Голова болела немилосердно. Через несколько минут, во время которых несчастный мозг пытался как-то проанализировать ситуацию, заскрипела небольшая дверка, и, вместе с солнечным светом, в трюм спустился человек, спешно натянувший на лицо платок. Следом шли ещё двое.
– Какая вонь! – скривился вошедший. – Ну?! Где этот, который девкин-то? Показывай дракона!
Люди неторопливо прошли между рядами и остановились напротив страдающего Константина.
– Кажись, этот...
– Мдя, дракон не дракон, но ящерица, точно. – Первый из подошедших протянул кручёную толстую плеть и сунул под подбородок, поднимая склонённую голову. Какое-то время человек рассматривал Костину физиономию, а потом издевательски извиняющимся тоном сообщил.
– Рептилоид, из благородных. Продадим. Смотрите, чтоб не сдох. Эй, ничего личного, парень! Просто бизнес!
Процессия развернулась и проследовала к солнцу, ветру и свежему воздуху.
Вслед им отчётливо донеслось:
– Я найду тебя, капитан!
Эмилия крепко спала, когда дверь каюты вначале легонько скрипнула под чужой сильной рукой, а долю секунды спустя резко распахнулась, ударяясь о стену и разбрасывая щепу. Хлипкий крючок, накинутый в петлю, сорвался и рыбкой улетел куда-то под потолок. Эмилия в испуге подскочила в койке, и тут же на нее накинули плотную ткань, завертели, замотали, одновременно ощупывая, подхватили и куда-то понесли. Эмилия перепугалась еще больше, забилась, забарахталась в душащем мешке, и перекинулась, как обычно с ней случалось от испуга. Похитители, несущие ее, засмеялись, заговорили что-то на незнакомом языке довольными голосами, перехватили ком ткани покрепче, чтобы мелкое животное не выпало, и потащили дальше.
Несли Эмилию долго, перекидывая из рук в руки, вокруг слушался шум, лязг оружия, кто-то кричал… От недостатка воздуха слабели лапы и крылья, и от этого было еще страшнее. Наконец, ее бесцеремонно бросили на твердую поверхность, и все стихло. Побарахтавшись еще немного, Эмилия сумела выпутать голову так, что через ткань стало проникать немного воздуха. Но вокруг все равно была темнота и понять, где она, девушка не смогла. Пахло сыростью, солью, подгнившей рыбой и дымом. Несколько часов Эмилия пролежала замотанная, в неудобной позе, страшась неизвестности. В голове стучали только две мысли: «Что же будет?» и «Где же Костя? Неужели его убили?».
Когда сквозь ткань стали пробиваться неяркие лучи рассветного солнца, за ней пришли. Грубые руки распутали покрывало, ухватили Эмилию за лапы и потащили. Вывернув шею под неудобным углом, она пыталась рассмотреть несущего ее мужчину. Рыбацкая роба, борода, просоленная насквозь, кортик на поясе. Он притащил ее на камбуз и бросил на стоящий в углу окровавленный пень. Что-то сказал. Эмилия не поняла ни слова и замерла, стараясь не навлечь гнев похитителя. Он что-то зло прорычал, лапищей придавил птичью тушку к корявой поверхности и потряс над ней огромным ножом. Эмилия в панике стала вырываться. Бесполезно.
В открытую дверь вошел еще один мужчина, остановился в проеме. Что-то негромко сказал. Первый, все еще потрясая ножом, огрызнулся. Пришедший повысил голос. Первый убрал нож, продолжая крепко держать Эмилию. Второй, обращаясь к девушке, уже на знакомом ей языке, мягко произнес:
- Перекидывайся, милая, иначе этот баран отрубит тебе голову и сварит суп.
Эмилия замерла в ужасе от этого мягкого голоса, говорящего такие ужасные, невозможные вещи, стало еще страшнее. Потом, поняв, что от нее хотят, моментально перекинулась, забыв о и том, что ее одежда осталась неизвестно где, и о мужских руках на своем теле. Упала с маленького пенька, больно ударившись боком о его край, скорчилась на затоптанном полу.
