– Я не сильно мешал тебе?
Ацилия отрицательно повела головой, на него старалась не глядеть, лишь бы уходил скорее. А то надумает ещё чего... Они все только об одном и думают... Но Марций осторожно поцеловал вдруг её в губы, и, сонная Ацилия даже не успела отвернуть лица, лишь распахнула глаза, встречая его взгляд.
Поднялся и ушёл.
Ацилия ещё немного полежала и поднялась на ноги, запахиваясь под мышками шерстяным покрывалом, вышла через шторы в атриум. Остановилась. Молча глядела, как Марций собирался. Он уже поел хлеба с сыром – его обычный завтрак, теперь переодевался. На нижнюю нательную тунику надел ещё одну с кожаной юбкой, ремнями спускающейся ниже колен. Прошёлся, затягивая широкий пояс, металлические пряжки на птеригах сверкнули, взметнувшиеся при движении. Глянул на Ацилию:
– Ты-то чего поднялась?.. Тебе ещё спать можно, сколько хочешь...
– Пить хочу... – ответила негромко.
– Вон ведро. – Мотнул головой в сторону. – Пей!
Ацилия прошла мимо него, подхватила бронзовый ковш с длинной ручкой, зацепила немного воды, пила, а через край ковша следила за деканусом. Сейчас он обувался, поочерёдно ставил ноги на трипод, затягивая шнуры высоких сапог. Строгий, подтянутый. Военная форма почему-то идёт всем мужчинам, даже ему. Ацилия вспомнила, каким жестоким он бывает, как больно стискивает запястья и, как силой целует... С напором, с агрессией... Всего один раз с ней он был нежным, даже не узнать, словно что-то нашло, да и сегодня.
Что к чему?.. Что это вдруг он пришёл к ней?.. Одному спать надоело?.. Странный какой-то, точно...
– А где Гай? Почему он вам не помогает? – спросила вдруг, убирая пустой ковш на край ведра, повесила и подняла глаза.
– Не знаю... Шастает где-то, может, где у своих дружков... – Сейчас он затягивал ремни кожаной кирасы или, вернее, пытался это сделать, они были на боках, и самому это было делать неудобно. Вскинул голову: – Ацилия, помоги мне...
Она вздрогнула бровями, подошла к нему.
– Сейчас... – Она остановилась рядом, потуже подтолкнула под мышки своё покрывало, ведь руки будут заняты. Склонилась, а Марций глядел на её открытые ключицы, плечи, верх груди, запутанные кудряшками после сна волосы на висках, затылке.
Ацилия затянула последние ремни, и он качнулся от рывка, задумавшись.
– Так пойдёт? Или ослабить? – Ацилия смотрела снизу.
– На одно деление... Мне же работать, а не на парад...
– Хорошо. – Она растянула пряжки и снова затянула их. Резко выпрямилась и почувствовала, как внезапно закружилась голова, качнулась, но Марций поймал за локоть, не дал упасть.
– Ты что это?
Ацилия сглотнула, прикрывая глаза, прижала пальцы к губам. Шепнула:
– Не знаю... Что-то со мной... Плохо... Тошнит... От воды, наверное.
– Она тёплая, противная. Гай придёт, скажи, пусть холодной принесёт... – Отпустил её руку, в упор глянул в глаза. – Сильно плохо?
– Нет, сейчас пройдёт... – Ацилия перевела разговор на другую тему: – Где вы сейчас работаете?
Марций расправлял кожаные ремни кирасы, одёрнул птериги на плечах, произнёс:
– Задание самого Сципиона Эмилиана... Мы ломаем город... Нуманцию... – Ацилия при этих словах нахмурилась. – Мы отправляем камень, им мостят дороги или строят новые города, а рабы – их здесь много – дробят мелкий и грузят на подводы... Тяжёлая работа.
– И вы... тоже ломаете город? – Голос её дрожал.
– Я же деканус теперь, если бы я был центурионом, я бы только командовал. – Он усмехнулся. – Когда город разберут, наш легион отправят отсюда...
– И когда это будет?
Пожал плечами, взял с лавки свой шлем, теперь он был без красного гребня центуриона.
– Может, через месяц, может, больше. Работы много, других уже отправили...
