– Он – мой отец...
– Да, и это странно, как он тебя такой воспитал?
– Он меня и не воспитывал, он в постоянных делах и заботах, я со старшей сестрой и с дядей Дарлом... Но он всегда был справедливым и честным...
– Ну и не бойся тогда, он поступит с тобой справедливо и честно... Ты ни в чём не виновата, это всё из-за войны с Доранном...
Вэллия долго молчала. Потом легла и укрылась одеялом, отвернулась, прижав кулаки к губам, хрипло дышала. Алдор укрыл её ещё одним одеялом и прилёг рядом, с другой стороны постели, на край. Лежал на спине и смотрел в потолок. Света не было, свечу Вэллия задула перед тем, как лечь. В темноте было слышно только, как внизу, в зале таверны, разговаривают постояльцы и смеются служанки, а, прислушавшись, Алдор улавливал женское дыхание рядом. Она была близко. Совсем-совсем, руку протяни и коснёшься. Но он никогда бы не сделал этого. Хотя хотел, очень сильно хотел целовать её глаза, губы и шею. Не мог поверить, что она так близко, так рядом, а он не коснётся её.
Это всё война, будь она проклята! Это из-за войны граф Вольдейн убил его семью, захватил землю, а теперь, через столько лет месть обрушилась на его голову, а пострадала его дочь. Но вряд ли он поймёт хоть что-то, он ещё больше уверится в желании победить Доранна, убить обидчиков, захватить земли... Да и сам Доранн в Лионе жаждет этой войны. Эта девчонка будет хорошим поводом её развязать. Она даже сама этого не знает...
– Вэллия? – он негромко позвал её.
– М-м-м... – через губы ответила.
– Твой отец готовится к войне?
Она подумала какое-то время.
– Не знаю, я никогда не обращала на это внимание, но, по-моему, все наши замки всегда готовы к обороне... Такие вопросы со мной не обсуждают... Я только слышу слухи...
– Иногда и слухи правдивы.
– Мы пойдём дальше, в Лион, да? – спросила через момент молчания.
– Когда ты немного окрепнешь...
Разве мог он сказать ей, что решил уже всё, решил вернуть её людям отца. Вряд ли она сейчас задумывается об этом, они ушли от преследования, нашли место в таверне, у них ещё есть немного денег. Разве в такой относительно благоприятной обстановке она могла думать о том, что Алдор решил для себя. Без неё ему будет легче, да и не будет ли более справедливым после того, что она пережила, оказаться ей дома. Чёрт с ней, с этой войной, она и без того начнётся.
Утром они вдвоём собрались, перекусили свежим хлебом и молоком, и чинно, как настоящие муж и жена, отправились в церковь. Всю дорогу Вэллия держалась рядом, молча смотрела перед собой. Алдор чуть поддерживал её под локоть пальцами, скорее для себя, чем для неё. Если она поднимет крик на рыночной площади, вряд ли он сумеет хоть что-то сделать, чтобы остановить её. Но она обещала молчать и слово своё сдержала.
В церкви они сели рядом на пустую скамью, служба уже началась, и на них никто почти не обратил внимания.
Алдор украдкой поглядывал девушке в лицо. Строгий чёткий профиль бледного лица, распахнутые глаза, она шептала молитву. Сам он в церкви не был уже давно, сердце его жило местью за родных, а сеньор готовил войска к войне – какая уж тут церковь? Но для неё это, видно, было важно.
Время тянулось медленно, и Алдор невольно начал прислушиваться к словам священника за кафедрой. Он рассказывал притчу о блудном сыне. Алдор уже слышал её в детстве от матери.
Хорошо возвращаться домой, если он у тебя есть, а если его нет? Куда вернуться? Если жестокий человек лишил тебя дома, убил твоих близких, как быть? Разве прощение вернёт их? Успокоется ли сердце после прощения? А месть – это выход?
