почему, во имя Светозарного, глупые дети выбрали для разрешения своего конфликта запретное место? Несусветные упрямцы! Если они рассчитывали сохранить поединок в тайне от родных и Совета Старейших, то лучше бы отправились на любой из речных островов Арджеша. Вода порой скрывает следы надёжнее, чем корни деревьев. Но они пошли туда, на поляну у круга дубов, где таилось ОНО, едва ли не самое... опасное наследие прошлого, спящее чудовище, пробуждение которого сулило беду всему клану.
Он чувствовал, как Лес сопротивляется, не желая открывать ему путь к оскверненному месту, но каждый шорох, каждый порыв ветра подстёгивали его бег, гнали вперёд, сквозь густую чащу, навстречу неизбежному. Время утекало сквозь пальцы, и каждая секунда промедления могла дорого ему обойтись. Ветки, словно цепкие когти, царапали кожу, оставляя на руках кровавые полосы.
Эрик не обращал внимания на боль, его единственной целью была поляна. Он знал, что Лес – живой организм, наделённый собственной волей, и сейчас он испытывал его терпение на прочность. Каждый вздох вырывался из груди с хрипом, лёгкие горели, но Эрик гнал себя вперёд, словно одержимый. Запах прелой листвы, сырой земли и… чего-то ещё, чего-то странного, неприятно сладкого, усиливался с каждой минутой. Это был запах… чего-то неземного, чужого, запах, вызывающий первобытный ужас.
Наконец, сквозь сгустившиеся сумерки он увидел её – поляну, окруженную древними дубами, чьи могучие стволы казались столбами, поддерживающими небо. В центре поляны, на вытоптанной траве, лежали двое детей: Лайла, старшая дочь военачальника, и Кай, юный наследник лекарей. Их лица были бледными, губы сжаты, но в глазах горел неистовство, не унимаемая ярость. Между ними, на земле, лежал странный артефакт – камень, иссиня-чёрный, с переливающимися внутри искрами, словно запертое внутри пламя.
Этот камень был ключом, ключом к ОНО – древнему существу, заключённому в глубинах поляны. Легенды рассказывали о нём как о страже запретных знаний, о сущности, питающейся негативной энергией, способной поглотить жизненную силу всего живого. Детей привлёк камень, его манящая сила, заставившая их забыть о предупреждениях старейшин. Они пытались расколоть его, надеясь обнаружить скрытую внутри мощь, не понимая, какой ужас они вызовут.
Эрик подбежал к ним, сердце колотилось в груди как боевой барабан. Он попытался отобрать камень, но дети ожесточённо сопротивлялись, с дикими криками отбиваясь от его рук. Воздух сгустился, темнота сжалась вокруг них, и из земли поднялся туман, густой и холодный, словно дыхание смерти. Из тумана вырисовывались тени, призрачные фигуры, шептавшие на непонятном языке. Камень засветился ярче, искры превратились в огненные языки, и из его глубины донесся низкий рык, полный нечеловеческой ярости.
Эрик понял, что опоздал. ОНО пробудилось. Он отбросил мысль о спасении детей, его единственной целью стало сдержать бушующую силу, предотвратить полное пробуждение древнего зла. Он вытащил свой оберег – небольшой медальон, наследие его предка, хранителя Леса. Медальон засветился слабым светом, отражая огненное сияние камня, и Эрик с молитвой на губах бросился на него, готовый отдать свою жизнь, лишь бы спасти свой род, свой Лес от неизбежной гибели. Борьба только начиналась.
Вот тут-то и разыгралась настоящая стихия. Ветер, доселе тихий, вмиг набрал яростную мощь, завывая и воя, словно голодный зверь. Он хлестал траву, пригибая её к земле, гнул кусты, заставляя их смиренно прижиматься к земле. Даже могучие деревья, веками стоявшие непоколебимо, склонялись под его натиском, словно травинки. Чистое до этого момента небо разорвала ослепительная вспышка молнии.
