1
Ночной лес жил своей жизнью, полной таинственной тишины и едва уловимых звуков. В вышине, в кружевном переплетении ветвей, перекликались филины. Их протяжные, печальные крики, пронзающие ночную тишину, всегда вызывали во мне необъяснимую тревогу. Казалось, что они — предвестники беды, вестники смерти или чего-то более жуткого, таящегося во тьме. Под ногами, в мягком ковре опавшей листвы, шуршали мыши, неустанно готовясь к суровой горной зиме, запасая каждый найденный орех и семечко. Время от времени поскрипывали стволы исполинских дубов, вековых великанов, чьи могучие ветви накрывали узкую тропу сплошным непроницаемым покровом, не пропускавшим даже слабый лунный свет. Мне то и дело приходилось пригибаться, инстинктивно защищая голову от цепких сухих веток, не желая оставить клок волос на какой-нибудь колючей заусенице. Казалось, что здесь, в этой глуши, не ступала нога человека последние триста лет. Лес сохранял свою первозданную дикость, неприкосновенную и пугающую.
Я шла, краем глаза поглядывая по сторонам, напряженно вглядываясь в плотную завесу ночи, пытаясь разглядеть сквозь листву хотя бы проблеск полной луны, которая, по моим расчетам, должна была взойти на небосклон еще пятнадцать минут назад.
Сегодня, в эту таинственную ночь, я собиралась совершить подвиг, возможно, самый значительный подвиг, на который только способна смертная женщина. И порукой тому была моя непоколебимая решимость и несгибаемая сила духа, закаленные горем и необходимостью выживать. Этим подвигом было переселение в заимку, старую заброшенную усадьбу семьи моего покойного мужа, в которой никто не жил уже очень давно, возможно, целое поколение.
Земля словно летела у меня под ногами. Я чувствовала себя лёгкой, почти невесомой, словно бежала во сне. Казалось, я едва касаюсь земли ногами, не замечая собственных шагов. Шаг за шагом, только вперёд — это было единственное, о чём я могла думать, единственное, что имело значение. Ноги несли меня вперёд с бешеной скоростью, но даже этого казалось недостаточно. «Вернись», – шептал мне внутренний голос, настойчиво проносясь в голове, – «ты не хочешь туда идти, не хочешь оставаться в этом проклятом месте». Но я должна была там оказаться. У меня просто не было выбора. Такова любовь – иррациональная, всепоглощающая, неумолимая. Она притягивала меня, словно невидимая сила, связывала неразрывными узами с прошлым, и я не могла противиться этому влечению, не могла перестать мчаться навстречу надвигающемуся ужасу. Я знала, что ждёт меня в этой заброшенной заимке, чувствовала леденящее прикосновение страха, но, несмотря ни на что, не могла перестать надеяться на лучшее, хотя бы на крошечный лучик света во тьме.
Сердце колотилось в бешеном ритме, отбивая тревожную барабанную дробь в зловещей тишине леса. Каждая мышца тела напряглась до предела, словно в предчувствии внезапного, неминуемого нападения. Это был не просто страх перед темнотой или зловещими криками филинов, нет. Это был страх перед неизвестностью, перед гнетущим одиночеством, которое ожидало меня в заброшенной заимке. Страх перед прошлым, которое тянуло меня назад, словно призрак покойного мужа, не желавший отпускать. Его образ, всегда такой спокойный и добрый, запечатлённый в моей памяти, теперь, в эту зловещую ночь, превратился в призрачную тень, шепчущую сомнения и предостережения на самом краю сознания, отравляющую мою решимость.
Лунный свет наконец-то пробился сквозь густые переплетённые ветви деревьев, осветив узкую тропинку бледным призрачным светом, словно направляя меня к цели. Я замедлила шаг, стараясь контролировать дыхание, пристально вглядываясь в окружающую темноту, пытаясь уловить мельчайшие детали. Каждый треск сухих веток под ногами, каждый шорох в опавшей листве, вызванный, возможно, случайным зверьком, немедленно вызывали резкий всплеск адреналина, заставляя сердце замирать на мгновение. Даже привычный, знакомый запах прелой листвы казался здесь, в этой глуши, каким-то особенно насыщенным, тяжёлым, словно пропитанным тайной и глубокой печалью, витающей в воздухе.
