Я горел. Это правда. Я горел, как наверное от грехов горят в аду. Я трусил и ненавидел себя за это. Хотелось кричать, рвать и метать, сломать что-нибудь, но я лишь тихо бродил по дорожкам и молча плакал. Малодушный, себялюбивый, трусливый мерзавец. Я принял решение, когда туман почти рассеялся над горами и ущельем, и первые трели птиц зазвенели в ветвях огромного широкого дуба, а солнечные лучи едва показались над горизонтом.
На другой день я долго не мог решиться и выйти из комнаты, чтобы встретиться с Юленькой лицом к лицу. Я пропустил завтрак, обед мне принесли в спальню: сослался на головную боль.
Я ходил по комнате, готовясь к тому что мне предстояло. Наша встреча с Юлей была неизбежна. Я не мог молча покинуть дом, даже не сказав ей и слова. Ведь она-то и не подозревает, что случилось ночью. Наверное у него много вопросов ко мне и самый важный: почему мы не уехали из усадьбы.
Только после двух дня я решился и вышел из своего укрытия. Спустился в холл и вышел из дома.
Юленька сидела на веранде. В простом голубом платье и с голубой же лентой в светлых волосах она выглядела так мирно и спокойно, что я усомнился было ли то, что было прошлой ночью. Но тут же перед глазами пронеслось воспоминание: к моему горлу приставлен острый нож и дымка романтики рассеялась в моей голове. Я старался быть мягче, делать вид, что ничего не случилось, что давалось мне не особенно хорошо.
Я присел рядом на скамью. Юля повернулась ко мне, и я вновь увидел её милую, добрую улыбку. Я дёрнул головой, отгоняя очередное воспоминание. Передо мной снова сидела самая невинная девушка из всех. Самая чистая и непорочная. Я смотрел на неё без прежней уверенности, но прямо в глаза, словно между нами происходил безмолвный разговор. Доверчивые глаза, чуть приоткрытый розовый рот, румяные щёки. Мне так захотелось дотронуться до неё! Я погладил её по щеке и намеревался отнять руку от её лица, но она ловко поймала мою ладонь, возвращая неё на своё лицо. Она хотела моих прикосновений, хотела, чтобы я нежно гладил её щёки, чтобы целовал губы. И я гладил, я целовал, я обнимал её, в тайне малодушно боясь, что начнется очередной приступ. Я вздрагивал, когда она вдруг поднимала руку, чтобы дотронуться до меня и прижималась ко мне чуть сильнее в секундных порывах. Олух! Подлец. Циничный, расчётливый, но трусливый гад. Вот кто я такой. Раньше этого не осознавал, а теперь мне было за себя стыдно.
— Всё сорвалось у нас, — трагично проговорила Юля, когда мы встали со скамьи и направились в конюшню, сговорившись покататься на лошадях. — Уже не получится?
Я сжал зубы и молча помог ей взобраться на красивую и статную белую лошадь. Оседлал серого коня. Мы поехали рука об руку. Животные слушались нас обоих и спокойно шли нога в ногу.
Я не ответил на её вопрос. Как я мог сказать «нет», когда она на меня ТАК смотрела?! Но я не мог сказать и «да», ведь принял решение её оставить. После ярмарки. Сергей так просил. И я не могу и ему отказать.
Где-то в чаще зашуршала листва. Этот звук для меня был похож на глубокий, печальный вздох. Такие срывались и с моих губ время от времени.
Юленька спешилась у избушки. Долго она смотрела на меня и не решалась произнести и слова, но три глубоких вдоха облегчили душу и она произнесла:
— Я по-прежнему Ваша, даже если Вы не мой.
Она почувствовала, что-то между нами изменилось, хотя и не понимала почему. Девушка поманила меня за собой. Я не верил, что она этого хочет. Но она хотела. Хотела отдать мне себя, несмотря на то, что я держался сегодня с ней холодней обыкновенного. Я возненавидел себя ещё больше, потому что не смог отказаться.