Первый, отложив нож, довольно осклабился и стал ощупывать мягкое тело, оказавшееся под его ладонями. Второй снова что-то негромко сказал, и тот ушел, приглушенно ворча. Второй подошел ближе, наклонился.
- Вставай, девочка. Будешь вести себя хорошо – и никто тебя не обидит. Вот, оденься, - он протянул ей сверток тканей, от терракоты до оранжевого, отвернуться и не подумал, продолжая бесстрастно рассматривать девушку.
Эмилия дрожащими руками натянула на себя одно платье, второе, завертела еще один отрез, не понимая, что это и как его надевать.
- Это на голову, запоминай, как, - человек с мягким голосом ловко замотал ткань на голову Эмилии, перекинул распущенные длинные концы на грудь.
- Пташка. Я буду звать тебя Пташка.
Эмилия попыталась было возразить:
- Меня зовут…, - но человек ее перебил:
- Никому не интересно, как тебя звали. Теперь ты моя собственность, и я буду звать тебя так, как нравится мне. Сейчас я тебя покормлю, ты будешь хорошо есть, чтобы остаться красивой и веселой, потом я тебя продам. Вероятнее всего, в гарем, потому что ты юная и очаровательная. Там тебе будет хорошо: ты будешь жить в теплой стране, среди лилий и абрикосов, днем ты будешь возлежать на мягких подушках, а ночами ублажать своего хозяина. И если будешь послушной и удачливой и родишь хозяину два-три сына, то, пожалуй, проживешь достаточно долго и скажешь мне спасибо, что я тебя вырвал из лап ободранного ящера.
Поникшая было Эмилия встрепенулась, но жесткая рука нагнула ее к тарелке с кашей:
- Ешь, девочка, не заставляй меня сердиться, - голос оставался по-прежнему мягок.
Давясь накатившими слезами, Эмилия безропотно заглотала вязкую сладкую кашу, в которой попадались кусочки сушеных фруктов, запила слишком переслащенным напитком, от которого сразу же захотелось выпить чего-нибудь нормального, например, травяного чая. Как у костра с Костей.
Эмилия не выдержала и захлюпала носом, не стесняясь. Человек осторожно за локоток поднял ее со стула, повел вглубь корабля и втолкнул в тесную каюту, где прямо на полу лежали матрасы, шкуры и подушки. Эмилия упала на мягкое и не ушиблась, только проводила взглядом из под покосившегося головного убора своего пленителя, вышедшего со словами:
- Захочешь в туалет – постучи, тебя выведут. Среди дня тебе принесут обед, вечером ужин. Завтра к утру будем на месте.
Эмилия отползла подальше в уголок, свернулась калачиком и окончательно разревелась. Собственная судьба представлялась ей ужасной, хуже некуда. Плакала она долго, и, постепенно затихнув, заснула.
Снился ей сон, вначале прекрасный: она летела по небу на большом белом драконе, взмахи сильных крыльев разрезали воздух, облака белыми лепестками проплывали рядом. Потом она соскользнула со спины дракона и полетела сама, в облике курицы, крылья уверенно держали ее, и дракон кружился вокруг, подбадривая. А потом она упала и падала долго в темноту, а дракон оттуда, сверху, оглашал горы горестным ревом.
Ей принесли обед, а потом и ужин, она вяло поковырялась в тарелках, не съев и половины, все остальное время сидела в уголке. Не хотелось думать ни о чем, хотелось спать, да и то как-то невнятно, словно бы снаружи, словно она это не она. И ночь тоже прошла не во сне, а в полудреме. Как причалил корабль и по сходням топотали матросы, перенося тюки и сундуки, Эмилия и не заметила.
Утром Эмилию разбудили, дали попить простой воды, показавшейся особенно вкусной после сладкого питья, от которого слипалось во рту, и повели прочь с корабля на берег. На берегу оказался высокий забор, за которым переговаривался, шумел на разные голоса, вскрикивал и плакал многоглавый зверь – рабовладельческий рынок. Эмилию привели и поставили на покрывала в тени раскидистого дерева. Кроме нее на покрывалах сидели и стояли еще несколько женщин, как она, закутанных в бесформенные платья или почти голых. Эмилия безучастно стояла, где ее поставили, не обращая внимания на проходящих мимо покупателей. Даже когда к ней подошли, рассматривая, задирая подол и заглядывая в ворот, она лишь вяло поправила сползшую ткань обратно.
