Внезапно оживший мозг начал щедро делиться с хозяином воспоминаниями: Берлин, подземный ход, дворец, бункер…. Монстры!
Ладонь беспомощно сжалась в попытке схватить оружие. Куда же делся нож? Что произошло? Чудовище навалилось сверху, когда отказал автомат, и… он ещё жив. Странно, неужели ему удалось справиться с мутантом?
Внезапно шею пронзила сильная боль. Захрипев, мужчина разлепил веки, желая видеть своего убийцу, но в белом мешке, похожем на кокон, никого не было. Взглянув вниз, он увидел, что руки его свободны, ноги же стягивают эластичные ленты. Такая же ткань обвивалась и вокруг головы, не позволяя разомкнуть челюсти. В бешенстве он сорвал её…
– Тише, тише, друг мой, – прозвучал смутно знакомый голос, – не повреди себе. Всё в порядке, ты дома.
И, обращаясь к незримому собеседнику, человек продолжил:
– Потрясающе, Арлиса! Я понятия не имел, что у нас есть этот материал, и не поверил глазам, увидев, кого мы воскресили. Как же хорошо, что нам пришло в голову сделать ревизию.
– А ведь он мог возродиться в том году, в котором погиб. Если бы мы знали, что в криобанке есть его клетки, – откликнулась невидимая женщина.
– Кто вы? – закричал мужчина, пытаясь сдержать кашель. – Где я? И куда исчезли монстры?
– Их давно уже нет.
Завеса с треском порвалась, и перед потерявшим дар речи, изумлённым человеком предстал Тиалонай. Он возмужал, повзрослел, но был узнаваем. Протягивая руку, учёный радостно сказал:
– Добро пожаловать! С возвращением, Йарден!
Чуть позже они сидели в светлом кабинете Тиалоная и пили душистый чай. Учёный со вниманием слушал рассказ друга о его ощущениях при пробуждении, но когда тот заговорил о чудовище и вырванном горле, вдруг побледнел.
– Что с тобой? – с тревогой спросила Арлиса.
– Я только что осознал, – ответил муж, вскакивая и стирая пот со лба, – что Йарден не может помнить эти подробности, ведь клетки его поместили в банк гораздо раньше, чем мы попали в вымерший Берлин и встретились с биороботами. А это значит….
Он остановился и посмотрел на замерших в ожидании людей.
– Это значит, что при возрождении тела в него вселяется душа, жившая в прежнем. И у меня возник вопрос, а прав ли я, отрицая её существование.
Йарден тоже удивился, но следующие слова мужчины показали, что его недоумение вызвано отнюдь не присутствием в человеке мистической внутренней составляющей.
– Я никогда и не сомневался, – заявил он, – что умираем мы не полностью. Но почему ты не верил в это?
– Потому что я – прагматик и привык доверять лишь фактам, – садясь, ответил Тиалонай.
– Напрасно.
Прагматик – человек, отрицающий нематериальные явления и признающий только их материальное подтверждение.
Учёный наклонился к Йардену.
– Ты помнишь, что происходило с тобой в промежутке между смертью и воскрешением?
– Нет. И, думаю, не должен. Я читал о реинкарнации и, как мне кажется, душа в новой оболочке не хранит воспоминаний о прежней жизни.
– Допустим. Но ведь у тебя они остались. А это означает, что мозг всё же доминирует над призрачной субстанцией. Хотя… пока мы не проведём эксперименты, я не могу ничего утверждать. Поэтому предлагаю оставить эту тему и поговорить о твоих планах на будущее.
– Я вернусь в агентство, – пожимая плечами, ответил мужчина, – а после решу, что готов сделать для этого мира.
– Это неплохо, но… недавно возникли новые обстоятельства, которые могут полностью изменить твою жизнь. Отцу предложили вернуться на пост Верховного правителя свободного общества….
– О!
Изумлённое подвижное лицо Йардена выглядело так забавно, что Тиалонай и Арлиса, не удержавшись, расхохотались.
– … и я уверен, – всё ещё смеясь, продолжил учёный, – что он с радостью возьмёт тебя в свою команду.
Чиновник посуровел, и веселье мгновенно прекратилось.