Заимка появилась внезапно, словно вынырнув из густого тумана, сотканного из ночной мглы и древних легенд. Очертания старой избушки были едва различимы в полумраке, но все же узнаваемы. Потемневшее от времени дерево, из которого были сложены стены, поросшие мхом и лишайником, пустые глазницы заколоченных окон, провалившаяся, местами обвалившаяся крыша — все это красноречиво говорило о долгой, беспросветной заброшенности, о годах, проведенных в полном одиночестве. В этом месте время, казалось, застыло, остановившись на том трагическом моменте, когда мой муж ушёл навсегда, оставив меня одну в этом жестоком мире.
Ноги сами понесли меня к покосившейся входной двери. Рука, дрожащая от пронизывающего лесного холода или необъяснимого страха, медленно потянулась к ржавой, облупившейся ручке. Скрип старых петель, раздавшийся в ночной тишине, заставил меня невольно вздрогнуть и отпрянуть назад. Внутри пахло сыростью, затхлой плесенью и сырой землей, ароматами смерти и запустения. Воздух был застоявшимся, тяжелым, словно пропитанным духами прошлых событий, давно ушедших в небытие. Мрак внутри казался бесконечным, всепоглощающим, готовым затянуть меня в свою бездну.
Я достала из кармана спички и чиркнула одной о коробок. Огонёк дрожал, освещая лишь небольшую часть комнаты, выхватывая из темноты отдельные детали. В полумраке можно было разглядеть обрушившийся потолок, с которого свисали клочья старой штукатурки, разбросанные по полу осколки когда-то целой глиняной посуды, пожелтевшие от времени и пыли книги, валявшиеся в беспорядке. В углу комнаты стояла почерневшая от времени кровать с продавленным пружинным матрасом, служившая последним пристанищем для уставшего путника. Каждая вещь здесь дышала историей, историей моего мужа, его жизни, его надежд и его трагической смерти, навсегда изменившей мою собственную судьбу.
Внезапно сквозь тишину я услышала тихий, едва различимый стон. Сердце замерло в груди. Я быстро повернулась в сторону звука, чувствуя, как дрожащая в руке спичка начинает гаснуть, пожираемая влажным, спертым воздухом. Я судорожно нащупала в кармане зажигалку и с трудом зажгла ее, молясь, чтобы она не подвела меня.
Темнота сгустилась вокруг, сдавливая дыхание, усиливая чувство тревоги и беспомощности. Стоны повторились, став немного громче, и я поняла, что это не человеческий звук. Это был скрип старого, изъеденного временем дома, его предсмертный вздох, прощание с прошлым, которое он хранил в своих стенах. И в этом скрипе я вдруг услышала и свою собственную историю, историю моего страха и моей непоколебимой решимости начать жизнь с чистого листа, несмотря ни на что. Жизнь в этом заброшенном, проклятом месте, которое теперь станет моим новым домом.
Оглядевшись по сторонам ещё раз, я поняла, что мне придётся нелегко. Холодный, пронизывающий ветер гулял по пустым комнатам, завывая тоскливую песню, вторящую моей собственной боли. Стены, когда-то наполненные смехом и жизнью, теперь давили своей пустотой, словно напоминая о зияющей дыре в моём сердце. Каждая пылинка, каждый предмет мебели кричали о прошлом, о счастье, которое теперь казалось лишь призрачным воспоминанием. Я стискиваю зубы, сдерживая сдавленный крик, который рвётся наружу, готовый вырваться диким зверем и разорвать тишину в клочья. Вот только слёзы я никак не могу остановить. Они градом катятся по щекам, оставляя солёные дорожки на коже, словно клеймо невосполнимой утраты. Всё здесь напоминало о Михае и двойняшках, которые погибли вместе с отцом в автокатастрофе. Их тени бродили по каждой комнате, их голоса звучали в каждом шорохе ветра.