– А... – она хотела спросить, но осеклась, и Марций перевёл на неё глаза. – А мой дом вы уже разобрали? – шепнула почти неслышно.
– Не знаю. Наша центурия работает в другом секторе.
Ацилия опустила голову, вздохнула.
– Иди, ложись, ещё рано...
Качнула согласно головой и ушла.
* * *
Она уже стала обращать на это внимание: дни шли, а тошнота и головокружение преследовали её. Она старалась скрывать это от хозяина, больше гуляла вокруг, играла на флейте, чтобы отвлечься. Но ничего не помогало. Ацилия думала, что заболела, но жара не было, и горло не болело. Ничего не понять.
В один день она рано легла спать, хозяина ещё не было. Сон был беспокойным, словно что-то мешало ей, проснулась, лёжа на спине, смотрела в потолок палатки. Огонь в атриуме горел, кто-то там разговаривал. Ацилия невольно прислушалась.
– ...Зачем ты начал с ним спорить? Тоже мне, герой... Он – легат, а ты... – Ацилия уловила усмешку незнакомца. – Был центурионом, а теперь... Знаешь, как он на совете на тебя? Во-во, не знаешь... Я предлагал тебя понизить по рангу, но оставить центурионом, да куда там... Ты тут ещё с этой дракой, да ещё при трибуне. Как мальчишка, честное слово, уже ж не маленький, пора бы знать, где драки устраивать...
– А я и не устраивал. – Голос Марция.
– Не устраивал ты, – опять усмешка, – да ещё из-за бабы... В твоём возрасте уже давно надо быть офицером, а то так и уйдёшь на пенсию деканусом, если будешь спорить с командиром, да в драки лезть.
– Валенсий сказал, я ещё слишком молод и неопытен, чтобы быть центурионом... – парировал Марций.
Собеседник его рассмеялся:
– Молод? Да ты что? Мне было двадцать три, когда я стал центурионом, и я был не самым молодым... Если будешь таким несдержанным, карьеры тебе не видать... Помрёшь на работах...
– Значит, помру... Работу тоже кому-то делать надо... – согласился Марций, и Ацилия уловила в его голосе нетвёрдые нотки. Да он пьян! Они, наверное, пьют там сидят!
– Ладно-ладно, не обижайся. Работы на пару месяцев, потом переведут на север... Я что хотел тебе сказать, ты же теперь деканус, тебе надо жить с твоим десятком, вместе с ними, а ты по-прежнему живёшь, как офицер, в своей палатке, один, да ещё и наложницу себе завёл. Роскошь! Неслыханная роскошь, да ещё в твоём положении... Все же видят!
– И что я, по-твоему, должен делать?
– Продавай рабыню – волчиц здесь хватает, Гая можешь оставить, сворачивайся и живи со своими солдатами. Это тебе на руку... Полезно для авторитета. Если освободится место центуриона, я сразу же предложу твою кандидатуру...
– А я не хочу...
– Что?
– Не хочу под них подстраиваться, не хочу им льстить, Валенсий и так знает, что я прав, и трибуну Фаску я уже говорил, что они сами виноваты, они просто сами допустили ошибку, столько ребят положили, а, когда я им указал, когда носом ткнул, они меня одного виноватым выставили... Ну и пусть! Я не собираюсь мириться с ними. Сделали деканусом, значит буду деканусом.
– Ну и дурак.
– Значит, дурак, – согласился Марций.
Они замолчали. Слышно было, как наливали вина в кубки. Пили. Ацилия молчала, не шевелясь. Заговорил незнакомец:
– Что ты за неё держишься? Я тебя не понимаю...
– За кого? Ни за кого я не держусь...
– Да рабыня эта твоя! Зачем она тебе нужна? Ну, симпатичная, не спорю, может, и образованная, а дальше что? Продай ты её. Женщин тут хватает... Что в ней такого? Ты же никогда не жил с женщинами... Если бы Овидий кого завёл, я бы не удивился, но ты...
– А что здесь такого?
– Овидий долго их не держит, надоела и продаёт... Ты же привязываешься. Так и будешь караулить, чтоб другие не увели, в бой пойдёшь, а сам будешь думать не о себе, а о ней, как она без тебя будет? А ранят?.. Не женой же ты её своей сделаешь? Рабыня, она и есть рабыня... Зачем привязываться?