За ним последовал оглушительный раскат грома такой силы, что, казалось, сама земля треснула, как вода, расходящаяся волнами от брошенного камня. В образовавшейся трещине, обнажившей переплетённые, словно гигантские змеи, корни, появилось нечто невероятное.
Из недр земли восстал гость, существо настолько прекрасное, что превосходило красотой даже самых именитых валашских героев. Он был высок и статен, а его наготу прикрывал лишь живой плащ из густых волнистых волос цвета воронова крыла, струящихся по траве, словно шёлк.
Самым завораживающим в его облике были глаза — бездонные омуты, постоянно меняющие цвет от нежной травяной зелени до глубокого тёмного сапфира. Вокруг него клубилась аура невероятной силы, настолько мощная, что пригибала к земле сильнее самого свирепого ветра. Это был Спящий Предок, существо, чьё имя шепотом передавалось из поколения в поколение. И, несмотря на его неземную красоту, он излучал такую первобытную, непостижимую мощь, что внушал неописуемый страх. Клинки с лязгом выпали из рук сражавшихся до этого яростно воинов.
Они, словно подкошенные, рухнули ниц, не в силах вынести его присутствие. Даже Эрик, сильный и отважный воин, опустился на колени, пытаясь произнести дрожащими, сведёнными судорогой губами слова приветствия:
- Благодатного солнца и ярких звёзд!
Спящий Предок, пробужденный бурей, медленно оглядел окрестности. Его взгляд, подобный блуждающим молниям, скользил по склонившимся деревьям, по примятой траве, по дрожащим от страха кустам. Ветер, до этого неистовый, стих перед ним, словно испуганный щенок перед грозным волком. Гром затих, молнии погасли, и наступившая тишина казалась еще более устрашающей, чем буря. Воздух, насыщенный озоном и каким-то древним, землистым ароматом, вибрировал от невидимой энергии, исходящей от существа.
Предок сделал шаг, и земля под его ногами задрожала. Не трещина, а целая расщелина, словно след от упавшего небесного тела, зияла перед ним. Из нее струился туман, светящийся изнутри призрачным, голубоватым светом. Казалось, это дыхание самой планеты, ее скрытая жизнь, проступающая наружу. Предок протянул руку, и из расщелины вырвался сноп искр, сверкающих, словно россыпь драгоценных камней. Он прикоснулся к одной из искр, и она, словно живая, обвилась вокруг его пальца, превращаясь в тонкое, светящееся кольцо.
Его кожа, цвета бронзы, отливала в лунном свете, высвечивая сложные узоры, похожие на древние руны. Волосы, спадающие на плечи, словно водопад, переливались всеми оттенками чёрного: от глубокого, смоляного до блестящего, как вороново крыло. Он был не просто красив, он был воплощением силы и древней мудрости, символом самой земли, ее несокрушимой мощи и таинственной красоты.
Неожиданно, из глубины расщелины донесся шепот, слабый, еле слышный, но пронизывающий до самых костей. Это был голос земли, голос самой планеты, взывающий о помощи. Предок приклонил голову, словно внимая древней молитве. Его глаза, до этого бездонные омуты, засветились мягким, сочувствующим светом.
Он понял, что пробуждение не случайно. Земля страдала, и он должен был помочь. Что-то нарушило ее гармонию, что-то угрожало ее существованию. Предок поднял руку, и из его ладони вырвался луч света, яркий, ослепительный, прорезающий темноту ночи. Луч этот пронзил небо, достигая неведомых высот, словно сигнал о помощи, отправленный в глубины космоса. Предок знал, что его пробуждение — это начало великой битвы, битвы за спасение планеты, за сохранение ее хрупкой красоты и древней, загадочной магии. А предвестием этой битвы стал бурный, неистовый шторм, пробудивший Спящего Предка из многовекового сна. И теперь он стоял, готовый к предстоящим испытаниям, во всей своей могучей, божественной красе.