Ты хотела любить. А любить — значит страдать. Неужели ты до сих пор этого не поняла? Этот жестокий урок был выжжен калёным железом на моей душе, и его отголоски преследовали меня повсюду. Любовь, эта прекрасная, всепоглощающая сила, оказалась самым страшным оружием, способным уничтожить всё, что мне дорого.
Нет! Я закрываю глаза и позволяю своему телу жить своей жизнью, как будто отстраняюсь от него, наблюдаю за ним со стороны. Может быть, так будет легче. И всё, что я вижу, — это их лица, светлые, улыбающиеся, полные жизни. И они горят во мне, словно звёзды, озаряющие тьму моего отчаяния. Но это пламя не приносит тепла, оно сжигает изнутри. Всё горит. Воспоминания, надежды, вера. Только не они! Я отказываюсь позволить им исчезнуть, раствориться в пепле.
Они люди, ничтожные и слабые, которые неспособны постоять за себя и вытащить себя из горящего автомобиля. Эта мысль, едкая и беспощадная, пронзает меня, словно кинжал. Почему они, такие невинные и беззащитные, стали жертвами жестокой судьбы? Почему не я? Я должна была быть там, с ними, забрать их боль, спасти их! Но я не смогла. И эта вина терзает меня, превращая мою жизнь в нескончаемую пытку.
Они — это всё. Всё, что у меня было. Всё, ради чего стоило жить. Свет, тепло, любовь, надежда — всё ушло вместе с ними, оставив после себя лишь ледяную пустоту и невыносимую боль. И как жить дальше в этом мире, лишённом их присутствия? Как дышать, когда каждый вдох напоминает о безвозвратной потере? Я не знаю. И это самое страшное.
2
Давным-давно... Эти слова шепчутся на ветру, открывая двери в миры, сотканные из волшебства и чудес. Так начинаются сказки, те самые, которые в детстве мы слушали, затаив дыхание, веря в драконов и фей, в принцев и принцесс. Так, подобно хрупкой мелодии, началась и моя жизнь.
Она несла в себе зерно сказки, обещание чего-то необыкновенного, судьбоносного, она действительно могла бы стать сказкой, полной ярких красок и захватывающих приключений, но это было очень, очень давно. Настолько давно, что те годы, словно страницы старинной книги, истлели от времени, превратились в пыль, в осколки забытого времени, разлетевшиеся по ветру, словно лепестки увядшего цветка. Теперь я уже и не вспомню, когда именно прозвучало моё первое «давным-давно», когда началась та первая история, которая растворилась в дымке забвения.
Я дышу. Вдох глубокий, робкий, как первый крик новорожденного, и выдох трепетный, словно вздох облегчения после долгой борьбы. Я живу. Во второй раз. Это не просто продолжение, это новое начало, словно страница перевернута, и передо мной открывается чистый лист, готовый к новым записям, новым историям.
Задыхаясь, словно после долгого погружения под воду, я жадно пытаюсь наполнить лёгкие сладким воздухом, густым и тягучим, но с привкусом обречённости, едва уловимым, но отравляющим сладость первого вдоха.
Пока моё сердце бешено колотится, бьётся в груди, как птица в клетке, с яростной, вновь пробудившейся энергией, словно желая вырваться на свободу, я чувствую, что всё изменилось, само основание мира вокруг меня пошатнулось, но никак не могу понять, что именно, какая тонкая нить порвалась, какой узор сломался. Мои губы распухли, как спелые ягоды, на них ощущается лёгкое покалывание, приятное и странное одновременно, как после нежного поцелуя, долгого и желанного, но оставшегося лишь призрачным воспоминанием.
Я цепляюсь руками за жёсткие простыни, грубые на ощупь и шероховатые, чувствуя, как под моими слабыми, едва ожившими прикосновениями грубая ткань рассыпается в пыль, мелкую и невесомую, словно прах всего ушедшего, словно символ необратимого течения времени.
Я распахиваю глаза, но зрение подводит меня — передо мной по-прежнему лишь непроглядная тьма. Однако, несмотря на визуальную пустоту, я не одна.
