Наконец он пересёк мостики и приблизился к самой высокой в парке Левкадийской скале. Названная в честь утеса, стоящего где-то в Ионическом море на неведомом древнегреческом острове, она являлась украшением парка и суровым напоминанием преступникам всех времён и народов о неотвратимости наказания. На далеком острове Левкада с такой скалы сбрасывали преступников в качестве жертвоприношения богу Аполлону. С какой целью мирному арфисту и любвеобильному охотнику за легкомысленными девицами были необходимы такие жертвы, в легендах не пояснялось, но яркая табличка с указанием сей проблемы стояла под скалой на самом видном месте.
Оставалось немного пройти усыпанной прошлогодними перегнившими иголками тропинкой и закончить еженедельный маршрут, но тут со стороны дикой части парка, оттуда, где необлагороженно были раскиданы серые гранитные валуны, послышался треск ломаемых сучьев и громкие голоса.
Иван Иванович посмотрел на утёс и приоткрыл рот. На его глазах из совершенно гладкой скалы, похожей на стену, сложённую великанами из огромных кирпичей, к подножию… вывалился огромный рюкзак. Затем ещё один! А потом, как орехи из дупла, кубарём посыпались люди.
Скала выплевывала их, непостижимым образом оставаясь при этом чёрным камнем, поросшим вековым мхом.
Первый, в каких-то немыслимых для данной местности шортах, в резиновых шлёпанцах на босу ногу и бандане, приземлившись на корточки, огляделся и увидев стоящего с открытым ртом Пяткова, махнул ему рукой ему и проорал:
— Привет! Ты наш? По-русски шпрехаешь или как?
Иван Иванович открыл рот пошире, собираясь ответить вандалу, разрушающему уникальное природное творение, но в этот момент из скалы вылетело ещё несколько полуголых «туристов»...
Первый оглянулся и сообщил:
— Вы вовремя! Я тут с очередным туземцем общаюсь, похоже, Димон все-таки ошибся. Не Россия....
— Эй, What's up? Hello? Where are you? Do you understand me?
«Шпионы», — мелькнуло в голове у пенсионера Пяткова, выросшего на заветах Ильича.
— Ну, ты даешь, — услышал он продолжение. — Твой английский не поймёт и транслейтер...
— Вот сам и общайся, — буркнул диверсант товарищу.
Иван Иванович попятился было, прикинув, как бы успеть преодолеть два оставшихся поворота быстрее, чем спортивные бандиты, которым предстоял ещё спуск вниз. На счастье, показалась очередная группа экскурсантов...
Он кинулся к ним и, размахивая руками, принялся объяснять ситуацию. Японцы замерли, вникая...
Рассудительный Сашка первым спустился к недоумевающей толпе. Среди них выделялся экскурсовод и (как выяснилось) напуганный их приземлением гражданин, подозревающий честных сынов Отечества в работе на Пентагон...
— Добрый день! — с ходу сообщил он раздражённой толчеей на объекте тетке. — Мы туристы. Гуляли. А тут вот представитель правопорядка... на общественных началах!
Флажок с красным кружочком, тщательно привязанный на зонтик, качнулся. Вместе с ним разом поклонились японцы.
— Кстати, гражданин, вы-то кто? Мы вас не знаем...
Зонтик нервно закачался, флажок затрепетал, японцы разом повернулись в сторону бдительного Пяткова.
Иван Иванович нервно вздрогнул и громким вызывающим голосом произнёс:
— Я-то местный, из Выборга, а вот кто вы, это вопрос...
Экскурсовод вздохнула, прочирикала непереводимое сочетание звуков, и дружная японская делегация облегченно защелкала затворами, запечатлевая скалы и прибрежный ландшафт.
— Намасте, — громко сообщил им Сашка, прощаясь.
Одетые в черные брюки, белые рубашки и синие куртки с логотипом какой-то телефонной компании труженики Страны восходящего солнца заулыбались и с криками «Сайонара» отбыли.