***
Ночь выдалась прохладной. Я опять не спал. Сидел в саду и смотрел на усадьбу Анистова, думая, что скоро он может её лишиться. Если не воспользуется наследством племянницы. Как того хочет Ада. А он не воспользуется. Он оказался слишком благородным. Сергей согласен потерять всё, лишь бы остаться верным племяннице, лишь бы не запятнать себя. Ему стоило бы задуматься над тем как будет жить дальше. Я бы воспользовался. И продолжал жить в своём доме. Но я не благороден, в отличие от моего друга. Пусть теперь я и ненавижу себя, но всё равно ВОСПОЛЬЗОВАЛСЯ бы.
Я увидел как Юля вышла на балкон, положила ладони на перила и глубоко вдохнула прохладный ночной воздух. Она стояла там, такая далёкая и близкая одновременно, красивая, с таким одухотворенным лицом, что я долго не мог отвести от неё взгляда. Девушка не могла видеть меня среди деревьев, но возможно почувствовала присутствие кого-то в саду. Она посмотрела по сторонам. А затем зябко поежившись, вернулась в дом, оставив меня одного со своими невесёлыми мыслями. Я посидел ещё немного и отправился спать. Сон одолел так, что я быстро погрузился в царство Морфея и беспробудно проспал до самого утра.
Перед завтраком я переговорил с Анистовым и сказал, что вечером уезжаю. Он ничем не выдал своих истинных чувств. Принял моё решение так, будто точно знал, что именно услышит от меня в ответ. Я не встретился с ним раньше только потому что стыдился этого решения. Но теперь всё было сказано.
Мы собирались на праздник. На ярмарку. Анистов рассказал, что дата ярмарки не ежегодная, но она всё-таки приурочена к пятидесятилетию деревни, к которой относилась его усадьба. Я старался в этот день быть весёлым, приветливым даже с Адой. Не хотел ничем омрачать последний мой день рядом с Юленькой.
Девушка выглядела великолепно даже в простой одежде, но на праздник она надела кружевное белое платье и заплела тугие косы. Она была так прекрасна и идеальна, что я потерял дар речи, увидев её на пороге дома перед моим черным авто. Я не удержался от похвалы и она зарделась в ответ, опуская пышные густые ресницы, пряча застенчивый взгляд. Она была всё так же не порочна, как и раньше. До свидания в избушке. Для меня она навсегда останется невинной, милой девушкой… Которую я люблю и боюсь до смерти.
В деревне было оживлённо. Гул голосов заполонил всё пространство вокруг нас. Повсюду пели и танцевали, стоял огромный базар с сотнями разных угощений среди которых были уже поспевшие черника, земляника, ежевика. Грибы красовались на прилавках самые разнообразные. Некоторые я видел впервые. Мясо, овощи, фрукты, молочные продукты, мучные изделия: выбирай на свой вкус. Цветы, мёд разных сортов, различные сиропы, компоты и соки! Изобилие, какого даже в городе, порой, не встретишь.
К концу базара стояли прилавки с одеждой, разными сувенирами и украшениями. Я не удержался и купил Юленьке серебряную цепочку на руку. Она просияла, не стесняясь поцеловала меня при всех впервые. И Анистов это видел и Ада. Но Юленьке было всё равно. Мне было так весело и так комфортно с ней рядом, что тень сомнения легла на душу. А что если я останусь с ней?
Мы танцевали и даже пели вместе. А позже был смотр жеребцов. Красавцы выхаживали в специальном загоне. И конь Анистова был встречен бурными аплодисментами. Он занял первое место, как и предрекал Сергей. Первое место — триста тысяч рублей. Анистов их заработал. По мне это слишком мало за такого красивого, изящного коня. Но это деревня, которую спонсирует небольшой город, а не огромный город, который может спонсировать сам себя.
К вечеру праздник достиг апогея. Люди неистовствовали, веселились как на какой-то вакханалии, и я веселился вместе с ними и Юленькой. Я захмелел от выпитого свежего пива и сигар, что купил на ярмарке. Я целовал Юленьку, обнимал её нежно и страстно, и она отвечала взаимностью. Лишь однажды за весь день и вечер я встретился глазами с Анистовым и уловил в них едва заметное осуждение. Но оно быстро сменилось благодарностью. В этот день я сделал Юлю счастливой. Её радостный смех ещё долго звучал в моих ушах.