– А я и не привязываюсь. Что за бред...
– Сколько она уже у тебя? А если забеременеет? Ты об этом думал? Женщины они постоянно, только расслабился, а они тебе уже на руки положат, корми и расти... Ты этого хочешь? – Ацилия невольно напряглась, сама не зная, почему ей стало это особенно интересно, аж в сердце что-то заболело. – Какие тебе дети, ты их даже не прокормишь на своё жалование... Деканус... Только ублюдков плодить, да и всё... Вот увидишь, Марк, так всё и будет. Помяни моё слово. Какой потом с тебя вояка? Будешь нянчиться...
– Да брось ты, Фарсий...
– Зря не веришь, я на своём веку по гарнизонам много чего нагляделся... Столько хороших парней бабы загубили... Пелёнки, дети, сопли и всё такое... А могли бы дослужиться... А так – боятся за себя, за семью, инициативы никакой. Кто их потом куда пошлёт? Так и уходят на пенсию... – Помолчали, незнакомец хлопнул Марция по плечу: – Так что, давай, Марк-дружище, продавай лишнее барахло и переезжай к своим солдатам. Наши все это оценят. Вот увидишь... Ладно. – Встал. – Сейчас добраться до себя, и спать, спать, спать. Хорошее у тебя вино, Марций... Кстати.
– Из старых запасов...
– Хорошо посидели. Хорошо...
Ушёл, наверное. Ацилия осторожно повернулась на бок, обняла себя за плечи. «Лишнее барахло...» Вот урод!
Устало закрыла глаза. Отчаяние и тоска охватили её. Все мужики сволочи, они используют женщин, а потом выбрасывают... Женщины, пелёнки, дети... Но ведь это же ваши дети! Ваши...
Как же я хочу выбраться отсюда, уйти подальше... В Тартар это всё. Всё-всё...
Иногда ему снились кошмары. Нечасто, но он просыпался от них и долго не мог снова заснуть и часто уходил побродить по лагерю. Это были кошмары из прошлой жизни, из того, что он уже пережил когда-то. Часто это были бои с какими-то врагами, национальность которых он не мог определить, и всё время было много крови, и всё время его убивали. Жизнь покидала тело, прижатое к земле, пронзённое копьём или дрожащей стрелой, и он не мог шевельнуться, потому что тело уже не подчинялось ему. Лишь глаза ещё сохраняли остатки жизни ускользающей, и в последний момент он видел ноги подступающих к нему людей, видел, как не глядя они наступали на пальцы слабеющей руки, но уже не чувствовал боли, видел над собой блеск занесённого меча...
После этого он просыпался. Иногда это были кошмары из детства, когда отчим убивал не мать, а своего ненавистного пасынка. Всё заливали потоки крови. В реальной жизни он один раз попал в притон на пьяную оргию. Толстый купец положил глаз на смазливого мальчишку, а хозяин притона принял деньги. Тогда Марцию удалось отбиться и сбежать из города. Во сне же всё было иначе...
И тогда он просыпался в холодном поту, проклиная своё прошлое на чём свет стоит.
Так произошло и на этот раз. Склонившийся человек с оскалом белых зубов собирался перерезать ему горло. Марций дёрнулся, сел, хрипло дыша, чуть не закричал от пережитого во сне, дрожащей ладонью стёр со лба холодный лоб, запустил пальцы в волосы и до затылка.
– Проклятье...
Последний раз кошмар был два месяца назад, ещё на марше в Ближнюю Испанию, ещё до того, как она оказалась у него.
Он поднялся на ноги, прошёлся по атриуму палатки, попил воды из деревянного ведра, постоял, снова запустил пальцы в волосы. Утром рано вставать, а сна ни в одном глазу, хотя усталость – страшная, тело совсем не отдохнуло, опять до утра проторчишь у сторожевых костров или проиграешь в кости. Вот же незадача!
И больше всего не хотелось быть одному, один на один с самим собой. Э-эх!
Он отдёрнул полог. Рабыня спала, отвернувшись лицом к стене, было жарко, и Марций ясно видел белую открытую спину, еле уловимые девичьи лопатки. Когда он оказался рядом, девчонка повернулась на спину, сонно глянув из-под ресниц. Шепнула:
– Что... Что случилось?