Поверженный, но не сломленный пенсионер, расстроенно вжав голову в плечи, быстро завершил путь. Но вспомнив о лечебном напитке, назло стрессам вернулся к источнику.
Скальные вторженцы никуда не делись. Странная группа уютно расположилась у родника, весело читала карту и сопровождала ознакомительное чтение комментариями удивительного характера:
— Ребят, тут вон грот «Медузы» тож имеется.
— Жалко - мало в Фетхие пожили.
— Ща Димон прилетит, карту начертит и попутешествуем...
— Так, нам сейчас на автобус 1/6 и до станции, успеть надо, 50 минут пилить до Финляндского вокзала. Там пожрать бы еще.
— А ребятам-то звонили?
— Парк «Монрепо», ха, я уж понадеялся на Париж...
Туристы были необычными, но самым необычным был их телефонный звонок. В разговоре фигурировали «америкос», Пиндостан, бластер и живая голова «Горгоны Медузы». Такой набор необычностей требовал размышлений, и пенсионер поздним вечером решил написать статью в любезную его сердцу газету «Зажигай. (Чудеса. Загадки. Тайны)».
На дорогих часах Audemars Piguet не было цифрового индикатора. Феликс нёсся с потоком тёплого воздуха в абсолютной темноте и, не имея возможности оценивать время и расстояние, проведённое в пути, медленно сортировал скудные данные.
В Турции он не скрывал раздражения. Старый друг вывалил на него абсурдную кучу какой-то невразумительной информации. Стоило ли лететь такую даль?
«Почему именно я?»
«Ты мой друг. Ты единственный, который хорошо говорит по-русски. Ты мне поверил».
«Почему ты считаешь, что мне что-то расскажут или я пойму, о чем они говорят?»
«Я так не считаю. Но, может быть, в их арендованной машине обнаружится неисправность в виде заблокированной рулевой стойки и ты любезно довезешь их. Они коммуникабельны».
«Никогда не думай о том, что противник идиот».
«А вдруг тебе повезёт?»
Внезапно в абсолютной темноте тоннеля он увидел девушку. Худенькая, слегка загорелая фигурка спортивного вида летела перед ним. Рыжие волосы, собранные в сложную причёску из множества косичек, были восхитительны. На ней была маечка и напоминающее индийское сари платье, обвивающее тонкий стан и делающее фигурку одновременно хрупкой и соблазнительной. В одной руке она держала лук и стрелы, а на второй на струнах небрежно висела сломанная арфа. Феликс словно приклеился к лучнице, а она, казалось, не подозревала о его присутствии и была занята только своим полетом. Потом впереди появилась мишень. Бледное далекое подобие золотого яблока.
Летунья вдруг переложила стрелу и, оттянув тетиву, направила блестящее острой сталью жало в далекую цель.
Феликс за свою достаточно долгую профессиональную жизнь видел немало отличных стрелков, борцов и лучников. Всех профессионалов отличали абсолютное спокойствие и даже некоторая небрежность действий. Он твердо знал, какой труд был вложен в кажущиеся простыми выверенные движения рук, в разворот плеч, в безмятежные черты лица.
Сейчас в ее мире не было ничего, кроме стрелы и далекой цели. Боясь сорвать момент выстрела, Феликс замер и ждал. Раздался свист. Стрела ушла вперёд, и только погасшее пятно явилось свидетельством ее победы. Затем от далекой пронзённой мишени пришел стон. Мучительный стон, распространившийся по всей черноте тоннеля, моментально ставшего жуткой клоакой мглы.
Он окрикнул девушку и увидел огромные глаза, в которых жила только боль. Голова закружилась, и Феликс потерял сознание.
— От, змеиное отродье, — резюмировал Андрей Дмитриевич. Он кряхтя вставал с камня. — Это ж надо - ринуться вперед, не разбирая дороги. Вот же козел пиндосский. И куда его-то?
— Здесь два пути, дядя Андрей. Я его впихнул в правый. В Индии, думаю, приземлится...