– За Дитрихом я пойду на край света, – торжественно произнёс он – Этот человек – прирождённый лидер и властодержец, и меня удивляет, что он до сих пор не у руля.
Кашлянув, он плаксиво добавил:
– Горло болит.
Такой резкий переход от выспренной речи государственного мужа к детской жалобе вновь рассмешил собеседников, и улыбающийся Тиалонай, взяв друга под руку, повёл его на процедуры.
– Значит, вы, понимаете, какую ответственность налагает на вас эта должность, – кривя губы, цедил немолодой, обрюзгший чиновник, сидевший напротив Штригеля.
Тот, не отрывая взгляда от своих пальцев, стиснувших край стола, кивнул.
– Не сомневайтесь, понимаю.
В голосе Дитриха прозвучала насмешка. Около получаса он слушал бессмысленную болтовню, и терпение его подходило к концу. Брови собеседника взлетели вверх.
– Вам смешно?
– Вовсе нет, – резким тоном ответил Штригель и, подняв, наконец, глаза, гневно посмотрел на опешившего человека. – И я никак не могу понять, вы, действительно, настолько глупы или это маска, надетая для того, чтобы у меня возникло неуёмное желание поскорее отобрать у вас государство.
Присутствующий при разговоре Евлап, услышав слова друга, подавился воздухом, тщетно пытаясь сдержать смех, а визави Дитриха надулся.
– Что? Как вы смеете?!
– Смею. И если вы сами не понимаете, почему, объясню. Свободное общество строил я, растил его на трупах и крови, я ответственен за его становление, развитие и все перекосы, в которых виноваты мои преемники. А вы, бесцельно тратя своё и моё время, вдалбливаете мне несусветную чушь.
Вскочив, чиновник зашипел:
– Я с самого начала был против вашего прихода к власти, меня принудили….
– Как, вы сказали, ваша фамилия? – бесцеремонно прервал его Штригель. – Капп? Какое отношение к вам имеет некий Вольф Капп, некогда пытавшийся разрушить то, что я с огромным трудом возводил на обломках гитлеровской империи?
Мужчина замер и рухнул обратно в кресло, со страхом глядя на Дитриха. А тот, не обращая более внимания на побагровевшего старика, обратился к Евлапу.
– Как вы могли допустить, чтобы это правило государством?
– Капп не имел детей, – возразил Евлап, – и Норберт лишь седьмая вода на киселе. Какое значение имеет их родство, раз прошло так много времени…
– Огромное, как же ты не понимаешь, – попенял Штригель. – Семьи Каппов, Геббельсов, Крюгеров несколько веков назад стремились к безраздельному господству, и то, что не досталось им, получили их последыши, которых, как и преступных предков, не волнуют людские беды. Они не будут радеть об обществе и рано или поздно разрушат его, даже не из злого умысла, а по глупости, ведь деградация коснулась и их умов.
Прежде чем идти сюда, я хорошо подготовился. Недавно, собирая материал для исторической повести, я нашёл заинтересовавшие меня сведения. Ты знаешь, что человек, носящий русскую фамилию Котлов, на самом деле прямой потомок Эрика Геббельса?
Евлап ошеломлённо покачал головой.
– Воот! Этот…
Штригель кивнул на застывшего чиновника.
– … этот даже не скрывает, что он Капп. А Верховный правитель Кригер выходец из семейки Крюгеров. И не вздумай сказать, что для тебя это новость.
Сжавшийся под полным ярости взглядом друга Евлап прошептал:
– Увы, я, действительно, этого не знал. Но Йарден наверняка был в курсе, он нередко намекал, что наше общество возглавляют недостойные....
– И вы ничего не предприняли?
– Но что мы могли сделать, они пришли к власти законно….
– В первую очередь, сказать об этом мне, а я бы принял меры в нашем прошлом. Прадеды этих людей в буквальном смысле слова подрывали экономику молодого государства, а их выблядки спокойно этим государством правят. Тебе не кажется, что это слишком?
Выблядок (устаревшее) – незаконнорожденный ребёнок, (бранное) – дурной человек, мерзавец, сукин сын.
Евлап выпрямился. Он принял решение.
