На прощание врач посоветовал хорошенько отдохнуть и угостил чашечкой кофе из аппарата, что стоял в больничном коридоре. Приехала она домой поздно ночью, успев перекусить по дороге в McDonald’s, тихонько открыла дверь, чтобы не разбудить ребёнка, разулась и прошла в спальню, где спали обнажённые любовники на помятой постели с раскрытым настежь окном с трепыхающейся от ветра шёлковой занавеской.
Она стояла несколько минут, смотрела на них, в голове один за другим теснились глупые мысли: может, она зашла на пару минут и случайно здесь заснула, спать на диване крайне неудобно, вот поэтому она тут. Она пыталась думать всё, что угодно, но только не измену, настолько для неё это было подло и низко – изменить ей с её лучшей подругой. Внутри всё сжалось от сильного волнения, к горлу подкатил рвотный ком. Она попробовала часто дышать, чтобы успокоиться, но поняла, что бесполезно, бросилась в ванную, склонилась над раковиной. Её рвало, всё, что она ела час назад, вывалилось из неё фонтаном. Произошло засорение, вода не сливалась. Согнувшись вдвое от колик в животе, она прошла на кухню, опрокинув по дороге поднос с грязной посудой, что был на краю стола, неосмотрительно оставленно любовниками, села на табуретку, держась обеими руками за живот и, молча тряся головой, зарыдала.
Полуодетые, они оба прибежали на кухню и стали успокаивать её, просили прощения, врали, что это первый раз и больше такого никогда не повторится. Перестав рыдать, взяв себя в руки, она посмотрела на обоих холодным взглядом и, чеканя каждое слово ледяным голосом, сказала Изабелле:
– А тебя я не то что видеть не хочу, но даже слышать о тебе больше не желаю, уйди из моей жизни прямо сейчас, жалкая потаскушка.
После того как за ней захлопнулась дверь, Сильви встала и отвесила звонкую пощёчину Карену, на которую он поначалу никак не среагировал, а потом со злостью схватил табуретку, ударил ею по кухонному шкафу с тарелками, сломав стеклянную узорную дверцу и добрую половину блюдец со стаканами, что были в нём. От звона разбитого стекла проснулся перепуганный ребёнок и стал истошно орать.
– Собирай свои вещички и уматывай из моего дома в свою страну, где нет секса, жалкий эмигрантишка, – зашипела она, переходя в крик, и в голосе её чувствовалась твёрдость, которую он раньше за ней никогда не замечал.
Утром, поцеловав на прощание дочку, с небольшим чемоданом и плащом, перекинутым через руку, он вышел из дома и пошёл по ru de la Paix навстречу новой жизни с горечью в сердце и с непонятной лёгкостью в душе, до конца ещё не осознавая всю сложность ситуации, в которой он оказался. Ни крыши над головой, ни семьи, ни денег, ни друзей и ни родителей. «Начну новую жизнь с Изабель, чем она мне не подходящая пара», – думал он, улыбаясь чему-то своему, шагая в направлении её дома.
Увидев в двери Карена с букетом цветов в руках, Изабель сначала неприятно удивилась, но, задумавшись на секунду, в дом всё-таки впустила. На кухне, где он пил кофе с чёрствым круассаном, она, обрезая красные розы, прежде чем их поставить в вазу, как бы случайно ему заметила:
– Очень красивые цветы, – стрельнув исподлобья на него, – надеюсь, ты ко мне ненадолго.
Испортив тем самым ему настроение до самого вечера, вплоть до того момента, когда они, уставшие от ласк, заснули в обнимку.
Оказалось, что по утрам характер имела она раздражительный, не здоровалась, долго занимала ванную и туалет, обедала и ужинала в ресторанах со своими друзьями. В квартире никогда не убирала, так что иногда он находил её чулки и трусы за диваном, куда они соскальзывали со спинки. По вечерам он варил макароны и ел их один, запивая пивом. Смирился со всем, никогда не ворчал, не кричал, ему всё ещё казалось, что он любит её и поэтому идёт на такие жертвы – оставил жену и ребёнка, не пытаясь возвратиться назад, только ради любви. Иногда позванивал Сильви, интересовался успехами ребёнка среди недели, а по воскресеньям водил гулять в ближайший садик, баловал – покупал мороженое, шоколад.