Когда мы приехали домой, Анистов и Ада почти сразу поднялись к себе в спальню, я же остался с Юлей наедине. Мы сидели на веранде и беззаботно болтали о празднике. Но молчание вдруг вклинилось в наш разговор. Внезапно. Я будто отрезвел, когда вновь увидел как изменился взгляд Юленьки. Свет уступил тьме. Я схватил её руки и прижал девушку к себе. Она зарыдала у меня на плече, сокрушаясь о своих родителях, о их страшной судьбе, о том, что над ними издевались и в конце концов лишили жизни. Её хрупкое тело сотрясалось от тихой истерики, которую я пытался подавить всеми силами. Я плакал и сам, представляя как тяжело этой нежной, милой девушке нести столь тяжёлую ношу на худеньких, хрупких плечах. Я плакал, что не в силах перебороть себя и стать ей опорой.
Когда она успокоилась и вновь обрела себя, я сделал ей больно. Я сказал, что уезжаю. Жестокий, глупый поступок с моей стороны. Но вещи мои были собраны и путь лежал далеко. Я видел, что глубокая печаль овладела Юленькой, но делал вид, что не замечаю её молящего взгляда.
Бежать. Так было легче. И я уехал на другой же день после праздника, оставив всё, что мне было дорого в лице красивой, улыбчивой девушки, которая перевернула моё сознание, душу и растопила чёрствое сердце. Я оставил её.
Восемь долгих лет я колесил по свету. Вернулся в Россию почти сорокалетним мужчиной, поседевший раньше времени и утративший всякое желание путешествовать, наслаждаться чем-то, делать что-то или чего-то желать. Я утратил даже желание жить. Больше ничего не искал, ничего требовал от судьбы. Просто существовал, как многие.
Истратил почти всё своё состояние. Оказался на мели.
И вновь случилось так, что дорога привела меня в те края, где жил мой бывший друг Сергей Анистов. Я проехал цветущую деревню и свернул на дорогу, что вела к старой усадьбе.
Я встретил там пустоту. Разбитые окна усадьбы смотрели на меня будто с осуждением и злобой. Всё вокруг было разорено, потеряно, убито. Уехав восемь лет назад из этого дома, я обрубил все связи с Сергеем. Я не знал, что у них произошло и куда они делись. Тоска овладела моим сердцем, когда я проходил по пустынным коридором и комнатам, которые некогда оглашались звонким голоском и смехом прекрасной молодой девушки. Юленька. Где ты теперь? Что с тобой?
Я вышел в заросший травой сад и дошел до скрытой от всех глаз беседке, где раньше мы сидели, обнявшись целыми вечерами. Вот Юленька кладёт светлую головку на мое плечо, а вот она теребит носками пол, стеснительно опустив глаза. Тут же картинка меняется, и я вижу как Юлия сидит, одинокая, а я подхожу к ней и обнимаю сзади, протягиваю поспевшее спелое яблоко, румяное как и она сама. Я на секунду прикрыл глаза. Все образы исчезли. Беседка теперь одичала. Крышу и стены оплел дикий виноград, закрыв беседку от глаз ещё больше. Я сел на ветхую скамеечку и заплакал об ушедшем. Я бросил Юлю. Трус, предатель, который не смог бороться за свою любовь.
Рука наткнулась на что-то прохладное. Я поежился. На дворе стояла осень. Листья на деревьях уже пожелтели, ветер гнал их по дорожкам сада, как меня мои воспоминания в эту беседку. Было холодно, но холод металла, который оказался в моей руке обжёг меня. Цепочка, что я купил Юленьке на ярмарке. Это была она. Её холод не сравнится даже с морозами зимы, не то, что с осенней непогодой. Я сжал цепочку в ладони так крепко, что свело пальцы. Но я её не отпустил. Я целовал холодный металл, рыдая снова и снова. Пока не услышал шорох в кустах позади себя.
