Сегодня я решила последовать насмешливому совету моего дорогого правнука Франсуа и начать писать мемуары. Разумеется, я не буду рассказывать обо всех событиях моей жизни. Во-первых, это может набросить тень на моих потомков; во-вторых, людям не нужна правда; а в-третьих, о некоторых событиях мне неимоверно больно вспоминать. Даже теперь. Увы, наконец-то и для меня настала пора жить воспоминаниями. Но делать это в девяносто лет как-то сподручнее, чем в пятьдесят. Вы, вероятно, удивитесь этой цифре? На очередной бестактный вопрос о моём возрасте я, как правило, отшучиваюсь:
— Столько не живут, — вот мой самый распространённый ответ.
Недавно моя младшая правнучка Шарлотта спросила:
— А скольких монархов ты повидала, прабабушка?
Я родилась в Дижоне на закате правления короля Карла Седьмого. Того самого, который одержал победу в Столетней войне над англичанами. А вот его сын, Людовик Одиннадцатый, сыграл важную роль в моей жизни. Эта история произошла в последние годы его правления. Поскольку главными действующими лицами были не короли, герцоги, Римские Папы и кардиналы, то думаю, что я смогу её записать и поведать своим потомкам. Увы, старики прекрасно помнят малейшие происшествия своей молодости, но забывают о вчерашних событиях и проблемах.
Моих соотечественников в Париже не жалуют. То же самое можно сказать почти обо всех чужеземцах, но нелюбовь французов к итальянцам — явление непреходящее. Хотя мой народ не сделал им ничего плохого. Жена нового французского монарха является родственницей моей старшей дочери. Большинство придворных считает королеву Екатерину простодушной и не слишком умной женщиной. Находятся и злоязычникики, утверждающие, что в смерти старшего брата нынешнего короля повинна королева Екатерина. Я не верю ни тем, ни другим. Помню, что жена дофина была весьма удивлена, воочию увидев старую даму, некогда игравшую во Флоренции ту же роль, что и мадам де Пуатье. Когда-то я была фавориткой всемогущего Лоренцо Медичи. Подобно королю Генриху, он не был, что называется, охотником за юбками. Его первая любовь к Лукреции Донати оставалась чисто платонической. А я… Но сейчас я планирую рассказать совсем другую историю.
В описываемое время мне исполнилось около двадцати трёх лет. Тогда я ещё могла претендовать на звание красавицы. Думаю, что с моих далёких потомков, читающих эти записи, станется цинично усмехнуться. Какая старушка, скажите на милость, в молодости не была красоткой?
Но в том-то и дело, что в ранней юности я считала себя уродиной. Когда я была совсем крошкой, кузина моего отца назвала меня некрасивой девочкой с цыганскими волосами. Во Флоренции же красивыми считались только обладательницы светлых локонов. Позже я убедилась в собственной неотразимости. Восхищённые взгляды мужчин служили мне лучшим зеркалом. Но так уж повелось, что я возненавидела тех особ, которые уничижительно высказывались о чужой наружности. Хотя я всегда отличалась обострённым чувством справедливости. Но критику внешности любого человека я воспринимала как перчатку, брошенную мне в лицо.
Эта история началась в один из мартовских деньков 1482 года. Увы, тогда я не придала этому событию должного значения. Поэтому точную дату я не могу назвать со всей уверенностью. Хронист и мемуарист из меня выходит так себе. Бывает, что событие, которое изначально кажется нам незначительным, может ознаменовать начало огромных перемен или страшных испытаний. Тогда ничто не предвещало трагедии. Я входила в число приближённых младшей дочери тогдашнего короля, Жанны Французской. Многие, в том числе и садовник Флоран, занимавший особое положение в нашем доме, называли принцессу уродливой. Меня же с первого взгляда поразили душевная красота и благоразумие королевской дочери. Как воспоследует из моего дальнейшего рассказа, я совершенно не отличалась последним качеством. Позже она спасла мою жизнь. Как сейчас помню её фразу:
— Благодаря вам я поняла, что можно быть прекрасной, как день, и одновременно глубоко несчастной. Когда мне захочется плакать, я буду вспоминать вас!