Так прошло около трёх месяцев, и всё-таки он съехал от неё вопреки своей воле, лишь по той простой причине, что она нашла ему небольшую комнатёнку недалеко от себя, чтобы наконец избавиться от него. Вскоре Изабель снова сошлась со своим бывшим патроном, который тоже не забывал её всё это время, периодически посылая букеты цветов с записками, и быстро позабыла о нём. Карен хоть и страдал, но ходить к ней перестал окончательно.
Пришло время раскаяний, теперь он сожалел, что ушёл из семьи, видит ребёнка только по выходным, был даже готов возвратиться назад, но Сильви была неумолима.
– Я допускала, что у тебя могут появиться мимолётные встречи где-то на стороне, но изменить мне с моей лучшей подругой, которой я доверяла, – это простить, нет, никогда, это выше моих сил, – объясняла она ему.
Оставшись один, теперь по ночам он вздрагивал и просыпался, вспоминая своё одиночество в холодной постели, мечтал об Изабель, проклинал судьбу, что так жестоко с ним обошлась, курил, пил кофе с виски, сидя в халате посреди ночи на кухне. Он сильно похудел, осунулся от бессонниц, измотанный, уставший, совершил пару непростительных ошибок на работе, чуть не потеряв её. К счастью, патрон был разведённым, жил холостяком и знал, что это такое. Поэтому просто предупредил его и посоветовал воспользоваться услугами жриц любви, которые прогуливаются по вечерам около моста Турнель, если у него нет никого.
Просидев весь вечер в кафе до наступления сумерек, успев за это время выпить четыре чашки кофе и пропустить пару стаканов виски, он ленивой походкой беспечного парижанина, которая так шла ему, пошёл в направлении моста в надежде найти кого-нибудь на ночь. Город был полупустой, навстречу шли редкие прохожие, в обнимку пара влюблённых, наконец появилась первая ночная бабочка, но она была такая страшная, что он сразу от неё отвернулся. Дальше было ещё хуже: накрашенная до невозможности африканка, пара сухих, как доски, девиц, какие-то два подозрительных типа, очевидно, сутенеры. Разочаровавшись, потеряв всякую надежду устроить себе праздник души и тела, он уже собрался уходить, как заметил силуэт молодой девушки, которая смотрела с моста вниз. Подойдя поближе, он заметил, как она оторвавшись от созерцания Сены, подняла голову, посмотрела на него и плюнула вниз.
– Бонжур, мадмуазель, – ничуть не смутившись странной выходкой, сказал он. Девушка с удивлением посмотрела на него, ответив на приветствие. Даже под покровом темноты он смог разглядеть её приятные черты лица.
– Сколько? – спросил он, опуская глаза на её тело.
– Вас случайно не Портос зовут, – спросила она, хихикнув. – Вы заметили, что я плевалась в Сену и по воде шли круги.
– Темно, разве возможно что-то увидеть внизу, – скептически заметил он.
– У меня такое впечатление, что вы никогда не читали «Трёх мушкетёров», вы разве не помните, на каком мосту встретились герои Дюма?
– Читал, но это было так давно, и всё-таки вы не ответили на мой вопрос.
– На какой вопрос?
– Сколько вы стоите, ваша цена?
– Дорого, очень дорого, – немного подумав, и сразу же добавила, – девятьсот пятьдесят шесть евро.
– Да, вы правы, это дорого, но я готов выложить эту сумму для вас, поверьте, вы стоите этих денег.
– А вы оказывается эстет, как мне это воспринимать? В виде комплимента?
Он взял её хрупкую ладонь и, удерживая её, попытался обнять за ускользающую талию.
– Что ещё не так? – недовольно буркнул он.
– Э, нет, вы сначала заплатите, а потом уж лапайте.