Я чувствую чьё-то присутствие, словно фантомное эхо чужой жизни, нависшее прямо надо мной. Я слышу неровное дыхание, порывистое и сбивчивое, выдающее сильнейшее волнение. Я слышу, как нервно, подрагивают чьи-то ресницы, словно крылья испуганной бабочки. В воздухе витает терпкий запах пота, и этот физиологический аромат несёт в себе сложную палитру эмоций: страх, липкий и парализующий, возбуждение, горячее и импульсивное, и истощение, глубокое и изматывающее. Чьи-то руки прикасаются ко мне, сначала робко, неуверенно, а затем все смелее и бесцеремоннее. Я чувствую, как что-то рассыпается, осыпается вокруг меня мелкими крупинками, и с ужасом понимаю, что это остатки моего платья. Ткань, должно быть, истлела от времени и небрежного обращения, превратившись в труху под настойчивыми прикосновениями.
В отчаянной попытке вернуть себе контроль я сжимаю пальцы в кулак, инстинктивно ожидая, что в моей ладони вспыхнет тепло магии, привычный отклик моей силы. Но рука остаётся пустой, холодной и беспомощной. Никакого отклика. Кровать, скрипнув, прогибается под тяжестью незнакомца, вторгающегося в мое личное пространство, оскверняющего его. Осознание своей уязвимости вызывает во мне волну паники. Я разжимаю руку и снова, уже с удвоенной яростью, взываю к своей силе, молю ее вернуться. Но ничего не происходит. Молчание. Только пальцы, чужие и незваные, снова и снова касаются меня, разжигая не просто замешательство, а бушующий пожар гнева и унижения.
— Проклятье, — вырывается у меня хриплый шепот, звук, чуждый мне самой. Кажется, что мой голос заржавел от долгого молчания. Наступает гнетущая тишина, лишь прерывистое дыхание незнакомца нарушает её. А потом, словно взрыв:
- О боже, она проснулась!
И снова, на этот раз громче, с истерическими нотками в голосе:
- Она проснулась!
Громкие шаги, топот, удаляющиеся в спешке. Распахнувшаяся дверь впускает поток свежего воздуха, вытесняя затхлый запах пота и страха.
- Что ты сказал? Проснулась? Что ты там, чёрт возьми, делаешь?
- Я...я думал, что она просто лежит Думал, что это никому не помешает...
- Ты поцеловал её?
- Нет ну, то есть да...
Меч с шипением вырывается из ножен, обнажая острую сталь. Я знаю этот звук. Звук, предвещающий опасность.
Я моргаю, упорно борясь со слепящим светом, пробивающимся сквозь пелену тьмы, с всеобъемлющим ощущением бессилия. Медленно, очень медленно мое тело начинает обретать силу, я чувствую, как жизненная энергия возвращается в измученные мышцы. Должно быть, я проспала очень долго. Даже слишком. И здесь что-то не так. Совсем не так.
Атмосфера пропитана чужой энергетикой, запахи отличаются от тех, что я помню, а собственное тело кажется тяжёлым и непослушным. Всё указывает на то, что я оказалась в незнакомом времени, в чужом мире. Паника, острая и колючая, пронзает меня насквозь. Я пытаюсь крикнуть, но из горла вырывается лишь хриплый, бессловесный стон.
Руки, принадлежащие этому невидимому существу, скользят по моей коже, оставляя после себя ощущение ледяного ожога. Они изучают меня, словно изучают предмет, лишенный жизни, но одновременно с этим, каждое прикосновение пропитано неким странным вожделением, смешанным с глубокой тоской. Запах пота усиливается, смешиваясь с еще одним, неизвестным мне ароматом – приторно-сладким, с нотками гниющих ягод и влажной земли. Он проникает в глубины моего сознания, вызывая непонятное чувство фамильярности, будто я уже встречала этот запах в далеком прошлом, в месте, которое не в силах припомнить.
Внезапно, тьма приобретает определенную форму. Я чувствую, как вокруг меня сгущается нечто плотное, живое. Это не просто темнота, это существо, которое начинает обретать очертания.