Я обернулся и встретился глазами с женщиной в синем платке. Она стояла, с удивлением глядя на меня. Промелькнул в глазах испуг, но потом она прищурилась и подняла бровь.
— Господин Громов? — Произнесла она немного грубовато. Она узнала меня. Это была та самая горничная, которая служила у Анистова восемь лет назад.
— Рита, — прошептал я. — Простите. Я…
Я не знал, что сказать. Рита пригласила меня в дом. Мы прошли на кухню. Она вынула из сумки термос и налила мне горячего чая в одноразовый стаканчик.
— Держите. Замёрзли, небось. Холодища-то какая. Пейте.
Я не стал отказываться. Действительно замёрз. Выпил маленькими глотками сладкий чай и вернул стаканчик.
— Что произошло с домом? — Спросил, сжимая в кармане цепочку, боясь услышать ответ, но жаждая его услышать.
Рита убрала термос с чаем и села напротив меня.
— Дом разорился. Пришлось всё продать. И лошадей, и ценности. У господина Анистова было много долгов. Жена бросила, укатила с другим. Богатого себе нашла. Он остался здесь, расхлёбывать кашу, которую она заварила. Да не расхлебал.
Я страшился спросить о Юленьке, но Рита сама заговорила о ней.
— Молодая наша барышня, Юлия, предлагала ему взять её деньги. Но он отказался. Так и не знаю, что с ними стало. Адвокат наверное захапал. Они жили здесь пока… Вы же ничего не знаете, верно?
Я покачал головой.
— Пойдёмте. Покажу Вам.
Она встала со стула и повела меня снова в сад. Мы обошли все строения, и даже беседку, потом прошли две дорожки и подошли к высокому дубу. Тут я всё понял. Под дубом стояли две могилы. Сергея Анистова и его племянницы. Юленька. В области сердца заныло. Юленька умерла… Холод закрался в душу, лёд, сковавший сердце, казалось, уже не растопить. Я думал умру на месте. Но остался стоять, глядя на могилу моей любимой, которую я бросил.
— Как? — Потрясённо произнёс я одними губами, но Рита меня поняла.
— Очередной приступ. Мы не успели спасти её. Сергей Маркович очень горевал. Заболел. Он умер через год после племянницы.
Она указала на даты смерти обоих. Я прочел. Юля умерла через полтора года после моего отъезда, Сергей ещё годом позже.
— Он так и не решился… — Прошептал я. Анистов так и не поместил Юлю в клинику.
Рита не поняла, что я имел ввиду.
— Я прихожу иногда, навещаю, чищу могилы. Бывает и с дочкой её прихожу. Теперь уже реже. Времени почти нет. Хозяйство у меня своё в деревне. Но тут вообще не далеко, так что иногда добираемся.
Я не сразу понял, что она сказала, но когда до меня дошел смысл её слов, я повернулся к ней и как безумец взглянул ей в глаза.
— Дочка? Вы сказали дочка? Юлина?
— Так чья же ещё? Конечно, Юлина. Я её опекун. Хорошая девочка. Спокойная, рассудительная. Работу любит, помогает мне. Без нее как без рук я.
Рита даже не могла предположить, что я был отцом ребенка? Она не знала о наших с Юлей отношениях? Если бы знала, сказала бы, что дочь моя.
— Сколько девочке лет? И как её имя?
— Так семь исполнилось в начале мая. Ириной звать.
— А… Отчество?
Я замер. Всё во мне замерло. И сердце стучать перестало.
— Сергеевна она. Дали отчество дяди.
— Но это же моя дочь…
Рита глядела так, что я понял: знала она всё. Всё знала.
— Не стыдно Вам, господин Громов? Вы сюда зачем приехали? Прошлое бередить? Так нечего уже. Нет их давно. И больно им сделать уже не сможете. А Ирину я Вам не отдам. Она дочь мне. И незачем ей Вас знать.
Она вдруг отошла от меня подальше, оскалилась и со злобой посмотрела.
— Если бы Вы знали как Юля страдала, то умерли бы от боли за неё. Но Вам не было дела до бедняжки. Вы ведь уехали. На Ирину Вы никакого права не имеете. Прощайте!