Спящий, разбуженный грубым шумом драки, лениво обвёл взглядом двух перепачканных и взъерошенных мальчишек, валяющихся на земле. В полумраке его логова было трудно разглядеть детали, но достаточно, чтобы понять, что они напуганы до смерти. Снисходительно облизнув яркие, почти неестественно красные губы, он мелодично произнёс, словно пробуя слова на вкус:
- Жертвы? Не проливай больше их крови, она слаба, а сила невкусна.
Его голос, несмотря на кажущуюся мягкость, пробирал до костей ледяным холодом. Он звучал так, будто доносился из глубины веков, из самой тьмы, где сон переплетается со смертью. Спустя несколько долгих, тягучих секунд, во время которых в воздухе повисла зловещая тишина, чудовище задумчиво выдало:
Возможно, если пытать, кричать будут красиво?
Мысль о чужих страданиях прозвучала в его голосе не как жестокое намерение, а как научный интерес. Он был словно искушённый музыкант, ищущий новые, неповторимые ноты боли для своей дьявольской симфонии.
— Молю, Спящий, о снисхождении, — со страхом и отчаянием воззвал Эрик, не вставая с колен. Он протянул дрожащие руки к восставшему, словно пытаясь ухватиться хоть за каплю надежды. — Требуй виру, Предок. Но отпусти детей.
В его голосе звучала не только мольба, но и твёрдая решимость. Он был готов отдать всё, лишь бы спасти этих мальчишек от участи, которую, судя по всему, предвидел.
- Отпустить? Забрать то, что отдано добровольно, да ещё и не тобой? — Спящий сильно удивился странному желанию человеческого мужчины, приподняв тонкие брови. Его лицо, красивое и в то же время пугающее, на мгновение исказилось гримасой презрения. Он скривил губы в усмешке и тут же назвал свою цену, словно бросая кость голодной собаке: — Дай мне забаву взамен! Я хочу живую игрушку!
В его голосе звучала капризная прихоть избалованного ребёнка, которому наскучили старые развлечения. Эрик понимал, что просит о невозможном. Спящий не знает сострадания, его интересует только собственное удовольствие.
- Но… — попытался было беспомощно вякнуть благородный заступник, словно утопающий, хватающийся за соломинку. Он вгляделся в прекрасное лицо пробуждённого, в чьих безупречных чертах милосердия отродясь не было, и, поняв бесполезность своих слов, замолчал. В глазах Эрика плескалось отчаяние, смешанное с горьким осознанием бессилия. Цена спасения была непомерно высока.
- Ну? — нетерпеливо притопнул ногой жаждущий развлечений тип, в глазах которого плясали искры. — Меня пробудили, я хочу веселиться! Не видишь, что ли? Нет игрушки? Найди, создай, призови! Что угодно! Мне становится скучно! Или всё-таки развлечься криками этих детишек, а? Уж они-то точно меня развеселят...
- Нет, нет! Пожалуйста, не надо! Я... Призвать? Точно! Я призову тебе спутника, — неожиданно осенило Эрика, скорее от безысходности, чем от чего-то другого. Мужчина торопливо пустился в объяснения, больше похожие на испуганные причитания, перемежающиеся нервным смехом. — Есть ритуал призыва. Древний ритуал. Я проведу его для тебя. Верный спутник, разделяющий дорогу! Друг, товарищ, компаньон! Мой предок провёл такой ритуал для себя и получил... Дракона! Да, дракона! С золотой чешуёй и быстрокрылого. Мощного, верного, преданного! Твою личную непобедимую силу! Только дай мне время, я всё подготовлю...
