Госпожа Назая предрекала падение Мэйнард в руки порока... Потом члены взялись из благих побуждений за оружие, и несколько лет успешно защищали людей от тварей, рыщущих во тьме. Первый Жрец самолично искал методы борьбы с существами, натурфилософы долгие месяцы бились, пытаясь обратить превращение. Господин Нерлинг появился так внезапно и вовремя, что это похоже было на чудо.
— Кто?
— Старый кладбищенский чудак, как мы считали тогда. — Пожал плечами Вестник. Сегель помнил страшилки о старом чудаке, расхаживающем по кладбищу, и жившем в каморке. Он расспрашивал людей о том, какое горе привело их в это место.
— Бедные люди, я не думаю, что наши Верховные действительно желали такого исхода для Гротенберга, но ещё никому не удалось добраться до герцогини. Вы ведь пришли за этим? — Он оглянулся через плечо на Сегеля. Наёмник выдержал взгляд его спокойно, и сдержано кивнул. — Госпожа Назая всегда права в своих предвидениях.
— И что же она ещё узнала?
— Что вы прибыли искупить грехи прошлого, расплатиться по счетам, забрать семью, и покинуть этот город.
Темноволосый нахмурился. Об этом он не говорил так открыто. Он мог только покачать головой, и тяжело вздохнуть. Какой у него выбор, с другой стороны? Его попросту нет. Только идти до конца.
Можно, конечно, сбежать? Вернуться в отель, забрать лошадь, и отправиться за город, спуститься по извилистой тропе в ночь, раствориться, исчезнуть, позволить городу и его семье пропасть окончательно. Нет. Нет, и нет. Он должен найти сестру. Должен хотя бы её увидеть.
Его снова пронзило это чувство боли. Он вскрикнул, схватившись за грудь, и упал на колени, согнулся ещё сильнее, пока не почувствовал, как лоб упёрся в каменную лестницу. Пульсация. Снова музыка скрипит в подсознании испорченными струнами, и расстроенным роялем. Дышать, нужно заставить себя вдохнуть.
«У тебя не так много времени» — услышал он голос в голове. С трудом подняв взгляд, он увидел, что впереди, за спиной ошеломлённого служителя, стоит Вакант. Фонарь в его руке горел тускло, а шкатулка заканчивала свою песню. — «Твоя жизнь — ноты мелодии, которая скоро может закончиться. Тебе нужно спешить»
Волна холода скользнула по телу, и вся боль ушла, словно море отпрянуло от берега.
— Просветлённый? Вы в порядке? Вы меня слышите? — Пытался дозваться его служитель.
Он не касался его, а лишь смотрел за мучениями. Про себя мужчина усмехнулся: как они все боятся к нему притрагиваться, словно действительно прокажённый какой-то, и кое-как поднялся. В голове снова ненадолго зашумело, но он лишь мотнул головой, пытаясь прогнать это чувство.
— Простите за это. Со мной случаются порой такие обмороки. — Услышав облегченный вздох, заметил, что ему протянули руку. Он взялся за руку Вестника, и тот помог ему подняться на ноги.
Комната госпожи Назаи была скромной. Небогатая мебель, впрочем, чему удивляться в церковной келье? Окон не было. Даже намёка на них не существовало, от того в помещении царил приятный и мистический полумрак. Кровать стоит у стены, застеленная небрежно. Женщина в кресле-качалке сидела в другом углу комнаты, у странного шкафа, расположенного горизонтально. Так, что книги стоят корешками вверх. Так, чтобы каждую можно было бы вытащить без труда. Их было немного и они ему казались очень старыми. Старыми, как эта женщина. Запах бумажной пыли и пожелтевших от времени листов ударили в нос также сильно, как и запах свеч и масла, подпитываемого черный фонарь.
Сегель склонил голову в приветствии.
— Она не видит тебя. — Пояснил служитель полушёпотом.
Наёмник посмотрел на него с лёгким недоумением. Зачем тогда здесь книги? Зачем тогда ей нужна такая сложная в планировке комната? Он предполагал, что Вестник её помощник на постоянной основе.