С запада заходила гроза, природа напряглась в ожидании , воздух застыл недвижим, на фоне чернющей тучи уже ясно были различимы молнии и в отдалении ворочался гром. Так же недвижимо стояла и Эмилия.
И только когда рядом громко зашумели люди, началась возня, и смутно знакомый голос с надрывом позвал ее по имени, Эмилия начала просыпаться. Пока она хлопала вдруг ставшими тяжелыми веками и оглядывалась в поисках источника переполоха, голос стал удаляться, шум и возня тоже. Вдруг над шумом взлетела песня, больше похожая на крик: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов!». Эмилия окончательно проснулась, безошибочно нашла в толпе голову Кости, которого утаскивали прочь от нее, и с воплем кинулась к нему. Ногу ее что-то дернуло назад, девушка с удивлением поглядела на кандальный браслет, неизвестно когда и как оказавшийся на лодыжке и не дававший двигаться.
Недолго думая, Эмилия перекинулась, перспектива быть съеденной в супе больше не пугала ее, оковы соскользнули с маленькой лапки, и Эми, отчаянно захлопав крыльями, взлетела и по кривой траектории понеслась к своему другу. Тот рванулся, раскидал державших его торговцев и поймал верещащий комок перьев, прижал к груди уже девушку, целуя ее в обе щеки и понимая, что сейчас будет драка не на жизнь, а на смерть.
Все еще держа Эмилию в объятиях, Костя поднял голову и тяжелым взглядом посмотрел на людей вокруг. Те странно отшатнулись, Костя и не подозревал, что зрачки его стали вертикальные в янтарных глазах. Дохнул первый порыв предвещающего ливень ветра, парень поднял голову навстречу грядущему урагану, и на фоне черного края тучи увидел несущийся, треплемый ветром дирижабль.
Таисья хотела выехать до рассвета, но сборы-разговоры затянули отъезд почти до полудня. Наконец, она, со вздохом расцеловав Раша, и, поклонившись остающейся с ним сестре Марка, временно всей семьёй переехавшей в усадьбу, приглядывать за неспокойным хозяйством, перекрестилась и, кряхтя, полезла на крутую спину грустящего Ворона. Ему тоже совсем не хотелось брести, невесть куда от семьи, тёплой крыши и вкусного бекающего и мекающего в овчарне мяса. Тираннозавр взрыкнул и, вытянув хвост, медленно, словно лайнер на взлётной полосе, вырулил на тракт. Яга оглянулась и с горы увидела маленькие башенки, крутую, крытую новой черепицей крышу и смешной птичник, чем-то смахивающий на голубятню, отдельно стоящей пристройкой сложенный из обожжённых кирпичей этим летом. Слёзы неудержимым потоком хлынули из глаз, и женщина, зло шмыгнув носом, резко отвернулась.
Дорога проходила по центральной главной волчьей магистрали мимо школы, управы, оружейной, кузницы и прочих необходимых в большом богатом поселении учреждений. Последним оплотом стояла старая массивная водяная мельница, торжественно, печальным шумом колеса, отделяющая спокойную семейную действительность от предстоящего, со всей своей неизвестностью, пути. Ворон шагнул за поворот, и густой подлесок быстро заслонил своей кустистой стеной дорогу к дому.
Так прошёл первый час пути. Широкое утоптанное шоссе не мешало всаднице предаваться тихой грусти по покинутому, такому надёжному и понятному, а главное, своему, ставшему родным, дому.
