Он придирался, о чём-то спрашивал, недовольно качал головой, кривя губы, критически осматривал выстиранную тунику, и, конечно же, потребовал перестирать.
Когда он занимался составлением приказов, писал письма, она отдыхала. Сидела в своём углу у входа, перебросив через плечо волосы, расчёсывала их костяным гребнем.
Центурион подошёл вдруг и встал рядом; Ацилия опустила руки, гребень сверкнул в полумраке светильников отбеленной костью; смотрела в лицо хозяина с тревогой: что ещё ему надо?
– Я с тобой поговорю? Ты не против? Или у тебя слишком важное занятие?
Ацилия смутилась, перекинула волосы за спину, а пальцы сами собой нащупали в складочках одежды на полу острые деревянные шпильки.
– Я слушаю вас...
Он присел на полу на согнутую ногу, один кулак положил на колено подогнутой ноги, вторым упёрся в пол.
– У меня возникли вопросы и сомнения, я хотел бы их разрешить...
Ацилия осторожно облизала пересохшие губы.
– Человек, мнение которого я не оспариваю, в этом, конкретном вопросе... И Овидий – тоже... У них двоих разные мнения... – У Ацилии задрожали пальцы, ладони, она избегала смотреть центуриону в глаза, отводила взгляд в сторону. – Один мне сказал, что ты девушка, что мужчин у тебя ещё не было... А у Овидия я брал тебя сам... Если я не ошибаюсь, у тебя было платье м-м... разорвано... – Он развёл руками. – Да и держал он тебя за горло не за ради безделья... Так? – Смотрел прямо, и она, теряясь под его взглядом, поджала пересохшие от волнения губы.
– Спросите его сами...
– Я его ненавижу. – Коротко и холодно ответил.
– В кости же вы с ним играете...
– Только потому и играю.
– Что вы от меня-то хотите? Что вам надо?.. Каждый кого-то не любит, даже ненавидит… Причём тут я?
Он вдруг резко выбросил руку, ту, что лежала на колене, качнулся навстречу, сжимая пальцы на её горле. Ацилия шарахнулась назад и упёрлась в полотняный полог – дальше некуда. Увидела его лицо совсем близко.
– Вот так вот он тебя держал? Да?
– Вы с ума сошли... – прошептала пересохшим горлом, шёпотом выдавливая слова.
– Я просто не люблю, когда меня держат за дурака. Не люблю, когда меня обманывают… Когда я думаю об одном, а получается всё по-другому.
– Я никого не обманывала... – Она не сводила с него глаз, смотрела прямо в чёрные зрачки, а пальцы ещё сильнее стиснули шпильки, до ломоты в запястье.
– Ты же спала с ним, да? – На этот раз прошептал уже он сам, ей в лицо, в глаза.
Ацилия замотала головой, вцепилась пальцами второй руки в его предплечье, попыталась ослабить хватку, шепнула чуть слышно:
– Отпустите меня...
– Я ненавижу Овидия... Глухой лютой ненавистью... Нет смысла говорить, почему... Ты – его женщина... Ты была его женщиной... Мне всё равно, как это происходило, всё равно, что ты делала... Хотела ты этого – не хотела... Главное, что это было... Ты была с ним, с пьяным, с трезвым – не имеет значения... Ты – его объедки... И я доедать их не собираюсь...
Он был так близко – лицо к лицу, а говорил эти страшные слова холодным шёпотом, что лучше бы, наверное, кричал, и Ацилия не выдержала – выбросила правую руку, метя в шею, как раз под нижнюю челюсть, чтобы наверняка.
Не зря он был военным, не зря был центурионом и учил молодёжь.
Тело тренированного бойца среагировало быстрее, чем мозг, – он блокировал удар левым предплечьем, но всё же из-за неожиданности удара, шпильки прошли насквозь через мякоть руки у локтя. А пальцы на горле Ацилии он так и не разжал. Поднялся, поднимая и её следом, сверкая чёрными глазами, притянул к себе плотно, выкручивая запястье за спину, прижался щекой к её щеке, вдавливая лицо рабыни в тунику на груди, как раз возле ямки между ключицами.