– Я собираю Совет, – сказал он. – Депутаты неглупы, и, опираясь на них, мы уберём лишних и отдадим власть тебе. На твоих условиях.
Штригель кивнул.
– Я хотел просить об этом, но ты меня опередил.
Запищал видеофон, и на дисплее возникло лицо Тиалоная. Пока Евлап приводил в чувство и выпроваживал перепуганного Каппа, Дитрих разговаривал с сыном. Когда он повернулся к чиновнику, лицо его сияло.
– Евлап, – дрожащим голосом сказал Штригель, – Йарден снова с нами.
Старик растерянно взглянул на экран, колени его подкосились, и Дитрих едва успел его подхватить.
Радостные и возбуждённые Виктор и Ортвик не отходили от Йардена. Тот счастливо улыбался, то и дело обнимая друзей, но при этом не мог не печалиться, глядя на изменившуюся с годами чету Пинкдроу. Одряхлевший, ссутулившийся Ортвик напоминал гнома, сошедшего со страницы детской книжки, и Аирин была ему под стать. Прокудиным повезло больше, если считать везением катастрофу, произошедшую с капсулой, в которой они летели на море. Обоих возродили, и сейчас они выглядели лет на двадцать пять.
Сам Йарден, несмотря на то, что из-за забывчивости Тиалоная перешагнул возраст, в котором погиб, чувствовал себя прекрасно. Болело горло, но друг пообещал, что через месяц-другой неприятные ощущения исчезнут, и мужчина старался не обращать на них внимания.
– Представь, и я помню то, чего, казалось бы, не должен, – сказал Виктор, выслушав рассказ Йардена. – У меня побаливают лёгкие, пробитые сломанными рёбрами. И само падение тоже сохранилось в памяти.
– А у меня не осталось никаких воспоминаний о крушении, – удивлённо взглянув на мужа, произнесла Ирина. – Надеюсь, это не свидетельство того, что я бездушна.
Тиалонай покачал головой.
– Непонятный механизм, – ответил он. – Вряд ли наличие души осложнит мою работу, но я нередко задумываюсь, а не слишком ли это – подменять собой бога.
– Скажешь тоже, – воскликнул Ортвик, – Бог, в которого я, честно говоря, не очень-то и верю, наверняка достаточномудр, чтобы предполагать, что люди рано или поздно научатся воспроизводить себя не только привычным способом. Для новых открытий нам и дан разум. И я считаю глупцами американских религиозных фанатиков, добившихся запрета клонирования у себя в стране.
– Тупое стадо, – осуждающе качнув головой, промолвила Аирин. – Как их можно назвать верующими, если они не доверяют господу, ставя под сомнение его дальновидность. Ведь, позволив своему творению изобрести множество способов отнимать жизнь, он наверняка одобряет тот, что даёт возможность её сохранить.
– Похоже, вы уже не раз обсуждали этот вопрос, – улыбнулся Йарден. – И я полностью с вами….
Мужчина не договорил, потому что в переднюю вошли Дитрих с Евлапом, и он едва не задохнулся в крепких объятиях друзей.
Вскоре они сидели за накрытым столом и говорили о грядущих переменах.
– Я не политик, – пожимая плечами, говорил Виктор, – но, если возникнет необходимость, готов встать под твои знамёна.
– Об этом рано, – отвечал Дитрих. – Мне понадобится время, чтобы понять, что же натворили мои последователи, а особенно нынешнее правительство. На это уйдёт не один месяц.
– Времени нет, – возразила присоединившаяся к беседующим Генриетта, – нападения учащаются, и воевать надо уже сейчас.
Штригель задумался.
– Ты права, Грета, – наконец, сказал он. – Сначала надо разобраться с пришельцами, кем бы они ни были.
Тиалонай вдруг скрипнул зубами и, побледнев, откинулся на спинку стула.
– Опять, сынок? – испуганно спросил Дитрих.
Йарден тоже встревожился.
– Что с ним? – испуганно спросил он.
– Сердце отказывает, – ответил Штригель, склоняясь над Тиалонаем. – За спиной у него полное переживаний детство, а в настоящем нервная работа с большой ответственностью. И меня беспокоит, что приступы стали повторяться слишком часто.
