Герцог торговался, как последний лавочник, и отличался редкой скаредностью. Но его жадность не распространялась на людей искусства. Но это произойдёт в далёком 1502 году.
Сейчас я наслаждалась встречей с дочерью. Агнелла Нарди и её супруг были святыми людьми. Другая женщина на её месте воспротивилась бы моим визитам, но она никогда не ревновала Марию-Лоренцу, которая в те дни носила фамилию Нарди, ко мне. Очевидно, эта женщина, которая долго считалась бесплодной, понимала горе матери, вынужденной расстаться со своим ребёнком. Но она меня обрадовала новостью о том, что сама готовится стать матерью. Супруги Нарди уже не надеялись произвести на свет потомство. Но моё приподнятое настроение улетучилось, как дым, стоило только нагрянуть Ударде. Вообще я относилась вполне терпимо к этой добродушной и тучной, как откормленная корова, говорунье. Но дело на этот раз заключалось не в ней. Как многие простодушные люди, жена присяжного библиотекаря любила болтать о том о сём. Она могла начать с дороговизны жизни, а закончить жалобой на молодёжь, которая вконец обнаглела. В этот раз она возмущалась бесцеремонностью одного школяра. Начало речи гостьи я слушала с улыбкой. Некий Жеан Фролло просто не давал прохода забавной толстушке. Никто не воспринимал ухаживания этого прохвоста всерьёз, но Ударда беспокоилась, что муж начнёт её ревновать к неугомонному школяру. Я и не могла представить, что не пройдёт и недели, как мне предоставится возможность познакомиться с этом юным повесой. По-моему, Ударда возмущалась, в основном, для вида. Не могло быть и речи, чтобы верная супруга ответила на заигрывания школяра, но в глубине души почтенная матрона испытывала гордость. Ведь бесстрашный озорник годился ей в сыновья. Это возвышало её в собственных глазах и свидетельствовало о том, что красота Ударды ещё не окончательно увяла.
Потом подали обед, состоявший из грибов с базиликом, ракового супа, персиков и форели, тушёной с пряностями. Тогда ещё не миновало время поста. Я страдала отсутствием аппетита только в те моменты, когда жизнь казалась бессмысленной. Бывало, что, поссорившись с супругом, я могла несколько дней не принимать пищу. Сейчас подобные крайности и упрямство мне смешны. Что касается хозяев и гостьи, то никакие превратности судьбы не заставили бы их отказаться от доброй трапезы.
После окончания гастрономического рая упитанная горожанка уже забыла, о чём шла речь до этого. Зато вспомнила иное.
— Известна ли вам, Ваше Сиятельство, сестра Гудула?
— Я не имею чести знать этой монахини, — ответила я.
Ударда звонко рассмеялась.
— Нет, Ваше Сиятельство, это затворница Роландовой башни.
— Я не обращаю внимания на подобных людей, — дерзко заметила я. — Да простит меня Бог, нормальная женщина ни за что не согласится замуровать себя заживо. Я видела блаженную Агнессу дю Роше, которая прожила в таком каменном мешке до девяноста восьми лет.
Судьба этой несчастной старухи, чем-то похожая на историю моей старшей сестры, в своё время произвела на меня страшное впечатление. Она полюбила простолюдина и родила внебрачного ребёнка. Безжалостный отец убил возлюбленного и невинного ребёнка на её глазах. Что сталось с этим бездушным родителем, мне неизвестно. Почти так же поступил и мой отчим Рено дю Амель, которого я довела до преждевременной смерти. Разница была в том, что Агнеса совершила грех из-за любви, а Маргарита стала жертвой насилия.
Ударда согласно кивнула со знающим видом.
— Блаженная Агнесса прожила до ста лет. Она умерла в прошлом году и по праву завоевала место в раю, искупив ошибку молодости. А вот сестра Гудула раньше была блудницей.
— Быть того не может, — засомневалась Агнелла.
— Я сама удивлена. Мы постоянно гадали, кто она такая. Эта женщина нездешняя. Помог случай. Ко мне приехала приятельница из Реймса. Её зовут Майетта. Она жена нотариуса и счастливая мать. У неё такой славный мальчуган. Как бы мне хотелось иметь такого же, — вздохнула сплетница. — Кстати, как поживает виконт Филипп?