— Ладно, лишь бы наши дома. Давайте двигать отсюда, пока ещё какой красавец не нарисовался.... ... жди вот теперь, когда позвонят.
Мужчины ещё постояли, повздыхали и, развернувшись, пошли к машине. Отпуск заканчивался.
Они не видели, как из каменных глаз двойного постамента на песок тихо скатилась живая девичья слеза....
Тетю Хаву и тетю Сару ещё в детстве, как и крошечную Ирен, вывезли из «социалистического ада» в светлое созидательное будущее — в Эрец Исраэль. Переполненные национальным энтузиазмом девочки дружно маршировали в скаутах, сильно потея под ярким светом «могендовид», а вечерами пытались перевести на новый и сложно усвояемый иврит песенки: « ... и тот, кто с песней по жизни шагает...».
Всей многочисленной роднёй они поселились где-то на задворках Кирона, и отроческие годы пролетели быстро среди таких же репатриантов.
Родителям, которых с гораздо большим трудом и меньшим энтузиазмом привлекало новое строительство передовой ячейки уже не коммунистического, а сионистического будущего, время казалось опалившейся от жары надеждой на материальные блага. Те манной небесной были щедро рассыпаны (правда, видимо, не перед ними) на выжженной солнцем обетованной земле. Чтобы не лишить детей хоть какого-то светлого будущего, старшее поколение с энтузиазмом созидало из пустоты конфету, часто поминая добрым словом Моисея – это надо же, пророк таскал за собой неприкаянный народ сорок лет, да так и не довёл его до Турции (или хотя бы до Ливана с его горнолыжным курортом и кедровыми рощами).
Девочки, несмотря на малую кошерность семьи и отмечаемую в пейсах Пасху, выросли патриотками и с этим глубоким чувством, прочно осевшем в сердце, отправились в армию - защищать утрамбованную сорокалетним утаптыванием дорог ещё при пророке страну. Ведь всем известно, что настоящая израильтянка с детства мечтает служить в армии и что Моссад лучшая в мире разведка...
В результате тетя Сара стала кацин бриют нэфэш, точнее офицером психического здоровья в армии. Тетя Хава, быстрее всех в семье разобравшаяся в хитросплетениях экономически выгодного, но напрочь лишенного гласных иврита, со временем возглавила хедер.
А Ирен, особо не подававшая надежд, успешно выскочила замуж за немца и, забыв иврит так же легко, как и до этого русский, бойко щебетала на мало уважаемом у истинных евреев языке.
В память о старых пальмах, давших приют прожаренному в Египте народу, ближе к середине октября, когда свежий ветер Средиземноморья начинал приносить облегчение слабо прикрытым кипами макушкам, еврейские семьи собирались на праздник.
Ирочка и дети входили в состав семьи. С ними (правда не каждый год) являлся и «шейнгиц», но он, учитывая наследственную флегматичность, тихо ел и пил за общим столом, не привлекая внимания к своей нежелательной персоне.
В этом году отпочковавшаяся от обетованной земли поросль сообщила, что может явиться навестить семью после непродолжительного отдыха в Фетхие, в конце августа. «Зажрались», — подумала родня… и с радостью раскрыла для них свои объятия.
Солнце уже наполовину заползло в море, когда приземлился самолёт с гостями. Выкинутые суровым таможенным контролем на улицу, неприкаянные граждане Евросоюза тихо ждали мать, навещавшую перед долгожданной встречей с родней уборную. Наблюдающие за прибывшими таксисты опытными взглядами Остапа-Сулейман-Берта-Мария-Бендер-Бея прощупывали зелёные немецкие души. Граждане обетованной земли, своевременно прошедшие курс молодого сиониста ещё во времена проживания под Гомелем, без труда вычисляли простаков. Хенрик, сунувшийся было к машине, был строго поставлен на место короткой фразой: «Шаббат - шесть цен!». После чего, сконфузившись, велел детям ждать жену, дабы не участвовать в дальнейших разборках. Очередь таксистов также ожидала развязки, тени надвигались, приближался пятничный закат, волшебное «шесть цен» постепенно мигрировало у разгоряченных видом немцев любителей молитв в «восемь», «десять»... и даже «двенадцать». И тут появилась она.