Я никогда не забывала сделанного добра, поэтому старалась поддерживать принцессу в самые трудные минуты её жизни. Ибо судьба послала этой доброй и терпеливой женщине множество испытаний. Её супруг уделял внимание распутным женщинам, но брезговал законной супругой. Когда герцог Орлеанский стал королём Франции, то первым делом пожелал развестись с супругой. Тогда Римским Папой был испанец, которого я знала под именем Родриго Борджиа. Ничего хорошего не могу сказать об этом человеке. Я думаю, что львиная доля слухов о тогдашнем понтифике была чистой правдой. Впрочем, в данном вопросе я не могу быть полностью беспристрастной. Ценой развода было назначение незаконного сына Родриго герцогом Валентинуа. На моей родине Чезаре Борджиа прозвали Иль Валентино. Этот человек принёс немало горя ещё одной моей подруге, Катарине Сфорца.
Я дарила свою дружбу далеко не каждому человеку. Моих ближайших подруг можно пересчитать по пальцам двух рук. В описываемый период я свела дружбу с одним весьма примечательным семейством. Правда, слово дружба было не более уместно в этом случае, чем седло иноходца на муле. Такие отношения с большой натяжкой называют приятельскими. Друзей, как правило, объединяет сходство характеров, склонностей или родство душ. Но из любого правила бывают исключения. Я обладала определённым влиянием при дворе, благосклонностью венценосных особ и носила графский титул. Семейство же де Гонделорье могло похвастаться звонкими монетами в сундуках, обширными земельными владениями и прочими материальными благостынями, но отнюдь не вереницей благородных предков. Их дворянству было не более двух столетий. Я же, хоть и носила звучный титул, но считалась дочерью флорентийского торговца. К счастью, чопорная Алоиза, так звали мадам де Гонделорье, и её манерная дочурка, которую я тогда называла своей благоприятельницей, не узнали правду о моём рождении. Представляю, как бы вытянулись их надменные бледные лица. Я не стыдилась обстоятельств моего рождения, но по настоятельной просьбе моего любимого супруга, Филиппа, старалась хранить эту тайну. Тогда я полагала, что больше не встречусь с роднёй моих бедных родителей.
Филипп принадлежал к числу самых ярых приверженцев последнего правителя Бургундии, Карла Смелого. Для современной молодёжи Бургундия является одной из многочисленных провинций Франции, а тогда это было самостоятельное государство. Я сыграла в тех роковых событиях далеко не последнюю роль. Филипп долго не мог смириться с поражением Бургундии. Но в конце концов, он признал очевидное. Мы обитали поочерёдно то в Париже, то в Рабодьере. Человеку нужно чем-то жить. Помимо любви, Филипп увлёкся садоводством, тренировкой неопытных воинов и даже живописью. Пополнял он и свои знания по античной литературе. Но моему супругу всё равно не хватало битв. Да и преданность сюзерену для него оставалась не пустым звуком. Скрепя сердце, Филипп дал клятву не поднимать оружия против французского монарха. Но время врачует самые страшные раны. Пять лет назад сложил свою отважную и безрассудную голову в бою герцог Карл Смелый. Его дочь Мария не смогла отстоять наследство отца. Мария умерла двадцать седьмого марта 1482 года, а двадцать девятого дня этого же месяца Флёр-де-Лис чуть не овдовела, ещё не принеся брачные клятвы у алтаря. На первый взгляд, эти два события не имели никакой связи. Смерть Марии Бургундской имела большое влияние на судьбы Европы, а второе происшествие имело значение только для самых заинтересованных лиц. Но обо всём по порядку.