Марций прижался к ней, обнимая за живот, укладывая тяжёлую голову на плечо:
– Обними меня... Пожалуйста...
Ацилия дёрнулась, прогоняя остатки сна:
– Вы?.. Что вам? – Попыталась отодвинуться, отстраняясь от его тела, но через мгновение уловила ровное дыхание.
Он спал, прижавшись щекой к её плечу, спал спокойно и по-настоящему. Ацилия, повернув голову, при скудном свете из атриума рассматривала лицо своего хозяина. Симпатичный. Женщины обращают внимание на подобные лица. Да она бы и сама, встретив на улице, проводила бы долгим взглядом. Тёмные глаза, сейчас закрытые, но она хорошо их знала; тёмные брови, ровный загар, короткие по-военному стриженые волосы, несколько более длинных прядок надо лбом топорщились влажно, одна даже прилипла над бровью.
Прямой нос. Скулы. Шея с тонкой линией шрама, уходящая вниз, на грудь, под лёгкую тунику, прижатую рукой. От него веяло силой, и не только физической, как от всякого мужчины. Он из тех, кто всё, что имеет и, чего достиг, добился сам, своими силами. Из тех, кто сам себя создал, сам себя сделал. Тонкая сухая линия упрямства и твёрдости внутреннего мира проходила через губы, особенно чётко улавливалась в уголках их. Такой не отступит от своих принципов. Будь они у него прокляты!
Ацилия устало прикрыла глаза, отводя взгляд от мягкой беззащитной ямочки на подбородке.
Почему он такой упрямый? Почему его никак нельзя переубедить?
Что за человек?
Заснула.
Проснулась резко, как от толчка, когда звуки букцины – военной трубы – проиграли последнюю стражу, и Марций дёрнулся, отрывая голову от подушки, сонно поглядел ей в лицо. Прошептал:
– Уже пора... Проклятая служба...
Ацилия промолчала, только хмыкнула, непонятно, то ли соглашаясь, то ли нет. Марций тряхнул головой, окончательно прогоняя сон, потёр лицо ладонью.
– Я не сильно мешал тебе?
Ацилия отрицательно повела головой, на него старалась не глядеть, лишь бы уходил скорее. А то надумает ещё чего... Они все только об одном и думают... Но Марций осторожно поцеловал вдруг её в губы, и, сонная Ацилия даже не успела отвернуть лица, лишь распахнула глаза, встречая его взгляд.
Поднялся и ушёл.
Ацилия ещё немного полежала и поднялась на ноги, запахиваясь под мышками шерстяным покрывалом, вышла через шторы в атриум. Остановилась. Молча глядела, как Марций собирался. Он уже поел хлеба с сыром – его обычный завтрак, теперь переодевался. На нижнюю нательную тунику надел ещё одну с кожаной юбкой, ремнями спускающейся ниже колен. Прошёлся, затягивая широкий пояс, металлические пряжки на птеригах сверкнули, взметнувшиеся при движении. Глянул на Ацилию:
– Ты-то чего поднялась?.. Тебе ещё спать можно, сколько хочешь...
– Пить хочу... – ответила негромко.
– Вон ведро. – Мотнул головой в сторону. – Пей!
Ацилия прошла мимо него, подхватила бронзовый ковш с длинной ручкой, зацепила немного воды, пила, а через край ковша следила за деканусом. Сейчас он обувался, поочерёдно ставил ноги на трипод, затягивая шнуры высоких сапог. Строгий, подтянутый. Военная форма почему-то идёт всем мужчинам, даже ему. Ацилия вспомнила, каким жестоким он бывает, как больно стискивает запястья и, как силой целует... С напором, с агрессией... Всего один раз с ней он был нежным, даже не узнать, словно что-то нашло, да и сегодня.
Что к чему?.. Что это вдруг он пришёл к ней?.. Одному спать надоело?.. Странный какой-то, точно...
– А где Гай? Почему он вам не помогает? – спросила вдруг, убирая пустой ковш на край ведра, повесила и подняла глаза.
– Не знаю... Шастает где-то, может, где у своих дружков...