Две недели общения с Натали возродили в ее душе наследственную память родного Киевского роддома и, оглядев толпу из белых чистеньких авто, она провозгласила:
— Ищите желтые. На арабах поедем!
Марк дотронулся до рукава Катрин и заговорщицким шёпотом, слышным у побережья, констатировал:
— А раньше бы была «мелаха»! Русский прокурор - это серьезно. Наша-то и тетю Хаву научит гоев любить.
— Молчи, дурак! — ответила сестра, с болью вспомнив одного из вышеупомянутых и тут же посмотрев в телефон - там в «ВКонтакте» ярко горел значок такого далекого, но в то же время близкого, родного приятеля.
По заведённому много лет назад ритуалу перед тем, как переступить порог родного дома Ирен предстояло совершить одно - практически уголовно наказуемое! - деяние. Ещё перед отлетом Рива заговорщицки сообщила ей: «Отложили. Ждут. Бери сразу полтора кило». В самом центре Тель-Авива в одном из крошечных магазинчиков старого рынка Кармель Хенрик лично забирал практически приравненный окружением к тяжелым наркотикам шмат. Это было ОНО. Незабываемое. Божественное. С нежной тающей во рту прозрачно золотой шкуркой.
Сало…
Семья позволяла его только в присутствии немцев, объясняя случайно попавшим на праздник соседям: «Вот свинопасы приехали», и горестно вздыхала под завистливыми взглядами.
Заплатив сто шекелей и прослушав от продавца безрадостное «балабайт миштагеа» Хенрик быстрым шагом возвращался к машине. Но то ли солнце попало на очки и блики заставили посмотреть в сторону, то ли злодейка судьба опять что-то замыслила – тут ни далекий московский прокурор, ни близкая жена не смогли потом этого ему объяснить. Но…
Он скосил глаза и на большой витрине с кучей разнообразных туристических буклетов увидел книгу: «Мегалиты Иерусалима. Мифы и реальность».
Переполненный отдохнувшими и притихшими туристами чартер бодро прошуршал шасси и вытряхнул из своего нутра семью Курчатовых. Они вышли на ночную площадь, разыскали свое такси, тихо переругиваясь, запихнули багаж... Сквозь вуаль закрытых окон виднелись светлые пятна близкой Москвы, а пролетающие фонари освещали Киевское шоссе да темнеющую за окном полосу узких лесопосадок.
— Когда ещё куда выберемся, — вздохнул Ванька, рассматривая убегающий пейзаж. Параллельно талантливый юноша со скоростью хорошего кибергоорганизма нажимал на кнопки, набирая послание далекой подруге.
— Коломенское, Голосов овраг — Перу; там же Бабий камень — Коста-Рика; Шатура и Мещера это куда-то на Восток, а вот... — начал было Димон. И умолк.
В машине заметно сгустился воздух, и ребята почувствовали озноб. Быстро свернувший рассказ Димыч поднял взгляд и увидел огненные всполохи, летящие на него из чёрных глаз тети Наташи.
— Ещё одно слово - и вы все улетите... на Бабий камень, — услышала семья. И прониклась – слишком весомо это было сказано.
Наконец, уже миновав Поклонную гору, Андрей Дмитриевич нашел в себе силы разлепить склеенный предчувствием неоконченного кошмара рот:?
— Остановите, пожалуйста, возле того дома, ну, там, в конце.
У арки, ведущей во внутренний дворик с подъездами, стояла Ба.?Любящий точность прокурор уточнил:?
— Вон туда, к таксе....
Представитель новейшего класса водителей столицы в надежде на небольшой гешефт любезно уточнил, притормаживая:?
— Вам у задних лап остановить или у передних?
Курчатовы выкатились в объятия Ба, громко хохоча, и даже седой флегматичный Иннокентий, громко радуясь потеряшкам, издавал хохочущие громкие гавы, наполнившие темноту шумящего проспекта домашним теплом и уютом родного дома.