— Хватит, — оборвал торопливую речь Спящий Предок, который уже давно перестал быть спящим, и хлопнул в ладоши так, что в воздухе что-то звякнуло. Его взгляд, прежде рассеянный, теперь был сосредоточенным и требовательным. — Призывай. Не трать моё время на болтовню. Давай, покажи, на что ты способен. Иначе... мне придется самому найти себе развлечение. И тебе оно точно не понравится.
Эрик испепеляющим взглядом посмотрел на беспамятных глупых мальчишек, валявшихся у его ног. Эти молокососы, движимые юношеской бравадой и недостатком разума, ввергли себя, его, а возможно, и весь Лес в пучину неведомых бед. Ярость клокотала внутри, но он знал, что сейчас она бесполезна. Нужно действовать, и действовать быстро.
Движением, отточенным годами привычки, Эрик вытащил из-под туники медальон — небольшую потемневшую от времени серебряную пластинку с выгравированными рунами. Он крепко сжал её в руке, чувствуя, как холод металла проникает сквозь кожу. Его губы зашевелились, и в полумраке поляны зазвучала торопливая тихая мелодия. Древняя молитва-призыв-заклинание, отголосок давно ушедшей эпохи, лилась из его уст подобно журчанию лесного ручья.
Что это было на самом деле, затруднился бы сказать и более опытный маг. Даже он, мастер законов, посвятивший большую часть своей жизни толкованию и соблюдению законов Великого Леса, не мог с уверенностью определить природу этого ритуала. Он и медальон-то носил на груди скорее как память — драгоценный дар ушедшей за грань мира Айнур, чью мудрость и доброту он помнил всем сердцем. И лишь в благодарность этой странной женщине, говорившей с ветром и понимавшей язык зверей, он выучил слова древнейшего ритуала.
Он даже не думал призывать защитника-спутника. В его мире, мире Великого Леса, чудеса случались крайне редко. Его дом был полон причудливых законов, сложных взаимосвязей между живыми существами и стихиями, а также всеми теми, кому нужна была помощь в их постижении. Ему хватало и этих забот, чтобы тратить драгоценную магию на призыв неведомой силы. Но сейчас, глядя на бессознательные лица этих юнцов, он понимал, что у него нет выбора. Последствия их глупости могли оказаться чудовищными.
Теперь дар пригодился. Голос Эрика, мелодичный и чистый, как у любого представителя лесного народа, эльфийский тембр, казалось, вибрировал в самом воздухе. Он читал ритуальный речитатив, слова которого веками передавались из уст в уста, от старейшины к юному послушнику. В заученной песне, гимне древним силам, Эрик менял лишь одно слово — своё собственное имя на имя Спящего. То самое имя, которое даже самые безрассудные сородичи Эрика не рисковали произносить вслух на протяжении долгих веков; само его упоминание считалось кощунством, призывом к непоправимой беде. Имя, от которого кровь стыла в жилах, а деревья сбрасывали листву в знак испуга.
Песня призыва отзвучала, последние ноты растаяли в воздухе, и воцарилась тишина. Тишина, странная и противоестественная для вечно живого леса, для этого буйства красок и звуков, неизменно наполненного чудесной слитной мелодией жизни: шумом соков растений, словно кровью земли, щебетом птиц, перекликающихся в кронах вековых деревьев, вознёй зверей, прячущихся в густой траве и сырых норах. Обычно лес жил и дышал, но сейчас он замер, словно затаив дыхание в ожидании.
- И где же? — раздался голос, нарушивший мёртвую тишину. В голосе Спящего сквозило предвкушение, но уже с примесью разочарования. Казалось, он был готов к неудаче, к тому, что юный эльф окажется не более чем наивным мечтателем. Готов был, если ритуал не сработает, найти себе другое развлечение, куда более жестокое и изощрённое. — Где обещанное чудо? Я ждал. Отвечай!