Вот он украл её у отца. Алдор перевёл взгляд на профиль графской дочери. Она не особо нужна-то ему была, он хотел убить графа. Отомстить ему. А накануне войны убить главного врага, это был бы смелый поступок, подвиг. Доранн сам такого никогда бы не ожидал, это был бы подарок сеньору. Но... девчонка эта вмешалась и поплатилась за это. Как, интересно, чувствует себя сейчас её отец? Какие мысли и предположения лезут в его голову? Конечно, он боится за свою честь, боится грязных слухов. Если бы это был мальчишка... А украли дочь, зрелую красивую девку, да в одной ночной рубашке... Такое будешь держать в секрете...
Но то, что было у него с ней, то, что поселилось в сердце – в самом закоулке его! – это не месть, это точно не месть. Ему было жалко расставаться с ней, он знал, что не увидит её больше, не будет знать, что станет с ней. Он оттягивал момент расставания, оправдывался разными способами перед самим собой. Понимал, что так и так придётся оставить её отцу, оставить здесь, а самому уйти в Лион, понимал, но не хотел оставлять. Какая-то непонятная жалость к ней жила в его сердце, и предстоящее расставание щемило душу печалью. Что с ней будет при таком отце? Что этот человек сделает с ней, когда узнает всю правду? Выдаст её замуж? Сошлёт подальше? Запрёт в монастыре? Он не смирится с таким позором...
«Эх, Корвин-Корвин... Зачем надо было трогать её... Да и сам хорош... Но я не мстил ей! Ни ей, ни её отцу через неё! Я просто давно этого хотел и, если бы не Корвин, я бы не тронул её...»
Он оправдывал сам себя, глупо, нечестно, и сам это понимал, и корил себя и ругал... Разве можно было себя оправдать? Ведь каждому, а особенно её отцу, не объяснишь, что совсем не месть двигала им, а что-то другое, может быть, более важное, чем это проклятое желание сделать больно своему врагу. Может быть, кто-то даже назвал бы это чувство... любовью...
Он даже сам испугался своих мыслей. Любовь? Нет, он не мог полюбить его дочь, не мог этого сделать.
Служба закончилась, и все начали потихоньку расходиться, а дочь графа зашла в исповедальную комнату. Алдор проводил девушку глазами и остался сидеть на своём месте. Что она скажет священнику? Расскажет всё, как было, кто она? И их арестуют... Алдор не верил, что святые отцы хранят тайну исповеди, за деньги покупаются любые секреты и тайны.
Наконец, она вышла, молчаливая, бледная, вместе с Алдором они покинули церковь. Шли рядом, молчали. Он первым спросил её:
– Что тебе посоветовали?
Она помолчала, словно решала, говорить или нет.
– Я уйду в монастырь... – прошептала. Алдор аж остановился.
– Зачем? Это же... это ж всю жизнь насмарку!
Теперь уже она остановилась и, обернувшись к нему, глянула исподлобья.
– Почему насмарку? Что за... Я стану невестой Христа и буду замаливать грехи свои и чужие.
– А есть, что замаливать? – Она только сухо поджала губы и нахмурилась. – Это же не твоя вина! В чём ты виновата, чтобы что-то замаливать?
– Вы не понимаете. – Она отвернулась и пошла дальше. Алдор догнал её и взял за локоть.
– Монастырь – это могила. Я видел, как они живут, это же не жизнь. А тебе надо выходить замуж, рожать мужу детей, заниматься хозяйством, воспитанием...
– Да? – Она вопросительно глянула на него огромными глазами, и Алдор не мог отвести от них взгляда. – Вы так считаете, что я могу выйти замуж и иметь детей, вы думаете это возможно? После всего...
– Ну... – Он замялся, не зная, что сказать. Они молча смотрели друг на друга, стояли посреди улицы. – Вы же знаете, какое сейчас время, сколько войн вокруг, десятки женщин страдают, переживают насилие... Они потом выходят замуж и рожают детей... – Она перебила его:
– Да? А вы хоть раз разговаривали с одной из этих женщин? Они любят своих мужей? Они же ненавидят их...
– Женщины вообще редко любят своих мужей.
– Откуда вы знаете это?
– Я помотался со своим сеньором по замкам, поглядел, как живут там семьи... У жён вассалов такие лица, словно они всю жизнь несут кару небесную, и детей своих ненавидят, потому что ненавидят их отцов.