– У меня только кредитная карточка, и мне нужна фактура для налоговой, – с иронией.
– Пошли к банкомату, – ворчливо, – фактура ему, видите ли, нужна, а я как раз вчера приметила маленькую сумочку от HERMES за эту цену, – бормотала она.
– О, женщины, воистину вы непонятные существа.
– Вы что-то сказали щас о женщине, – сурово взглянув на него, подходя к банкомату и указывая на него пальцем.
– Нет, просто, сболтнул лишнего, так сказать, – набирая секретный код. Банкомат выплюнул небольшую стопку денег крупными купюрами и тут же захлопнулся, словно боясь, что кто-то сможет засунуть руку туда. Карен передал их ей, и она тут же спрятала в потайных просторах своей модной сумочки с блестящим замком.
– Вы всегда так легко расстаётесь с деньгами? – кокетливо спросила она с усмешкой.
– А вы всегда их берёте, не пересчитывая?
– Вы способны обмануть несчастную женщину, зарабатывающую на панели, чтобы прокормить себя и ребёнка? – с укоризной посмотрела она на него.
– Простите, я не знал! Да и вы хороши, обещаете себе купить дорогую сумку, и что я должен быть подумать, по-вашему?
– Идите! – строго смотря на него. – Пока я не передумала!
– Иду, – покорно ответил он, следуя за ней, при этом с любопытством осматривая её сзади. – Вы даже не назвали вашего имени.
– Зачем оно вам, мы же расстанемся утром раз и навсегда. А впрочем, – пожав плечами, – меня зовут Аннабелла, если это вам так интересно.
– Красивое имя.
– Знаю!
Поздняя осень с ранними холодами. Между шершавыми стенами угрюмых домов дует прохладный ветер, переходящий в свист в переулках, временами смешно задирая её тёмную юбку, заголяя голубоватые подколенные ямки. Где-то над крышами боролась с ветром одинокая ворона, жалобно каркая, бранясь на холод и одиночество. Аннабелла молча шла впереди него сквозь темноту парижской ночи, по серым дворикам куда-то прямо, а он, отставая позади, молча плёлся за ней. Ночь, сырая, без туч, ледяное мерцание звёзд. Если бы сейчас кто-то предупредил его, что она заведёт его в тёмный переулок, где он будет ограблен и убит её сообщниками, он всё равно бы пошёл вслед за ней, не задумываясь, настолько ему было всё равно, почти на грани безразличия. Проходя мимо беседки в неосвещённом дворе, она остановилась и сказала ему:
– Снимите куртку.
– Что, прямо здесь и сейчас, – с ужасом воскликнул он.
– Что здесь и сейчас? – возмущаясь, переспросила она. – Вы разве не видите, что мне холодно и страшно.
– Простите, конечно, – снимая куртку с себя. И идите рядом со мной, достаточно любоваться мой спиной, если, конечно, вы на неё смотрели.
В коридоре, освещённом тусклым светом от настенного светильника, в дом куда они пришли, пахло цветами и новой обувью. Он обратил внимание на её лёгкие босоножки, сделанные из цветных кусков кожи, элегантно перетянутые на лодыжке, и что у неё палец Мортона. Значит, любит командовать, подумал он. Вторая попытка обнять её в коридоре так же оказалась неудачной, как и первая на мосту.
– Подождите, не спешите, – слегка отталкивая его, – у нас ещё вся ночь впереди. Мы, женщины, не как вы, нам надо подготовиться, – уходя в сторону туалета. Карену ничего не оставалось, как пройти в тёмный зал и включить свет.
– Вы хотите посмотреть, как я какаю? – спросили она его из-за туалетной двери.
– Я что тебе, извращенец какой-то! Вот щас вы сказали это, и мне стало противно! Очень гадко.
– Да ладно вам, у меня были клиенты, которым это нравилось смотреть.
– Молчите, молчи, слышишь! Меня уже тошнит.