Женщина слегка подняла голову. Её тело практически не двигалось. Она виделась ему столь слабой, но было в ней что-то ещё. Сегель чувствовал, как странная сила пульсирует в клинке. Как маяк.
— Оставь нас. — Проговорила Оракул. Её голос был твёрд, несмотря на внешнюю слабость. Служитель удивился, но перечить не стал, и тут же скрылся за дверью. — Присаживайся. Как жаль, что эти люди больше беспокоятся о своих правилах, и своей вере, чем о божествах, о которых так склонны напоминать всем вокруг. — Она улыбнулась ему. — Я вижу тебя как угнетённую тень, Просветлённый. Одаренный Вакантом, как и один мой старый друг, который получил от меня уже весточку о твоём приходе. Божества говорят, что тебе поручено спасти этот город, пусть ты и прибыл для своей цели. Интересно.
— Разве им не плевать на нас? — Склонил голову к плечу Сегель.
Оракул помедлила с ответом, словно прислушиваясь к чему-то по ту сторону, и с грустью ответила:
— Они говорят о будущем, которое может не произойти. Не должно произойти. Они говорят о страданиях, через которые пройдет их народ, если у вас ничего не получится. Правда... правда за это придётся очень много заплатить, юный Сэмюель. Очень много.
Через белёсые глаза Сегелю казалось, что она смотрит в его глаза, рассматривает, и изучает. Ему показалось, словно незримые руки касались его головы, его разума. Он сталкивался время от времени с гадалками на улицах Китгорфа. В сути своей их предсказания были настолько размытыми, что чтобы не произошло, то можно было приплести к этому размытому предсказанию. Но сейчас? Сейчас ему казалось, что все тревоги последнего месяца ухватились за нить этого предсказания.
— А... моя сестра... — начал было Сегель, но оракул оборвала его жестом.
— Жива.
Наёмник кивнул ей. Это было самое важное, что он хотел знать. Стоит ли спрашивать, сможет ли он её спасти? Поджав губы, мужчина почувствовал, как в горле пересохло, и подавил малодушное желание расспросить о грядущем. Ему всегда хотелось верить в то, что не вечно отсутствующие божества определяют то, что случится, а они сами — люди.
— И каково это? Лгать всем, что богов нет, и прекрасно осознавать, что это — неправда? — Словно уловив ход мыслей Сегеля, заинтересованно спросила Оракул.
— Не очень-то и тяжело. — Пожал он плечами. — Всё одно божества людям не помогают настолько, насколько те на них молятся каждый раз — ну, быть может, кроме служителей Ваканта. Откровенно говоря, я никогда не видел смысла в том, чтобы жертвовать других и себя им. — Сегель потер ладонь. — Думаю, это оправдано: мы сами должны уметь жить, не надеясь на помощь по ту сторону. — Он позволил себе улыбнуться. — В любом случае, — Сегель осторожно сел на единственный свободный стул, и продолжил. — Вы ведь хотели меня видеть, чем очень рассердили, кажется, одну из Жриц.
— Ах, Элеонора. Славная девочка была во времена прошлого первого Жреца, Йотира.
— Я помню его. При нем в Храм хлынули прихожане. Говорили, что он ведет проповеди открыто, не разделяя священнослужителей, и простых людей вроде нас, но не уповает целиком на божеств. Призывает становиться людей сильнее... но, — Сегель усмехнулся, — мне никогда не удавалось побывать на них. Времени не было. Да и не хотелось. Максимализм, знаете ли...
— Основатель ордена... — со всем уважением протянула Назая. — Он мог привести Гротенберг по Пути к Свету. Жаль, что зло добралось до него раньше. — Женщина тяжело вздохнула. — В любом случае, я пригласила тебя не просто так, чтобы увидеть воочую каждого из Просветленного Вакантом, а чтобы предупредить тебя. Ритуал на вас действует как яд, а боги говорят мне, что выжечь тебя слишком рано, выжечь твою сущность должно мнимое правосудие, направленная злоба, а не вера.