– И, наверное, есть за что... – Вэллия отвернулась и пошла вперёд, плотнее запахивая на себе плащ. От холодного воздуха в лёгких появилась хрипота и боль, скоро начнётся кашель. Алдор догнал её и заговорил негромко:
– Большинство мужчин – неграмотные жестокие свиньи, я знаю, как они обращаются с жёнами и детьми... Как говорят: «Гость мало гостит, да много видит...» Я видел синяки и выбитые зубы, но бывают и хорошие семьи... Мой отец любил мою мать, а она любила его и нас всех...
– Просто ей повезло... Отцы сами выбирают женихов своим дочерям, что самим выгодно, никто не спрашивает их мнения... Неужели вы думаете, что со мной будет по-другому? – Она посмотрела через бровь, наклонив вперёд голову. – Он и Келле выбрал жениха сам... А я пойду в монастырь, – повторила упрямо своё решение. – Я не хочу замуж, я не позволю им... никому не позволю... – шептала чуть слышно, и Алдор улавливал лишь обрывки. И ужасался. Ценой попытки их мести графу стала искалеченная жизнь его дочери. Она не выйдет замуж, не станет матерью, она сгинет в монастыре... Его единственная дочь...
Она спросила вдруг его, перебив все мысли:
– Вы так ругаете мужчин, а сами? Считаете, что будете хорошим мужем и отцом? Считаете себя грамотным и не жестоким, и не свиньёй?
Он аж опешил, остановился, сморгнул растерянно.
– Многие из них даже читать не умеют, или не хотят... – проговорил смятенно.
– А вы?
– Я несколько лет прожил в монастыре, меня многому научили... Но я невыгодный жених, у меня только клочок земли даже без замка, и я всего лишь рыцарь... У меня вся надежда на войну.
– Надеетесь, что она обогатит вас?
– Надеюсь, вернуть своё...
– Земли Берга?
– И титул свободного князя...
Она усмехнулась вдруг с недоверием, прошептала:
– Думаете обрести свободу? Вы – вассал, вы выполняли и будете выполнять чужие приказы, и платить налоги сеньору тоже будете по-прежнему. Берг никогда не станет свободным княжеством, никто не отпустит на волю эти земли – ни мой отец, ни ваш сеньор, граф Доранн... Вам наобещали того, чего не будет...
– Вы этого не знаете! – Чуть повысил тон голоса. Весь разговор он переходил с «ты» на «вы» и обратно, и сам не замечал.
– Я просто слышала однажды, как отец отзывался об этих землях... Горы, ценный строевой лес, железная руда... Я слышала, в Берге хорошие мастера-кузнецы... Эти земли никогда уже не будут свободными, кто бы ни был их хозяином.
– Посмотрим...
То, о чём она говорила, было смыслом жизни Алдора, даже, может быть, главнее в несколько раз, чем отомстить графу Вольдейну. Он хотел сделать Берг независимым княжеством, как было это при его предках. Он хотел стать правителем Берга и не служить никому, ни Вольдейну, ни Доранну... Он хотел восстановить историческую справедливость, снова вернуть род свой на свободное княжение Бергом.
И вот тогда, когда он станет правителем Бергских земель, он женится на той, которую обязательно полюбит, и у него будут сыновья, те, кому он оставит свои земли. Только так. По-другому он не хотел.
На рынке, где было много народу, Алдор, чтоб не потеряться в толпе, взял Вэллию за руку, сжал её пальцы в ладони, и удивился, что девушка даже не попыталась выдернуть руку. Торговки предлагали гусей и капусту, мастера приглашали поглядеть дорогие ткани и украшения, ремесленники предлагали товары на любой вкус. Все толкались и громко разговаривали друг с другом.
На выходе с рыночной площади стояли вооружённые люди, Алдор поздно заметил их, и назад поворачивать было уже нельзя, их бы увидели. Алдор только перехватил руку Вэллии, взял её под локоть, и придвинул девушку к себе, не успел и слова ей сказать. Почувствовал, как от липкого страха побежали мурашки по спине. Если сейчас она скажет хоть слово, он не успеет спрятаться в толпе, а к вечеру все ворота Ротбурга будут перекрыты.