Трёхкомнатная квартира, куда они пришли с Аннабеллой, оказалась довольно-таки уютной, выкрашенной в белый цвет во всех трёх комнатах, с репродукциями картин Ван Гога на стенах, особенно его поразил огромный книжный шкаф около окна с аккуратно выставленными книгами от пола до потолка. На журнальном столике напротив шкафа и между кожаным диваном с креслом лежал открытый томик Александра Дюма. Пока она забежала на кухню, бросив на него по дороге странный взгляд, чтобы приготовить кофе, он от нечего делать взял книжку в руки и стал читать на открытой странице с латунной закладкой в виде пера.
«Обед состоялся в тот же день, и новый слуга подавал к столу. Обед был заказан Атосом, а лакей рекомендован Портосом. То был пикардиец, которого славный мушкетёр нанял в тот самый день по случаю этого самого обеда; он увидел его на мосту Ла-Турнель, где Планше – так звали слугу – плевал в воду, любуясь разбегавшимися кругами. Портос утверждал, что такое занятие свидетельствует о склонности к созерцанию и рассудительности, и, не наводя о нём дальнейших справок, увёл его с собой…»
Услышав шаги в коридоре, он закрыл книгу и, усевшись поудобнее в кресло, подождав, когда она подойдёт, спросил, пока она расставляла чашки на столе:
– У вас прекрасная библиотека, она ваша?
– Вас удивляет, что у женщины лёгкого поведения может быть столько книг? – разливая кофе по чашкам.
– Обратите внимание, вы задали этот вопрос, раз уж так, то ответьте, пожалуйста.
– Не буду я ничего отвечать, вам как кофе – с сахаром или?
– Без! Я смотрю, в библиотеке наряду с классиками есть и книги по гаданию на картах таро, пара сонников, Нострадамус и магия. Аннабелла, вы верите во всю эту чепуху?
– Как странно вы произнесли мое имя. О том, что я встречусь сегодня с вами, я знала ещё три дня назад. Я видела вас во сне!
– Ага, значит вы не проститутка, а просто ведьма, плакали мои денежки, как я понял! – смеясь.
– Ты всё правильно понял, забирай их себе, они мне не нужны, – швыряя пачку купюр на стол перед ним.
Этой непредсказуемой выходкой она ему необычайно понравилась, он принялся с ещё большим интересом разглядывать её. Коротко подстриженные по мальчишечьи тёмно-каштановые волосы искрились под светом хрустальной люстры, бледные руки с голубыми прожилками либо нервно теребили края юбки, либо время от времени поправляли сползающий на лоб единственный длинный локон, доброе лицо с грустинкой и слегка вздёрнутым носом вызывали в нём противоречивые чувства – некоторую смутную жалость и страстное желание обладать ею, зачем он сюда и пришёл, чёрт подери! Особенно поражал её умный взгляд внимательных глаз из-под подкрашенных ресниц. Казалось, она тебя видит насквозь, вплоть до костей. Так смотрят люди, которых жизнь била не раз, и теперь они видят мир по-другому, настороженно, недоверчиво, стараясь избежать дополнительных ошибок.
– Почему вы злитесь на меня, – как можно мягче спросил он, всё ещё не теряя надежды на близость, – ведь я всё-таки заплатил за ласки.
– Не люблю богатых козлов, которым кажется, что всё можно купить за деньги!
Карен аж изменился в лице, покраснел от неожиданности и хотел было уже открыть рот, чтобы ей сказать что-нибудь пошлое, обидное, как зазвенел звонок в дверь.
В дверях показалась женщина-антийка в по-особому завязанном головном уборе из платка, как могут завязывать только островитянки караибов, средних лет, с ребёнком на руках.
– Ангабель, – позвала она с сильным акцентом Антильских островов, – она сегодня не здорова, мне кажется, у неё температура, я даже испугалась, хотела тебе позвонить. Здравствуйте, месье, – продолжила она, окидывая Карена любопытным взглядом с ног до головы, – вы уж не спешите, если собрались уходить, не оставляйте её одну с больным ребёнком.
– С чего это вы решили, что я спешу, – удивлённо пожимая плечами. – Аннабелла, скажи, чем мне тебе помочь, дорогая?