– Ничего, – пытаясь улыбнуться, выдавил мужчина, – мотор у моего сменщика будет получше, мы приняли меры.
– Слышать не хочу о твоём клоне, – сердито пробормотал Дитрих.
И, вводя лекарство, пояснил:
– Несмотря на то, что все мы стали неумирающими, я боюсь смерти близких. Меня мучают опасения, что рано или поздно произойдёт сбой, и они не воскреснут. Я чуть не сошёл с ума от страха, увидев изломанные тела Вити и Иры, но, слава богу, всё закончилось благополучно, и мы снова вместе.
– Я даже присутствовал на собственных похоронах, – засмеялся Прокудин.
– Не знаю, как у тебя хватило смелости, – промолвила Генриетта, – я бы не смогла.
– Хотел проверить себя на вшивость, – усмехнулся Виктор.
Пришедший в чувство Тиалонай задумчиво посмотрел на друзей.
– Надо подключить психологов, – сказал он, – и выяснить всё о симбиозе мозга и души.
Дитрих хмыкнул.
– Сынок, душа суть мистическая, её нельзя исследовать.
– Я попытаюсь, – откликнулся учёный.
Он поднялся.
– Прошу прощения, но мне придётся вас покинуть. Мы с Арлисой обещали сыну сводить его в парк развлечений.
Штригель тоже встал.
– Идём вместе. После смерти я ещё не видел своего маленького тёзку-внука. Грета, ты с нами?
– Я присоединюсь, но позже, хочу ещё немного побыть с Йарденом.
– Хорошо.
И, попрощавшись, Дитрих с сыном покинули друзей.
Кабинет Верховного правителя свободного мира тонул во мраке. Вокруг стола неподвижно и безмолвно сидели казавшиеся безликими люди.
– Владимир Александрович, – прозвучал чей-то глухой голос, – хватит конспирироваться. Включите свет.
Один из мужчин поднялся и, подойдя к стене, дотронулся до неё. Помещение осветилось. Теперь можно было видеть, что под старым, покрытым кракелюрами портретом первого главы государства обосновался немолодой мужчина, удивительно похожий на недоброй памяти Людвига Крюгера. Остальные, однако, внешне нисколько не напоминали заговорщиков, которым суд Штригеля вынес когда-то смертный приговор.
Кракелюры – трещина красочного слоя или лака в произведении живописи, чаще всего у старых картин.
– Сколько можно говорить, что свет должен зажигаться от хлопка в ладоши? – проворчал глава. – Котлов, займитесь этим, наконец.
Некрупный седой человек хмыкнул.
– Долго ли нам осталось хлопать? – вопросил он. – Не сегодня-завтра в этом кабинете засядет чужак.
Лицо председателя перекосилось.
– Собака! – произнёс он. – Говорят, что он собственноручно казнил моего предка….
– И наших тоже, – перебил Котлов. – Вы собираетесь ему это припомнить?
Его сосед – старый, горбатый мужчина фыркнул.
– Ваш пращур, Густав, тоже пытался ему что-то припомнить. Чем это закончилось, вы знаете. Не глупите. Лучше ответьте, есть ли у вас идеи, как не пустить Штригеля к власти?
Верховный правитель развёл руками.
– Убить….
Вскочив, Котлов кинулся к стоящей в углу урне. Его вырвало.
– Вы с ума сошли?! – заорал он голосом покойного прадеда Эрика Геббельса. – Кто из нас на это способен?
– Сейчас никто, – подтвердил потомок Крюгера. – Но, видимо, придётся научиться….
И прикрикнул на Каппа, в свою очередь расставшегося с недавно съеденным обедом:
– Норберт, с тобой-то что?
Сидящий поодаль сорокалетний крепкий мужчина спокойно произнёс:
– А разве не ясно? Репрессии Штригеля возымели своё действие, нас тошнит, когда мы только думаем об убийстве. И вряд ли нам удастся себя изменить. Поэтому стоит смириться с тем, что завтра соберётся Совет, и нас сместят.
– Похоже, вы рады этому, Менгер? – с сарказмом поинтересовался пришедший в себя Котлов.
– Рад. С вами, граждане, очень трудно работать. Элементарнейшие законы вы обдумываете месяцами. И нередко промахиваетесь. Вспомните о поправках, связанных с клонированием….