— Лучше всех. Недавно попросил у отца в подарок дрессированное животное.
— Какая прелесть. Так вот. Мы решили показать этой провинциалке Париж. Ну и немного разговорились по дороге. — При этих словах мы с Агнеллой понимающе переглянулись. Наверное, кумушки на протяжении этой короткой беседы обошли весь город.
— В итоге Майетта рассказала нам ужасную историю про блудницу, у которой цыгане украли ребёнка. Все думали, что несчастная мать утопилась, тогда как эта Пакетта, так на самом деле зовут эту вретишницу, уже пятнадцать лет искупает грехи молодости. Вот ведь как бывает.
— Несчастная женщина, — с неподдельным участием, — произнесла я, — а ребёнка нашли?
— Нет, — торжественно сказала Ударда. — От него даже косточек не осталось. Его съели цыгане.
— Что за чепуха? — поразилась Агнелла.
— Слушайте. Эта бедная, но такая легковерная женщина ходила к ним с ребёнком погадать. Они предсказали, что её дочь будет красавицей и королевой. А потом мать пошла хвастаться перед своей подругой. Наверное, подруга была такой же блудницей. Кто ещё будет дружить с женщиной подобного сорта? Пришла. А ребёнка-то и нет. Она умоляла людей пуститься в погоню, рвала на себе волосы, говорила, что будет рабой собаки того, кто вернёт ребёнка. Но цыганки подкинули ей уродца вместо дочери. Люди унесли это чудовище и отправили его в Париж, — тут Ударда понизила голос. — Знаете, что я думаю. Этим чудовищем был звонарь собора Парижской Богоматери, Квазимодо. Всё сходится. А недавно он хотел украсть цыганку Смеральду, которая пляшет на Соборной площади. Почуял соплеменницу.
— Эсмеральду, — машинально поправила я.
Мне хотелось заплакать. Когда-то, ещё во Флоренции, я имела несчастье познакомиться с хозяйкой борделя. Из этого злоключения я вынесла ненависть к сводницам и сочувствие у блудницам. И вот выяснилось, что у падшей женщины оказалось более верное сердце, чем у меня. Она не смогла жить без потерянной дочери. Пятнадцать лет она томится в каменном мешке, оплакивая похищенную девочку. Я же по собственной воле отказалась от собственного ребёнка. Для всех я только крёстная мать Марии-Лоренцы.
Ударда говорила ещё что-то, но я её уже не слушала. Я чувствовала жгучий стыд.
На прощание я поцеловала дочку и провела рукой по её шелковистым тёмным волосикам.
Позже Леонарда отпаивала меня отваром из мяты, мелиссы и чабреца.
— Я так и думала, что этот поход ни закончится ничем хорошим, — внушительно проговорила моя бывшая гувернантка.
— Будто я не знаю, что ты сама туда ходишь тайком, — попыталась улыбнуться я. Думаю, что моя улыбка походила на вымученную гримасу. Трудно казаться весёлой, когда на душе у тебя скребут кошки.
— Как я могу не ходить туда, если мы живём в Париже. Я всё же привязана к этому маленькому ангелу. Не мы первые, не мы последние, кто оказался в такой ситуации. Всё могло быть намного хуже.
— Ах, Леонарда, ты не представляешь, что я услышала сегодня…
Леонарда не особо поразилась услышанному.
— Виноваты ваши расстроенные нервы. Конечно, история страшная и странная. Я видела этого звонаря. Извините за напоминание, но рядом с ним покойный сын Иеронимы казался бы красавчиком. Но этот молодчик знает и любит своё дело. И на цыгана не похож. Да и какой смысл красть одного ребёнка, чтобы подбросить другого. Бред какой-то. А вот что этот Квазимодо может украсть девушку, в жизни не поверю.
Тут я вспомнила подробности того мартовского дня в доме Гонделорье.
