глеб меня спас!
- Бу-бу-бу?
- А ты считаешь, что не стоило?
- Бу-бу-бу-бу-бу?
- Ну, в общем, тут кое-что коротнуло. И в результате… м-м-м…
- Бу?
- Мы тут, это…
- Бу-бу?
Сашка вопросительно посмотрела на Глеба и он, блаженно улыбаясь, подсказал ей правильное слово:
- Припаялись…
- Класс! - воскликнула она. – Теперь еще раз то же самое.
Глеб пробормотал себе под нос ругательство, но повторил еще раз и еще, и еще… От кадра к кадру он все больше накалялся. А Саша казалась все более довольной.
- Вот! Круто! Темперамент так прет! Еще раз. И правое плечо немного опусти.
Когда Глеб последний раз вскинул голову по команде «ап!», девчонка удовлетворенно улыбнулась и сделала шаг назад. При этом она неловко переступила ногами, зацепилась за змеившийся по полу провод, и потянула его за собой.
Как в замедленной съемке Глеб увидел кренящуюся стойку с тяжелым светильником и услышал еще не раздавшийся грохот взрывающегося стекла. Стремительным движением он бросился вперед, к Саше. Через секунду не успевшая ничего понять девчонка оказалась в его объятиях. Глеб окутал ее своим телом, закрыл руками, прижал непокорную, упрямую голову к своему плечу.
И тотчас раздался звон битого стекла. Рухнувшая стойка расколола стеклянную столешницу и вазу с подаренными розами. Вода хлынула на пол. В центр разлившейся лужи приземлилась раскаленная лампа и взорвалась гранатой, рассыпая вокруг тысячи раняших осколков.
Острые кусочки стекла, словно жала ос, впились в кожу Глеба. В руки, в щеки, подбородок… Один осколок вонзился несколькими миллиметрами выше левого глаза… Еще бы немного и…
Но ни страха, ни боли Глеб не ощущал. Он чувствовал только хрупкость и жар прижатого к голой груди тела… Сначала безвольно-податливого, мягкого. А затем ожесточившегося в привычном сопротивлении.
- Какого черта? Что ты творишь, придурок? – прошипела разъяренная Сашка.
«Сглазил», - успел расстроиться Гордин.
Девчонка резко толкнула Глеба в грудь, отпрянула и, замахнувшись, больно хлестнула ладонью по щеке. Уп-п-пс! И это вместо благодарности… Гордин поднял руку… Саша испуганно отскочила и сжалась. Но Глеб лишь вытер кровь, заливавшую левый глаз, и беззлобно бросил Саше:
- Идиотка! Я же тебя спасал!
Он увидел, как Сашины крылатые брови взлетели на лоб и встали виноватым домиком. Глаза округлились, пухлые губы раскрылись и застыли в форме удивленного «о». Она с ужасом смотрела на окровавленное лицо Глеба и на отпечаток своей пятерни на его щеке. И как бы безмолвно прося прощения, Саша схватила руку Глеба, потянула к своим губам… Но тот резко выдернул ладонь и крикнул: «Не смей!».
От окрика Саша отшатнулась как от удара: не так поняла его слова. И Глеб заговорил с ней другим, успокаивающим, тоном:
- Не делай этого, дурочка. Это опасно: в ранах могут торчать осколки.
- Иди в ванную, умойся, - вышла из ступора Саша. - А потом приходи на кухню.
Когда смывший с себя кровь и стеклянную крошку Глеб вышел из ванной, он попал в руки новоявленной Матери Терезы. На кухонном столе было разложено все содержимое аптечки: вата, пластырь, какие-то тюбики и пузырьки. Глеб был посажен на табуретку: освидетельствован, осмотрен, ощупан. Саша извлекла пинцетом крошечные осколки стекла, застрявшие в ранках. Если бы не сопротивление Глеба, она бы сплошь залила бы его лицо йодом. И оклеила бы пластырем.
Но Глеб готов был терпеть. Он мог бы сидеть так много часов подряд. Только бы Саша стояла рядом! Только бы продолжала гладить его лицо осторожными пальчиками.
- Кошмар! Ты же мог остаться без глаза!
- Ерунда, - отмахнулся Глеб.
- Ничего себе ерунда! Больно?
Саша наклонилась и кончиком языка лизнула кровоточащую ранку. И констатировала:
- Чисто. Осколков больше нет.
Короткое влажное касание языка положило конец всем сомнениям и страхам Глеба. Он посмотрел Саше в глаза и задал немой вопрос. Ответный взгляд сказал ему: да! Не веря собственному счастью, Глеб осторожно обвил руками тонкую талию и притянул Сашу к себе на колени. И она опустилась так, словно давно уже ждала его приглашения.