Ладонь беспомощно сжалась в попытке схватить оружие. Куда же делся нож? Что произошло? Чудовище навалилось сверху, когда отказал автомат, и… он ещё жив. Странно, неужели ему удалось справиться с мутантом?
Внезапно шею пронзила сильная боль. Захрипев, мужчина разлепил веки, желая видеть своего убийцу, но в белом мешке, похожем на кокон, никого не было. Взглянув вниз, он увидел, что руки его свободны, ноги же стягивают эластичные ленты. Такая же ткань обвивалась и вокруг головы, не позволяя разомкнуть челюсти. В бешенстве он сорвал её…
– Тише, тише, друг мой, – прозвучал смутно знакомый голос, – не повреди себе. Всё в порядке, ты дома.
И, обращаясь к незримому собеседнику, человек продолжил:
– Потрясающе, Арлиса! Я понятия не имел, что у нас есть этот материал, и не поверил глазам, увидев, кого мы воскресили. Как же хорошо, что нам пришло в голову сделать ревизию.
– А ведь он мог возродиться в том году, в котором погиб. Если бы мы знали, что в криобанке есть его клетки, – откликнулась невидимая женщина.
– Кто вы? – закричал мужчина, пытаясь сдержать кашель. – Где я? И куда исчезли монстры?
– Их давно уже нет.
Завеса с треском порвалась, и перед потерявшим дар речи, изумлённым человеком предстал Тиалонай. Он возмужал, повзрослел, но был узнаваем. Протягивая руку, учёный радостно сказал:
– Добро пожаловать! С возвращением, Йарден!
Чуть позже они сидели в светлом кабинете Тиалоная и пили душистый чай. Учёный со вниманием слушал рассказ друга о его ощущениях при пробуждении, но когда тот заговорил о чудовище и вырванном горле, вдруг побледнел.
– Что с тобой? – с тревогой спросила Арлиса.
– Я только что осознал, – ответил муж, вскакивая и стирая пот со лба, – что Йарден не может помнить эти подробности, ведь клетки его поместили в банк гораздо раньше, чем мы попали в вымерший Берлин и встретились с биороботами. А это значит….
Он остановился и посмотрел на замерших в ожидании людей.
– Это значит, что при возрождении тела в него вселяется душа, жившая в прежнем. И у меня возник вопрос, а прав ли я, отрицая её существование.
Йарден тоже удивился, но следующие слова мужчины показали, что его недоумение вызвано отнюдь не присутствием в человеке мистической внутренней составляющей.
– Я никогда и не сомневался, – заявил он, – что умираем мы не полностью. Но почему ты не верил в это?
– Потому что я – прагматик и привык доверять лишь фактам, – садясь, ответил Тиалонай.
– Напрасно.
Прагматик – человек, отрицающий нематериальные явления и признающий только их материальное подтверждение.
Учёный наклонился к Йардену.
– Ты помнишь, что происходило с тобой в промежутке между смертью и воскрешением?
– Нет. И, думаю, не должен. Я читал о реинкарнации и, как мне кажется, душа в новой оболочке не хранит воспоминаний о прежней жизни.
– Допустим. Но ведь у тебя они остались. А это означает, что мозг всё же доминирует над призрачной субстанцией. Хотя… пока мы не проведём эксперименты, я не могу ничего утверждать. Поэтому предлагаю оставить эту тему и поговорить о твоих планах на будущее.
– Я вернусь в агентство, – пожимая плечами, ответил мужчина, – а после решу, что готов сделать для этого мира.
– Это неплохо, но… недавно возникли новые обстоятельства, которые могут полностью изменить твою жизнь. Отцу предложили вернуться на пост Верховного правителя свободного общества….
– О!
Изумлённое подвижное лицо Йардена выглядело так забавно, что Тиалонай и Арлиса, не удержавшись, расхохотались.
– … и я уверен, – всё ещё смеясь, продолжил учёный, – что он с радостью возьмёт тебя в свою команду.
Чиновник посуровел, и веселье мгновенно прекратилось.
– За Дитрихом я пойду на край света, – торжественно произнёс он – Этот человек – прирождённый лидер и властодержец, и меня удивляет, что он до сих пор не у руля.