— Постой, Леонарда. Это точно правда. Вначале Феб придумал, что он отбил Эсмеральду у банды разбойников. А потом в разговоре с ней он сказал… Сейчас точно вспомню. Звонарь похищает девушек, точно какой-то виконт. Меня ещё насмешила эта фраза. Будто подобное преступление может совершить только дворянин. На мой взгляд, это несовместимо с честью дворянина. Хотя если уж Римский Папа занимается подобным…
Леонарда изумлённо пожала плечами.
— Выходит, что Феб её, действительно, спас.
— Знаешь, Леонарда, я бы хотела взять эту девушку к нам в дом.
— В качестве кого?
— Мне кажется, что она бы смогла присматривать за моим сыном, стать моей камеристкой и заменить Хатун. В отличие от Флёр-де-Лис, я уверена в своём любимом человеке. Думаю, что цыганка не откажется от такого предложения.
— Ну ещё бы, — недовольно пробормотала Леонарда. — Над нами будет весь Париж потешаться. У графини де Селонже цыганка в камеристках.
— Ну и пусть, — я упрямо тряхнула головой. — Поговорят и забудут. Сегодня они говорят про печальную судьбу затворницы, завтра будут судачить про нас, а послезавтра найдут новую тему для разговоров. Мне ли бояться сплетен?
Леонарда махнула рукой, ехидно заметив, что Филипп будет просто счастлив, вернувшись из Бургундии.
— Ничего же не случилось.
— Пока не случилось, — произнесла Леонарда, сделав акцент на первом слове. Как всегда, моя подруга и экономка оказалась права.
Но мои поиски не увенчались успехом. Как назло девушка исчезла с Соборной площади. Флоран пытался разведать обстановку, но люди только пожимали плечами. Никто не мог дать информации, хотя я не поскупилась бы на оплату.
— Возможно, жених вашей подруги взял её к себе на содержание? — высказал предположение Флоран, изрядно насмешив меня.
— Феб? На содержание? Да его самого впору содержать.
Но вскоре мне удалось разузнать о судьбе плясуньи. Мир не без добрых людей. В один из восхитительных апрельских дней, когда воздух напоён ароматами цветов и зелени, я услышала радостный визг малыша Филиппа. Ему вторил задорный юношеский смех. Так не мог смеяться степенный и замкнутый Флоран. Остальные слуги не осмелились бы играть с графским сыном. Раньше нянькой моего старшего сына была Хатун. Теперь я сама занималась сыном. Некогда я мечтала вырастить из него изысканного человека, разбирающегося в искусстве, литературе и торговле. То есть подобие моего отца. Но теперь мы с Филиппом пришли к соломонову решению. Наш сын должен будет выбрать карьеру воина или придворного. Но мой мальчик не любил учиться, зато предпочитал подвижные игры.
Выбежав в сад, я увидела, как Филипп кидает мяч за ворота. Мяч поймал весёлый белокурый парень и бросил обратно. Соратник Филиппа по играм совершенно не смутился, узрев меня. Напротив, блондин казался несказанно обрадованным моему появлению.
— Вас-то мне и надо, — безмятежно улыбнулся незваный гость, бросая мяч мне.
— Разве мы знакомы?
— Ну так познакомимся. Но неудобно разговаривать через ограду. У меня к вам важное дело.
Я на всякий случай призвала Флорана и парочку дюжих лакеев. Кто знает, что на уме у этого шалопая, который казался таким безобидным. Но мне известно, что внешность бывает обманчивой. Леонарда сразу возмутилась.
— Что будут говорить о графине де Селонже, которая водит в отсутствие мужа дружбу с молодыми людьми?
— Люди скажут, что у неё прекрасный вкус, — самодовольно заявил юноша. Его хорошенькое розовощёкое лицо имело хитрое и смышлённое выражение, а взгляд больших голубых глаз выдавал хитреца, хотя он старался казаться простодушным и невинным.
— Что вас привело ко мне?
— Для начала я бы хотел основательно подкрепиться. Второй день уже голодаю, — заявил юный нахал. Леонарда отвела белокурого наглеца на кухню, где он отдал должное прежде всего виноградной лозе, но никак не еде. После чего парень поблагодарил нас за тёплый приём и приступил непосредственно к делу.