– Господи... – шепнул чуть слышно с замиранием в сердце, и Вэллия поджала дрожащие губы.
Высокий рыцарь в тёмно-синем плаще окинул их взглядом с головы до ног, спросил сухо:
– Гости? – Алдор утвердительно качнул головой. – Откуда?
– Из Вальда... – быстро нашёлся.
– Далеко... – Тёмные глаза рыцаря буквально прощупывали лица стоящих напротив. Всех подозрительных здесь задерживали и опрашивали.
– Мы в собор на праздник...
– А это? – Перевёл прямой взгляд на лицо Вэллии.
– Моя жена... – Алдор почувствовал, какой тяжёлой стала рука на её локте, как всё вокруг замерло вдруг, время остановилось. «Если он знает её в лицо, он её узнает, ведь не зря же его поставили здесь...»
– Жена... – медленно повторил рыцарь, разглядывая лицо девушки. Вэллия закашлялась вдруг под его пристальным взглядом, опустила голову в капюшоне. – Что, она нездорова у вас?
– Приболела немного... Мы уже обратились к врачу...
– Где вы остановились?
– На постоялом дворе у Северных ворот...
Рыцарь долго глядел в глаза Алдора, словно ещё о чём-то хотел спросить, но за спиной стояли уже другие люди, покидающие рыночную площадь, и Алдора с Вэллией не стали больше задерживать.
Боже! Как он был благодарен ей за её молчание, за то, что всё обошлось. Он буквально летел до постоялого двора, словно кто-то гнался за ними. И дух перевёл только в комнате. Усталая Вэллия всё время боролась с приступом кашля, дала себе волю только тогда, когда присела на кровать, раскашлялась до слёз.
Алдор подбросил в камин последние дрова. Сходил на кухню, скоро должны были позвать на обед. Вэллия, уставшая от прогулки и церкви, сидела неподвижно, по-прежнему кутаясь в плащ.
– Он был не из ваших?
– Я ни разу не видела его до этого.
– Нам повезло. Спасибо... Спасибо тебе... – Алдор не сводил с неё сияющего взгляда.
– За что?
– Я уже подумал, они убьют меня...
Вэллия промолчала, медленно растягивая шнурки плаща. Алдор следил за её руками. Спросил:
– Почему ты ничего не сказала им? – Перешёл вдруг на «ты». – Ты же уже могла сейчас быть у них... Это же люди твоего отца... Почему?
Она долго молчала под взглядом Алдора, тот ждал объяснений, не мог понять причину её поступка. Она ведь всё время хотела домой, убегала и просила её отпустить. Что случилось сейчас?
– Почему, Вэллия? – позвал по имени.
– Не знаю... – Она опустила голову. – Они убили бы вас... У них были копья и арбалеты...
Конечно, он не успел бы спрятаться в толпе, как ни старайся, они были слишком близко друг к другу. Она, выходит, переживала, что его убьют? Это после всего?
– Ты не хотела, чтобы меня убили? – Он присел на колено, опустился, чтобы заглянуть ей в лицо, найти глаза. – Почему? – прошептал с удивлением. – Разве честно мы поступали с тобой? Разве, по-твоему, мы заслуживаем жизни после всего? Как? Как ты можешь так? – Он сокрушённо покачал головой.
– А разве правильно было бы мстить? Разве месть – это хорошо? – Посмотрела в упор.
Алдор поднялся резко, её слова были как удар, как упрёк ему. Он жил своей местью, и всё это делал ради неё. И сейчас всё прошлое показалось каким-то нереально далёким, как сон, будто и не было его вовсе. И смерть всех близких это всего лишь плод воображения детского мозга. И не было ничего... Но ведь он-то знал, что было! Всё это было на его глазах! И он помнил графа Вольдейна и его людей, и их смех, и ту боль, что он пережил... И от того дня остались шрамы и на теле, и на сердце...
Он присел на край кровати, с другой стороны от Вэллии, запустил пальцы в волосы на затылке, опустил голову, уставившись в пол. Заговорил негромко о том, что с детства не давало покоя, что душу рвало.
– Я уже пытался тебе рассказывать... Тогда всё не рассказал...