Она повернулась и пошла прочь от дуба. А я остался. Она была права. Я не имел права на дочь. Я не имел права на её любовь, ведь предал её мать.
Глава 9
На другой день я долго не мог решиться и выйти из комнаты, чтобы встретиться с Юленькой лицом к лицу. Я пропустил завтрак, обед мне принесли в спальню: сослался на головную боль.
Я ходил по комнате, готовясь к тому что мне предстояло. Наша встреча с Юлей была неизбежна. Я не мог молча покинуть дом, даже не сказав ей и слова. Ведь она-то и не подозревает, что случилось ночью. Наверное у него много вопросов ко мне и самый важный: почему мы не уехали из усадьбы.
Только после двух дня я решился и вышел из своего укрытия. Спустился в холл и вышел из дома.
Юленька сидела на веранде. В простом голубом платье и с голубой же лентой в светлых волосах она выглядела так мирно и спокойно, что я усомнился было ли то, что было прошлой ночью. Но тут же перед глазами пронеслось воспоминание: к моему горлу приставлен острый нож и дымка романтики рассеялась в моей голове. Я старался быть мягче, делать вид, что ничего не случилось, что давалось мне не особенно хорошо.
Я присел рядом на скамью. Юля повернулась ко мне, и я вновь увидел её милую, добрую улыбку. Я дёрнул головой, отгоняя очередное воспоминание. Передо мной снова сидела самая невинная девушка из всех. Самая чистая и непорочная. Я смотрел на неё без прежней уверенности, но прямо в глаза, словно между нами происходил безмолвный разговор. Доверчивые глаза, чуть приоткрытый розовый рот, румяные щёки. Мне так захотелось дотронуться до неё! Я погладил её по щеке и намеревался отнять руку от её лица, но она ловко поймала мою ладонь, возвращая неё на своё лицо. Она хотела моих прикосновений, хотела, чтобы я нежно гладил её щёки, чтобы целовал губы. И я гладил, я целовал, я обнимал её, в тайне малодушно боясь, что начнется очередной приступ. Я вздрагивал, когда она вдруг поднимала руку, чтобы дотронуться до меня и прижималась ко мне чуть сильнее в секундных порывах. Олух! Подлец. Циничный, расчётливый, но трусливый гад. Вот кто я такой. Раньше этого не осознавал, а теперь мне было за себя стыдно.
— Всё сорвалось у нас, — трагично проговорила Юля, когда мы встали со скамьи и направились в конюшню, сговорившись покататься на лошадях. — Уже не получится?
Я сжал зубы и молча помог ей взобраться на красивую и статную белую лошадь. Оседлал серого коня. Мы поехали рука об руку. Животные слушались нас обоих и спокойно шли нога в ногу.
Я не ответил на её вопрос. Как я мог сказать «нет», когда она на меня ТАК смотрела?! Но я не мог сказать и «да», ведь принял решение её оставить. После ярмарки. Сергей так просил. И я не могу и ему отказать.
Где-то в чаще зашуршала листва. Этот звук для меня был похож на глубокий, печальный вздох. Такие срывались и с моих губ время от времени.
Юленька спешилась у избушки. Долго она смотрела на меня и не решалась произнести и слова, но три глубоких вдоха облегчили душу и она произнесла:
— Я по-прежнему Ваша, даже если Вы не мой.
Она почувствовала, что-то между нами изменилось, хотя и не понимала почему. Девушка поманила меня за собой. Я не верил, что она этого хочет. Но она хотела. Хотела отдать мне себя, несмотря на то, что я держался сегодня с ней холодней обыкновенного. Я возненавидел себя ещё больше, потому что не смог отказаться.
***
Ночь выдалась прохладной. Я опять не спал. Сидел в саду и смотрел на усадьбу Анистова, думая, что скоро он может её лишиться. Если не воспользуется наследством племянницы. Как того хочет Ада. А он не воспользуется. Он оказался слишком благородным. Сергей согласен потерять всё, лишь бы остаться верным племяннице, лишь бы не запятнать себя. Ему стоило бы задуматься над тем как будет жить дальше. Я бы воспользовался. И продолжал жить в своём доме. Но я не благороден, в отличие от моего друга. Пусть теперь я и ненавижу себя, но всё равно ВОСПОЛЬЗОВАЛСЯ бы.