За десять дней лежания в госпитале Бристон не просто в полной мере ощутил себя никому не нужным одиночкой, он почувствовал себя отверженным.
Оставалось немного пройти усыпанной прошлогодними перегнившими иголками тропинкой и закончить еженедельный маршрут, но тут со стороны дикой части парка, оттуда, где необлагороженно были раскиданы серые гранитные валуны, послышался треск ломаемых сучьев и громкие голоса.
***
Иван Иванович посмотрел на утёс и приоткрыл рот. На его глазах из совершенно гладкой скалы, похожей на стену, сложённую великанами из огромных кирпичей, к подножию… вывалился огромный рюкзак. Затем ещё один! А потом, как орехи из дупла, кубарём посыпались люди.
Скала выплевывала их, непостижимым образом оставаясь при этом чёрным камнем, поросшим вековым мхом.
Первый, в каких-то немыслимых для данной местности шортах, в резиновых шлёпанцах на босу ногу и бандане, приземлившись на корточки, огляделся и увидев стоящего с открытым ртом Пяткова, махнул ему рукой ему и проорал:
— Привет! Ты наш? По-русски шпрехаешь или как?
Иван Иванович открыл рот пошире, собираясь ответить вандалу, разрушающему уникальное природное творение, но в этот момент из скалы вылетело ещё несколько полуголых «туристов»...
Первый оглянулся и сообщил:
— Вы вовремя! Я тут с очередным туземцем общаюсь, похоже, Димон все-таки ошибся. Не Россия....
— Эй, What's up? Hello? Where are you? Do you understand me?
«Шпионы», — мелькнуло в голове у пенсионера Пяткова, выросшего на заветах Ильича.
— Ну, ты даешь, — услышал он продолжение. — Твой английский не поймёт и транслейтер...
— Вот сам и общайся, — буркнул диверсант товарищу.
Иван Иванович попятился было, прикинув, как бы успеть преодолеть два оставшихся поворота быстрее, чем спортивные бандиты, которым предстоял ещё спуск вниз. На счастье, показалась очередная группа экскурсантов...
Он кинулся к ним и, размахивая руками, принялся объяснять ситуацию. Японцы замерли, вникая...
***
Рассудительный Сашка первым спустился к недоумевающей толпе. Среди них выделялся экскурсовод и (как выяснилось) напуганный их приземлением гражданин, подозревающий честных сынов Отечества в работе на Пентагон...
— Добрый день! — с ходу сообщил он раздражённой толчеей на объекте тетке. — Мы туристы. Гуляли. А тут вот представитель правопорядка... на общественных началах!
Флажок с красным кружочком, тщательно привязанный на зонтик, качнулся. Вместе с ним разом поклонились японцы.
— Кстати, гражданин, вы-то кто? Мы вас не знаем...
Зонтик нервно закачался, флажок затрепетал, японцы разом повернулись в сторону бдительного Пяткова.
Иван Иванович нервно вздрогнул и громким вызывающим голосом произнёс:
— Я-то местный, из Выборга, а вот кто вы, это вопрос...
Экскурсовод вздохнула, прочирикала непереводимое сочетание звуков, и дружная японская делегация облегченно защелкала затворами, запечатлевая скалы и прибрежный ландшафт.
— Намасте, — громко сообщил им Сашка, прощаясь.
Одетые в черные брюки, белые рубашки и синие куртки с логотипом какой-то телефонной компании труженики Страны восходящего солнца заулыбались и с криками «Сайонара» отбыли.
***
Поверженный, но не сломленный пенсионер, расстроенно вжав голову в плечи, быстро завершил путь. Но вспомнив о лечебном напитке, назло стрессам вернулся к источнику.
Скальные вторженцы никуда не делись. Странная группа уютно расположилась у родника, весело читала карту и сопровождала ознакомительное чтение комментариями удивительного характера:
— Ребят, тут вон грот «Медузы» тож имеется.
— Жалко - мало в Фетхие пожили.