Словно только и дожидаясь его требования, в ответ разверзлись небеса — не в невыносимой голубой вышине, где нещадно палило солнце, а не более чем в трёх метрах над поверхностью, прямо над головой Спящего. Разверзлись с треском, с искривлением пространства, словно ткань мироздания на мгновение зацепилась за что-то острое и лопнула. И с криком «Ёбушки-воробушки!» — отчаянным, неожиданным и совершенно неуместным в этом древнем, исполненном таинственной
Он чувствовал, как Лес сопротивляется, не желая открывать ему путь к оскверненному месту, но каждый шорох, каждый порыв ветра подстёгивали его бег, гнали вперёд, сквозь густую чащу, навстречу неизбежному. Время утекало сквозь пальцы, и каждая секунда промедления могла дорого ему обойтись. Ветки, словно цепкие когти, царапали кожу, оставляя на руках кровавые полосы.
Эрик не обращал внимания на боль, его единственной целью была поляна. Он знал, что Лес – живой организм, наделённый собственной волей, и сейчас он испытывал его терпение на прочность. Каждый вздох вырывался из груди с хрипом, лёгкие горели, но Эрик гнал себя вперёд, словно одержимый. Запах прелой листвы, сырой земли и… чего-то ещё, чего-то странного, неприятно сладкого, усиливался с каждой минутой. Это был запах… чего-то неземного, чужого, запах, вызывающий первобытный ужас.
Наконец, сквозь сгустившиеся сумерки он увидел её – поляну, окруженную древними дубами, чьи могучие стволы казались столбами, поддерживающими небо. В центре поляны, на вытоптанной траве, лежали двое детей: Лайла, старшая дочь военачальника, и Кай, юный наследник лекарей. Их лица были бледными, губы сжаты, но в глазах горел неистовство, не унимаемая ярость. Между ними, на земле, лежал странный артефакт – камень, иссиня-чёрный, с переливающимися внутри искрами, словно запертое внутри пламя.
Этот камень был ключом, ключом к ОНО – древнему существу, заключённому в глубинах поляны. Легенды рассказывали о нём как о страже запретных знаний, о сущности, питающейся негативной энергией, способной поглотить жизненную силу всего живого. Детей привлёк камень, его манящая сила, заставившая их забыть о предупреждениях старейшин. Они пытались расколоть его, надеясь обнаружить скрытую внутри мощь, не понимая, какой ужас они вызовут.
Эрик подбежал к ним, сердце колотилось в груди как боевой барабан. Он попытался отобрать камень, но дети ожесточённо сопротивлялись, с дикими криками отбиваясь от его рук. Воздух сгустился, темнота сжалась вокруг них, и из земли поднялся туман, густой и холодный, словно дыхание смерти. Из тумана вырисовывались тени, призрачные фигуры, шептавшие на непонятном языке. Камень засветился ярче, искры превратились в огненные языки, и из его глубины донесся низкий рык, полный нечеловеческой ярости.
Эрик понял, что опоздал. ОНО пробудилось. Он отбросил мысль о спасении детей, его единственной целью стало сдержать бушующую силу, предотвратить полное пробуждение древнего зла. Он вытащил свой оберег – небольшой медальон, наследие его предка, хранителя Леса. Медальон засветился слабым светом, отражая огненное сияние камня, и Эрик с молитвой на губах бросился на него, готовый отдать свою жизнь, лишь бы спасти свой род, свой Лес от неизбежной гибели. Борьба только начиналась.
Вот тут-то и разыгралась настоящая стихия. Ветер, доселе тихий, вмиг набрал яростную мощь, завывая и воя, словно голодный зверь. Он хлестал траву, пригибая её к земле, гнул кусты, заставляя их смиренно прижиматься к земле. Даже могучие деревья, веками стоявшие непоколебимо, склонялись под его натиском, словно травинки. Чистое до этого момента небо разорвала ослепительная вспышка молнии.
За ним последовал оглушительный раскат грома такой силы, что, казалось, сама земля треснула, как вода, расходящаяся волнами от брошенного камня. В образовавшейся трещине, обнажившей переплетённые, словно гигантские змеи, корни, появилось нечто невероятное.