– Вскипяти воду в чайнике, попробуем напоить её ромашковым отваром, пока я её переодену, – заботливо принимая девочку с рук антийки.
Она стояла несколько минут, смотрела на них, в голове один за другим теснились глупые мысли: может, она зашла на пару минут и случайно здесь заснула, спать на диване крайне неудобно, вот поэтому она тут. Она пыталась думать всё, что угодно, но только не измену, настолько для неё это было подло и низко – изменить ей с её лучшей подругой. Внутри всё сжалось от сильного волнения, к горлу подкатил рвотный ком. Она попробовала часто дышать, чтобы успокоиться, но поняла, что бесполезно, бросилась в ванную, склонилась над раковиной. Её рвало, всё, что она ела час назад, вывалилось из неё фонтаном. Произошло засорение, вода не сливалась. Согнувшись вдвое от колик в животе, она прошла на кухню, опрокинув по дороге поднос с грязной посудой, что был на краю стола, неосмотрительно оставленно любовниками, села на табуретку, держась обеими руками за живот и, молча тряся головой, зарыдала.
Полуодетые, они оба прибежали на кухню и стали успокаивать её, просили прощения, врали, что это первый раз и больше такого никогда не повторится. Перестав рыдать, взяв себя в руки, она посмотрела на обоих холодным взглядом и, чеканя каждое слово ледяным голосом, сказала Изабелле:
– А тебя я не то что видеть не хочу, но даже слышать о тебе больше не желаю, уйди из моей жизни прямо сейчас, жалкая потаскушка.
После того как за ней захлопнулась дверь, Сильви встала и отвесила звонкую пощёчину Карену, на которую он поначалу никак не среагировал, а потом со злостью схватил табуретку, ударил ею по кухонному шкафу с тарелками, сломав стеклянную узорную дверцу и добрую половину блюдец со стаканами, что были в нём. От звона разбитого стекла проснулся перепуганный ребёнок и стал истошно орать.
– Собирай свои вещички и уматывай из моего дома в свою страну, где нет секса, жалкий эмигрантишка, – зашипела она, переходя в крик, и в голосе её чувствовалась твёрдость, которую он раньше за ней никогда не замечал.
Утром, поцеловав на прощание дочку, с небольшим чемоданом и плащом, перекинутым через руку, он вышел из дома и пошёл по ru de la Paix навстречу новой жизни с горечью в сердце и с непонятной лёгкостью в душе, до конца ещё не осознавая всю сложность ситуации, в которой он оказался. Ни крыши над головой, ни семьи, ни денег, ни друзей и ни родителей. «Начну новую жизнь с Изабель, чем она мне не подходящая пара», – думал он, улыбаясь чему-то своему, шагая в направлении её дома.
Увидев в двери Карена с букетом цветов в руках, Изабель сначала неприятно удивилась, но, задумавшись на секунду, в дом всё-таки впустила. На кухне, где он пил кофе с чёрствым круассаном, она, обрезая красные розы, прежде чем их поставить в вазу, как бы случайно ему заметила:
– Очень красивые цветы, – стрельнув исподлобья на него, – надеюсь, ты ко мне ненадолго.
Испортив тем самым ему настроение до самого вечера, вплоть до того момента, когда они, уставшие от ласк, заснули в обнимку.
Оказалось, что по утрам характер имела она раздражительный, не здоровалась, долго занимала ванную и туалет, обедала и ужинала в ресторанах со своими друзьями. В квартире никогда не убирала, так что иногда он находил её чулки и трусы за диваном, куда они соскальзывали со спинки. По вечерам он варил макароны и ел их один, запивая пивом. Смирился со всем, никогда не ворчал, не кричал, ему всё ещё казалось, что он любит её и поэтому идёт на такие жертвы – оставил жену и ребёнка, не пытаясь возвратиться назад, только ради любви. Иногда позванивал Сильви, интересовался успехами ребёнка среди недели, а по воскресеньям водил гулять в ближайший садик, баловал – покупал мороженое, шоколад.