Ацилия отрицательно повела головой, на него старалась не глядеть, лишь бы уходил скорее. А то надумает ещё чего... Они все только об одном и думают... Но Марций осторожно поцеловал вдруг её в губы, и, сонная Ацилия даже не успела отвернуть лица, лишь распахнула глаза, встречая его взгляд.
Поднялся и ушёл.
Ацилия ещё немного полежала и поднялась на ноги, запахиваясь под мышками шерстяным покрывалом, вышла через шторы в атриум. Остановилась. Молча глядела, как Марций собирался. Он уже поел хлеба с сыром – его обычный завтрак, теперь переодевался. На нижнюю нательную тунику надел ещё одну с кожаной юбкой, ремнями спускающейся ниже колен. Прошёлся, затягивая широкий пояс, металлические пряжки на птеригах сверкнули, взметнувшиеся при движении. Глянул на Ацилию:
– Ты-то чего поднялась?.. Тебе ещё спать можно, сколько хочешь...
– Пить хочу... – ответила негромко.
– Вон ведро. – Мотнул головой в сторону. – Пей!
Ацилия прошла мимо него, подхватила бронзовый ковш с длинной ручкой, зацепила немного воды, пила, а через край ковша следила за деканусом. Сейчас он обувался, поочерёдно ставил ноги на трипод, затягивая шнуры высоких сапог. Строгий, подтянутый. Военная форма почему-то идёт всем мужчинам, даже ему. Ацилия вспомнила, каким жестоким он бывает, как больно стискивает запястья и, как силой целует... С напором, с агрессией... Всего один раз с ней он был нежным, даже не узнать, словно что-то нашло, да и сегодня.
Что к чему?.. Что это вдруг он пришёл к ней?.. Одному спать надоело?.. Странный какой-то, точно...
– А где Гай? Почему он вам не помогает? – спросила вдруг, убирая пустой ковш на край ведра, повесила и подняла глаза.
– Не знаю... Шастает где-то, может, где у своих дружков... – Сейчас он затягивал ремни кожаной кирасы или, вернее, пытался это сделать, они были на боках, и самому это было делать неудобно. Вскинул голову: – Ацилия, помоги мне...
Она вздрогнула бровями, подошла к нему.
– Сейчас... – Она остановилась рядом, потуже подтолкнула под мышки своё покрывало, ведь руки будут заняты. Склонилась, а Марций глядел на её открытые ключицы, плечи, верх груди, запутанные кудряшками после сна волосы на висках, затылке.
Ацилия затянула последние ремни, и он качнулся от рывка, задумавшись.
– Так пойдёт? Или ослабить? – Ацилия смотрела снизу.
– На одно деление... Мне же работать, а не на парад...
– Хорошо. – Она растянула пряжки и снова затянула их. Резко выпрямилась и почувствовала, как внезапно закружилась голова, качнулась, но Марций поймал за локоть, не дал упасть.
– Ты что это?
Ацилия сглотнула, прикрывая глаза, прижала пальцы к губам. Шепнула:
– Не знаю... Что-то со мной... Плохо... Тошнит... От воды, наверное.
– Она тёплая, противная. Гай придёт, скажи, пусть холодной принесёт... – Отпустил её руку, в упор глянул в глаза. – Сильно плохо?
– Нет, сейчас пройдёт... – Ацилия перевела разговор на другую тему: – Где вы сейчас работаете?
Марций расправлял кожаные ремни кирасы, одёрнул птериги на плечах, произнёс:
– Задание самого Сципиона Эмилиана... Мы ломаем город... Нуманцию... – Ацилия при этих словах нахмурилась. – Мы отправляем камень, им мостят дороги или строят новые города, а рабы – их здесь много – дробят мелкий и грузят на подводы... Тяжёлая работа.
– И вы... тоже ломаете город? – Голос её дрожал.
– Я же деканус теперь, если бы я был центурионом, я бы только командовал. – Он усмехнулся. – Когда город разберут, наш легион отправят отсюда...
– И когда это будет?
Пожал плечами, взял с лавки свой шлем, теперь он был без красного гребня центуриона.
– Может, через месяц, может, больше. Работы много, других уже отправили...