Из недр земли восстал гость, существо настолько прекрасное, что превосходило красотой даже самых именитых валашских героев. Он был высок и статен, а его наготу прикрывал лишь живой плащ из густых волнистых волос цвета воронова крыла, струящихся по траве, словно шёлк.
Самым завораживающим в его облике были глаза — бездонные омуты, постоянно меняющие цвет от нежной травяной зелени до глубокого тёмного сапфира. Вокруг него клубилась аура невероятной силы, настолько мощная, что пригибала к земле сильнее самого свирепого ветра. Это был Спящий Предок, существо, чьё имя шепотом передавалось из поколения в поколение. И, несмотря на его неземную красоту, он излучал такую первобытную, непостижимую мощь, что внушал неописуемый страх. Клинки с лязгом выпали из рук сражавшихся до этого яростно воинов.
Они, словно подкошенные, рухнули ниц, не в силах вынести его присутствие. Даже Эрик, сильный и отважный воин, опустился на колени, пытаясь произнести дрожащими, сведёнными судорогой губами слова приветствия:
- Благодатного солнца и ярких звёзд!
Спящий Предок, пробужденный бурей, медленно оглядел окрестности. Его взгляд, подобный блуждающим молниям, скользил по склонившимся деревьям, по примятой траве, по дрожащим от страха кустам. Ветер, до этого неистовый, стих перед ним, словно испуганный щенок перед грозным волком. Гром затих, молнии погасли, и наступившая тишина казалась еще более устрашающей, чем буря. Воздух, насыщенный озоном и каким-то древним, землистым ароматом, вибрировал от невидимой энергии, исходящей от существа.
Предок сделал шаг, и земля под его ногами задрожала. Не трещина, а целая расщелина, словно след от упавшего небесного тела, зияла перед ним. Из нее струился туман, светящийся изнутри призрачным, голубоватым светом. Казалось, это дыхание самой планеты, ее скрытая жизнь, проступающая наружу. Предок протянул руку, и из расщелины вырвался сноп искр, сверкающих, словно россыпь драгоценных камней. Он прикоснулся к одной из искр, и она, словно живая, обвилась вокруг его пальца, превращаясь в тонкое, светящееся кольцо.
Его кожа, цвета бронзы, отливала в лунном свете, высвечивая сложные узоры, похожие на древние руны. Волосы, спадающие на плечи, словно водопад, переливались всеми оттенками чёрного: от глубокого, смоляного до блестящего, как вороново крыло. Он был не просто красив, он был воплощением силы и древней мудрости, символом самой земли, ее несокрушимой мощи и таинственной красоты.
Неожиданно, из глубины расщелины донесся шепот, слабый, еле слышный, но пронизывающий до самых костей. Это был голос земли, голос самой планеты, взывающий о помощи. Предок приклонил голову, словно внимая древней молитве. Его глаза, до этого бездонные омуты, засветились мягким, сочувствующим светом.
Он понял, что пробуждение не случайно. Земля страдала, и он должен был помочь. Что-то нарушило ее гармонию, что-то угрожало ее существованию. Предок поднял руку, и из его ладони вырвался луч света, яркий, ослепительный, прорезающий темноту ночи. Луч этот пронзил небо, достигая неведомых высот, словно сигнал о помощи, отправленный в глубины космоса. Предок знал, что его пробуждение — это начало великой битвы, битвы за спасение планеты, за сохранение ее хрупкой красоты и древней, загадочной магии. А предвестием этой битвы стал бурный, неистовый шторм, пробудивший Спящего Предка из многовекового сна. И теперь он стоял, готовый к предстоящим испытаниям, во всей своей могучей, божественной красе.