Миновав густой лиственный лес, решительная путешественница выехала в простирающиеся на холмах, покрытые аккуратной коричневой коркой зимней подмерзающей земли, поля. Засеянные озимыми, они только ждали первых лучей, чтобы превратиться в зелёное буйство живого растущего хлеба. Впереди она, с некоторым удивленным замешательством, рассмотрела спешившихся и стоящих в ряд, в зелёных комбинезонах, стражей границ – волков. В голове мелькнула испуганной белкой мысль: «Неужели, из-за закрытого на ключ, лежащего в притрактирном амбаре змеевика, и ценного праздничного запаса спиртного, её решили задержать почти у границы?».
Таисья Сергеевна поёжилась, дёрнула Ворона за торчащее ухо, и, когда недовольный таким возмутительным обращением ящер повернул к ней зубастую морду, спросила: «Ну что, Ворон, прорвёмся?».
Куда собралась прорываться глупая волчья самка Ворону было невдомек, поэтому он решил прикинуться ничего не понимающим зверем и, на всякий случай, побыстрее подбежал к ожидающему волчицу войску.
Несмотря на недовольное ёрзание по накрытой попоной спине и неловкое командное: «Вывози, дорогой!», воррум резко притормозил напротив стоящего командира пограничного отряда.
– Доброго здоровья, Яга, – кряхтя, и, улыбаясь всей широкой волчьей пастью, басовито поприветствовал её свояк Марка по погибшей первой жене. – Слышал, дорога у тебя далека. Не дело одной на ящере по стране разъезжать. Неспокойно нынче на дорогах-то. Мы волки! Мы порядок любим и жёнок наших одних не пускаем. Ты там, в стране своей, может, и могла одна по дорогам-то пыль гонять, а ныне – жена вожака стаи!
– И что? – немного успокоившись, и, слегка раздражаясь, поинтересовалась Таисья Сергеевна. – Я волчица свободная, мужья жена и только ему ответ держу. Расступитесь и путь мне дайте! Я не на гулянку, мне за Марком почти к самому вашему морю идти. Некогда тут сказки травить посеред дороги!
Отряд заулыбался, закхекал, но командир только рыкнул в пасть и продолжил:
– Не перебивай, волчица! Мы отряд! Границу Волки всегда на замке держали! Нас Совет послал. Он помолчал немного, давая глупой бабе усвоить сказанное, и продолжил:
– С тобой мы. И тебя присмотреть и Марку помочь, если какая нужда. Да и к Празднику успеть вернуться надо, а то амбар без нас откроют. Так решили. Я сказал!
Яга посмотрела на гладкий чистый лоб, с заплетёнными в косу чёрными с проседью густыми волосами, серые волчьи проницательные глаза, под почти юношескими, (как у Марка, ресницами), густые усы над пухлыми губами, никогда не кривившимися гибельными страстями мерзких мужиков и, неведомо почему, ловко спрыгнув с Ворона, встала перед отрядом.
– Спасибо Вам, – молодо и чётко сказала, громким грудным чистым голосом, Волчица. И поклонилась им.
Отряд молча выпрямился, прижав руку к груди, отдавая честь той, которая не боялась идти в неведомую землю за своим Волком.
Двор потихоньку начинал готовиться к зимним праздникам. Его стабильно тихая и размеренная жизнь, с ежедневной величавой сменой караула, советом министров по понедельникам и собранием знати в пятницу, незаметно, раскручивала маховик предстоящих шумных и весёлых зимних каникул, которым всегда одинаково радовались и маленькие и большие, и богатые и нищие. А пока дворецкие составляли списки необходимого, повара спешили на городской центральный рынок, отбирать лучшие продукты, а курьеры скакали в разные концы страны: к морю за рыбой, в леса за дичью, на юг в сторону степей за фруктами и цветами... Плыли торговые суда с островов с мёдом, и шли усталые караваны из Империи с тканями, драгоценными камнями и прочим необходимым скарбом, который так любят дамы, и на который приходится столько тратить кавалерам.
Построенные и запуганные страшными карами, слуги мыли окна, тёрли до блеска мраморные полы и мели каменные плиты дворцового двора.
Столица, видя суету приготовлений, начавшуюся во дворце, встрепенулась, и вечно сонный мэр спешно приступил к массовой закупке щёток, веников и мётл, для уборки тротуаров и проезжей части города.