– Да, и это странно, как он тебя такой воспитал?
– Он меня и не воспитывал, он в постоянных делах и заботах, я со старшей сестрой и с дядей Дарлом... Но он всегда был справедливым и честным...
– Ну и не бойся тогда, он поступит с тобой справедливо и честно... Ты ни в чём не виновата, это всё из-за войны с Доранном...
Вэллия долго молчала. Потом легла и укрылась одеялом, отвернулась, прижав кулаки к губам, хрипло дышала. Алдор укрыл её ещё одним одеялом и прилёг рядом, с другой стороны постели, на край. Лежал на спине и смотрел в потолок. Света не было, свечу Вэллия задула перед тем, как лечь. В темноте было слышно только, как внизу, в зале таверны, разговаривают постояльцы и смеются служанки, а, прислушавшись, Алдор улавливал женское дыхание рядом. Она была близко. Совсем-совсем, руку протяни и коснёшься. Но он никогда бы не сделал этого. Хотя хотел, очень сильно хотел целовать её глаза, губы и шею. Не мог поверить, что она так близко, так рядом, а он не коснётся её.
Это всё война, будь она проклята! Это из-за войны граф Вольдейн убил его семью, захватил землю, а теперь, через столько лет месть обрушилась на его голову, а пострадала его дочь. Но вряд ли он поймёт хоть что-то, он ещё больше уверится в желании победить Доранна, убить обидчиков, захватить земли... Да и сам Доранн в Лионе жаждет этой войны. Эта девчонка будет хорошим поводом её развязать. Она даже сама этого не знает...
– Вэллия? – он негромко позвал её.
– М-м-м... – через губы ответила.
– Твой отец готовится к войне?
Она подумала какое-то время.
– Не знаю, я никогда не обращала на это внимание, но, по-моему, все наши замки всегда готовы к обороне... Такие вопросы со мной не обсуждают... Я только слышу слухи...
– Иногда и слухи правдивы.
– Мы пойдём дальше, в Лион, да? – спросила через момент молчания.
– Когда ты немного окрепнешь...
Разве мог он сказать ей, что решил уже всё, решил вернуть её людям отца. Вряд ли она сейчас задумывается об этом, они ушли от преследования, нашли место в таверне, у них ещё есть немного денег. Разве в такой относительно благоприятной обстановке она могла думать о том, что Алдор решил для себя. Без неё ему будет легче, да и не будет ли более справедливым после того, что она пережила, оказаться ей дома. Чёрт с ней, с этой войной, она и без того начнётся.
Утром они вдвоём собрались, перекусили свежим хлебом и молоком, и чинно, как настоящие муж и жена, отправились в церковь. Всю дорогу Вэллия держалась рядом, молча смотрела перед собой. Алдор чуть поддерживал её под локоть пальцами, скорее для себя, чем для неё. Если она поднимет крик на рыночной площади, вряд ли он сумеет хоть что-то сделать, чтобы остановить её. Но она обещала молчать и слово своё сдержала.
В церкви они сели рядом на пустую скамью, служба уже началась, и на них никто почти не обратил внимания.
Алдор украдкой поглядывал девушке в лицо. Строгий чёткий профиль бледного лица, распахнутые глаза, она шептала молитву. Сам он в церкви не был уже давно, сердце его жило местью за родных, а сеньор готовил войска к войне – какая уж тут церковь? Но для неё это, видно, было важно.
Время тянулось медленно, и Алдор невольно начал прислушиваться к словам священника за кафедрой. Он рассказывал притчу о блудном сыне. Алдор уже слышал её в детстве от матери.
Хорошо возвращаться домой, если он у тебя есть, а если его нет? Куда вернуться? Если жестокий человек лишил тебя дома, убил твоих близких, как быть? Разве прощение вернёт их? Успокоется ли сердце после прощения? А месть – это выход?