Спящий, разбуженный грубым шумом драки, лениво обвёл взглядом двух перепачканных и взъерошенных мальчишек, валяющихся на земле. В полумраке его логова было трудно разглядеть детали, но достаточно, чтобы понять, что они напуганы до смерти. Снисходительно облизнув яркие, почти неестественно красные губы, он мелодично произнёс, словно пробуя слова на вкус:
- Жертвы? Не проливай больше их крови, она слаба, а сила невкусна.
Его голос, несмотря на кажущуюся мягкость, пробирал до костей ледяным холодом. Он звучал так, будто доносился из глубины веков, из самой тьмы, где сон переплетается со смертью. Спустя несколько долгих, тягучих секунд, во время которых в воздухе повисла зловещая тишина, чудовище задумчиво выдало:
Возможно, если пытать, кричать будут красиво?
Мысль о чужих страданиях прозвучала в его голосе не как жестокое намерение, а как научный интерес. Он был словно искушённый музыкант, ищущий новые, неповторимые ноты боли для своей дьявольской симфонии.
— Молю, Спящий, о снисхождении, — со страхом и отчаянием воззвал Эрик, не вставая с колен. Он протянул дрожащие руки к восставшему, словно пытаясь ухватиться хоть за каплю надежды. — Требуй виру, Предок. Но отпусти детей.
В его голосе звучала не только мольба, но и твёрдая решимость. Он был готов отдать всё, лишь бы спасти этих мальчишек от участи, которую, судя по всему, предвидел.
- Отпустить? Забрать то, что отдано добровольно, да ещё и не тобой? — Спящий сильно удивился странному желанию человеческого мужчины, приподняв тонкие брови. Его лицо, красивое и в то же время пугающее, на мгновение исказилось гримасой презрения. Он скривил губы в усмешке и тут же назвал свою цену, словно бросая кость голодной собаке: — Дай мне забаву взамен! Я хочу живую игрушку!
В его голосе звучала капризная прихоть избалованного ребёнка, которому наскучили старые развлечения. Эрик понимал, что просит о невозможном. Спящий не знает сострадания, его интересует только собственное удовольствие.
- Но… — попытался было беспомощно вякнуть благородный заступник, словно утопающий, хватающийся за соломинку. Он вгляделся в прекрасное лицо пробуждённого, в чьих безупречных чертах милосердия отродясь не было, и, поняв бесполезность своих слов, замолчал. В глазах Эрика плескалось отчаяние, смешанное с горьким осознанием бессилия. Цена спасения была непомерно высока.
- Ну? — нетерпеливо притопнул ногой жаждущий развлечений тип, в глазах которого плясали искры. — Меня пробудили, я хочу веселиться! Не видишь, что ли? Нет игрушки? Найди, создай, призови! Что угодно! Мне становится скучно! Или всё-таки развлечься криками этих детишек, а? Уж они-то точно меня развеселят...
- Нет, нет! Пожалуйста, не надо! Я... Призвать? Точно! Я призову тебе спутника, — неожиданно осенило Эрика, скорее от безысходности, чем от чего-то другого. Мужчина торопливо пустился в объяснения, больше похожие на испуганные причитания, перемежающиеся нервным смехом. — Есть ритуал призыва. Древний ритуал. Я проведу его для тебя. Верный спутник, разделяющий дорогу! Друг, товарищ, компаньон! Мой предок провёл такой ритуал для себя и получил... Дракона! Да, дракона! С золотой чешуёй и быстрокрылого. Мощного, верного, преданного! Твою личную непобедимую силу! Только дай мне время, я всё подготовлю...
— Хватит, — оборвал торопливую речь Спящий Предок, который уже давно перестал быть спящим, и хлопнул в ладоши так, что в воздухе что-то звякнуло. Его взгляд, прежде рассеянный, теперь был сосредоточенным и требовательным. — Призывай. Не трать моё время на болтовню. Давай, покажи, на что ты способен. Иначе... мне придется самому найти себе развлечение. И тебе оно точно не понравится.