– Какая вонь! – скривился вошедший. – Ну?! Где этот, который девкин-то? Показывай дракона!
Люди неторопливо прошли между рядами и остановились напротив страдающего Константина.
– Кажись, этот...
– Мдя, дракон не дракон, но ящерица, точно. – Первый из подошедших протянул кручёную толстую плеть и сунул под подбородок, поднимая склонённую голову. Какое-то время человек рассматривал Костину физиономию, а потом издевательски извиняющимся тоном сообщил.
– Рептилоид, из благородных. Продадим. Смотрите, чтоб не сдох. Эй, ничего личного, парень! Просто бизнес!
Процессия развернулась и проследовала к солнцу, ветру и свежему воздуху.
Вслед им отчётливо донеслось:
– Я найду тебя, капитан!
Прода от 06.09.2020, 21:38 Легенды Оромеры. Великий Орёл СХВАТКА. Глава 61. Товар, две штуки. (Оксана Лысенкова)
Эмилия крепко спала, когда дверь каюты вначале легонько скрипнула под чужой сильной рукой, а долю секунды спустя резко распахнулась, ударяясь о стену и разбрасывая щепу. Хлипкий крючок, накинутый в петлю, сорвался и рыбкой улетел куда-то под потолок. Эмилия в испуге подскочила в койке, и тут же на нее накинули плотную ткань, завертели, замотали, одновременно ощупывая, подхватили и куда-то понесли. Эмилия перепугалась еще больше, забилась, забарахталась в душащем мешке, и перекинулась, как обычно с ней случалось от испуга. Похитители, несущие ее, засмеялись, заговорили что-то на незнакомом языке довольными голосами, перехватили ком ткани покрепче, чтобы мелкое животное не выпало, и потащили дальше.
Несли Эмилию долго, перекидывая из рук в руки, вокруг слушался шум, лязг оружия, кто-то кричал… От недостатка воздуха слабели лапы и крылья, и от этого было еще страшнее. Наконец, ее бесцеремонно бросили на твердую поверхность, и все стихло. Побарахтавшись еще немного, Эмилия сумела выпутать голову так, что через ткань стало проникать немного воздуха. Но вокруг все равно была темнота и понять, где она, девушка не смогла. Пахло сыростью, солью, подгнившей рыбой и дымом. Несколько часов Эмилия пролежала замотанная, в неудобной позе, страшась неизвестности. В голове стучали только две мысли: «Что же будет?» и «Где же Костя? Неужели его убили?».
Когда сквозь ткань стали пробиваться неяркие лучи рассветного солнца, за ней пришли. Грубые руки распутали покрывало, ухватили Эмилию за лапы и потащили. Вывернув шею под неудобным углом, она пыталась рассмотреть несущего ее мужчину. Рыбацкая роба, борода, просоленная насквозь, кортик на поясе. Он притащил ее на камбуз и бросил на стоящий в углу окровавленный пень. Что-то сказал. Эмилия не поняла ни слова и замерла, стараясь не навлечь гнев похитителя. Он что-то зло прорычал, лапищей придавил птичью тушку к корявой поверхности и потряс над ней огромным ножом. Эмилия в панике стала вырываться. Бесполезно.
В открытую дверь вошел еще один мужчина, остановился в проеме. Что-то негромко сказал. Первый, все еще потрясая ножом, огрызнулся. Пришедший повысил голос. Первый убрал нож, продолжая крепко держать Эмилию. Второй, обращаясь к девушке, уже на знакомом ей языке, мягко произнес:
- Перекидывайся, милая, иначе этот баран отрубит тебе голову и сварит суп.
Эмилия замерла в ужасе от этого мягкого голоса, говорящего такие ужасные, невозможные вещи, стало еще страшнее. Потом, поняв, что от нее хотят, моментально перекинулась, забыв о и том, что ее одежда осталась неизвестно где, и о мужских руках на своем теле. Упала с маленького пенька, больно ударившись боком о его край, скорчилась на затоптанном полу.