– А... – она хотела спросить, но осеклась, и Марций перевёл на неё глаза. – А мой дом вы уже разобрали? – шепнула почти неслышно.
– Не знаю. Наша центурия работает в другом секторе.
Ацилия опустила голову, вздохнула.
– Иди, ложись, ещё рано...
Качнула согласно головой и ушла.
* * *
Она уже стала обращать на это внимание: дни шли, а тошнота и головокружение преследовали её. Она старалась скрывать это от хозяина, больше гуляла вокруг, играла на флейте, чтобы отвлечься. Но ничего не помогало. Ацилия думала, что заболела, но жара не было, и горло не болело. Ничего не понять.
В один день она рано легла спать, хозяина ещё не было. Сон был беспокойным, словно что-то мешало ей, проснулась, лёжа на спине, смотрела в потолок палатки. Огонь в атриуме горел, кто-то там разговаривал. Ацилия невольно прислушалась.
– ...Зачем ты начал с ним спорить? Тоже мне, герой... Он – легат, а ты... – Ацилия уловила усмешку незнакомца. – Был центурионом, а теперь... Знаешь, как он на совете на тебя? Во-во, не знаешь... Я предлагал тебя понизить по рангу, но оставить центурионом, да куда там... Ты тут ещё с этой дракой, да ещё при трибуне. Как мальчишка, честное слово, уже ж не маленький, пора бы знать, где драки устраивать...
– А я и не устраивал. – Голос Марция.
– Не устраивал ты, – опять усмешка, – да ещё из-за бабы... В твоём возрасте уже давно надо быть офицером, а то так и уйдёшь на пенсию деканусом, если будешь спорить с командиром, да в драки лезть.
– Валенсий сказал, я ещё слишком молод и неопытен, чтобы быть центурионом... – парировал Марций.
Собеседник его рассмеялся:
– Молод? Да ты что? Мне было двадцать три, когда я стал центурионом, и я был не самым молодым... Если будешь таким несдержанным, карьеры тебе не видать... Помрёшь на работах...
– Значит, помру... Работу тоже кому-то делать надо... – согласился Марций, и Ацилия уловила в его голосе нетвёрдые нотки. Да он пьян! Они, наверное, пьют там сидят!
– Ладно-ладно, не обижайся. Работы на пару месяцев, потом переведут на север... Я что хотел тебе сказать, ты же теперь деканус, тебе надо жить с твоим десятком, вместе с ними, а ты по-прежнему живёшь, как офицер, в своей палатке, один, да ещё и наложницу себе завёл. Роскошь! Неслыханная роскошь, да ещё в твоём положении... Все же видят!
– И что я, по-твоему, должен делать?
– Продавай рабыню – волчиц здесь хватает, Гая можешь оставить, сворачивайся и живи со своими солдатами. Это тебе на руку... Полезно для авторитета. Если освободится место центуриона, я сразу же предложу твою кандидатуру...
– А я не хочу...
– Что?
– Не хочу под них подстраиваться, не хочу им льстить, Валенсий и так знает, что я прав, и трибуну Фаску я уже говорил, что они сами виноваты, они просто сами допустили ошибку, столько ребят положили, а, когда я им указал, когда носом ткнул, они меня одного виноватым выставили... Ну и пусть! Я не собираюсь мириться с ними. Сделали деканусом, значит буду деканусом.
– Ну и дурак.
– Значит, дурак, – согласился Марций.
Они замолчали. Слышно было, как наливали вина в кубки. Пили. Ацилия молчала, не шевелясь. Заговорил незнакомец:
– Что ты за неё держишься? Я тебя не понимаю...
– За кого? Ни за кого я не держусь...
– Да рабыня эта твоя! Зачем она тебе нужна? Ну, симпатичная, не спорю, может, и образованная, а дальше что? Продай ты её. Женщин тут хватает... Что в ней такого? Ты же никогда не жил с женщинами... Если бы Овидий кого завёл, я бы не удивился, но ты...
– А что здесь такого?
– Овидий долго их не держит, надоела и продаёт... Ты же привязываешься. Так и будешь караулить, чтоб другие не увели, в бой пойдёшь, а сам будешь думать не о себе, а о ней, как она без тебя будет? А ранят?.. Не женой же ты её своей сделаешь? Рабыня, она и есть рабыня... Зачем привязываться?