Вот он украл её у отца. Алдор перевёл взгляд на профиль графской дочери. Она не особо нужна-то ему была, он хотел убить графа. Отомстить ему. А накануне войны убить главного врага, это был бы смелый поступок, подвиг. Доранн сам такого никогда бы не ожидал, это был бы подарок сеньору. Но... девчонка эта вмешалась и поплатилась за это. Как, интересно, чувствует себя сейчас её отец? Какие мысли и предположения лезут в его голову? Конечно, он боится за свою честь, боится грязных слухов. Если бы это был мальчишка... А украли дочь, зрелую красивую девку, да в одной ночной рубашке... Такое будешь держать в секрете...
Но то, что было у него с ней, то, что поселилось в сердце – в самом закоулке его! – это не месть, это точно не месть. Ему было жалко расставаться с ней, он знал, что не увидит её больше, не будет знать, что станет с ней. Он оттягивал момент расставания, оправдывался разными способами перед самим собой. Понимал, что так и так придётся оставить её отцу, оставить здесь, а самому уйти в Лион, понимал, но не хотел оставлять. Какая-то непонятная жалость к ней жила в его сердце, и предстоящее расставание щемило душу печалью. Что с ней будет при таком отце? Что этот человек сделает с ней, когда узнает всю правду? Выдаст её замуж? Сошлёт подальше? Запрёт в монастыре? Он не смирится с таким позором...
«Эх, Корвин-Корвин... Зачем надо было трогать её... Да и сам хорош... Но я не мстил ей! Ни ей, ни её отцу через неё! Я просто давно этого хотел и, если бы не Корвин, я бы не тронул её...»
Он оправдывал сам себя, глупо, нечестно, и сам это понимал, и корил себя и ругал... Разве можно было себя оправдать? Ведь каждому, а особенно её отцу, не объяснишь, что совсем не месть двигала им, а что-то другое, может быть, более важное, чем это проклятое желание сделать больно своему врагу. Может быть, кто-то даже назвал бы это чувство... любовью...
Он даже сам испугался своих мыслей. Любовь? Нет, он не мог полюбить его дочь, не мог этого сделать.
Служба закончилась, и все начали потихоньку расходиться, а дочь графа зашла в исповедальную комнату. Алдор проводил девушку глазами и остался сидеть на своём месте. Что она скажет священнику? Расскажет всё, как было, кто она? И их арестуют... Алдор не верил, что святые отцы хранят тайну исповеди, за деньги покупаются любые секреты и тайны.
Наконец, она вышла, молчаливая, бледная, вместе с Алдором они покинули церковь. Шли рядом, молчали. Он первым спросил её:
– Что тебе посоветовали?
Она помолчала, словно решала, говорить или нет.
– Я уйду в монастырь... – прошептала. Алдор аж остановился.
– Зачем? Это же... это ж всю жизнь насмарку!
Теперь уже она остановилась и, обернувшись к нему, глянула исподлобья.
– Почему насмарку? Что за... Я стану невестой Христа и буду замаливать грехи свои и чужие.
– А есть, что замаливать? – Она только сухо поджала губы и нахмурилась. – Это же не твоя вина! В чём ты виновата, чтобы что-то замаливать?
– Вы не понимаете. – Она отвернулась и пошла дальше. Алдор догнал её и взял за локоть.
– Монастырь – это могила. Я видел, как они живут, это же не жизнь. А тебе надо выходить замуж, рожать мужу детей, заниматься хозяйством, воспитанием...
– Да? – Она вопросительно глянула на него огромными глазами, и Алдор не мог отвести от них взгляда. – Вы так считаете, что я могу выйти замуж и иметь детей, вы думаете это возможно? После всего...
– Ну... – Он замялся, не зная, что сказать. Они молча смотрели друг на друга, стояли посреди улицы. – Вы же знаете, какое сейчас время, сколько войн вокруг, десятки женщин страдают, переживают насилие... Они потом выходят замуж и рожают детей... – Она перебила его:
– Да? А вы хоть раз разговаривали с одной из этих женщин? Они любят своих мужей? Они же ненавидят их...
– Женщины вообще редко любят своих мужей.
– Откуда вы знаете это?
– Я помотался со своим сеньором по замкам, поглядел, как живут там семьи... У жён вассалов такие лица, словно они всю жизнь несут кару небесную, и детей своих ненавидят, потому что ненавидят их отцов.