К тому времени я уже тяготилась приятельскими отношениями с семейством де Гонделорье. Мы с Флёр-де-Лис были почти ровесницами, но более разных людей и вообразить трудно. Эта девушка оказалась достаточно ограниченной особой, похожей на роскошную лилию, цветущую за оградой королевского сада. Имя ей подходило идеально. Я тоже носила вполне цветочное имя и любила лилии. Моя юность прошла во Флоренции, городе красной лилии.
Флёр-де-Лис обладала настоящим талантом вышивальщицы, я же увлекалась литературой, науками и шахматами. Умела я также владеть оружием и знала свойства ядов, но до сих пор не пользовалась этими умениями. Товарки Флёр-де-Лис не имели даже зачатков разума. Я сознаю, что слишком строго судила этих юных девушек. С раннего детства они являлись баловницами фортуны. Их жизнь казалась лёгкой, беззаботной и бесполезной, как полёт мотылька. Я тоже не знала отказа в малейших своих прихотях, но фортуна отсыпала мне немало тумаков. Поэтому эти хорошенькие, глуповатые щебетуньи казались мне едва ли не детворой. Да и мадам Алоиза, которая мне виделась глубокой старухой, знала жизнь ненамного лучше своих подопечных. Если бы эти девицы пережили десятую долю моих испытаний, то либо сошли бы с ума, либо наложили бы на себя руки. Не скрою, что мысль о самоубийстве приходила и в мою голову. Но виной тому послужило известие о мнимой казни моего супруга, которого я полюбила с первого взгляда.
Как я уже заметила, было начало марта. В тот день при нашей встрече присутствовал жених Флёр-де-Лис. Я недолюбливала капитана Феба де Шатопера. Если бы я встретила этого кавалера в семнадцать лет, то вполне бы могла плениться его красивой наружностью и банальными фразами. А может быть и нет. Сердце любящего человека является неразрешимой загадкой для любого мудреца. Ведь такой преданный, на первый взгляд, поклонник Лука Торнабуони не вызывал в моём сердце никаких чувств, кроме глухого раздражения. Вот бы у кого господину де Шатоперу поучиться умению красиво говорить и ухаживать. Увы, бедняжка Хатун, моя подруга и камеристка, пала жертвой чар этого бессердечного обольстителя. Нам с Филиппом так и не удалось разузнать про её судьбу. Но я имела все основания предполагать самое худшее. А Лука вышел сухим из воды. Как всегда. Ведь Хатун родилась рабыней, а этот злодей принадлежал к одной из самых знатных и влиятельных семей Флоренции. Если бы не Деметриос Ласкарис, который мог в зависимости от обстоятельств становиться преданным другом и непримиримым врагом, то и моя участь оказалась бы печальной.
Само собой, это сравнение не прибавляло моей симпатии к новому знакомцу. Этот красавчик собирался жениться на приданом девицы де Гонделорье, но не утруждал себя даже видимостью ухаживаний и нежных слов. Этот повеса казался таким скромником и молчуном, что меня просто смех разбирал. Остальные наперсницы его невесты были немного влюблены в симпатичного офицера и напропалую кокетничали с ним. Думаю, что ни одна из этих трещоток не стремилась всерьёз увести жениха у Флёр-де-Лис. Это смотрелось забавной игрой. Так кошка, шутя, царапает свою хозяюшку. Животное не желает причинить боль человеку. Оно просто жаждет обратить на себя внимание. Подобная черта присутствовала и в моём характере в ранней юности. Я не верила в любовь многочисленных поклонников и жаждала привлечь внимание Джулиано Медичи, младшего брата знаменитого Лоренцо.
Но я не называла его возлюбленную своей подругой. А дружба этих девиц напоминала тонкий весенний ледок. Присутствия одного привлекательного мужчины хватило, чтобы она треснула. Так гончие могут мирно взаимодействовать между собой, но из-за первой же кости возникает нешуточная схватка. Да, я была слишком строга к этим безвредным созданиям, но в те дни мой характер заметно испортился. Причину я обрисую позже.