— Ща Димон прилетит, карту начертит и попутешествуем...
— Так, нам сейчас на автобус 1/6 и до станции, успеть надо, 50 минут пилить до Финляндского вокзала. Там пожрать бы еще.
— А ребятам-то звонили?
— Парк «Монрепо», ха, я уж понадеялся на Париж...
Туристы были необычными, но самым необычным был их телефонный звонок. В разговоре фигурировали «америкос», Пиндостан, бластер и живая голова «Горгоны Медузы». Такой набор необычностей требовал размышлений, и пенсионер поздним вечером решил написать статью в любезную его сердцу газету «Зажигай. (Чудеса. Загадки. Тайны)».
***
На дорогих часах Audemars Piguet не было цифрового индикатора. Феликс нёсся с потоком тёплого воздуха в абсолютной темноте и, не имея возможности оценивать время и расстояние, проведённое в пути, медленно сортировал скудные данные.
В Турции он не скрывал раздражения. Старый друг вывалил на него абсурдную кучу какой-то невразумительной информации. Стоило ли лететь такую даль?
«Почему именно я?»
«Ты мой друг. Ты единственный, который хорошо говорит по-русски. Ты мне поверил».
«Почему ты считаешь, что мне что-то расскажут или я пойму, о чем они говорят?»
«Я так не считаю. Но, может быть, в их арендованной машине обнаружится неисправность в виде заблокированной рулевой стойки и ты любезно довезешь их. Они коммуникабельны».
«Никогда не думай о том, что противник идиот».
«А вдруг тебе повезёт?»
Внезапно в абсолютной темноте тоннеля он увидел девушку. Худенькая, слегка загорелая фигурка спортивного вида летела перед ним. Рыжие волосы, собранные в сложную причёску из множества косичек, были восхитительны. На ней была маечка и напоминающее индийское сари платье, обвивающее тонкий стан и делающее фигурку одновременно хрупкой и соблазнительной. В одной руке она держала лук и стрелы, а на второй на струнах небрежно висела сломанная арфа. Феликс словно приклеился к лучнице, а она, казалось, не подозревала о его присутствии и была занята только своим полетом. Потом впереди появилась мишень. Бледное далекое подобие золотого яблока.
Летунья вдруг переложила стрелу и, оттянув тетиву, направила блестящее острой сталью жало в далекую цель.
Феликс за свою достаточно долгую профессиональную жизнь видел немало отличных стрелков, борцов и лучников. Всех профессионалов отличали абсолютное спокойствие и даже некоторая небрежность действий. Он твердо знал, какой труд был вложен в кажущиеся простыми выверенные движения рук, в разворот плеч, в безмятежные черты лица.
Сейчас в ее мире не было ничего, кроме стрелы и далекой цели. Боясь сорвать момент выстрела, Феликс замер и ждал. Раздался свист. Стрела ушла вперёд, и только погасшее пятно явилось свидетельством ее победы. Затем от далекой пронзённой мишени пришел стон. Мучительный стон, распространившийся по всей черноте тоннеля, моментально ставшего жуткой клоакой мглы.
Он окрикнул девушку и увидел огромные глаза, в которых жила только боль. Голова закружилась, и Феликс потерял сознание.
***
— От, змеиное отродье, — резюмировал Андрей Дмитриевич. Он кряхтя вставал с камня. — Это ж надо - ринуться вперед, не разбирая дороги. Вот же козел пиндосский. И куда его-то?
— Здесь два пути, дядя Андрей. Я его впихнул в правый. В Индии, думаю, приземлится...
— Ладно, лишь бы наши дома. Давайте двигать отсюда, пока ещё какой красавец не нарисовался.... ... жди вот теперь, когда позвонят.
Мужчины ещё постояли, повздыхали и, развернувшись, пошли к машине. Отпуск заканчивался.
***
Они не видели, как из каменных глаз двойного постамента на песок тихо скатилась живая девичья слеза....