Сегель поджал губы. Вот теперь эти пророчества ему снова казались такими, какими он видел прорицательниц на улице. Это не радовало его, но что поделать? Кроме того, что ритуал опасен, Сегель ничего и не почерпнул из слов.
— Что же мне, бежать теперь надо?
Госпожа Назая покачала головой с улыбкой.
— Принять ритуал и слушать голос.
Сегель глубоко вздохнул. Тут, в этом ритуальном кругу ему было не по себе. Не от того, что это ему казалось все еще глупостью, а от того, что чем дольше он находился в нем, тем сильнее чувствовал, что снова погружается в свои страхи. Он вспомнил ледяные объятия оков, он вспомнил, как нестерпимый голод мешал ему сосредоточиться хоть на чем-то. Как время потеряло всякое значение в этих катакомбах. Как утекала жизнь капля за каплей. Это место беспощадно ломало его. Ломало волю, ломало жажду жизни. Все, чего он желал тогда — выжить.
Однако этот страх остался с ним на всю жизнь.
Звучали тихие удары по барабанам, приглушённые, сверху. Флейты подыгрывали им, а хор голосов извергал из себя горловое пение. Если бы он закрыл уши, то всё равно бы слышал их голоса. Женская партитура зачитывала древние тексты. Потерянный язык, который знали только служители божеств. Чем больше он слушал музыку, тем больше ощущал слабость.
То, что скрывала от него его память, словно в этом круге вскрывалось. Медленно и болезненно. Он упал на колени, и обхватил голову руками, слыша в ушах уже не молитвы фанатиков, а крики заключённых под пытками, и последние слова своих товарищей. Он кричал с ними, срывая, как ему казалось, голос. Силы покидали его. Он слабел, он чувствовал свою правую руку бесконечно тяжелой, и неподатливой.
Часы наполнялись. Он слышал через крики агонии и песнь, как сыпется песок. Часы нависали над ним. Он чувствовал, что его силы на исходе. Чувствовал, что с ними по капле начинает утекать и жизнь.
Это было неправильно.
Нет, все правильно. Ты совершал ужасные поступки. Это — твоя расплата. Справедливый суд Киран. Ты заслужил это. Нужно приклонить колени, и отдать себя во власть божеств, надеясь, что они смилуются над ним. Может, так и должно быть.
Нет. Это место убьёт его, если он просто сдастся.
Сегель чувствовал, что не хочет умирать здесь. Его страшила пустота, которая ждала его, раскрывающая свои радушные объятия. Наемник ощутил, как испуганной птицей колотится его сердце, а воздуха начинает не хватать. Задыхаясь, он поднял взгляд вверх, протягивая тяжелую руку едва-едва. Спастись. Спрятаться. Остановить это безумие. Может ли он верить Оракулу? В подсознании скрипели шестерни механизмов вверху.
«Этот чёрный ритуал убивает просвещённых Вакантом, и тебя должен убить, но дар твоего покровителя тебя сбережёт»
Ему хотелось верить, что его не обманули.
Он терял силы, и слышал ропотливые шепотки о том, насколько темна была его душа. Нужно восстановить дыхание, попытаться. Медленный вдох, выдох. Лёгкие заполнял воздух, пропитанный смрадом благовоний, трав, и крови, он почувствовал кровь на губах — кровь пошла из носа. В глазах начало плыть и темнеть, а уши заполнил звон, постепенно нарастающий. Песня прорывалась сквозь него.
... «Пролей кровь клинком Пустоты»
Нащупав ножны, парень вытащил клинок. Пение и музыка заглушали все звуки. Боль от раны отрезвляла его. Похожа была на ведро холодной воды, вылитой на голову. Прочистила её, разогнав панические мысли прочь. Несколько капель крови упали на камень, словно тут же, соединяясь со следующими, по своей воле очертили тонкой линией круг. Кажется, он надрезал чуть глубже, чем хотел.
На мгновенье всё стихло, и скрежет конструкции в следующее стал невыносимо громким. Жрецы в замешательстве оглядывались, перешёптываясь, не понимая, что им делать, почему ритуал не работает. Почему всё прекратилось?