Ночной лес жил своей жизнью, полной таинственной тишины и едва уловимых звуков. В вышине, в кружевном переплетении ветвей, перекликались филины. Их протяжные, печальные крики, пронзающие ночную тишину, всегда вызывали во мне необъяснимую тревогу. Казалось, что они — предвестники беды, вестники смерти или чего-то более жуткого, таящегося во тьме. Под ногами, в мягком ковре опавшей листвы, шуршали мыши, неустанно готовясь к суровой горной зиме, запасая каждый найденный орех и семечко. Время от времени поскрипывали стволы исполинских дубов, вековых великанов, чьи могучие ветви накрывали узкую тропу сплошным непроницаемым покровом, не пропускавшим даже слабый лунный свет. Мне то и дело приходилось пригибаться, инстинктивно защищая голову от цепких сухих веток, не желая оставить клок волос на какой-нибудь колючей заусенице. Казалось, что здесь, в этой глуши, не ступала нога человека последние триста лет. Лес сохранял свою первозданную дикость, неприкосновенную и пугающую.
Я шла, краем глаза поглядывая по сторонам, напряженно вглядываясь в плотную завесу ночи, пытаясь разглядеть сквозь листву хотя бы проблеск полной луны, которая, по моим расчетам, должна была взойти на небосклон еще пятнадцать минут назад.
Сегодня, в эту таинственную ночь, я собиралась совершить подвиг, возможно, самый значительный подвиг, на который только способна смертная женщина. И порукой тому была моя непоколебимая решимость и несгибаемая сила духа, закаленные горем и необходимостью выживать. Этим подвигом было переселение в заимку, старую заброшенную усадьбу семьи моего покойного мужа, в которой никто не жил уже очень давно, возможно, целое поколение.
Земля словно летела у меня под ногами. Я чувствовала себя лёгкой, почти невесомой, словно бежала во сне. Казалось, я едва касаюсь земли ногами, не замечая собственных шагов. Шаг за шагом, только вперёд — это было единственное, о чём я могла думать, единственное, что имело значение. Ноги несли меня вперёд с бешеной скоростью, но даже этого казалось недостаточно. «Вернись», – шептал мне внутренний голос, настойчиво проносясь в голове, – «ты не хочешь туда идти, не хочешь оставаться в этом проклятом месте». Но я должна была там оказаться. У меня просто не было выбора. Такова любовь – иррациональная, всепоглощающая, неумолимая. Она притягивала меня, словно невидимая сила, связывала неразрывными узами с прошлым, и я не могла противиться этому влечению, не могла перестать мчаться навстречу надвигающемуся ужасу. Я знала, что ждёт меня в этой заброшенной заимке, чувствовала леденящее прикосновение страха, но, несмотря ни на что, не могла перестать надеяться на лучшее, хотя бы на крошечный лучик света во тьме.
Сердце колотилось в бешеном ритме, отбивая тревожную барабанную дробь в зловещей тишине леса. Каждая мышца тела напряглась до предела, словно в предчувствии внезапного, неминуемого нападения. Это был не просто страх перед темнотой или зловещими криками филинов, нет. Это был страх перед неизвестностью, перед гнетущим одиночеством, которое ожидало меня в заброшенной заимке. Страх перед прошлым, которое тянуло меня назад, словно призрак покойного мужа, не желавший отпускать. Его образ, всегда такой спокойный и добрый, запечатлённый в моей памяти, теперь, в эту зловещую ночь, превратился в призрачную тень, шепчущую сомнения и предостережения на самом краю сознания, отравляющую мою решимость.
Лунный свет наконец-то пробился сквозь густые переплетённые ветви деревьев, осветив узкую тропинку бледным призрачным светом, словно направляя меня к цели. Я замедлила шаг, стараясь контролировать дыхание, пристально вглядываясь в окружающую темноту, пытаясь уловить мельчайшие детали. Каждый треск сухих веток под ногами, каждый шорох в опавшей листве, вызванный, возможно, случайным зверьком, немедленно вызывали резкий всплеск адреналина, заставляя сердце замирать на мгновение. Даже привычный, знакомый запах прелой листвы казался здесь, в этой глуши, каким-то особенно насыщенным, тяжёлым, словно пропитанным тайной и глубокой печалью, витающей в воздухе.