Первый, отложив нож, довольно осклабился и стал ощупывать мягкое тело, оказавшееся под его ладонями. Второй снова что-то негромко сказал, и тот ушел, приглушенно ворча. Второй подошел ближе, наклонился.
- Вставай, девочка. Будешь вести себя хорошо – и никто тебя не обидит. Вот, оденься, - он протянул ей сверток тканей, от терракоты до оранжевого, отвернуться и не подумал, продолжая бесстрастно рассматривать девушку.
Эмилия дрожащими руками натянула на себя одно платье, второе, завертела еще один отрез, не понимая, что это и как его надевать.
- Это на голову, запоминай, как, - человек с мягким голосом ловко замотал ткань на голову Эмилии, перекинул распущенные длинные концы на грудь.
- Пташка. Я буду звать тебя Пташка.
Эмилия попыталась было возразить:
- Меня зовут…, - но человек ее перебил:
- Никому не интересно, как тебя звали. Теперь ты моя собственность, и я буду звать тебя так, как нравится мне. Сейчас я тебя покормлю, ты будешь хорошо есть, чтобы остаться красивой и веселой, потом я тебя продам. Вероятнее всего, в гарем, потому что ты юная и очаровательная. Там тебе будет хорошо: ты будешь жить в теплой стране, среди лилий и абрикосов, днем ты будешь возлежать на мягких подушках, а ночами ублажать своего хозяина. И если будешь послушной и удачливой и родишь хозяину два-три сына, то, пожалуй, проживешь достаточно долго и скажешь мне спасибо, что я тебя вырвал из лап ободранного ящера.
Поникшая было Эмилия встрепенулась, но жесткая рука нагнула ее к тарелке с кашей:
- Ешь, девочка, не заставляй меня сердиться, - голос оставался по-прежнему мягок.
Давясь накатившими слезами, Эмилия безропотно заглотала вязкую сладкую кашу, в которой попадались кусочки сушеных фруктов, запила слишком переслащенным напитком, от которого сразу же захотелось выпить чего-нибудь нормального, например, травяного чая. Как у костра с Костей.
Эмилия не выдержала и захлюпала носом, не стесняясь. Человек осторожно за локоток поднял ее со стула, повел вглубь корабля и втолкнул в тесную каюту, где прямо на полу лежали матрасы, шкуры и подушки. Эмилия упала на мягкое и не ушиблась, только проводила взглядом из под покосившегося головного убора своего пленителя, вышедшего со словами:
- Захочешь в туалет – постучи, тебя выведут. Среди дня тебе принесут обед, вечером ужин. Завтра к утру будем на месте.
Эмилия отползла подальше в уголок, свернулась калачиком и окончательно разревелась. Собственная судьба представлялась ей ужасной, хуже некуда. Плакала она долго, и, постепенно затихнув, заснула.
Снился ей сон, вначале прекрасный: она летела по небу на большом белом драконе, взмахи сильных крыльев разрезали воздух, облака белыми лепестками проплывали рядом. Потом она соскользнула со спины дракона и полетела сама, в облике курицы, крылья уверенно держали ее, и дракон кружился вокруг, подбадривая. А потом она упала и падала долго в темноту, а дракон оттуда, сверху, оглашал горы горестным ревом.
Ей принесли обед, а потом и ужин, она вяло поковырялась в тарелках, не съев и половины, все остальное время сидела в уголке. Не хотелось думать ни о чем, хотелось спать, да и то как-то невнятно, словно бы снаружи, словно она это не она. И ночь тоже прошла не во сне, а в полудреме. Как причалил корабль и по сходням топотали матросы, перенося тюки и сундуки, Эмилия и не заметила.
Утром Эмилию разбудили, дали попить простой воды, показавшейся особенно вкусной после сладкого питья, от которого слипалось во рту, и повели прочь с корабля на берег. На берегу оказался высокий забор, за которым переговаривался, шумел на разные голоса, вскрикивал и плакал многоглавый зверь – рабовладельческий рынок. Эмилию привели и поставили на покрывала в тени раскидистого дерева. Кроме нее на покрывалах сидели и стояли еще несколько женщин, как она, закутанных в бесформенные платья или почти голых. Эмилия безучастно стояла, где ее поставили, не обращая внимания на проходящих мимо покупателей. Даже когда к ней подошли, рассматривая, задирая подол и заглядывая в ворот, она лишь вяло поправила сползшую ткань обратно.