Прода от 19.02.2020, 21:17 Сказка о том, как Иван женился. Глава 30
Тетю Хаву и тетю Сару ещё в детстве, как и крошечную Ирен, вывезли из «социалистического ада» в светлое созидательное будущее — в Эрец Исраэль. Переполненные национальным энтузиазмом девочки дружно маршировали в скаутах, сильно потея под ярким светом «могендовид», а вечерами пытались перевести на новый и сложно усвояемый иврит песенки: « ... и тот, кто с песней по жизни шагает...».
Всей многочисленной роднёй они поселились где-то на задворках Кирона, и отроческие годы пролетели быстро среди таких же репатриантов.
Родителям, которых с гораздо большим трудом и меньшим энтузиазмом привлекало новое строительство передовой ячейки уже не коммунистического, а сионистического будущего, время казалось опалившейся от жары надеждой на материальные блага. Те манной небесной были щедро рассыпаны (правда, видимо, не перед ними) на выжженной солнцем обетованной земле. Чтобы не лишить детей хоть какого-то светлого будущего, старшее поколение с энтузиазмом созидало из пустоты конфету, часто поминая добрым словом Моисея – это надо же, пророк таскал за собой неприкаянный народ сорок лет, да так и не довёл его до Турции (или хотя бы до Ливана с его горнолыжным курортом и кедровыми рощами).
Девочки, несмотря на малую кошерность семьи и отмечаемую в пейсах Пасху, выросли патриотками и с этим глубоким чувством, прочно осевшем в сердце, отправились в армию - защищать утрамбованную сорокалетним утаптыванием дорог ещё при пророке страну. Ведь всем известно, что настоящая израильтянка с детства мечтает служить в армии и что Моссад лучшая в мире разведка...
В результате тетя Сара стала кацин бриют нэфэш, точнее офицером психического здоровья в армии. Тетя Хава, быстрее всех в семье разобравшаяся в хитросплетениях экономически выгодного, но напрочь лишенного гласных иврита, со временем возглавила хедер.
А Ирен, особо не подававшая надежд, успешно выскочила замуж за немца и, забыв иврит так же легко, как и до этого русский, бойко щебетала на мало уважаемом у истинных евреев языке.
В память о старых пальмах, давших приют прожаренному в Египте народу, ближе к середине октября, когда свежий ветер Средиземноморья начинал приносить облегчение слабо прикрытым кипами макушкам, еврейские семьи собирались на праздник.
Ирочка и дети входили в состав семьи. С ними (правда не каждый год) являлся и «шейнгиц», но он, учитывая наследственную флегматичность, тихо ел и пил за общим столом, не привлекая внимания к своей нежелательной персоне.
В этом году отпочковавшаяся от обетованной земли поросль сообщила, что может явиться навестить семью после непродолжительного отдыха в Фетхие, в конце августа. «Зажрались», — подумала родня… и с радостью раскрыла для них свои объятия.
***
Солнце уже наполовину заползло в море, когда приземлился самолёт с гостями. Выкинутые суровым таможенным контролем на улицу, неприкаянные граждане Евросоюза тихо ждали мать, навещавшую перед долгожданной встречей с родней уборную. Наблюдающие за прибывшими таксисты опытными взглядами Остапа-Сулейман-Берта-Мария-Бендер-Бея прощупывали зелёные немецкие души. Граждане обетованной земли, своевременно прошедшие курс молодого сиониста ещё во времена проживания под Гомелем, без труда вычисляли простаков. Хенрик, сунувшийся было к машине, был строго поставлен на место короткой фразой: «Шаббат - шесть цен!». После чего, сконфузившись, велел детям ждать жену, дабы не участвовать в дальнейших разборках. Очередь таксистов также ожидала развязки, тени надвигались, приближался пятничный закат, волшебное «шесть цен» постепенно мигрировало у разгоряченных видом немцев любителей молитв в «восемь», «десять»... и даже «двенадцать». И тут появилась она.
Две недели общения с Натали возродили в ее душе наследственную память родного Киевского роддома и, оглядев толпу из белых чистеньких авто, она провозгласила:
— Ищите желтые. На арабах поедем!