— Перед вами, прекрасная графиня, стоит бывший школяр и будущий бродяга.
Начало речи привлекло всеобщее внимание, но не удивило. Зачастую школяры немногим отличались от бандитов. Юноша был облачён в потрёпанную одежду и, очевидно, влачил полунищенское существование. Он прихватил из буфета несколько бутылок боннского вина, к которому питал особое расположение. Винные пары сделали его красноречивым.
— Прекрасные дамы! Выслушайте меня! Нутром своим я бродяга, в душе я арготинец, от природы я вор. Я был очень богат, но я слопал свое богатство. Моя матушка прочила меня в офицеры, батюшка — в дьяконы, тетка — в судьи, бабушка — в королевские протонотариусы, двоюродная бабка — в казначеи военного ведомства. А я стал бродягой. Я сказал об этом батюшке — тот швырнул мне в лицо проклятия, я сказал об этом матушке, почтенной женщине — она захныкала и распустила нюни, как вот это сырое полено на каминной решетке.
Этот словесный поток был остановлен Леонардой.
— А ну прекращай фиглярничать. Ты пришёл в приличный особняк. Всё ясно. Тебе нельзя пить. Сразу становишься дурачком. Был бы поумнее, не стал бы хвастаться такими вещами. Я живо прикажу лакеям тебя отколотить, если хотя бы одной безделушки недосчитаюсь.
— Я сам кого угодно могу отколотить, — расхвастался пьяница, — недавно я избил палкой виконта Альбера де Рамоншана. Этот скверный мальчишка ради забавы пускал свою лошадь вскачь по лужам и забрызгал грязью меня и моих товарищей.
Я невольно улыбнулась, но с напускной строгостью заметила:
— Палкой колотят простолюдинов, а дворян вызывают на дуэль.
— Я не военный, чтобы драться на дуэли. Но позвольте представиться. Жеан Фролло. Дворянин, школяр, сирота и брат архидьякона. Вы графиня де Селонже. Вашу экономку зовут Леонарда Мерсе. А этот очаровательный карапуз — виконт Филипп де Селонже.
Какой матери не отрадно услышать похвалу своему дитю? Я не была исключением в данном вопросе.
— Так что же привело к моему порогу такого достойного дворянина? Всяко не желание поиграть в мяч с графским сыном?
— Я знаю, что вы ищите Эсмеральду. Её ищет весь Двор Чудес. Но мне известно, что сталось с этой девицей. За информацию — флорин.
Я сочла, что словоохотливый и забавный школяр знатно продешевил. Я бы дала намного больше. Но шантажисту об этом знать совсем не обязательно. Сделка состоялась мгновенно.
— Я был во Дворце Правосудия, когда её судили. Разумеется, чисто случайно.
— Господи, что же она могла натворить?
— Её судили за проституцию, колдовство и убийство моего приятеля, Феба де Шатопера.
Первой глупой мыслью было: «Что может связывать щеголеватого, галантного Феба и этого смазливого оборванца?». Затем я вскочила, как будто на меня вылили ведро кипятка.
— Феб убит? — невольно прорвалось у меня восклицание ужаса.
— Что ему сделается? Подобные люди живут долго и умирают в своей постели, окружённые родственниками, которые ждут не дождутся, когда лишатся надоевшего всем негодного старикана. Такие люди в возрасте становятся на редкость невыносимыми.
— Но если он жив, то как её могут судить за убийство? — не укладывалось в моей голове.
— Вы, мадам, ничего не понимаете в жизни. Главное, чтобы преступник был повешен, сожжён, четвертован, колесован. И народу потеха, и судьи не умрут от голода. Надо же им свой хлеб отрабатывать.
— Это нам знакомо, — глухо сказала я.
Уж мне ли не знать этого? Сколько у меня было шансов повторить судьбу моих родителей? Но судьба была ко мне благосклонна.
— Я узнал про судьбу Эсмеральды по чистой случайности. Видите ли, сударыни, — сказал юноша в очередной раз, промочив горло, — все капиталы нашей семьи сосредоточены в руках моего старшего брата.