Я увидел как Юля вышла на балкон, положила ладони на перила и глубоко вдохнула прохладный ночной воздух. Она стояла там, такая далёкая и близкая одновременно, красивая, с таким одухотворенным лицом, что я долго не мог отвести от неё взгляда. Девушка не могла видеть меня среди деревьев, но возможно почувствовала присутствие кого-то в саду. Она посмотрела по сторонам. А затем зябко поежившись, вернулась в дом, оставив меня одного со своими невесёлыми мыслями. Я посидел ещё немного и отправился спать. Сон одолел так, что я быстро погрузился в царство Морфея и беспробудно проспал до самого утра.
Перед завтраком я переговорил с Анистовым и сказал, что вечером уезжаю. Он ничем не выдал своих истинных чувств. Принял моё решение так, будто точно знал, что именно услышит от меня в ответ. Я не встретился с ним раньше только потому что стыдился этого решения. Но теперь всё было сказано.
Мы собирались на праздник. На ярмарку. Анистов рассказал, что дата ярмарки не ежегодная, но она всё-таки приурочена к пятидесятилетию деревни, к которой относилась его усадьба. Я старался в этот день быть весёлым, приветливым даже с Адой. Не хотел ничем омрачать последний мой день рядом с Юленькой.
Девушка выглядела великолепно даже в простой одежде, но на праздник она надела кружевное белое платье и заплела тугие косы. Она была так прекрасна и идеальна, что я потерял дар речи, увидев её на пороге дома перед моим черным авто. Я не удержался от похвалы и она зарделась в ответ, опуская пышные густые ресницы, пряча застенчивый взгляд. Она была всё так же не порочна, как и раньше. До свидания в избушке. Для меня она навсегда останется невинной, милой девушкой… Которую я люблю и боюсь до смерти.
В деревне было оживлённо. Гул голосов заполонил всё пространство вокруг нас. Повсюду пели и танцевали, стоял огромный базар с сотнями разных угощений среди которых были уже поспевшие черника, земляника, ежевика. Грибы красовались на прилавках самые разнообразные. Некоторые я видел впервые. Мясо, овощи, фрукты, молочные продукты, мучные изделия: выбирай на свой вкус. Цветы, мёд разных сортов, различные сиропы, компоты и соки! Изобилие, какого даже в городе, порой, не встретишь.
К концу базара стояли прилавки с одеждой, разными сувенирами и украшениями. Я не удержался и купил Юленьке серебряную цепочку на руку. Она просияла, не стесняясь поцеловала меня при всех впервые. И Анистов это видел и Ада. Но Юленьке было всё равно. Мне было так весело и так комфортно с ней рядом, что тень сомнения легла на душу. А что если я останусь с ней?
Мы танцевали и даже пели вместе. А позже был смотр жеребцов. Красавцы выхаживали в специальном загоне. И конь Анистова был встречен бурными аплодисментами. Он занял первое место, как и предрекал Сергей. Первое место — триста тысяч рублей. Анистов их заработал. По мне это слишком мало за такого красивого, изящного коня. Но это деревня, которую спонсирует небольшой город, а не огромный город, который может спонсировать сам себя.
К вечеру праздник достиг апогея. Люди неистовствовали, веселились как на какой-то вакханалии, и я веселился вместе с ними и Юленькой. Я захмелел от выпитого свежего пива и сигар, что купил на ярмарке. Я целовал Юленьку, обнимал её нежно и страстно, и она отвечала взаимностью. Лишь однажды за весь день и вечер я встретился глазами с Анистовым и уловил в них едва заметное осуждение. Но оно быстро сменилось благодарностью. В этот день я сделал Юлю счастливой. Её радостный смех ещё долго звучал в моих ушах.