Ацилия только ахнула от испуга и неожиданности. А он спокойно и чётко, отделяя каждое слово, заговорил ей в ухо:
– Я же мог тебя убить, дура... Чем ты только думала... Сломал бы шею голыми руками... Ради чего...
Она замотала головой, освобождаясь, он отпустил её запястье за спиной, переложил ладонь ей на затылок, утопая пальцами в чёрных с медью волосах. Она дёрнула подбородком, поднимая лицо, попыталась отстраниться, но он не пускал, шепнула зло:
– Да, конечно, такие бы потерпели убытки...
Он только хмыкнул, скривив губы.
– Отпустите меня, я всё равно вам не нужна...
Несколько секунд он молчал, пока не понял, что она имеет ввиду не сейчас, а вообще, оттолкнул вдруг от себя, опять в угол.
– Нет!
Ацилия упала на колени, взметнув волосы, и сквозь них глянула на него, прижав пальцы руки к надорванному горлу, сипло спросила:
– Почему? Я же не нужна вам! Зачем я вам? Для чего? – В её голосе звучало само отчаяние. – Позвольте мне... разрешите написать письмо в Рим... Меня выкупят... Вам вернут ваши деньги!
– Нет!
– Вы... Да вы просто... – Она готова была расплакаться, но смотрела упрямо. – Вы просто какой-то моральный урод! Жестокий и бессердечный... Какая вам разница? Какой вам интерес? Я же предлагаю вам деньги!
– Нет! – Он рывком вырвал из руки её шпильки, зажимая пальцами хлынувшую кровь, только губами дёрнул.
– Почему?..
– Знаешь, что ты заслуживаешь за вот это вот?
Она промолчала, глядя ему в лицо, а Марций сломал пальцами раненой руки деревянные шпильки, и этот звук заставил Ацилию вздрогнуть. «Сломал бы шею голыми руками...»
– Отпустите меня...
– Я никогда тебя не отпущу... Ни за какие деньги.
– Тогда я сбегу! – уже в раже выкрикнула она.
– Беги! Я всё равно поймаю... И отдам своим легионерам. Ты ведь этого боишься? – Она промолчала, пряча лицо в падающих прядях волос. – То-то...
Развернулся и ушёл.
Ацилия закрыла ладонями лицо и расплакалась, стараясь сжаться как можно теснее.
На нём всё поразительно быстро заживало, как на собаке, через два дня он уже вышел в строй, а за это время даже ни разу не заговорил с Ацилией, лишь взгляд мельком, да безразличие из-под ресниц.
Она ненавидела его, за его упрямство, не понятное ей, за жадность в деньгах, за жестокость и чёрствость души ненавидела. И от этого ещё больше горела желанием вырваться, придумать хоть что-то, хоть как-то обойти его, пока не поздно.
Она хорошо помнила, где он хранил свои документы, и где стоял этот секретный сундучок, долго собиралась с мыслями, пока не спросила старика Гая:
– Ты случайно не знаешь, как отправляют почту из гарнизона?
– Это можно узнать... Вестники часто ездят в Рим с донесениями... Но они потребуют за это деньги...
Ацилия прищурила глаза, припоминая, в какое место она припрятала свои серьги с рубинами.
* * *
– А вы знаете, центурион, что по последним данным ваша центурия при взятии Нуманции потеряла больше всех? – спросил легат Валенсий, нахмуривая седые брови.
– Нет, господин легат, я этого не знал.
– А зря... – Легат обошёл вокруг стола, закладывая большие пальцы обеих рук за пояс. – Зря! Вы, как командир центурии, как никто другой могли бы это знать.
– Потери моей центурии исчисляются в основном ранеными, в легионе, даже в нашей когорте, есть центурии, где потери в убитых даже больше, или равны потерям моей центурии...
– Да бросьте, Марций, несмотря на потери, эти центурии продолжают оставаться укомплектованными на 75 процентов... А ваша?
Марций дёрнул подбородком, медленно прикрыл глаза, смаргивая усталость.
– Нам придётся добавлять в вашу центурию молодёжь, новобранцев. Более, чем на 50 процентов. Разве это будет боеспособная центурия?
– Я обучу её. Вернутся раненые.