Сейчас я наслаждалась встречей с дочерью. Агнелла Нарди и её супруг были святыми людьми. Другая женщина на её месте воспротивилась бы моим визитам, но она никогда не ревновала Марию-Лоренцу, которая в те дни носила фамилию Нарди, ко мне. Очевидно, эта женщина, которая долго считалась бесплодной, понимала горе матери, вынужденной расстаться со своим ребёнком. Но она меня обрадовала новостью о том, что сама готовится стать матерью. Супруги Нарди уже не надеялись произвести на свет потомство. Но моё приподнятое настроение улетучилось, как дым, стоило только нагрянуть Ударде. Вообще я относилась вполне терпимо к этой добродушной и тучной, как откормленная корова, говорунье. Но дело на этот раз заключалось не в ней. Как многие простодушные люди, жена присяжного библиотекаря любила болтать о том о сём. Она могла начать с дороговизны жизни, а закончить жалобой на молодёжь, которая вконец обнаглела. В этот раз она возмущалась бесцеремонностью одного школяра. Начало речи гостьи я слушала с улыбкой. Некий Жеан Фролло просто не давал прохода забавной толстушке. Никто не воспринимал ухаживания этого прохвоста всерьёз, но Ударда беспокоилась, что муж начнёт её ревновать к неугомонному школяру. Я и не могла представить, что не пройдёт и недели, как мне предоставится возможность познакомиться с этом юным повесой. По-моему, Ударда возмущалась, в основном, для вида. Не могло быть и речи, чтобы верная супруга ответила на заигрывания школяра, но в глубине души почтенная матрона испытывала гордость. Ведь бесстрашный озорник годился ей в сыновья. Это возвышало её в собственных глазах и свидетельствовало о том, что красота Ударды ещё не окончательно увяла.
Потом подали обед, состоявший из грибов с базиликом, ракового супа, персиков и форели, тушёной с пряностями. Тогда ещё не миновало время поста. Я страдала отсутствием аппетита только в те моменты, когда жизнь казалась бессмысленной. Бывало, что, поссорившись с супругом, я могла несколько дней не принимать пищу. Сейчас подобные крайности и упрямство мне смешны. Что касается хозяев и гостьи, то никакие превратности судьбы не заставили бы их отказаться от доброй трапезы.
После окончания гастрономического рая упитанная горожанка уже забыла, о чём шла речь до этого. Зато вспомнила иное.
— Известна ли вам, Ваше Сиятельство, сестра Гудула?
— Я не имею чести знать этой монахини, — ответила я.
Ударда звонко рассмеялась.
— Нет, Ваше Сиятельство, это затворница Роландовой башни.
— Я не обращаю внимания на подобных людей, — дерзко заметила я. — Да простит меня Бог, нормальная женщина ни за что не согласится замуровать себя заживо. Я видела блаженную Агнессу дю Роше, которая прожила в таком каменном мешке до девяноста восьми лет.
Судьба этой несчастной старухи, чем-то похожая на историю моей старшей сестры, в своё время произвела на меня страшное впечатление. Она полюбила простолюдина и родила внебрачного ребёнка. Безжалостный отец убил возлюбленного и невинного ребёнка на её глазах. Что сталось с этим бездушным родителем, мне неизвестно. Почти так же поступил и мой отчим Рено дю Амель, которого я довела до преждевременной смерти. Разница была в том, что Агнеса совершила грех из-за любви, а Маргарита стала жертвой насилия.
Ударда согласно кивнула со знающим видом.
— Блаженная Агнесса прожила до ста лет. Она умерла в прошлом году и по праву завоевала место в раю, искупив ошибку молодости. А вот сестра Гудула раньше была блудницей.
— Быть того не может, — засомневалась Агнелла.
— Я сама удивлена. Мы постоянно гадали, кто она такая. Эта женщина нездешняя. Помог случай. Ко мне приехала приятельница из Реймса. Её зовут Майетта. Она жена нотариуса и счастливая мать. У неё такой славный мальчуган. Как бы мне хотелось иметь такого же, — вздохнула сплетница. — Кстати, как поживает виконт Филипп?