Когда мы приехали домой, Анистов и Ада почти сразу поднялись к себе в спальню, я же остался с Юлей наедине. Мы сидели на веранде и беззаботно болтали о празднике. Но молчание вдруг вклинилось в наш разговор. Внезапно. Я будто отрезвел, когда вновь увидел как изменился взгляд Юленьки. Свет уступил тьме. Я схватил её руки и прижал девушку к себе. Она зарыдала у меня на плече, сокрушаясь о своих родителях, о их страшной судьбе, о том, что над ними издевались и в конце концов лишили жизни. Её хрупкое тело сотрясалось от тихой истерики, которую я пытался подавить всеми силами. Я плакал и сам, представляя как тяжело этой нежной, милой девушке нести столь тяжёлую ношу на худеньких, хрупких плечах. Я плакал, что не в силах перебороть себя и стать ей опорой.
Когда она успокоилась и вновь обрела себя, я сделал ей больно. Я сказал, что уезжаю. Жестокий, глупый поступок с моей стороны. Но вещи мои были собраны и путь лежал далеко. Я видел, что глубокая печаль овладела Юленькой, но делал вид, что не замечаю её молящего взгляда.
Бежать. Так было легче. И я уехал на другой же день после праздника, оставив всё, что мне было дорого в лице красивой, улыбчивой девушки, которая перевернула моё сознание, душу и растопила чёрствое сердце. Я оставил её.
Глава 10
Восемь долгих лет я колесил по свету. Вернулся в Россию почти сорокалетним мужчиной, поседевший раньше времени и утративший всякое желание путешествовать, наслаждаться чем-то, делать что-то или чего-то желать. Я утратил даже желание жить. Больше ничего не искал, ничего требовал от судьбы. Просто существовал, как многие.
Истратил почти всё своё состояние. Оказался на мели.
И вновь случилось так, что дорога привела меня в те края, где жил мой бывший друг Сергей Анистов. Я проехал цветущую деревню и свернул на дорогу, что вела к старой усадьбе.
Я встретил там пустоту. Разбитые окна усадьбы смотрели на меня будто с осуждением и злобой. Всё вокруг было разорено, потеряно, убито. Уехав восемь лет назад из этого дома, я обрубил все связи с Сергеем. Я не знал, что у них произошло и куда они делись. Тоска овладела моим сердцем, когда я проходил по пустынным коридором и комнатам, которые некогда оглашались звонким голоском и смехом прекрасной молодой девушки. Юленька. Где ты теперь? Что с тобой?
Я вышел в заросший травой сад и дошел до скрытой от всех глаз беседке, где раньше мы сидели, обнявшись целыми вечерами. Вот Юленька кладёт светлую головку на мое плечо, а вот она теребит носками пол, стеснительно опустив глаза. Тут же картинка меняется, и я вижу как Юлия сидит, одинокая, а я подхожу к ней и обнимаю сзади, протягиваю поспевшее спелое яблоко, румяное как и она сама. Я на секунду прикрыл глаза. Все образы исчезли. Беседка теперь одичала. Крышу и стены оплел дикий виноград, закрыв беседку от глаз ещё больше. Я сел на ветхую скамеечку и заплакал об ушедшем. Я бросил Юлю. Трус, предатель, который не смог бороться за свою любовь.
Рука наткнулась на что-то прохладное. Я поежился. На дворе стояла осень. Листья на деревьях уже пожелтели, ветер гнал их по дорожкам сада, как меня мои воспоминания в эту беседку. Было холодно, но холод металла, который оказался в моей руке обжёг меня. Цепочка, что я купил Юленьке на ярмарке. Это была она. Её холод не сравнится даже с морозами зимы, не то, что с осенней непогодой. Я сжал цепочку в ладони так крепко, что свело пальцы. Но я её не отпустил. Я целовал холодный металл, рыдая снова и снова. Пока не услышал шорох в кустах позади себя.
Я обернулся и встретился глазами с женщиной в синем платке. Она стояла, с удивлением глядя на меня. Промелькнул в глазах испуг, но потом она прищурилась и подняла бровь.