Марк дотронулся до рукава Катрин и заговорщицким шёпотом, слышным у побережья, констатировал:
— А раньше бы была «мелаха»! Русский прокурор - это серьезно. Наша-то и тетю Хаву научит гоев любить.
— Молчи, дурак! — ответила сестра, с болью вспомнив одного из вышеупомянутых и тут же посмотрев в телефон - там в «ВКонтакте» ярко горел значок такого далекого, но в то же время близкого, родного приятеля.
***
По заведённому много лет назад ритуалу перед тем, как переступить порог родного дома Ирен предстояло совершить одно - практически уголовно наказуемое! - деяние. Ещё перед отлетом Рива заговорщицки сообщила ей: «Отложили. Ждут. Бери сразу полтора кило». В самом центре Тель-Авива в одном из крошечных магазинчиков старого рынка Кармель Хенрик лично забирал практически приравненный окружением к тяжелым наркотикам шмат. Это было ОНО. Незабываемое. Божественное. С нежной тающей во рту прозрачно золотой шкуркой.
Сало…
Семья позволяла его только в присутствии немцев, объясняя случайно попавшим на праздник соседям: «Вот свинопасы приехали», и горестно вздыхала под завистливыми взглядами.
Заплатив сто шекелей и прослушав от продавца безрадостное «балабайт миштагеа» Хенрик быстрым шагом возвращался к машине. Но то ли солнце попало на очки и блики заставили посмотреть в сторону, то ли злодейка судьба опять что-то замыслила – тут ни далекий московский прокурор, ни близкая жена не смогли потом этого ему объяснить. Но…
Он скосил глаза и на большой витрине с кучей разнообразных туристических буклетов увидел книгу: «Мегалиты Иерусалима. Мифы и реальность».
***
Переполненный отдохнувшими и притихшими туристами чартер бодро прошуршал шасси и вытряхнул из своего нутра семью Курчатовых. Они вышли на ночную площадь, разыскали свое такси, тихо переругиваясь, запихнули багаж... Сквозь вуаль закрытых окон виднелись светлые пятна близкой Москвы, а пролетающие фонари освещали Киевское шоссе да темнеющую за окном полосу узких лесопосадок.
— Когда ещё куда выберемся, — вздохнул Ванька, рассматривая убегающий пейзаж. Параллельно талантливый юноша со скоростью хорошего кибергоорганизма нажимал на кнопки, набирая послание далекой подруге.
— Коломенское, Голосов овраг — Перу; там же Бабий камень — Коста-Рика; Шатура и Мещера это куда-то на Восток, а вот... — начал было Димон. И умолк.
В машине заметно сгустился воздух, и ребята почувствовали озноб. Быстро свернувший рассказ Димыч поднял взгляд и увидел огненные всполохи, летящие на него из чёрных глаз тети Наташи.
— Ещё одно слово - и вы все улетите... на Бабий камень, — услышала семья. И прониклась – слишком весомо это было сказано.
Наконец, уже миновав Поклонную гору, Андрей Дмитриевич нашел в себе силы разлепить склеенный предчувствием неоконченного кошмара рот:?
— Остановите, пожалуйста, возле того дома, ну, там, в конце.
У арки, ведущей во внутренний дворик с подъездами, стояла Ба.?Любящий точность прокурор уточнил:?
— Вон туда, к таксе....
Представитель новейшего класса водителей столицы в надежде на небольшой гешефт любезно уточнил, притормаживая:?
— Вам у задних лап остановить или у передних?
Курчатовы выкатились в объятия Ба, громко хохоча, и даже седой флегматичный Иннокентий, громко радуясь потеряшкам, издавал хохочущие громкие гавы, наполнившие темноту шумящего проспекта домашним теплом и уютом родного дома.
Прода от 23.02.2020, 10:44 Глава 31
За десять дней лежания в госпитале Бристон не просто в полной мере ощутил себя никому не нужным одиночкой, он почувствовал себя отверженным.