— Лучше всех. Недавно попросил у отца в подарок дрессированное животное.
— Какая прелесть. Так вот. Мы решили показать этой провинциалке Париж. Ну и немного разговорились по дороге. — При этих словах мы с Агнеллой понимающе переглянулись. Наверное, кумушки на протяжении этой короткой беседы обошли весь город.
— В итоге Майетта рассказала нам ужасную историю про блудницу, у которой цыгане украли ребёнка. Все думали, что несчастная мать утопилась, тогда как эта Пакетта, так на самом деле зовут эту вретишницу, уже пятнадцать лет искупает грехи молодости. Вот ведь как бывает.
— Несчастная женщина, — с неподдельным участием, — произнесла я, — а ребёнка нашли?
— Нет, — торжественно сказала Ударда. — От него даже косточек не осталось. Его съели цыгане.
— Что за чепуха? — поразилась Агнелла.
— Слушайте. Эта бедная, но такая легковерная женщина ходила к ним с ребёнком погадать. Они предсказали, что её дочь будет красавицей и королевой. А потом мать пошла хвастаться перед своей подругой. Наверное, подруга была такой же блудницей. Кто ещё будет дружить с женщиной подобного сорта? Пришла. А ребёнка-то и нет. Она умоляла людей пуститься в погоню, рвала на себе волосы, говорила, что будет рабой собаки того, кто вернёт ребёнка. Но цыганки подкинули ей уродца вместо дочери. Люди унесли это чудовище и отправили его в Париж, — тут Ударда понизила голос. — Знаете, что я думаю. Этим чудовищем был звонарь собора Парижской Богоматери, Квазимодо. Всё сходится. А недавно он хотел украсть цыганку Смеральду, которая пляшет на Соборной площади. Почуял соплеменницу.
— Эсмеральду, — машинально поправила я.
Мне хотелось заплакать. Когда-то, ещё во Флоренции, я имела несчастье познакомиться с хозяйкой борделя. Из этого злоключения я вынесла ненависть к сводницам и сочувствие у блудницам. И вот выяснилось, что у падшей женщины оказалось более верное сердце, чем у меня. Она не смогла жить без потерянной дочери. Пятнадцать лет она томится в каменном мешке, оплакивая похищенную девочку. Я же по собственной воле отказалась от собственного ребёнка. Для всех я только крёстная мать Марии-Лоренцы.
Ударда говорила ещё что-то, но я её уже не слушала. Я чувствовала жгучий стыд.
На прощание я поцеловала дочку и провела рукой по её шелковистым тёмным волосикам.
Позже Леонарда отпаивала меня отваром из мяты, мелиссы и чабреца.
— Я так и думала, что этот поход ни закончится ничем хорошим, — внушительно проговорила моя бывшая гувернантка.
— Будто я не знаю, что ты сама туда ходишь тайком, — попыталась улыбнуться я. Думаю, что моя улыбка походила на вымученную гримасу. Трудно казаться весёлой, когда на душе у тебя скребут кошки.
— Как я могу не ходить туда, если мы живём в Париже. Я всё же привязана к этому маленькому ангелу. Не мы первые, не мы последние, кто оказался в такой ситуации. Всё могло быть намного хуже.
— Ах, Леонарда, ты не представляешь, что я услышала сегодня…
Леонарда не особо поразилась услышанному.
— Виноваты ваши расстроенные нервы. Конечно, история страшная и странная. Я видела этого звонаря. Извините за напоминание, но рядом с ним покойный сын Иеронимы казался бы красавчиком. Но этот молодчик знает и любит своё дело. И на цыгана не похож. Да и какой смысл красть одного ребёнка, чтобы подбросить другого. Бред какой-то. А вот что этот Квазимодо может украсть девушку, в жизни не поверю.
Тут я вспомнила подробности того мартовского дня в доме Гонделорье.