Металл заскрежетал вновь, стекло песочных часов оглушительно треснуло, и частицы чёрного песка потекли нескончаемым потоком, просачивались через щели, засыпая сигилы, напитывая их силой Ваканта. Сегель ощутил, как его силы к нему возвращаются, а рана от клинка зарастает. Жрецы и жрицы, меж тем, пришли в себя, и вытащили оружие, собираясь явно его прикончить на месте. Всё не по плану, значит, просто убить и всё? Нехорошо...
Сжав клинок ещё крепче, наёмник понял, что едва ли справится с десятком человек, окружающих его. Хватка клинка пустоты стала крепче. Так, по крайней мере, он попытается пробиться к выходу. Ни у кого из его противников не было копий, как у Сиолы ранее, и сейчас он, не дожидаясь, пока на него нападут первым, побежал, перемахивая через несколько ступеней прочь из круга. Он не беспокоился о том, что наступал в песок, в отличие от жрецов, которых он словно отталкивал.
Сегель про себя усмехнулся, зачерпывая механической рукой его в горсть. Он привык уже драться больше левой рукой. Теперь бросив песок в лицо ближайшего, без промедления всадил клинок ему в шею. Единственное доступное для быстрого удара место. Никаких лишних мыслей. Никакой жалости. Интуитивно отклонившись назад, он поднял руку с клинком вверх. Чёрный сплав столкнулся с металлом. Парировав удар, он ударил под дых протезом, и тут же отклонился назад снова, полоснув снова по горлу клинком. Кровь хлынула на пол, пока жрец пытался безуспешно перекрыть рану. Никаких шансов, дар Ваканта был слишком острым.
Сегель рванул к выходу, используя возможность. В лёгких всё ещё было мало воздуха, он быстро задыхался, и, вдобавок, не заметил, что там есть ещё несколько жрецов, и одна из жриц, успевших схватить копьё. Сунув клинок в ножны, он вытащил меч. Выпад — Сегель еле ушёл от него, но оступился. Нога соскользнула с порожка, утонула в песке, и он покатился по ритуальной лестнице вниз, обратно в круг. Боль прожгла спину, и руку, которыми он приложился о камень. Клинок Пустоты пульсировал в предвкушении свежей крови. Протезированной рукой наёмник пытался найти хоть какую-то опору, чтобы подняться на ноги, но похож был, разве что на жука, перевёрнутого на его панцирь. Тут, оглушённый, и опрокинутый, он заметил, что конструкция с песочными часами еле держится.
В следующий миг она снова заскрежетала.
Когда он моргнул, то увидел словно в замедлении, как она падает на него.
Только ожидаемой смерти не случилось. Металл снова заскрежетал. Балки впились в камень, словно колонны, а дно часов неожиданно стало плавиться по краям, создавая подобие крышки. Сегель замер в недоумении. Его голова горела так, словно внутрь влили раскалённый металл. Почти в трансе он протянул руку. Он чувствовал, что внутри него есть что-то. Что-то, что рвалось наружу в осознании смерти, а теперь снова свернулось клубочком.
Сегель тяжело выдохнул, и, не особо понимая, что делает, завалил металлическую балку, прижимая часть подкрепления храмовников к стене её тяжестью. Он не хотел думать о том, что они едва ли смогут самостоятельно и без потерь выбраться из-под неё. Осталось не так много противников, но голова болела так, как никогда ранее. Мало того, но травмы тоже не уставали о себе напоминать. Наёмник еле стоял на ногах, и, отложив клинок, вытащил из ножен меч, стиснув его обеими руками.
Подниматься приходилось осторожно. Несколько раз его чуть не отбросили обратно, но он чудом отбивал удары, и отточенными годами службы выпадами выводил из строя тех, кто рискнул подойти слишком близко. Один из жрецов таки полоснул его по живой руке, и меч приходилось нести протезом. Кто-то повалил подсвечник, а порыв ветра задул какие-то из свеч, нагоняя полумрак.
Грохот наверху никак не отвлёк тех, кто пытался задержать еретика, продолжавших его не выпускать из круга. Внезапно всю комнату заволокло темнотой. Сегель почувствовал себя потерянным в этой тьме. Не менее потерянно, чем его противники. Его что-то дёрнуло со спины на себя. Попытка замаха — руку выкрутили, беспощадно отбирая меч с нечеловеческой силой.