Заимка появилась внезапно, словно вынырнув из густого тумана, сотканного из ночной мглы и древних легенд. Очертания старой избушки были едва различимы в полумраке, но все же узнаваемы. Потемневшее от времени дерево, из которого были сложены стены, поросшие мхом и лишайником, пустые глазницы заколоченных окон, провалившаяся, местами обвалившаяся крыша — все это красноречиво говорило о долгой, беспросветной заброшенности, о годах, проведенных в полном одиночестве. В этом месте время, казалось, застыло, остановившись на том трагическом моменте, когда мой муж ушёл навсегда, оставив меня одну в этом жестоком мире.
Ноги сами понесли меня к покосившейся входной двери. Рука, дрожащая от пронизывающего лесного холода или необъяснимого страха, медленно потянулась к ржавой, облупившейся ручке. Скрип старых петель, раздавшийся в ночной тишине, заставил меня невольно вздрогнуть и отпрянуть назад. Внутри пахло сыростью, затхлой плесенью и сырой землей, ароматами смерти и запустения. Воздух был застоявшимся, тяжелым, словно пропитанным духами прошлых событий, давно ушедших в небытие. Мрак внутри казался бесконечным, всепоглощающим, готовым затянуть меня в свою бездну.
Я достала из кармана спички и чиркнула одной о коробок. Огонёк дрожал, освещая лишь небольшую часть комнаты, выхватывая из темноты отдельные детали. В полумраке можно было разглядеть обрушившийся потолок, с которого свисали клочья старой штукатурки, разбросанные по полу осколки когда-то целой глиняной посуды, пожелтевшие от времени и пыли книги, валявшиеся в беспорядке. В углу комнаты стояла почерневшая от времени кровать с продавленным пружинным матрасом, служившая последним пристанищем для уставшего путника. Каждая вещь здесь дышала историей, историей моего мужа, его жизни, его надежд и его трагической смерти, навсегда изменившей мою собственную судьбу.
Внезапно сквозь тишину я услышала тихий, едва различимый стон. Сердце замерло в груди. Я быстро повернулась в сторону звука, чувствуя, как дрожащая в руке спичка начинает гаснуть, пожираемая влажным, спертым воздухом. Я судорожно нащупала в кармане зажигалку и с трудом зажгла ее, молясь, чтобы она не подвела меня.
Темнота сгустилась вокруг, сдавливая дыхание, усиливая чувство тревоги и беспомощности. Стоны повторились, став немного громче, и я поняла, что это не человеческий звук. Это был скрип старого, изъеденного временем дома, его предсмертный вздох, прощание с прошлым, которое он хранил в своих стенах. И в этом скрипе я вдруг услышала и свою собственную историю, историю моего страха и моей непоколебимой решимости начать жизнь с чистого листа, несмотря ни на что. Жизнь в этом заброшенном, проклятом месте, которое теперь станет моим новым домом.
Оглядевшись по сторонам ещё раз, я поняла, что мне придётся нелегко. Холодный, пронизывающий ветер гулял по пустым комнатам, завывая тоскливую песню, вторящую моей собственной боли. Стены, когда-то наполненные смехом и жизнью, теперь давили своей пустотой, словно напоминая о зияющей дыре в моём сердце. Каждая пылинка, каждый предмет мебели кричали о прошлом, о счастье, которое теперь казалось лишь призрачным воспоминанием. Я стискиваю зубы, сдерживая сдавленный крик, который рвётся наружу, готовый вырваться диким зверем и разорвать тишину в клочья. Вот только слёзы я никак не могу остановить. Они градом катятся по щекам, оставляя солёные дорожки на коже, словно клеймо невосполнимой утраты. Всё здесь напоминало о Михае и двойняшках, которые погибли вместе с отцом в автокатастрофе. Их тени бродили по каждой комнате, их голоса звучали в каждом шорохе ветра.