— Постой, Леонарда. Это точно правда. Вначале Феб придумал, что он отбил Эсмеральду у банды разбойников. А потом в разговоре с ней он сказал… Сейчас точно вспомню. Звонарь похищает девушек, точно какой-то виконт. Меня ещё насмешила эта фраза. Будто подобное преступление может совершить только дворянин. На мой взгляд, это несовместимо с честью дворянина. Хотя если уж Римский Папа занимается подобным…
Леонарда изумлённо пожала плечами.
— Выходит, что Феб её, действительно, спас.
— Знаешь, Леонарда, я бы хотела взять эту девушку к нам в дом.
— В качестве кого?
— Мне кажется, что она бы смогла присматривать за моим сыном, стать моей камеристкой и заменить Хатун. В отличие от Флёр-де-Лис, я уверена в своём любимом человеке. Думаю, что цыганка не откажется от такого предложения.
— Ну ещё бы, — недовольно пробормотала Леонарда. — Над нами будет весь Париж потешаться. У графини де Селонже цыганка в камеристках.
— Ну и пусть, — я упрямо тряхнула головой. — Поговорят и забудут. Сегодня они говорят про печальную судьбу затворницы, завтра будут судачить про нас, а послезавтра найдут новую тему для разговоров. Мне ли бояться сплетен?
Леонарда махнула рукой, ехидно заметив, что Филипп будет просто счастлив, вернувшись из Бургундии.
— Ничего же не случилось.
— Пока не случилось, — произнесла Леонарда, сделав акцент на первом слове. Как всегда, моя подруга и экономка оказалась права.
Но мои поиски не увенчались успехом. Как назло девушка исчезла с Соборной площади. Флоран пытался разведать обстановку, но люди только пожимали плечами. Никто не мог дать информации, хотя я не поскупилась бы на оплату.
— Возможно, жених вашей подруги взял её к себе на содержание? — высказал предположение Флоран, изрядно насмешив меня.
— Феб? На содержание? Да его самого впору содержать.
Но вскоре мне удалось разузнать о судьбе плясуньи. Мир не без добрых людей. В один из восхитительных апрельских дней, когда воздух напоён ароматами цветов и зелени, я услышала радостный визг малыша Филиппа. Ему вторил задорный юношеский смех. Так не мог смеяться степенный и замкнутый Флоран. Остальные слуги не осмелились бы играть с графским сыном. Раньше нянькой моего старшего сына была Хатун. Теперь я сама занималась сыном. Некогда я мечтала вырастить из него изысканного человека, разбирающегося в искусстве, литературе и торговле. То есть подобие моего отца. Но теперь мы с Филиппом пришли к соломонову решению. Наш сын должен будет выбрать карьеру воина или придворного. Но мой мальчик не любил учиться, зато предпочитал подвижные игры.
Выбежав в сад, я увидела, как Филипп кидает мяч за ворота. Мяч поймал весёлый белокурый парень и бросил обратно. Соратник Филиппа по играм совершенно не смутился, узрев меня. Напротив, блондин казался несказанно обрадованным моему появлению.
— Вас-то мне и надо, — безмятежно улыбнулся незваный гость, бросая мяч мне.
— Разве мы знакомы?
— Ну так познакомимся. Но неудобно разговаривать через ограду. У меня к вам важное дело.
Я на всякий случай призвала Флорана и парочку дюжих лакеев. Кто знает, что на уме у этого шалопая, который казался таким безобидным. Но мне известно, что внешность бывает обманчивой. Леонарда сразу возмутилась.
— Что будут говорить о графине де Селонже, которая водит в отсутствие мужа дружбу с молодыми людьми?
— Люди скажут, что у неё прекрасный вкус, — самодовольно заявил юноша. Его хорошенькое розовощёкое лицо имело хитрое и смышлённое выражение, а взгляд больших голубых глаз выдавал хитреца, хотя он старался казаться простодушным и невинным.
— Что вас привело ко мне?
— Для начала я бы хотел основательно подкрепиться. Второй день уже голодаю, — заявил юный нахал. Леонарда отвела белокурого наглеца на кухню, где он отдал должное прежде всего виноградной лозе, но никак не еде. После чего парень поблагодарил нас за тёплый приём и приступил непосредственно к делу.