— Господин Громов? — Произнесла она немного грубовато. Она узнала меня. Это была та самая горничная, которая служила у Анистова восемь лет назад.
— Рита, — прошептал я. — Простите. Я…
Я не знал, что сказать. Рита пригласила меня в дом. Мы прошли на кухню. Она вынула из сумки термос и налила мне горячего чая в одноразовый стаканчик.
— Держите. Замёрзли, небось. Холодища-то какая. Пейте.
Я не стал отказываться. Действительно замёрз. Выпил маленькими глотками сладкий чай и вернул стаканчик.
— Что произошло с домом? — Спросил, сжимая в кармане цепочку, боясь услышать ответ, но жаждая его услышать.
Рита убрала термос с чаем и села напротив меня.
— Дом разорился. Пришлось всё продать. И лошадей, и ценности. У господина Анистова было много долгов. Жена бросила, укатила с другим. Богатого себе нашла. Он остался здесь, расхлёбывать кашу, которую она заварила. Да не расхлебал.
Я страшился спросить о Юленьке, но Рита сама заговорила о ней.
— Молодая наша барышня, Юлия, предлагала ему взять её деньги. Но он отказался. Так и не знаю, что с ними стало. Адвокат наверное захапал. Они жили здесь пока… Вы же ничего не знаете, верно?
Я покачал головой.
— Пойдёмте. Покажу Вам.
Она встала со стула и повела меня снова в сад. Мы обошли все строения, и даже беседку, потом прошли две дорожки и подошли к высокому дубу. Тут я всё понял. Под дубом стояли две могилы. Сергея Анистова и его племянницы. Юленька. В области сердца заныло. Юленька умерла… Холод закрался в душу, лёд, сковавший сердце, казалось, уже не растопить. Я думал умру на месте. Но остался стоять, глядя на могилу моей любимой, которую я бросил.
— Как? — Потрясённо произнёс я одними губами, но Рита меня поняла.
— Очередной приступ. Мы не успели спасти её. Сергей Маркович очень горевал. Заболел. Он умер через год после племянницы.
Она указала на даты смерти обоих. Я прочел. Юля умерла через полтора года после моего отъезда, Сергей ещё годом позже.
— Он так и не решился… — Прошептал я. Анистов так и не поместил Юлю в клинику.
Рита не поняла, что я имел ввиду.
— Я прихожу иногда, навещаю, чищу могилы. Бывает и с дочкой её прихожу. Теперь уже реже. Времени почти нет. Хозяйство у меня своё в деревне. Но тут вообще не далеко, так что иногда добираемся.
Я не сразу понял, что она сказала, но когда до меня дошел смысл её слов, я повернулся к ней и как безумец взглянул ей в глаза.
— Дочка? Вы сказали дочка? Юлина?
— Так чья же ещё? Конечно, Юлина. Я её опекун. Хорошая девочка. Спокойная, рассудительная. Работу любит, помогает мне. Без нее как без рук я.
Рита даже не могла предположить, что я был отцом ребенка? Она не знала о наших с Юлей отношениях? Если бы знала, сказала бы, что дочь моя.
— Сколько девочке лет? И как её имя?
— Так семь исполнилось в начале мая. Ириной звать.
— А… Отчество?
Я замер. Всё во мне замерло. И сердце стучать перестало.
— Сергеевна она. Дали отчество дяди.
— Но это же моя дочь…
Рита глядела так, что я понял: знала она всё. Всё знала.
— Не стыдно Вам, господин Громов? Вы сюда зачем приехали? Прошлое бередить? Так нечего уже. Нет их давно. И больно им сделать уже не сможете. А Ирину я Вам не отдам. Она дочь мне. И незачем ей Вас знать.
Она вдруг отошла от меня подальше, оскалилась и со злобой посмотрела.
— Если бы Вы знали как Юля страдала, то умерли бы от боли за неё. Но Вам не было дела до бедняжки. Вы ведь уехали. На Ирину Вы никакого права не имеете. Прощайте!
Она повернулась и пошла прочь от дуба. А я остался. Она была права. Я не имел права на дочь. Я не имел права на её любовь, ведь предал её мать.