— Кто?
— Старый кладбищенский чудак, как мы считали тогда. — Пожал плечами Вестник. Сегель помнил страшилки о старом чудаке, расхаживающем по кладбищу, и жившем в каморке. Он расспрашивал людей о том, какое горе привело их в это место.
— Бедные люди, я не думаю, что наши Верховные действительно желали такого исхода для Гротенберга, но ещё никому не удалось добраться до герцогини. Вы ведь пришли за этим? — Он оглянулся через плечо на Сегеля. Наёмник выдержал взгляд его спокойно, и сдержано кивнул. — Госпожа Назая всегда права в своих предвидениях.
— И что же она ещё узнала?
— Что вы прибыли искупить грехи прошлого, расплатиться по счетам, забрать семью, и покинуть этот город.
Темноволосый нахмурился. Об этом он не говорил так открыто. Он мог только покачать головой, и тяжело вздохнуть. Какой у него выбор, с другой стороны? Его попросту нет. Только идти до конца.
Можно, конечно, сбежать? Вернуться в отель, забрать лошадь, и отправиться за город, спуститься по извилистой тропе в ночь, раствориться, исчезнуть, позволить городу и его семье пропасть окончательно. Нет. Нет, и нет. Он должен найти сестру. Должен хотя бы её увидеть.
Его снова пронзило это чувство боли. Он вскрикнул, схватившись за грудь, и упал на колени, согнулся ещё сильнее, пока не почувствовал, как лоб упёрся в каменную лестницу. Пульсация. Снова музыка скрипит в подсознании испорченными струнами, и расстроенным роялем. Дышать, нужно заставить себя вдохнуть.
«У тебя не так много времени» — услышал он голос в голове. С трудом подняв взгляд, он увидел, что впереди, за спиной ошеломлённого служителя, стоит Вакант. Фонарь в его руке горел тускло, а шкатулка заканчивала свою песню. — «Твоя жизнь — ноты мелодии, которая скоро может закончиться. Тебе нужно спешить»
Волна холода скользнула по телу, и вся боль ушла, словно море отпрянуло от берега.
— Просветлённый? Вы в порядке? Вы меня слышите? — Пытался дозваться его служитель.
Он не касался его, а лишь смотрел за мучениями. Про себя мужчина усмехнулся: как они все боятся к нему притрагиваться, словно действительно прокажённый какой-то, и кое-как поднялся. В голове снова ненадолго зашумело, но он лишь мотнул головой, пытаясь прогнать это чувство.
— Простите за это. Со мной случаются порой такие обмороки. — Услышав облегченный вздох, заметил, что ему протянули руку. Он взялся за руку Вестника, и тот помог ему подняться на ноги.
Комната госпожи Назаи была скромной. Небогатая мебель, впрочем, чему удивляться в церковной келье? Окон не было. Даже намёка на них не существовало, от того в помещении царил приятный и мистический полумрак. Кровать стоит у стены, застеленная небрежно. Женщина в кресле-качалке сидела в другом углу комнаты, у странного шкафа, расположенного горизонтально. Так, что книги стоят корешками вверх. Так, чтобы каждую можно было бы вытащить без труда. Их было немного и они ему казались очень старыми. Старыми, как эта женщина. Запах бумажной пыли и пожелтевших от времени листов ударили в нос также сильно, как и запах свеч и масла, подпитываемого черный фонарь.
Сегель склонил голову в приветствии.
— Она не видит тебя. — Пояснил служитель полушёпотом.
Наёмник посмотрел на него с лёгким недоумением. Зачем тогда здесь книги? Зачем тогда ей нужна такая сложная в планировке комната? Он предполагал, что Вестник её помощник на постоянной основе.
Женщина слегка подняла голову. Её тело практически не двигалось. Она виделась ему столь слабой, но было в ней что-то ещё. Сегель чувствовал, как странная сила пульсирует в клинке. Как маяк.