– И, наверное, есть за что... – Вэллия отвернулась и пошла вперёд, плотнее запахивая на себе плащ. От холодного воздуха в лёгких появилась хрипота и боль, скоро начнётся кашель. Алдор догнал её и заговорил негромко:
– Большинство мужчин – неграмотные жестокие свиньи, я знаю, как они обращаются с жёнами и детьми... Как говорят: «Гость мало гостит, да много видит...» Я видел синяки и выбитые зубы, но бывают и хорошие семьи... Мой отец любил мою мать, а она любила его и нас всех...
– Просто ей повезло... Отцы сами выбирают женихов своим дочерям, что самим выгодно, никто не спрашивает их мнения... Неужели вы думаете, что со мной будет по-другому? – Она посмотрела через бровь, наклонив вперёд голову. – Он и Келле выбрал жениха сам... А я пойду в монастырь, – повторила упрямо своё решение. – Я не хочу замуж, я не позволю им... никому не позволю... – шептала чуть слышно, и Алдор улавливал лишь обрывки. И ужасался. Ценой попытки их мести графу стала искалеченная жизнь его дочери. Она не выйдет замуж, не станет матерью, она сгинет в монастыре... Его единственная дочь...
Она спросила вдруг его, перебив все мысли:
– Вы так ругаете мужчин, а сами? Считаете, что будете хорошим мужем и отцом? Считаете себя грамотным и не жестоким, и не свиньёй?
Он аж опешил, остановился, сморгнул растерянно.
– Многие из них даже читать не умеют, или не хотят... – проговорил смятенно.
– А вы?
– Я несколько лет прожил в монастыре, меня многому научили... Но я невыгодный жених, у меня только клочок земли даже без замка, и я всего лишь рыцарь... У меня вся надежда на войну.
– Надеетесь, что она обогатит вас?
– Надеюсь, вернуть своё...
– Земли Берга?
– И титул свободного князя...
Она усмехнулась вдруг с недоверием, прошептала:
– Думаете обрести свободу? Вы – вассал, вы выполняли и будете выполнять чужие приказы, и платить налоги сеньору тоже будете по-прежнему. Берг никогда не станет свободным княжеством, никто не отпустит на волю эти земли – ни мой отец, ни ваш сеньор, граф Доранн... Вам наобещали того, чего не будет...
– Вы этого не знаете! – Чуть повысил тон голоса. Весь разговор он переходил с «ты» на «вы» и обратно, и сам не замечал.
– Я просто слышала однажды, как отец отзывался об этих землях... Горы, ценный строевой лес, железная руда... Я слышала, в Берге хорошие мастера-кузнецы... Эти земли никогда уже не будут свободными, кто бы ни был их хозяином.
– Посмотрим...
То, о чём она говорила, было смыслом жизни Алдора, даже, может быть, главнее в несколько раз, чем отомстить графу Вольдейну. Он хотел сделать Берг независимым княжеством, как было это при его предках. Он хотел стать правителем Берга и не служить никому, ни Вольдейну, ни Доранну... Он хотел восстановить историческую справедливость, снова вернуть род свой на свободное княжение Бергом.
И вот тогда, когда он станет правителем Бергских земель, он женится на той, которую обязательно полюбит, и у него будут сыновья, те, кому он оставит свои земли. Только так. По-другому он не хотел.
На рынке, где было много народу, Алдор, чтоб не потеряться в толпе, взял Вэллию за руку, сжал её пальцы в ладони, и удивился, что девушка даже не попыталась выдернуть руку. Торговки предлагали гусей и капусту, мастера приглашали поглядеть дорогие ткани и украшения, ремесленники предлагали товары на любой вкус. Все толкались и громко разговаривали друг с другом.
На выходе с рыночной площади стояли вооружённые люди, Алдор поздно заметил их, и назад поворачивать было уже нельзя, их бы увидели. Алдор только перехватил руку Вэллии, взял её под локоть, и придвинул девушку к себе, не успел и слова ей сказать. Почувствовал, как от липкого страха побежали мурашки по спине. Если сейчас она скажет хоть слово, он не успеет спрятаться в толпе, а к вечеру все ворота Ротбурга будут перекрыты.