— Перед вами, прекрасная графиня, стоит бывший школяр и будущий бродяга.
Начало речи привлекло всеобщее внимание, но не удивило. Зачастую школяры немногим отличались от бандитов. Юноша был облачён в потрёпанную одежду и, очевидно, влачил полунищенское существование. Он прихватил из буфета несколько бутылок боннского вина, к которому питал особое расположение. Винные пары сделали его красноречивым.
— Прекрасные дамы! Выслушайте меня! Нутром своим я бродяга, в душе я арготинец, от природы я вор. Я был очень богат, но я слопал свое богатство. Моя матушка прочила меня в офицеры, батюшка — в дьяконы, тетка — в судьи, бабушка — в королевские протонотариусы, двоюродная бабка — в казначеи военного ведомства. А я стал бродягой. Я сказал об этом батюшке — тот швырнул мне в лицо проклятия, я сказал об этом матушке, почтенной женщине — она захныкала и распустила нюни, как вот это сырое полено на каминной решетке.
Этот словесный поток был остановлен Леонардой.
— А ну прекращай фиглярничать. Ты пришёл в приличный особняк. Всё ясно. Тебе нельзя пить. Сразу становишься дурачком. Был бы поумнее, не стал бы хвастаться такими вещами. Я живо прикажу лакеям тебя отколотить, если хотя бы одной безделушки недосчитаюсь.
— Я сам кого угодно могу отколотить, — расхвастался пьяница, — недавно я избил палкой виконта Альбера де Рамоншана. Этот скверный мальчишка ради забавы пускал свою лошадь вскачь по лужам и забрызгал грязью меня и моих товарищей.
Я невольно улыбнулась, но с напускной строгостью заметила:
— Палкой колотят простолюдинов, а дворян вызывают на дуэль.
— Я не военный, чтобы драться на дуэли. Но позвольте представиться. Жеан Фролло. Дворянин, школяр, сирота и брат архидьякона. Вы графиня де Селонже. Вашу экономку зовут Леонарда Мерсе. А этот очаровательный карапуз — виконт Филипп де Селонже.
Какой матери не отрадно услышать похвалу своему дитю? Я не была исключением в данном вопросе.
— Так что же привело к моему порогу такого достойного дворянина? Всяко не желание поиграть в мяч с графским сыном?
— Я знаю, что вы ищите Эсмеральду. Её ищет весь Двор Чудес. Но мне известно, что сталось с этой девицей. За информацию — флорин.
Я сочла, что словоохотливый и забавный школяр знатно продешевил. Я бы дала намного больше. Но шантажисту об этом знать совсем не обязательно. Сделка состоялась мгновенно.
— Я был во Дворце Правосудия, когда её судили. Разумеется, чисто случайно.
— Господи, что же она могла натворить?
— Её судили за проституцию, колдовство и убийство моего приятеля, Феба де Шатопера.
Первой глупой мыслью было: «Что может связывать щеголеватого, галантного Феба и этого смазливого оборванца?». Затем я вскочила, как будто на меня вылили ведро кипятка.
— Феб убит? — невольно прорвалось у меня восклицание ужаса.
— Что ему сделается? Подобные люди живут долго и умирают в своей постели, окружённые родственниками, которые ждут не дождутся, когда лишатся надоевшего всем негодного старикана. Такие люди в возрасте становятся на редкость невыносимыми.
— Но если он жив, то как её могут судить за убийство? — не укладывалось в моей голове.
— Вы, мадам, ничего не понимаете в жизни. Главное, чтобы преступник был повешен, сожжён, четвертован, колесован. И народу потеха, и судьи не умрут от голода. Надо же им свой хлеб отрабатывать.
— Это нам знакомо, — глухо сказала я.
Уж мне ли не знать этого? Сколько у меня было шансов повторить судьбу моих родителей? Но судьба была ко мне благосклонна.
— Я узнал про судьбу Эсмеральды по чистой случайности. Видите ли, сударыни, — сказал юноша в очередной раз, промочив горло, — все капиталы нашей семьи сосредоточены в руках моего старшего брата.