— Оставь нас. — Проговорила Оракул. Её голос был твёрд, несмотря на внешнюю слабость. Служитель удивился, но перечить не стал, и тут же скрылся за дверью. — Присаживайся. Как жаль, что эти люди больше беспокоятся о своих правилах, и своей вере, чем о божествах, о которых так склонны напоминать всем вокруг. — Она улыбнулась ему. — Я вижу тебя как угнетённую тень, Просветлённый. Одаренный Вакантом, как и один мой старый друг, который получил от меня уже весточку о твоём приходе. Божества говорят, что тебе поручено спасти этот город, пусть ты и прибыл для своей цели. Интересно.
— Разве им не плевать на нас? — Склонил голову к плечу Сегель.
Оракул помедлила с ответом, словно прислушиваясь к чему-то по ту сторону, и с грустью ответила:
— Они говорят о будущем, которое может не произойти. Не должно произойти. Они говорят о страданиях, через которые пройдет их народ, если у вас ничего не получится. Правда... правда за это придётся очень много заплатить, юный Сэмюель. Очень много.
Через белёсые глаза Сегелю казалось, что она смотрит в его глаза, рассматривает, и изучает. Ему показалось, словно незримые руки касались его головы, его разума. Он сталкивался время от времени с гадалками на улицах Китгорфа. В сути своей их предсказания были настолько размытыми, что чтобы не произошло, то можно было приплести к этому размытому предсказанию. Но сейчас? Сейчас ему казалось, что все тревоги последнего месяца ухватились за нить этого предсказания.
— А... моя сестра... — начал было Сегель, но оракул оборвала его жестом.
— Жива.
Наёмник кивнул ей. Это было самое важное, что он хотел знать. Стоит ли спрашивать, сможет ли он её спасти? Поджав губы, мужчина почувствовал, как в горле пересохло, и подавил малодушное желание расспросить о грядущем. Ему всегда хотелось верить в то, что не вечно отсутствующие божества определяют то, что случится, а они сами — люди.
— И каково это? Лгать всем, что богов нет, и прекрасно осознавать, что это — неправда? — Словно уловив ход мыслей Сегеля, заинтересованно спросила Оракул.
— Не очень-то и тяжело. — Пожал он плечами. — Всё одно божества людям не помогают настолько, насколько те на них молятся каждый раз — ну, быть может, кроме служителей Ваканта. Откровенно говоря, я никогда не видел смысла в том, чтобы жертвовать других и себя им. — Сегель потер ладонь. — Думаю, это оправдано: мы сами должны уметь жить, не надеясь на помощь по ту сторону. — Он позволил себе улыбнуться. — В любом случае, — Сегель осторожно сел на единственный свободный стул, и продолжил. — Вы ведь хотели меня видеть, чем очень рассердили, кажется, одну из Жриц.
— Ах, Элеонора. Славная девочка была во времена прошлого первого Жреца, Йотира.
— Я помню его. При нем в Храм хлынули прихожане. Говорили, что он ведет проповеди открыто, не разделяя священнослужителей, и простых людей вроде нас, но не уповает целиком на божеств. Призывает становиться людей сильнее... но, — Сегель усмехнулся, — мне никогда не удавалось побывать на них. Времени не было. Да и не хотелось. Максимализм, знаете ли...
— Основатель ордена... — со всем уважением протянула Назая. — Он мог привести Гротенберг по Пути к Свету. Жаль, что зло добралось до него раньше. — Женщина тяжело вздохнула. — В любом случае, я пригласила тебя не просто так, чтобы увидеть воочую каждого из Просветленного Вакантом, а чтобы предупредить тебя. Ритуал на вас действует как яд, а боги говорят мне, что выжечь тебя слишком рано, выжечь твою сущность должно мнимое правосудие, направленная злоба, а не вера.
Сегель поджал губы. Вот теперь эти пророчества ему снова казались такими, какими он видел прорицательниц на улице. Это не радовало его, но что поделать? Кроме того, что ритуал опасен, Сегель ничего и не почерпнул из слов.
— Что же мне, бежать теперь надо?