– А я и не привязываюсь. Что за бред...
– Сколько она уже у тебя? А если забеременеет? Ты об этом думал? Женщины они постоянно, только расслабился, а они тебе уже на руки положат, корми и расти... Ты этого хочешь? – Ацилия невольно напряглась, сама не зная, почему ей стало это особенно интересно, аж в сердце что-то заболело. – Какие тебе дети, ты их даже не прокормишь на своё жалование... Деканус... Только ублюдков плодить, да и всё... Вот увидишь, Марк, так всё и будет. Помяни моё слово. Какой потом с тебя вояка? Будешь нянчиться...
– Да брось ты, Фарсий...
– Зря не веришь, я на своём веку по гарнизонам много чего нагляделся... Столько хороших парней бабы загубили... Пелёнки, дети, сопли и всё такое... А могли бы дослужиться... А так – боятся за себя, за семью, инициативы никакой. Кто их потом куда пошлёт? Так и уходят на пенсию... – Помолчали, незнакомец хлопнул Марция по плечу: – Так что, давай, Марк-дружище, продавай лишнее барахло и переезжай к своим солдатам. Наши все это оценят. Вот увидишь... Ладно. – Встал. – Сейчас добраться до себя, и спать, спать, спать. Хорошее у тебя вино, Марций... Кстати.
– Из старых запасов...
– Хорошо посидели. Хорошо...
Ушёл, наверное. Ацилия осторожно повернулась на бок, обняла себя за плечи. «Лишнее барахло...» Вот урод!
Устало закрыла глаза. Отчаяние и тоска охватили её. Все мужики сволочи, они используют женщин, а потом выбрасывают... Женщины, пелёнки, дети... Но ведь это же ваши дети! Ваши...
Как же я хочу выбраться отсюда, уйти подальше... В Тартар это всё. Всё-всё...
Прода от 09.01.2020, 16:55
Глава 12
Иногда ему снились кошмары. Нечасто, но он просыпался от них и долго не мог снова заснуть и часто уходил побродить по лагерю. Это были кошмары из прошлой жизни, из того, что он уже пережил когда-то. Часто это были бои с какими-то врагами, национальность которых он не мог определить, и всё время было много крови, и всё время его убивали. Жизнь покидала тело, прижатое к земле, пронзённое копьём или дрожащей стрелой, и он не мог шевельнуться, потому что тело уже не подчинялось ему. Лишь глаза ещё сохраняли остатки жизни ускользающей, и в последний момент он видел ноги подступающих к нему людей, видел, как не глядя они наступали на пальцы слабеющей руки, но уже не чувствовал боли, видел над собой блеск занесённого меча...
После этого он просыпался. Иногда это были кошмары из детства, когда отчим убивал не мать, а своего ненавистного пасынка. Всё заливали потоки крови. В реальной жизни он один раз попал в притон на пьяную оргию. Толстый купец положил глаз на смазливого мальчишку, а хозяин притона принял деньги. Тогда Марцию удалось отбиться и сбежать из города. Во сне же всё было иначе...
И тогда он просыпался в холодном поту, проклиная своё прошлое на чём свет стоит.
Так произошло и на этот раз. Склонившийся человек с оскалом белых зубов собирался перерезать ему горло. Марций дёрнулся, сел, хрипло дыша, чуть не закричал от пережитого во сне, дрожащей ладонью стёр со лба холодный лоб, запустил пальцы в волосы и до затылка.
– Проклятье...
Последний раз кошмар был два месяца назад, ещё на марше в Ближнюю Испанию, ещё до того, как она оказалась у него.
Он поднялся на ноги, прошёлся по атриуму палатки, попил воды из деревянного ведра, постоял, снова запустил пальцы в волосы. Утром рано вставать, а сна ни в одном глазу, хотя усталость – страшная, тело совсем не отдохнуло, опять до утра проторчишь у сторожевых костров или проиграешь в кости. Вот же незадача!
И больше всего не хотелось быть одному, один на один с самим собой. Э-эх!
Он отдёрнул полог. Рабыня спала, отвернувшись лицом к стене, было жарко, и Марций ясно видел белую открытую спину, еле уловимые девичьи лопатки. Когда он оказался рядом, девчонка повернулась на спину, сонно глянув из-под ресниц. Шепнула:
– Что... Что случилось?