Кашлянув, он плаксиво добавил:
– Горло болит.
Такой резкий переход от выспренной речи государственного мужа к детской жалобе вновь рассмешил собеседников, и улыбающийся Тиалонай, взяв друга под руку, повёл его на процедуры.
– Значит, вы, понимаете, какую ответственность налагает на вас эта должность, – кривя губы, цедил немолодой, обрюзгший чиновник, сидевший напротив Штригеля.
Тот, не отрывая взгляда от своих пальцев, стиснувших край стола, кивнул.
– Не сомневайтесь, понимаю.
В голосе Дитриха прозвучала насмешка. Около получаса он слушал бессмысленную болтовню, и терпение его подходило к концу. Брови собеседника взлетели вверх.
– Вам смешно?
– Вовсе нет, – резким тоном ответил Штригель и, подняв, наконец, глаза, гневно посмотрел на опешившего человека. – И я никак не могу понять, вы, действительно, настолько глупы или это маска, надетая для того, чтобы у меня возникло неуёмное желание поскорее отобрать у вас государство.
Присутствующий при разговоре Евлап, услышав слова друга, подавился воздухом, тщетно пытаясь сдержать смех, а визави Дитриха надулся.
– Что? Как вы смеете?!
– Смею. И если вы сами не понимаете, почему, объясню. Свободное общество строил я, растил его на трупах и крови, я ответственен за его становление, развитие и все перекосы, в которых виноваты мои преемники. А вы, бесцельно тратя своё и моё время, вдалбливаете мне несусветную чушь.
Вскочив, чиновник зашипел:
– Я с самого начала был против вашего прихода к власти, меня принудили….
– Как, вы сказали, ваша фамилия? – бесцеремонно прервал его Штригель. – Капп? Какое отношение к вам имеет некий Вольф Капп, некогда пытавшийся разрушить то, что я с огромным трудом возводил на обломках гитлеровской империи?
Мужчина замер и рухнул обратно в кресло, со страхом глядя на Дитриха. А тот, не обращая более внимания на побагровевшего старика, обратился к Евлапу.
– Как вы могли допустить, чтобы это правило государством?
– Капп не имел детей, – возразил Евлап, – и Норберт лишь седьмая вода на киселе. Какое значение имеет их родство, раз прошло так много времени…
– Огромное, как же ты не понимаешь, – попенял Штригель. – Семьи Каппов, Геббельсов, Крюгеров несколько веков назад стремились к безраздельному господству, и то, что не досталось им, получили их последыши, которых, как и преступных предков, не волнуют людские беды. Они не будут радеть об обществе и рано или поздно разрушат его, даже не из злого умысла, а по глупости, ведь деградация коснулась и их умов.
Прежде чем идти сюда, я хорошо подготовился. Недавно, собирая материал для исторической повести, я нашёл заинтересовавшие меня сведения. Ты знаешь, что человек, носящий русскую фамилию Котлов, на самом деле прямой потомок Эрика Геббельса?
Евлап ошеломлённо покачал головой.
– Воот! Этот…
Штригель кивнул на застывшего чиновника.
– … этот даже не скрывает, что он Капп. А Верховный правитель Кригер выходец из семейки Крюгеров. И не вздумай сказать, что для тебя это новость.
Сжавшийся под полным ярости взглядом друга Евлап прошептал:
– Увы, я, действительно, этого не знал. Но Йарден наверняка был в курсе, он нередко намекал, что наше общество возглавляют недостойные....
– И вы ничего не предприняли?
– Но что мы могли сделать, они пришли к власти законно….
– В первую очередь, сказать об этом мне, а я бы принял меры в нашем прошлом. Прадеды этих людей в буквальном смысле слова подрывали экономику молодого государства, а их выблядки спокойно этим государством правят. Тебе не кажется, что это слишком?
Выблядок (устаревшее) – незаконнорожденный ребёнок, (бранное) – дурной человек, мерзавец, сукин сын.
Евлап выпрямился. Он принял решение.
– Я собираю Совет, – сказал он. – Депутаты неглупы, и, опираясь на них, мы уберём лишних и отдадим власть тебе. На твоих условиях.