Так прошло около трёх месяцев, и всё-таки он съехал от неё вопреки своей воле, лишь по той простой причине, что она нашла ему небольшую комнатёнку недалеко от себя, чтобы наконец избавиться от него. Вскоре Изабель снова сошлась со своим бывшим патроном, который тоже не забывал её всё это время, периодически посылая букеты цветов с записками, и быстро позабыла о нём. Карен хоть и страдал, но ходить к ней перестал окончательно.
Пришло время раскаяний, теперь он сожалел, что ушёл из семьи, видит ребёнка только по выходным, был даже готов возвратиться назад, но Сильви была неумолима.
– Я допускала, что у тебя могут появиться мимолётные встречи где-то на стороне, но изменить мне с моей лучшей подругой, которой я доверяла, – это простить, нет, никогда, это выше моих сил, – объясняла она ему.
Оставшись один, теперь по ночам он вздрагивал и просыпался, вспоминая своё одиночество в холодной постели, мечтал об Изабель, проклинал судьбу, что так жестоко с ним обошлась, курил, пил кофе с виски, сидя в халате посреди ночи на кухне. Он сильно похудел, осунулся от бессонниц, измотанный, уставший, совершил пару непростительных ошибок на работе, чуть не потеряв её. К счастью, патрон был разведённым, жил холостяком и знал, что это такое. Поэтому просто предупредил его и посоветовал воспользоваться услугами жриц любви, которые прогуливаются по вечерам около моста Турнель, если у него нет никого.
Просидев весь вечер в кафе до наступления сумерек, успев за это время выпить четыре чашки кофе и пропустить пару стаканов виски, он ленивой походкой беспечного парижанина, которая так шла ему, пошёл в направлении моста в надежде найти кого-нибудь на ночь. Город был полупустой, навстречу шли редкие прохожие, в обнимку пара влюблённых, наконец появилась первая ночная бабочка, но она была такая страшная, что он сразу от неё отвернулся. Дальше было ещё хуже: накрашенная до невозможности африканка, пара сухих, как доски, девиц, какие-то два подозрительных типа, очевидно, сутенеры. Разочаровавшись, потеряв всякую надежду устроить себе праздник души и тела, он уже собрался уходить, как заметил силуэт молодой девушки, которая смотрела с моста вниз. Подойдя поближе, он заметил, как она оторвавшись от созерцания Сены, подняла голову, посмотрела на него и плюнула вниз.
– Бонжур, мадмуазель, – ничуть не смутившись странной выходкой, сказал он. Девушка с удивлением посмотрела на него, ответив на приветствие. Даже под покровом темноты он смог разглядеть её приятные черты лица.
– Сколько? – спросил он, опуская глаза на её тело.
– Вас случайно не Портос зовут, – спросила она, хихикнув. – Вы заметили, что я плевалась в Сену и по воде шли круги.
– Темно, разве возможно что-то увидеть внизу, – скептически заметил он.
– У меня такое впечатление, что вы никогда не читали «Трёх мушкетёров», вы разве не помните, на каком мосту встретились герои Дюма?
– Читал, но это было так давно, и всё-таки вы не ответили на мой вопрос.
– На какой вопрос?
– Сколько вы стоите, ваша цена?
– Дорого, очень дорого, – немного подумав, и сразу же добавила, – девятьсот пятьдесят шесть евро.
– Да, вы правы, это дорого, но я готов выложить эту сумму для вас, поверьте, вы стоите этих денег.
– А вы оказывается эстет, как мне это воспринимать? В виде комплимента?
Он взял её хрупкую ладонь и, удерживая её, попытался обнять за ускользающую талию.
– Что ещё не так? – недовольно буркнул он.
– Э, нет, вы сначала заплатите, а потом уж лапайте.
– У меня только кредитная карточка, и мне нужна фактура для налоговой, – с иронией.
– Пошли к банкомату, – ворчливо, – фактура ему, видите ли, нужна, а я как раз вчера приметила маленькую сумочку от HERMES за эту цену, – бормотала она.