– Господи... – шепнул чуть слышно с замиранием в сердце, и Вэллия поджала дрожащие губы.
Высокий рыцарь в тёмно-синем плаще окинул их взглядом с головы до ног, спросил сухо:
– Гости? – Алдор утвердительно качнул головой. – Откуда?
– Из Вальда... – быстро нашёлся.
– Далеко... – Тёмные глаза рыцаря буквально прощупывали лица стоящих напротив. Всех подозрительных здесь задерживали и опрашивали.
– Мы в собор на праздник...
– А это? – Перевёл прямой взгляд на лицо Вэллии.
– Моя жена... – Алдор почувствовал, какой тяжёлой стала рука на её локте, как всё вокруг замерло вдруг, время остановилось. «Если он знает её в лицо, он её узнает, ведь не зря же его поставили здесь...»
– Жена... – медленно повторил рыцарь, разглядывая лицо девушки. Вэллия закашлялась вдруг под его пристальным взглядом, опустила голову в капюшоне. – Что, она нездорова у вас?
– Приболела немного... Мы уже обратились к врачу...
– Где вы остановились?
– На постоялом дворе у Северных ворот...
Рыцарь долго глядел в глаза Алдора, словно ещё о чём-то хотел спросить, но за спиной стояли уже другие люди, покидающие рыночную площадь, и Алдора с Вэллией не стали больше задерживать.
Боже! Как он был благодарен ей за её молчание, за то, что всё обошлось. Он буквально летел до постоялого двора, словно кто-то гнался за ними. И дух перевёл только в комнате. Усталая Вэллия всё время боролась с приступом кашля, дала себе волю только тогда, когда присела на кровать, раскашлялась до слёз.
Алдор подбросил в камин последние дрова. Сходил на кухню, скоро должны были позвать на обед. Вэллия, уставшая от прогулки и церкви, сидела неподвижно, по-прежнему кутаясь в плащ.
– Он был не из ваших?
– Я ни разу не видела его до этого.
– Нам повезло. Спасибо... Спасибо тебе... – Алдор не сводил с неё сияющего взгляда.
– За что?
– Я уже подумал, они убьют меня...
Вэллия промолчала, медленно растягивая шнурки плаща. Алдор следил за её руками. Спросил:
– Почему ты ничего не сказала им? – Перешёл вдруг на «ты». – Ты же уже могла сейчас быть у них... Это же люди твоего отца... Почему?
Она долго молчала под взглядом Алдора, тот ждал объяснений, не мог понять причину её поступка. Она ведь всё время хотела домой, убегала и просила её отпустить. Что случилось сейчас?
– Почему, Вэллия? – позвал по имени.
– Не знаю... – Она опустила голову. – Они убили бы вас... У них были копья и арбалеты...
Конечно, он не успел бы спрятаться в толпе, как ни старайся, они были слишком близко друг к другу. Она, выходит, переживала, что его убьют? Это после всего?
– Ты не хотела, чтобы меня убили? – Он присел на колено, опустился, чтобы заглянуть ей в лицо, найти глаза. – Почему? – прошептал с удивлением. – Разве честно мы поступали с тобой? Разве, по-твоему, мы заслуживаем жизни после всего? Как? Как ты можешь так? – Он сокрушённо покачал головой.
– А разве правильно было бы мстить? Разве месть – это хорошо? – Посмотрела в упор.
Алдор поднялся резко, её слова были как удар, как упрёк ему. Он жил своей местью, и всё это делал ради неё. И сейчас всё прошлое показалось каким-то нереально далёким, как сон, будто и не было его вовсе. И смерть всех близких это всего лишь плод воображения детского мозга. И не было ничего... Но ведь он-то знал, что было! Всё это было на его глазах! И он помнил графа Вольдейна и его людей, и их смех, и ту боль, что он пережил... И от того дня остались шрамы и на теле, и на сердце...
Он присел на край кровати, с другой стороны от Вэллии, запустил пальцы в волосы на затылке, опустил голову, уставившись в пол. Заговорил негромко о том, что с детства не давало покоя, что душу рвало.
– Я уже пытался тебе рассказывать... Тогда всё не рассказал...