Штригель кивнул.
– Я хотел просить об этом, но ты меня опередил.
Запищал видеофон, и на дисплее возникло лицо Тиалоная. Пока Евлап приводил в чувство и выпроваживал перепуганного Каппа, Дитрих разговаривал с сыном. Когда он повернулся к чиновнику, лицо его сияло.
– Евлап, – дрожащим голосом сказал Штригель, – Йарден снова с нами.
Старик растерянно взглянул на экран, колени его подкосились, и Дитрих едва успел его подхватить.
Радостные и возбуждённые Виктор и Ортвик не отходили от Йардена. Тот счастливо улыбался, то и дело обнимая друзей, но при этом не мог не печалиться, глядя на изменившуюся с годами чету Пинкдроу. Одряхлевший, ссутулившийся Ортвик напоминал гнома, сошедшего со страницы детской книжки, и Аирин была ему под стать. Прокудиным повезло больше, если считать везением катастрофу, произошедшую с капсулой, в которой они летели на море. Обоих возродили, и сейчас они выглядели лет на двадцать пять.
Сам Йарден, несмотря на то, что из-за забывчивости Тиалоная перешагнул возраст, в котором погиб, чувствовал себя прекрасно. Болело горло, но друг пообещал, что через месяц-другой неприятные ощущения исчезнут, и мужчина старался не обращать на них внимания.
– Представь, и я помню то, чего, казалось бы, не должен, – сказал Виктор, выслушав рассказ Йардена. – У меня побаливают лёгкие, пробитые сломанными рёбрами. И само падение тоже сохранилось в памяти.
– А у меня не осталось никаких воспоминаний о крушении, – удивлённо взглянув на мужа, произнесла Ирина. – Надеюсь, это не свидетельство того, что я бездушна.
Тиалонай покачал головой.
– Непонятный механизм, – ответил он. – Вряд ли наличие души осложнит мою работу, но я нередко задумываюсь, а не слишком ли это – подменять собой бога.
– Скажешь тоже, – воскликнул Ортвик, – Бог, в которого я, честно говоря, не очень-то и верю, наверняка достаточномудр, чтобы предполагать, что люди рано или поздно научатся воспроизводить себя не только привычным способом. Для новых открытий нам и дан разум. И я считаю глупцами американских религиозных фанатиков, добившихся запрета клонирования у себя в стране.
– Тупое стадо, – осуждающе качнув головой, промолвила Аирин. – Как их можно назвать верующими, если они не доверяют господу, ставя под сомнение его дальновидность. Ведь, позволив своему творению изобрести множество способов отнимать жизнь, он наверняка одобряет тот, что даёт возможность её сохранить.
– Похоже, вы уже не раз обсуждали этот вопрос, – улыбнулся Йарден. – И я полностью с вами….
Мужчина не договорил, потому что в переднюю вошли Дитрих с Евлапом, и он едва не задохнулся в крепких объятиях друзей.
Вскоре они сидели за накрытым столом и говорили о грядущих переменах.
– Я не политик, – пожимая плечами, говорил Виктор, – но, если возникнет необходимость, готов встать под твои знамёна.
– Об этом рано, – отвечал Дитрих. – Мне понадобится время, чтобы понять, что же натворили мои последователи, а особенно нынешнее правительство. На это уйдёт не один месяц.
– Времени нет, – возразила присоединившаяся к беседующим Генриетта, – нападения учащаются, и воевать надо уже сейчас.
Штригель задумался.
– Ты права, Грета, – наконец, сказал он. – Сначала надо разобраться с пришельцами, кем бы они ни были.
Тиалонай вдруг скрипнул зубами и, побледнев, откинулся на спинку стула.
– Опять, сынок? – испуганно спросил Дитрих.
Йарден тоже встревожился.
– Что с ним? – испуганно спросил он.
– Сердце отказывает, – ответил Штригель, склоняясь над Тиалонаем. – За спиной у него полное переживаний детство, а в настоящем нервная работа с большой ответственностью. И меня беспокоит, что приступы стали повторяться слишком часто.
– Ничего, – пытаясь улыбнуться, выдавил мужчина, – мотор у моего сменщика будет получше, мы приняли меры.