Марций прижался к ней, обнимая за живот, укладывая тяжёлую голову на плечо:
– Обними меня... Пожалуйста...
Ацилия дёрнулась, прогоняя остатки сна:
– Вы?.. Что вам? – Попыталась отодвинуться, отстраняясь от его тела, но через мгновение уловила ровное дыхание.
Он спал, прижавшись щекой к её плечу, спал спокойно и по-настоящему. Ацилия, повернув голову, при скудном свете из атриума рассматривала лицо своего хозяина. Симпатичный. Женщины обращают внимание на подобные лица. Да она бы и сама, встретив на улице, проводила бы долгим взглядом. Тёмные глаза, сейчас закрытые, но она хорошо их знала; тёмные брови, ровный загар, короткие по-военному стриженые волосы, несколько более длинных прядок надо лбом топорщились влажно, одна даже прилипла над бровью.
Прямой нос. Скулы. Шея с тонкой линией шрама, уходящая вниз, на грудь, под лёгкую тунику, прижатую рукой. От него веяло силой, и не только физической, как от всякого мужчины. Он из тех, кто всё, что имеет и, чего достиг, добился сам, своими силами. Из тех, кто сам себя создал, сам себя сделал. Тонкая сухая линия упрямства и твёрдости внутреннего мира проходила через губы, особенно чётко улавливалась в уголках их. Такой не отступит от своих принципов. Будь они у него прокляты!
Ацилия устало прикрыла глаза, отводя взгляд от мягкой беззащитной ямочки на подбородке.
Почему он такой упрямый? Почему его никак нельзя переубедить?
Что за человек?
Заснула.
Проснулась резко, как от толчка, когда звуки букцины – военной трубы – проиграли последнюю стражу, и Марций дёрнулся, отрывая голову от подушки, сонно поглядел ей в лицо. Прошептал:
– Уже пора... Проклятая служба...
Ацилия промолчала, только хмыкнула, непонятно, то ли соглашаясь, то ли нет. Марций тряхнул головой, окончательно прогоняя сон, потёр лицо ладонью.
– Я не сильно мешал тебе?
Ацилия отрицательно повела головой, на него старалась не глядеть, лишь бы уходил скорее. А то надумает ещё чего... Они все только об одном и думают... Но Марций осторожно поцеловал вдруг её в губы, и, сонная Ацилия даже не успела отвернуть лица, лишь распахнула глаза, встречая его взгляд.
Поднялся и ушёл.
Ацилия ещё немного полежала и поднялась на ноги, запахиваясь под мышками шерстяным покрывалом, вышла через шторы в атриум. Остановилась. Молча глядела, как Марций собирался. Он уже поел хлеба с сыром – его обычный завтрак, теперь переодевался. На нижнюю нательную тунику надел ещё одну с кожаной юбкой, ремнями спускающейся ниже колен. Прошёлся, затягивая широкий пояс, металлические пряжки на птеригах сверкнули, взметнувшиеся при движении. Глянул на Ацилию:
– Ты-то чего поднялась?.. Тебе ещё спать можно, сколько хочешь...
– Пить хочу... – ответила негромко.
– Вон ведро. – Мотнул головой в сторону. – Пей!
Ацилия прошла мимо него, подхватила бронзовый ковш с длинной ручкой, зацепила немного воды, пила, а через край ковша следила за деканусом. Сейчас он обувался, поочерёдно ставил ноги на трипод, затягивая шнуры высоких сапог. Строгий, подтянутый. Военная форма почему-то идёт всем мужчинам, даже ему. Ацилия вспомнила, каким жестоким он бывает, как больно стискивает запястья и, как силой целует... С напором, с агрессией... Всего один раз с ней он был нежным, даже не узнать, словно что-то нашло, да и сегодня.
Что к чему?.. Что это вдруг он пришёл к ней?.. Одному спать надоело?.. Странный какой-то, точно...
– А где Гай? Почему он вам не помогает? – спросила вдруг, убирая пустой ковш на край ведра, повесила и подняла глаза.
– Не знаю... Шастает где-то, может, где у своих дружков...