Госпожа Назая покачала головой с улыбкой.
— Принять ритуал и слушать голос.
***
Сегель глубоко вздохнул. Тут, в этом ритуальном кругу ему было не по себе. Не от того, что это ему казалось все еще глупостью, а от того, что чем дольше он находился в нем, тем сильнее чувствовал, что снова погружается в свои страхи. Он вспомнил ледяные объятия оков, он вспомнил, как нестерпимый голод мешал ему сосредоточиться хоть на чем-то. Как время потеряло всякое значение в этих катакомбах. Как утекала жизнь капля за каплей. Это место беспощадно ломало его. Ломало волю, ломало жажду жизни. Все, чего он желал тогда — выжить.
Однако этот страх остался с ним на всю жизнь.
Звучали тихие удары по барабанам, приглушённые, сверху. Флейты подыгрывали им, а хор голосов извергал из себя горловое пение. Если бы он закрыл уши, то всё равно бы слышал их голоса. Женская партитура зачитывала древние тексты. Потерянный язык, который знали только служители божеств. Чем больше он слушал музыку, тем больше ощущал слабость.
То, что скрывала от него его память, словно в этом круге вскрывалось. Медленно и болезненно. Он упал на колени, и обхватил голову руками, слыша в ушах уже не молитвы фанатиков, а крики заключённых под пытками, и последние слова своих товарищей. Он кричал с ними, срывая, как ему казалось, голос. Силы покидали его. Он слабел, он чувствовал свою правую руку бесконечно тяжелой, и неподатливой.
Часы наполнялись. Он слышал через крики агонии и песнь, как сыпется песок. Часы нависали над ним. Он чувствовал, что его силы на исходе. Чувствовал, что с ними по капле начинает утекать и жизнь.
Это было неправильно.
Нет, все правильно. Ты совершал ужасные поступки. Это — твоя расплата. Справедливый суд Киран. Ты заслужил это. Нужно приклонить колени, и отдать себя во власть божеств, надеясь, что они смилуются над ним. Может, так и должно быть.
Нет. Это место убьёт его, если он просто сдастся.
Сегель чувствовал, что не хочет умирать здесь. Его страшила пустота, которая ждала его, раскрывающая свои радушные объятия. Наемник ощутил, как испуганной птицей колотится его сердце, а воздуха начинает не хватать. Задыхаясь, он поднял взгляд вверх, протягивая тяжелую руку едва-едва. Спастись. Спрятаться. Остановить это безумие. Может ли он верить Оракулу? В подсознании скрипели шестерни механизмов вверху.
«Этот чёрный ритуал убивает просвещённых Вакантом, и тебя должен убить, но дар твоего покровителя тебя сбережёт»
Ему хотелось верить, что его не обманули.
Он терял силы, и слышал ропотливые шепотки о том, насколько темна была его душа. Нужно восстановить дыхание, попытаться. Медленный вдох, выдох. Лёгкие заполнял воздух, пропитанный смрадом благовоний, трав, и крови, он почувствовал кровь на губах — кровь пошла из носа. В глазах начало плыть и темнеть, а уши заполнил звон, постепенно нарастающий. Песня прорывалась сквозь него.
... «Пролей кровь клинком Пустоты»
Нащупав ножны, парень вытащил клинок. Пение и музыка заглушали все звуки. Боль от раны отрезвляла его. Похожа была на ведро холодной воды, вылитой на голову. Прочистила её, разогнав панические мысли прочь. Несколько капель крови упали на камень, словно тут же, соединяясь со следующими, по своей воле очертили тонкой линией круг. Кажется, он надрезал чуть глубже, чем хотел.
На мгновенье всё стихло, и скрежет конструкции в следующее стал невыносимо громким. Жрецы в замешательстве оглядывались, перешёптываясь, не понимая, что им делать, почему ритуал не работает. Почему всё прекратилось?
Металл заскрежетал вновь, стекло песочных часов оглушительно треснуло, и частицы чёрного песка потекли нескончаемым потоком, просачивались через щели, засыпая сигилы, напитывая их силой Ваканта. Сегель ощутил, как его силы к нему возвращаются, а рана от клинка зарастает. Жрецы и жрицы, меж тем, пришли в себя, и вытащили оружие, собираясь явно его прикончить на месте. Всё не по плану, значит, просто убить и всё? Нехорошо...