С запада заходила гроза, природа напряглась в ожидании , воздух застыл недвижим, на фоне чернющей тучи уже ясно были различимы молнии и в отдалении ворочался гром. Так же недвижимо стояла и Эмилия.
И только когда рядом громко зашумели люди, началась возня, и смутно знакомый голос с надрывом позвал ее по имени, Эмилия начала просыпаться. Пока она хлопала вдруг ставшими тяжелыми веками и оглядывалась в поисках источника переполоха, голос стал удаляться, шум и возня тоже. Вдруг над шумом взлетела песня, больше похожая на крик: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов!». Эмилия окончательно проснулась, безошибочно нашла в толпе голову Кости, которого утаскивали прочь от нее, и с воплем кинулась к нему. Ногу ее что-то дернуло назад, девушка с удивлением поглядела на кандальный браслет, неизвестно когда и как оказавшийся на лодыжке и не дававший двигаться.
Недолго думая, Эмилия перекинулась, перспектива быть съеденной в супе больше не пугала ее, оковы соскользнули с маленькой лапки, и Эми, отчаянно захлопав крыльями, взлетела и по кривой траектории понеслась к своему другу. Тот рванулся, раскидал державших его торговцев и поймал верещащий комок перьев, прижал к груди уже девушку, целуя ее в обе щеки и понимая, что сейчас будет драка не на жизнь, а на смерть.
Все еще держа Эмилию в объятиях, Костя поднял голову и тяжелым взглядом посмотрел на людей вокруг. Те странно отшатнулись, Костя и не подозревал, что зрачки его стали вертикальные в янтарных глазах. Дохнул первый порыв предвещающего ливень ветра, парень поднял голову навстречу грядущему урагану, и на фоне черного края тучи увидел несущийся, треплемый ветром дирижабль.
Прода от 13.09.2020, 17:20 Легенды Оромеры. Великий Орёл СХВАТКА. Глава 62
Таисья хотела выехать до рассвета, но сборы-разговоры затянули отъезд почти до полудня. Наконец, она, со вздохом расцеловав Раша, и, поклонившись остающейся с ним сестре Марка, временно всей семьёй переехавшей в усадьбу, приглядывать за неспокойным хозяйством, перекрестилась и, кряхтя, полезла на крутую спину грустящего Ворона. Ему тоже совсем не хотелось брести, невесть куда от семьи, тёплой крыши и вкусного бекающего и мекающего в овчарне мяса. Тираннозавр взрыкнул и, вытянув хвост, медленно, словно лайнер на взлётной полосе, вырулил на тракт. Яга оглянулась и с горы увидела маленькие башенки, крутую, крытую новой черепицей крышу и смешной птичник, чем-то смахивающий на голубятню, отдельно стоящей пристройкой сложенный из обожжённых кирпичей этим летом. Слёзы неудержимым потоком хлынули из глаз, и женщина, зло шмыгнув носом, резко отвернулась.
Дорога проходила по центральной главной волчьей магистрали мимо школы, управы, оружейной, кузницы и прочих необходимых в большом богатом поселении учреждений. Последним оплотом стояла старая массивная водяная мельница, торжественно, печальным шумом колеса, отделяющая спокойную семейную действительность от предстоящего, со всей своей неизвестностью, пути. Ворон шагнул за поворот, и густой подлесок быстро заслонил своей кустистой стеной дорогу к дому.
Так прошёл первый час пути. Широкое утоптанное шоссе не мешало всаднице предаваться тихой грусти по покинутому, такому надёжному и понятному, а главное, своему, ставшему родным, дому.