Легат усмехнулся, отворачиваясь, прошёлся опять за стол, глядя вниз. Его коротко стриженные седые волосы светились, казалось, насквозь в свете горящего светильника. Легат любил вот так вот сам лично беседовать с подчинёнными, даже с простыми центурионами.
– Я начинаю сомневаться, сможете ли вы это сделать. Эта центурия уже попадала к вам, составленной в основном из молодёжи, и что? Вы не смогли её обучить, раз такие потери.
– Но, господин легат...
Командующий поднял руку, останавливая его:
– Наверное, мы поторопились, назначая вас центурионом, вы ещё не готовы стать командиром...
– Но, господин легат, выслушайте меня! – он порывался сказать и перебил командира, и встретил укоризненный взгляд, но сейчас ему уже было наплевать на последствия. – Я получил эту центурию два месяца назад, она только-только была после укомплектования, там были одни новобранцы, сплошные гастаты! Мне даже не хватало триариев-ветеранов, чтобы учить их! Я сам с ними бился...
– Центурион, все это делают.
– Я знаю! Но, господин легат, никогда такую слабообученную молодёжь не бросают в самую гущу сражения! Они ведь даже не воевали ни разу по-настоящему! Я же говорил трибуну Фаску, когда получил приказ на наступление... А мы ещё и попали по приказу на сектор Главных Ворот – там же было самое ожесточённое сопротивление...
– Вы ставите под сомнения разработанный общим советом офицеров план наступления? План, утверждённый самим консулом Сципионом? – Марций опешил, в миг перегорев. Такого он не ожидал. – А не слишком ли для центуриона шестой центурии?
– Господин легат...
– Я понимаю, что вы хотите сказать. Вы совсем умалчиваете о том, что ваша центурия бросилась грабить дома, не имея на это приказа, что по вашему разгильдяйству вы оказались застигнутыми врасплох... Это вы, центурион, не сумели организовать оборону, это вы распустили свою центурию... Разве вы можете быть командиром?
– Тогда наши потери были вбольшем ранеными, мы потеряли безвозвратно четырёх, а на Главных Воротах – сорок восемь!
– Перестаньте, Марций! Хватит! Хватит искать виноватых.
Центурион опустил голову, поджимая губы, упёрся подбородком в кирасу.
– Мы соберём совет и решим, что с вами делать. Либо вас понизят в звании, вы станете шестым центурионом шестой когорты, либо вообще лишитесь этой должности... Вам не хватает опыта.
– А кому вы отдадите мою центурию?
– Посмотрим, какие будут предложения. Я буду выдвигать кандидатуру центуриона Овидия, его центурия хорошо себя показала и потерь совсем немного...
– Так там сплошные триарии! – Вскинул голову с огромными горящими глазами.
– Идите, центурион, идите... Юпитера ради!
Он шёл на подкашивающихся ногах, в груди всё кипело, как в жерле Везувия, глаза ничего не видели.
– Подождите! Центурион? – Обернулся, глянул исподлобья на легата, ничего не сказал. – Я тут хотел отдать вам.
– Что? – скорее машинально спросил.
– Я уже не стал это афишировать, но делаю вам предупреждение. – Центурион нахмурился, не понимая, в чём его обвиняют, а легат достал из сундука с документами запечатанное письмо, протянул центуриону. – Вы уж не используйте официальную почту для частных нужд, или уж хотя бы приходите и ставьте официальную печать легиона... – Марций ошеломлённо глядел на письмо. – Может, у вас там какие-то слишком уж личные дела, не бойтесь, мои секретари личные письма не читают, а мне – просто некогда этим заниматься... Сменили вестника – заболел, – а новый, перенимая почту, нашёл письмо без печати... Обратное имя ваше, центурион Марций.
Тот взял это проклятое письмо, крутил его, рассматривая почерк при тусклом свете – это не его рука! Что за шутки! Какой-то бред!
– Я не писал этого письма... – Поднял глаза на легата, напрочь забыв про свою центурию.
– Ну уж не знаю! – Легат пожал плечами. – Разбирайтесь сами... Только не надо нарушать установленных правил. Всё, идите!
Уже на улице, в свете горящих костров, Марций сорвал печать без каких-либо знаков и развернул пергамент письма, поворачиваясь к огню. Его словно по лицу ударили, когда он понял, кто писал это письмо. Он выругался шёпотом, аж охрана оглянулась на него, и до своей палатки он не бежал, а летел.