Сжав клинок ещё крепче, наёмник понял, что едва ли справится с десятком человек, окружающих его. Хватка клинка пустоты стала крепче. Так, по крайней мере, он попытается пробиться к выходу. Ни у кого из его противников не было копий, как у Сиолы ранее, и сейчас он, не дожидаясь, пока на него нападут первым, побежал, перемахивая через несколько ступеней прочь из круга. Он не беспокоился о том, что наступал в песок, в отличие от жрецов, которых он словно отталкивал.
Сегель про себя усмехнулся, зачерпывая механической рукой его в горсть. Он привык уже драться больше левой рукой. Теперь бросив песок в лицо ближайшего, без промедления всадил клинок ему в шею. Единственное доступное для быстрого удара место. Никаких лишних мыслей. Никакой жалости. Интуитивно отклонившись назад, он поднял руку с клинком вверх. Чёрный сплав столкнулся с металлом. Парировав удар, он ударил под дых протезом, и тут же отклонился назад снова, полоснув снова по горлу клинком. Кровь хлынула на пол, пока жрец пытался безуспешно перекрыть рану. Никаких шансов, дар Ваканта был слишком острым.
Сегель рванул к выходу, используя возможность. В лёгких всё ещё было мало воздуха, он быстро задыхался, и, вдобавок, не заметил, что там есть ещё несколько жрецов, и одна из жриц, успевших схватить копьё. Сунув клинок в ножны, он вытащил меч. Выпад — Сегель еле ушёл от него, но оступился. Нога соскользнула с порожка, утонула в песке, и он покатился по ритуальной лестнице вниз, обратно в круг. Боль прожгла спину, и руку, которыми он приложился о камень. Клинок Пустоты пульсировал в предвкушении свежей крови. Протезированной рукой наёмник пытался найти хоть какую-то опору, чтобы подняться на ноги, но похож был, разве что на жука, перевёрнутого на его панцирь. Тут, оглушённый, и опрокинутый, он заметил, что конструкция с песочными часами еле держится.
В следующий миг она снова заскрежетала.
Когда он моргнул, то увидел словно в замедлении, как она падает на него.
Только ожидаемой смерти не случилось. Металл снова заскрежетал. Балки впились в камень, словно колонны, а дно часов неожиданно стало плавиться по краям, создавая подобие крышки. Сегель замер в недоумении. Его голова горела так, словно внутрь влили раскалённый металл. Почти в трансе он протянул руку. Он чувствовал, что внутри него есть что-то. Что-то, что рвалось наружу в осознании смерти, а теперь снова свернулось клубочком.
Сегель тяжело выдохнул, и, не особо понимая, что делает, завалил металлическую балку, прижимая часть подкрепления храмовников к стене её тяжестью. Он не хотел думать о том, что они едва ли смогут самостоятельно и без потерь выбраться из-под неё. Осталось не так много противников, но голова болела так, как никогда ранее. Мало того, но травмы тоже не уставали о себе напоминать. Наёмник еле стоял на ногах, и, отложив клинок, вытащил из ножен меч, стиснув его обеими руками.
Подниматься приходилось осторожно. Несколько раз его чуть не отбросили обратно, но он чудом отбивал удары, и отточенными годами службы выпадами выводил из строя тех, кто рискнул подойти слишком близко. Один из жрецов таки полоснул его по живой руке, и меч приходилось нести протезом. Кто-то повалил подсвечник, а порыв ветра задул какие-то из свеч, нагоняя полумрак.
Грохот наверху никак не отвлёк тех, кто пытался задержать еретика, продолжавших его не выпускать из круга. Внезапно всю комнату заволокло темнотой. Сегель почувствовал себя потерянным в этой тьме. Не менее потерянно, чем его противники. Его что-то дёрнуло со спины на себя. Попытка замаха — руку выкрутили, беспощадно отбирая меч с нечеловеческой силой.