Эрик испепеляющим взглядом посмотрел на беспамятных глупых мальчишек, валявшихся у его ног. Эти молокососы, движимые юношеской бравадой и недостатком разума, ввергли себя, его, а возможно, и весь Лес в пучину неведомых бед. Ярость клокотала внутри, но он знал, что сейчас она бесполезна. Нужно действовать, и действовать быстро.
Движением, отточенным годами привычки, Эрик вытащил из-под туники медальон — небольшую потемневшую от времени серебряную пластинку с выгравированными рунами. Он крепко сжал её в руке, чувствуя, как холод металла проникает сквозь кожу. Его губы зашевелились, и в полумраке поляны зазвучала торопливая тихая мелодия. Древняя молитва-призыв-заклинание, отголосок давно ушедшей эпохи, лилась из его уст подобно журчанию лесного ручья.
Что это было на самом деле, затруднился бы сказать и более опытный маг. Даже он, мастер законов, посвятивший большую часть своей жизни толкованию и соблюдению законов Великого Леса, не мог с уверенностью определить природу этого ритуала. Он и медальон-то носил на груди скорее как память — драгоценный дар ушедшей за грань мира Айнур, чью мудрость и доброту он помнил всем сердцем. И лишь в благодарность этой странной женщине, говорившей с ветром и понимавшей язык зверей, он выучил слова древнейшего ритуала.
Он даже не думал призывать защитника-спутника. В его мире, мире Великого Леса, чудеса случались крайне редко. Его дом был полон причудливых законов, сложных взаимосвязей между живыми существами и стихиями, а также всеми теми, кому нужна была помощь в их постижении. Ему хватало и этих забот, чтобы тратить драгоценную магию на призыв неведомой силы. Но сейчас, глядя на бессознательные лица этих юнцов, он понимал, что у него нет выбора. Последствия их глупости могли оказаться чудовищными.
Теперь дар пригодился. Голос Эрика, мелодичный и чистый, как у любого представителя лесного народа, эльфийский тембр, казалось, вибрировал в самом воздухе. Он читал ритуальный речитатив, слова которого веками передавались из уст в уста, от старейшины к юному послушнику. В заученной песне, гимне древним силам, Эрик менял лишь одно слово — своё собственное имя на имя Спящего. То самое имя, которое даже самые безрассудные сородичи Эрика не рисковали произносить вслух на протяжении долгих веков; само его упоминание считалось кощунством, призывом к непоправимой беде. Имя, от которого кровь стыла в жилах, а деревья сбрасывали листву в знак испуга.
Песня призыва отзвучала, последние ноты растаяли в воздухе, и воцарилась тишина. Тишина, странная и противоестественная для вечно живого леса, для этого буйства красок и звуков, неизменно наполненного чудесной слитной мелодией жизни: шумом соков растений, словно кровью земли, щебетом птиц, перекликающихся в кронах вековых деревьев, вознёй зверей, прячущихся в густой траве и сырых норах. Обычно лес жил и дышал, но сейчас он замер, словно затаив дыхание в ожидании.
- И где же? — раздался голос, нарушивший мёртвую тишину. В голосе Спящего сквозило предвкушение, но уже с примесью разочарования. Казалось, он был готов к неудаче, к тому, что юный эльф окажется не более чем наивным мечтателем. Готов был, если ритуал не сработает, найти себе другое развлечение, куда более жестокое и изощрённое. — Где обещанное чудо? Я ждал. Отвечай!
Словно только и дожидаясь его требования, в ответ разверзлись небеса — не в невыносимой голубой вышине, где нещадно палило солнце, а не более чем в трёх метрах над поверхностью, прямо над головой Спящего. Разверзлись с треском, с искривлением пространства, словно ткань мироздания на мгновение зацепилась за что-то острое и лопнула. И с криком «Ёбушки-воробушки!» — отчаянным, неожиданным и совершенно неуместным в этом древнем, исполненном таинственной