Миновав густой лиственный лес, решительная путешественница выехала в простирающиеся на холмах, покрытые аккуратной коричневой коркой зимней подмерзающей земли, поля. Засеянные озимыми, они только ждали первых лучей, чтобы превратиться в зелёное буйство живого растущего хлеба. Впереди она, с некоторым удивленным замешательством, рассмотрела спешившихся и стоящих в ряд, в зелёных комбинезонах, стражей границ – волков. В голове мелькнула испуганной белкой мысль: «Неужели, из-за закрытого на ключ, лежащего в притрактирном амбаре змеевика, и ценного праздничного запаса спиртного, её решили задержать почти у границы?».
Таисья Сергеевна поёжилась, дёрнула Ворона за торчащее ухо, и, когда недовольный таким возмутительным обращением ящер повернул к ней зубастую морду, спросила: «Ну что, Ворон, прорвёмся?».
Куда собралась прорываться глупая волчья самка Ворону было невдомек, поэтому он решил прикинуться ничего не понимающим зверем и, на всякий случай, побыстрее подбежал к ожидающему волчицу войску.
Несмотря на недовольное ёрзание по накрытой попоной спине и неловкое командное: «Вывози, дорогой!», воррум резко притормозил напротив стоящего командира пограничного отряда.
– Доброго здоровья, Яга, – кряхтя, и, улыбаясь всей широкой волчьей пастью, басовито поприветствовал её свояк Марка по погибшей первой жене. – Слышал, дорога у тебя далека. Не дело одной на ящере по стране разъезжать. Неспокойно нынче на дорогах-то. Мы волки! Мы порядок любим и жёнок наших одних не пускаем. Ты там, в стране своей, может, и могла одна по дорогам-то пыль гонять, а ныне – жена вожака стаи!
– И что? – немного успокоившись, и, слегка раздражаясь, поинтересовалась Таисья Сергеевна. – Я волчица свободная, мужья жена и только ему ответ держу. Расступитесь и путь мне дайте! Я не на гулянку, мне за Марком почти к самому вашему морю идти. Некогда тут сказки травить посеред дороги!
Отряд заулыбался, закхекал, но командир только рыкнул в пасть и продолжил:
– Не перебивай, волчица! Мы отряд! Границу Волки всегда на замке держали! Нас Совет послал. Он помолчал немного, давая глупой бабе усвоить сказанное, и продолжил:
– С тобой мы. И тебя присмотреть и Марку помочь, если какая нужда. Да и к Празднику успеть вернуться надо, а то амбар без нас откроют. Так решили. Я сказал!
Яга посмотрела на гладкий чистый лоб, с заплетёнными в косу чёрными с проседью густыми волосами, серые волчьи проницательные глаза, под почти юношескими, (как у Марка, ресницами), густые усы над пухлыми губами, никогда не кривившимися гибельными страстями мерзких мужиков и, неведомо почему, ловко спрыгнув с Ворона, встала перед отрядом.
– Спасибо Вам, – молодо и чётко сказала, громким грудным чистым голосом, Волчица. И поклонилась им.
Отряд молча выпрямился, прижав руку к груди, отдавая честь той, которая не боялась идти в неведомую землю за своим Волком.
***
Двор потихоньку начинал готовиться к зимним праздникам. Его стабильно тихая и размеренная жизнь, с ежедневной величавой сменой караула, советом министров по понедельникам и собранием знати в пятницу, незаметно, раскручивала маховик предстоящих шумных и весёлых зимних каникул, которым всегда одинаково радовались и маленькие и большие, и богатые и нищие. А пока дворецкие составляли списки необходимого, повара спешили на городской центральный рынок, отбирать лучшие продукты, а курьеры скакали в разные концы страны: к морю за рыбой, в леса за дичью, на юг в сторону степей за фруктами и цветами... Плыли торговые суда с островов с мёдом, и шли усталые караваны из Империи с тканями, драгоценными камнями и прочим необходимым скарбом, который так любят дамы, и на который приходится столько тратить кавалерам.
Построенные и запуганные страшными карами, слуги мыли окна, тёрли до блеска мраморные полы и мели каменные плиты дворцового двора.
Столица, видя суету приготовлений, начавшуюся во дворце, встрепенулась, и вечно сонный мэр спешно приступил к массовой закупке щёток, веников и мётл, для уборки тротуаров и проезжей части города.