– О, женщины, воистину вы непонятные существа.
– Вы что-то сказали щас о женщине, – сурово взглянув на него, подходя к банкомату и указывая на него пальцем.
– Нет, просто, сболтнул лишнего, так сказать, – набирая секретный код. Банкомат выплюнул небольшую стопку денег крупными купюрами и тут же захлопнулся, словно боясь, что кто-то сможет засунуть руку туда. Карен передал их ей, и она тут же спрятала в потайных просторах своей модной сумочки с блестящим замком.
– Вы всегда так легко расстаётесь с деньгами? – кокетливо спросила она с усмешкой.
– А вы всегда их берёте, не пересчитывая?
– Вы способны обмануть несчастную женщину, зарабатывающую на панели, чтобы прокормить себя и ребёнка? – с укоризной посмотрела она на него.
– Простите, я не знал! Да и вы хороши, обещаете себе купить дорогую сумку, и что я должен быть подумать, по-вашему?
– Идите! – строго смотря на него. – Пока я не передумала!
– Иду, – покорно ответил он, следуя за ней, при этом с любопытством осматривая её сзади. – Вы даже не назвали вашего имени.
– Зачем оно вам, мы же расстанемся утром раз и навсегда. А впрочем, – пожав плечами, – меня зовут Аннабелла, если это вам так интересно.
– Красивое имя.
– Знаю!
Поздняя осень с ранними холодами. Между шершавыми стенами угрюмых домов дует прохладный ветер, переходящий в свист в переулках, временами смешно задирая её тёмную юбку, заголяя голубоватые подколенные ямки. Где-то над крышами боролась с ветром одинокая ворона, жалобно каркая, бранясь на холод и одиночество. Аннабелла молча шла впереди него сквозь темноту парижской ночи, по серым дворикам куда-то прямо, а он, отставая позади, молча плёлся за ней. Ночь, сырая, без туч, ледяное мерцание звёзд. Если бы сейчас кто-то предупредил его, что она заведёт его в тёмный переулок, где он будет ограблен и убит её сообщниками, он всё равно бы пошёл вслед за ней, не задумываясь, настолько ему было всё равно, почти на грани безразличия. Проходя мимо беседки в неосвещённом дворе, она остановилась и сказала ему:
– Снимите куртку.
– Что, прямо здесь и сейчас, – с ужасом воскликнул он.
– Что здесь и сейчас? – возмущаясь, переспросила она. – Вы разве не видите, что мне холодно и страшно.
– Простите, конечно, – снимая куртку с себя. И идите рядом со мной, достаточно любоваться мой спиной, если, конечно, вы на неё смотрели.
В коридоре, освещённом тусклым светом от настенного светильника, в дом куда они пришли, пахло цветами и новой обувью. Он обратил внимание на её лёгкие босоножки, сделанные из цветных кусков кожи, элегантно перетянутые на лодыжке, и что у неё палец Мортона. Значит, любит командовать, подумал он. Вторая попытка обнять её в коридоре так же оказалась неудачной, как и первая на мосту.
– Подождите, не спешите, – слегка отталкивая его, – у нас ещё вся ночь впереди. Мы, женщины, не как вы, нам надо подготовиться, – уходя в сторону туалета. Карену ничего не оставалось, как пройти в тёмный зал и включить свет.
– Вы хотите посмотреть, как я какаю? – спросили она его из-за туалетной двери.
– Я что тебе, извращенец какой-то! Вот щас вы сказали это, и мне стало противно! Очень гадко.
– Да ладно вам, у меня были клиенты, которым это нравилось смотреть.
– Молчите, молчи, слышишь! Меня уже тошнит.
Трёхкомнатная квартира, куда они пришли с Аннабеллой, оказалась довольно-таки уютной, выкрашенной в белый цвет во всех трёх комнатах, с репродукциями картин Ван Гога на стенах, особенно его поразил огромный книжный шкаф около окна с аккуратно выставленными книгами от пола до потолка. На журнальном столике напротив шкафа и между кожаным диваном с креслом лежал открытый томик Александра Дюма. Пока она забежала на кухню, бросив на него по дороге странный взгляд, чтобы приготовить кофе, он от нечего делать взял книжку в руки и стал читать на открытой странице с латунной закладкой в виде пера.