Ты хотела любить. А любить — значит страдать. Неужели ты до сих пор этого не поняла? Этот жестокий урок был выжжен калёным железом на моей душе, и его отголоски преследовали меня повсюду. Любовь, эта прекрасная, всепоглощающая сила, оказалась самым страшным оружием, способным уничтожить всё, что мне дорого.
Нет! Я закрываю глаза и позволяю своему телу жить своей жизнью, как будто отстраняюсь от него, наблюдаю за ним со стороны. Может быть, так будет легче. И всё, что я вижу, — это их лица, светлые, улыбающиеся, полные жизни. И они горят во мне, словно звёзды, озаряющие тьму моего отчаяния. Но это пламя не приносит тепла, оно сжигает изнутри. Всё горит. Воспоминания, надежды, вера. Только не они! Я отказываюсь позволить им исчезнуть, раствориться в пепле.
Они люди, ничтожные и слабые, которые неспособны постоять за себя и вытащить себя из горящего автомобиля. Эта мысль, едкая и беспощадная, пронзает меня, словно кинжал. Почему они, такие невинные и беззащитные, стали жертвами жестокой судьбы? Почему не я? Я должна была быть там, с ними, забрать их боль, спасти их! Но я не смогла. И эта вина терзает меня, превращая мою жизнь в нескончаемую пытку.
Они — это всё. Всё, что у меня было. Всё, ради чего стоило жить. Свет, тепло, любовь, надежда — всё ушло вместе с ними, оставив после себя лишь ледяную пустоту и невыносимую боль. И как жить дальше в этом мире, лишённом их присутствия? Как дышать, когда каждый вдох напоминает о безвозвратной потере? Я не знаю. И это самое страшное.
2
Давным-давно... Эти слова шепчутся на ветру, открывая двери в миры, сотканные из волшебства и чудес. Так начинаются сказки, те самые, которые в детстве мы слушали, затаив дыхание, веря в драконов и фей, в принцев и принцесс. Так, подобно хрупкой мелодии, началась и моя жизнь.
Она несла в себе зерно сказки, обещание чего-то необыкновенного, судьбоносного, она действительно могла бы стать сказкой, полной ярких красок и захватывающих приключений, но это было очень, очень давно. Настолько давно, что те годы, словно страницы старинной книги, истлели от времени, превратились в пыль, в осколки забытого времени, разлетевшиеся по ветру, словно лепестки увядшего цветка. Теперь я уже и не вспомню, когда именно прозвучало моё первое «давным-давно», когда началась та первая история, которая растворилась в дымке забвения.
Я дышу. Вдох глубокий, робкий, как первый крик новорожденного, и выдох трепетный, словно вздох облегчения после долгой борьбы. Я живу. Во второй раз. Это не просто продолжение, это новое начало, словно страница перевернута, и передо мной открывается чистый лист, готовый к новым записям, новым историям.
Задыхаясь, словно после долгого погружения под воду, я жадно пытаюсь наполнить лёгкие сладким воздухом, густым и тягучим, но с привкусом обречённости, едва уловимым, но отравляющим сладость первого вдоха.
Пока моё сердце бешено колотится, бьётся в груди, как птица в клетке, с яростной, вновь пробудившейся энергией, словно желая вырваться на свободу, я чувствую, что всё изменилось, само основание мира вокруг меня пошатнулось, но никак не могу понять, что именно, какая тонкая нить порвалась, какой узор сломался. Мои губы распухли, как спелые ягоды, на них ощущается лёгкое покалывание, приятное и странное одновременно, как после нежного поцелуя, долгого и желанного, но оставшегося лишь призрачным воспоминанием.
Я цепляюсь руками за жёсткие простыни, грубые на ощупь и шероховатые, чувствуя, как под моими слабыми, едва ожившими прикосновениями грубая ткань рассыпается в пыль, мелкую и невесомую, словно прах всего ушедшего, словно символ необратимого течения времени.
Я распахиваю глаза, но зрение подводит меня — передо мной по-прежнему лишь непроглядная тьма. Однако, несмотря на визуальную пустоту, я не одна.