– Слышать не хочу о твоём клоне, – сердито пробормотал Дитрих.
И, вводя лекарство, пояснил:
– Несмотря на то, что все мы стали неумирающими, я боюсь смерти близких. Меня мучают опасения, что рано или поздно произойдёт сбой, и они не воскреснут. Я чуть не сошёл с ума от страха, увидев изломанные тела Вити и Иры, но, слава богу, всё закончилось благополучно, и мы снова вместе.
– Я даже присутствовал на собственных похоронах, – засмеялся Прокудин.
– Не знаю, как у тебя хватило смелости, – промолвила Генриетта, – я бы не смогла.
– Хотел проверить себя на вшивость, – усмехнулся Виктор.
Пришедший в чувство Тиалонай задумчиво посмотрел на друзей.
– Надо подключить психологов, – сказал он, – и выяснить всё о симбиозе мозга и души.
Дитрих хмыкнул.
– Сынок, душа суть мистическая, её нельзя исследовать.
– Я попытаюсь, – откликнулся учёный.
Он поднялся.
– Прошу прощения, но мне придётся вас покинуть. Мы с Арлисой обещали сыну сводить его в парк развлечений.
Штригель тоже встал.
– Идём вместе. После смерти я ещё не видел своего маленького тёзку-внука. Грета, ты с нами?
– Я присоединюсь, но позже, хочу ещё немного побыть с Йарденом.
– Хорошо.
И, попрощавшись, Дитрих с сыном покинули друзей.
Кабинет Верховного правителя свободного мира тонул во мраке. Вокруг стола неподвижно и безмолвно сидели казавшиеся безликими люди.
– Владимир Александрович, – прозвучал чей-то глухой голос, – хватит конспирироваться. Включите свет.
Один из мужчин поднялся и, подойдя к стене, дотронулся до неё. Помещение осветилось. Теперь можно было видеть, что под старым, покрытым кракелюрами портретом первого главы государства обосновался немолодой мужчина, удивительно похожий на недоброй памяти Людвига Крюгера. Остальные, однако, внешне нисколько не напоминали заговорщиков, которым суд Штригеля вынес когда-то смертный приговор.
Кракелюры – трещина красочного слоя или лака в произведении живописи, чаще всего у старых картин.
– Сколько можно говорить, что свет должен зажигаться от хлопка в ладоши? – проворчал глава. – Котлов, займитесь этим, наконец.
Некрупный седой человек хмыкнул.
– Долго ли нам осталось хлопать? – вопросил он. – Не сегодня-завтра в этом кабинете засядет чужак.
Лицо председателя перекосилось.
– Собака! – произнёс он. – Говорят, что он собственноручно казнил моего предка….
– И наших тоже, – перебил Котлов. – Вы собираетесь ему это припомнить?
Его сосед – старый, горбатый мужчина фыркнул.
– Ваш пращур, Густав, тоже пытался ему что-то припомнить. Чем это закончилось, вы знаете. Не глупите. Лучше ответьте, есть ли у вас идеи, как не пустить Штригеля к власти?
Верховный правитель развёл руками.
– Убить….
Вскочив, Котлов кинулся к стоящей в углу урне. Его вырвало.
– Вы с ума сошли?! – заорал он голосом покойного прадеда Эрика Геббельса. – Кто из нас на это способен?
– Сейчас никто, – подтвердил потомок Крюгера. – Но, видимо, придётся научиться….
И прикрикнул на Каппа, в свою очередь расставшегося с недавно съеденным обедом:
– Норберт, с тобой-то что?
Сидящий поодаль сорокалетний крепкий мужчина спокойно произнёс:
– А разве не ясно? Репрессии Штригеля возымели своё действие, нас тошнит, когда мы только думаем об убийстве. И вряд ли нам удастся себя изменить. Поэтому стоит смириться с тем, что завтра соберётся Совет, и нас сместят.
– Похоже, вы рады этому, Менгер? – с сарказмом поинтересовался пришедший в себя Котлов.
– Рад. С вами, граждане, очень трудно работать. Элементарнейшие законы вы обдумываете месяцами. И нередко промахиваетесь. Вспомните о поправках, связанных с клонированием….