«Обед состоялся в тот же день, и новый слуга подавал к столу. Обед был заказан Атосом, а лакей рекомендован Портосом. То был пикардиец, которого славный мушкетёр нанял в тот самый день по случаю этого самого обеда; он увидел его на мосту Ла-Турнель, где Планше – так звали слугу – плевал в воду, любуясь разбегавшимися кругами. Портос утверждал, что такое занятие свидетельствует о склонности к созерцанию и рассудительности, и, не наводя о нём дальнейших справок, увёл его с собой…»
Услышав шаги в коридоре, он закрыл книгу и, усевшись поудобнее в кресло, подождав, когда она подойдёт, спросил, пока она расставляла чашки на столе:
– У вас прекрасная библиотека, она ваша?
– Вас удивляет, что у женщины лёгкого поведения может быть столько книг? – разливая кофе по чашкам.
– Обратите внимание, вы задали этот вопрос, раз уж так, то ответьте, пожалуйста.
– Не буду я ничего отвечать, вам как кофе – с сахаром или?
– Без! Я смотрю, в библиотеке наряду с классиками есть и книги по гаданию на картах таро, пара сонников, Нострадамус и магия. Аннабелла, вы верите во всю эту чепуху?
– Как странно вы произнесли мое имя. О том, что я встречусь сегодня с вами, я знала ещё три дня назад. Я видела вас во сне!
– Ага, значит вы не проститутка, а просто ведьма, плакали мои денежки, как я понял! – смеясь.
– Ты всё правильно понял, забирай их себе, они мне не нужны, – швыряя пачку купюр на стол перед ним.
Этой непредсказуемой выходкой она ему необычайно понравилась, он принялся с ещё большим интересом разглядывать её. Коротко подстриженные по мальчишечьи тёмно-каштановые волосы искрились под светом хрустальной люстры, бледные руки с голубыми прожилками либо нервно теребили края юбки, либо время от времени поправляли сползающий на лоб единственный длинный локон, доброе лицо с грустинкой и слегка вздёрнутым носом вызывали в нём противоречивые чувства – некоторую смутную жалость и страстное желание обладать ею, зачем он сюда и пришёл, чёрт подери! Особенно поражал её умный взгляд внимательных глаз из-под подкрашенных ресниц. Казалось, она тебя видит насквозь, вплоть до костей. Так смотрят люди, которых жизнь била не раз, и теперь они видят мир по-другому, настороженно, недоверчиво, стараясь избежать дополнительных ошибок.
– Почему вы злитесь на меня, – как можно мягче спросил он, всё ещё не теряя надежды на близость, – ведь я всё-таки заплатил за ласки.
– Не люблю богатых козлов, которым кажется, что всё можно купить за деньги!
Карен аж изменился в лице, покраснел от неожиданности и хотел было уже открыть рот, чтобы ей сказать что-нибудь пошлое, обидное, как зазвенел звонок в дверь.
В дверях показалась женщина-антийка в по-особому завязанном головном уборе из платка, как могут завязывать только островитянки караибов, средних лет, с ребёнком на руках.
– Ангабель, – позвала она с сильным акцентом Антильских островов, – она сегодня не здорова, мне кажется, у неё температура, я даже испугалась, хотела тебе позвонить. Здравствуйте, месье, – продолжила она, окидывая Карена любопытным взглядом с ног до головы, – вы уж не спешите, если собрались уходить, не оставляйте её одну с больным ребёнком.
– С чего это вы решили, что я спешу, – удивлённо пожимая плечами. – Аннабелла, скажи, чем мне тебе помочь, дорогая?
– Вскипяти воду в чайнике, попробуем напоить её ромашковым отваром, пока я её переодену, – заботливо принимая девочку с рук антийки.