Феб де Шатопер не отвечал на заигрывания высокородных девиц. Причина лежала на поверхности. Такие люди не способны отвечать за свои поступки. Родитель или брат обольщённой девицы мог вызвать его на дуэль. Помолвка по-любому бы сорвалась. А значит, из рук высокородного корыстолюбца уплыл бы солидный куш. В довершение ко всему ему пришлось бы жениться на опозоренной девице, а я не поручусь, что их приданое могло сравниться с приданым Флёр-де-Лис. Большинство этих девиц прибыло ко двору не только для того, чтобы стать фрейлинами, но и составить выгодную партию. А Феб был гол, как ощипанный воробушек. Как известно, от добра добра не ищут. Поэтому напыщенный шевалье никак не реагировал на робкие авансы и очаровательные улыбки юных прелестниц.
Что касается меня, то тут дело обстоятело по-иному. Феб весьма доходчиво объяснил мне, что я женщина вполне в его вкусе. Одна фраза в былые времена могла наполнить моё сердце радостью и некой признательностью.
— Вот смотрю я на вас, Фьора, и думаю, что настоящий мужчина не может любить никого, кроме брюнеток.
— Я думаю, что мадемуазель де Монмишель будет польщена этим фактом, — преувеличенно невинно улыбнулась я.
— Что? — непонимающе переспросил верный жених. — А, это. Нет, я имею в виду совсем не Амлотту. Вы так хороши, что можете вскружить голову самому архидьякону Жозасскому, самому страшному женоненавистнику Парижа.
Этот комплимент показался мне весьма сомнительным. Я попыталась поставить нахала на место, но тут Феб окончательно рассердил меня, упомянув про Кампобассо, и добавив, что он во многих вещах даст фору моему престарелому любовнику. Этой фразой не слишком умный капитан показал, что дурная слава бежит впереди человека. Но самое обидное, что я поняла следующее. Этот прожигатель жизни и не очень одарённый обольститель считает меня лёгкой добычей и доступной женщиной. Кто бы стерпел подобное обращение? Только не я. Прежде, чем я успела подумать о последствиях, моя ладонь пришла в самое тесное соприкосновение со щекой наглеца.
— Это вас отучит посягать на мою честь и честь моего мужа, — зло процедила я.
Всё же какие-то остатки дворянской чести сохранились у Феба. Он не ударил меня в ответ. Он отступил и холодно произнёс:
— Какая честь у флорентийской, — дальше шла такая площадная брань, что мне хотелось заткнуть уши.
Но похоже, что Феб, в отличие от того же Кампобассо, Родриго Борджиа, Пьетро Пацци и Луки Торнабуони, понимал отказ с первого раза. Как по мне, это весьма ценное качество. Больше доблестный вояка не возобновлял свои поползновения. Наши отношения стали ровными и холодными. Зато Флёр-де-Лис успокоилась. Эта девушка обладала ревнивым характером, но старалась маскировать это качество напускным спокойствием.
Я задавалась вопросом, почему выбор этого тупоумного воителя пал именно на меня. Я ничем его не поощряла. Возможно, он просто поспорил с друзьями на то, что ему удастся совратить прекрасную графиню. А может, он полагал, что дело чести французского офицера наставить рога бургундскому графу. Но Филипп уже дважды дрался на поединке, отстаивая мою честь. Хотя Феба трудно упрекнуть в трусости, подобные люди не терпят малейших осложнений своей размеренной жизни. Сейчас я уверена, что в действиях подобных людей невозможно сыскать малейшее проявление логики. Они, словно животные, живут порывами, инстинктами, а не разумом. Хотя король Людовик ценил собак, полагая их более умными и верными, чем люди. В сравнении с питомцами короля бравый шевалье значительно проигрывал.
Прода от 03.10.2025, 19:15
Близилась разлука Флёр-де-Лис с подругами. Через месяц старшая дочь короля, Анна Французская, планировала выбрать фрейлин для будущей супруги дофина.