Я чувствую чьё-то присутствие, словно фантомное эхо чужой жизни, нависшее прямо надо мной. Я слышу неровное дыхание, порывистое и сбивчивое, выдающее сильнейшее волнение. Я слышу, как нервно, подрагивают чьи-то ресницы, словно крылья испуганной бабочки. В воздухе витает терпкий запах пота, и этот физиологический аромат несёт в себе сложную палитру эмоций: страх, липкий и парализующий, возбуждение, горячее и импульсивное, и истощение, глубокое и изматывающее. Чьи-то руки прикасаются ко мне, сначала робко, неуверенно, а затем все смелее и бесцеремоннее. Я чувствую, как что-то рассыпается, осыпается вокруг меня мелкими крупинками, и с ужасом понимаю, что это остатки моего платья. Ткань, должно быть, истлела от времени и небрежного обращения, превратившись в труху под настойчивыми прикосновениями.
В отчаянной попытке вернуть себе контроль я сжимаю пальцы в кулак, инстинктивно ожидая, что в моей ладони вспыхнет тепло магии, привычный отклик моей силы. Но рука остаётся пустой, холодной и беспомощной. Никакого отклика. Кровать, скрипнув, прогибается под тяжестью незнакомца, вторгающегося в мое личное пространство, оскверняющего его. Осознание своей уязвимости вызывает во мне волну паники. Я разжимаю руку и снова, уже с удвоенной яростью, взываю к своей силе, молю ее вернуться. Но ничего не происходит. Молчание. Только пальцы, чужие и незваные, снова и снова касаются меня, разжигая не просто замешательство, а бушующий пожар гнева и унижения.
— Проклятье, — вырывается у меня хриплый шепот, звук, чуждый мне самой. Кажется, что мой голос заржавел от долгого молчания. Наступает гнетущая тишина, лишь прерывистое дыхание незнакомца нарушает её. А потом, словно взрыв:
- О боже, она проснулась!
И снова, на этот раз громче, с истерическими нотками в голосе:
- Она проснулась!
Громкие шаги, топот, удаляющиеся в спешке. Распахнувшаяся дверь впускает поток свежего воздуха, вытесняя затхлый запах пота и страха.
- Что ты сказал? Проснулась? Что ты там, чёрт возьми, делаешь?
- Я...я думал, что она просто лежит Думал, что это никому не помешает...
- Ты поцеловал её?
- Нет ну, то есть да...
Меч с шипением вырывается из ножен, обнажая острую сталь. Я знаю этот звук. Звук, предвещающий опасность.
Я моргаю, упорно борясь со слепящим светом, пробивающимся сквозь пелену тьмы, с всеобъемлющим ощущением бессилия. Медленно, очень медленно мое тело начинает обретать силу, я чувствую, как жизненная энергия возвращается в измученные мышцы. Должно быть, я проспала очень долго. Даже слишком. И здесь что-то не так. Совсем не так.
Атмосфера пропитана чужой энергетикой, запахи отличаются от тех, что я помню, а собственное тело кажется тяжёлым и непослушным. Всё указывает на то, что я оказалась в незнакомом времени, в чужом мире. Паника, острая и колючая, пронзает меня насквозь. Я пытаюсь крикнуть, но из горла вырывается лишь хриплый, бессловесный стон.
Руки, принадлежащие этому невидимому существу, скользят по моей коже, оставляя после себя ощущение ледяного ожога. Они изучают меня, словно изучают предмет, лишенный жизни, но одновременно с этим, каждое прикосновение пропитано неким странным вожделением, смешанным с глубокой тоской. Запах пота усиливается, смешиваясь с еще одним, неизвестным мне ароматом – приторно-сладким, с нотками гниющих ягод и влажной земли. Он проникает в глубины моего сознания, вызывая непонятное чувство фамильярности, будто я уже встречала этот запах в далеком прошлом, в месте, которое не в силах припомнить.
Внезапно, тьма приобретает определенную форму. Я чувствую, как вокруг меня сгущается нечто плотное, живое. Это не просто темнота, это существо, которое начинает обретать очертания.