На уровне Глебовых губ оказалась шея - та самая тонкая беззащитная шейка, которую ему однажды хотелось сдавить и сломать. А позже - много раз - прильнуть поцелуем. Мечта сбылась, а Гордину все еще трудно было поверить, что происходящее с ним – реальность. Он целовал Сашино горло, пачкая кровью кожу. Целовал скулы и нежную впадинку за ухом. Целовал ямочку на подбородке. И, конечно, пухлые губы, словно вымазанные ягодным соком. А Саша, тихо постанывая от наслаждения, медленно поворачивала голову, подставляя ему все новые места для поцелуев…
Сашины пальцы контрабандой пробрались под рубашку Глеба и нежно затеребили ту самую нецивилизованную растительность, которой он так стеснялся. Но это было… умопомрачительно прекрасно!
- Я слишком лохматый, да? Волосатое чудовище.
- Глупый… Ты такой мягкий и пушистый. И очень-очень сексуальный.
Свою благодарность Глеб выразил в очередной порции поцелуев.
- А зачем ты дразнила меня, бессовестная?
- Дразнила? – Сашка стрельнула в Глеба хитрым взглядом. - Это я специально.
- Понятно, что специально. Монстра тебе оказалось недостаточно? Теперь я буду лохматым диким зверем?
- Лохматым и диким! Мне удалось достать из тебя «рычащего льва», - в Сашином голосе зазвенела непонятная гордость.
- Это типа: «Ап, и тигры у ног моих сели»?
- Причем тут тигры? Знаешь, есть такой знаменитый портрет Черчилля. Ну, там, где он исподлобья смотрит в камеру. Видел?
- Ну, вроде, был какой-то такой... Не помню точно.
- Я тебе потом покажу. Этот портрет снял Юсуф Карш. И называется он «рычащий лев». А фишка в том, что Карш, чтобы получить на лице яркую эмоцию, взял и вырвал у Черчилля изо рта сигару. Представляешь? У самого Черчилля! Естественно, что на портрете он выглядит как зверь.
- А-а-а… И я у тебя буду выглядеть как зверь?
- Ну, почти. На самом деле круто получилось! Такой настоящий мужик: глаза горят, как прожекторы, шерсть - дыбом… Я помню тебя таким с нашей первой встречи. Мне прям очень хотелось снять тебя таким… Смотришь, и кажется, что ты либо убьешь, либо… зацелуешь… до смерти.
- Второе, - прорычал Глеб и, наклонив Сашину голову, припал к ее раскрывшимся губам. Через долгое мгновение Саша отстранилась:
- Тебе показать, что получилось?
- Потом, - просительно взглянул на нее Глеб.
- Потом будет некогда!
Сашина улыбка была такой многообещающей, что Глеб немедленно согласился:
- Тогда давай, быстро показывай своего «рычащего льва» и…
И в этот момент Сашин телефон, оставленный в комнате, пафосно заиграл «Вставай, страна огромная».
- Это дед! Надо ответить, а то он черт знает что может подумать. Еще примчится сюда…
Саша вспорхнула с Глебовых колен и метнулась в комнату. Но уже через несколько секунд вернулась, прижимая к уху трубку, в которой гудел характерный баритон святого Корбуса, сводника и миротворца. Слов было не разобрать. Зато Сашины реплики позволяли догадываться, о чем шла речь.
- Бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу? – беспокоился Корбус.
- Кровопролитие? Дедун, ты будешь очень смеяться, но кровь действительно пролилась.
- Бу-бу-бу-бу-бу!
- Знаю-знаю. Это снижает твою самооценку.
Закрыв глаза от наслаждения, Глеб слушал и упивался тем, как счастливо звучит виолончель Сашиного голоса. И от этого его собственное расширяющееся счастье становилось таким огромным, что его трудно было удерживать в груди.
Глебу внезапно вспомнилась Анна. И ее пророчество, что у него еще будет и любовь, и семья… Как она была права, что прогнала его. Прощание с Анной оказалось прелюдией новой любви. Теперь Глеб больше не испытывал горечи, а только огромную благодарность своей бывшей возлюбленной за все, что случилось и не случилось…
Глеб снова прислушался к разговору Саши с дедом.
- Бу-бу-бу-бу-бу? – продолжал выяснять ситуацию Элем Арсеньевич.
- Нет, Элем, я не шучу!
- Бу-бу-бу?
- Нет, кровь не моя. Но Глеб на самом деле пострадал. И лампа одна разбилась.
- Бу-бу-бу-бу-бу?
- А вот и нет! Я тут совершенно не при чем. Это был несчастный случай! А Глеб меня спас!
- Бу-бу-бу?
- А ты считаешь, что не стоило?
- Бу-бу-бу-бу-бу?
- Ну, в общем, тут кое-что коротнуло. И в результате… м-м-м…
- Бу?
- Мы тут, это…
- Бу-бу?
Сашка вопросительно посмотрела на Глеба и он, блаженно улыбаясь, подсказал ей правильное слово:
- Припаялись…