Она заплетала волосы, когда он влетел, как на крыльях, удивилась, опуская руки, смотрела огромными глазами. Он швырнул ей в лицо её письмо, а рабыня уклонилась, хмуря брови.
– Что это?.. Что... – Он задохнулся, испепеляя её чёрными глазами.
Ацилия смотрела на своё письмо, брошенное на пол, подняла голову, упрямо поджимая губы, ответила:
– Вы думаете, я буду отпираться?.. Это моё письмо, это я его написала.
– Да ты... – Он, возмущённый её выдержкой, задохнулся от внутреннего содрогания. – Как ты могла? Где взяла... Да ты представляешь себе... – Замотал головой, не находя слов.
– Я всё равно буду стараться выбраться отсюда... Если вы не отпускаете меня сами, я всё попробую сделать без вас...
– Что? – Он вдруг схватил её за локти и притянул к себе, глядя прямо в глаза. – О чём ты говоришь? Ты ничего не соображаешь! Как ты можешь? Ты что, до сих пор не понимаешь, что ты рабыня? Что ты вообще ни на что не имеешь права?
– Неправда! – упрямо повторила она прямо в его лицо. – Вы не имеете права держать меня, я не просто рабыня, как вы говорите, я – патрицианка... Вы не можете удерживать меня у себя... Вы должны вернуть меня родственникам, – сузила глаза, – а вы даже не хотите продать... Интересно, что сказал бы ваш легат, если бы узнал, что вы держите у себя дочь сенатора?..
– Дрянь! – Он дал ей пощёчину, держа за локоть на вытянутой руке, девчонка отвернулась, склоняя голову, зажмурилась, ожидая ещё одну.
Но Марций только руку поднял, замахиваясь, а ударить не смог. Женщина! Ну не мог он ударить её... Не мог бить, хотя и виновата – без сомнения. Но злость ещё не прошла, он подтянул рабыню к себе, притягивая руку к груди, чувствовал сопротивление, сламывая его. Попытался поймать рабыню за запястье второй руки, чтобы контролировать обе их. Но девчонка на этот раз, озлённая его пощёчиной, не давалась, мало того – начала драться, да так активно, что он не успел ничего сообразить и пропустил удар ладонью по губам, но потом сориентировался, отклонился в сторону, пряча лицо, и сумел поймать её руки за запястья. Она попыталась вырваться, выкручивая руки, но он держал её крепко, вывернув их ей за спину, притиснул её к себе спиной, заговорил в ухо:
– Ну ты даёшь... Ничего себе прыть.
– Отстаньте!
Эта возня начала заводить его, вдыхая её запах, видя, как подрагивают чистые вьющиеся волосы на её затылке, ощущая её сопротивление и даже чувствуя его пропущенной пощёчиной на губах, он понял вдруг, как давно у него не было женщины, настоящей, горячей, а не расчётливой продажной проститутки. Вот ведь... Да плевать на Овидия!
Он рывком развернул рабыню лицом к себе, прижал к груди, всё также держа за запястья, попытался поцеловать в губы, но девчонка гневно дышала, сопротивляясь и сверкая глазами, дёрнулась, отвернула лицо, и он коснулся лишь её шеи, как раз под нижней челюстью у уха, где тонкая и нежная кожа.
Да в Тартар Овидия! Подальше со всеми его предрассудками... И Лелия – туда же! Всех их!
Встряхнул её с силой, аж голова мотнулась, снова дёрнул к себе, заводя её руки за спину, поймал её губы, сухие и горячие. Поцелуя не получилось, лишь коснулся губ, разжигаясь ещё больше. Ацилия дёрнулась в сторону, пряча лицо, склоняя его в бок и вниз.
Когда он занимался составлением приказов, писал письма, она отдыхала. Сидела в своём углу у входа, перебросив через плечо волосы, расчёсывала их костяным гребнем.
Центурион подошёл вдруг и встал рядом; Ацилия опустила руки, гребень сверкнул в полумраке светильников отбеленной костью; смотрела в лицо хозяина с тревогой: что ещё ему надо?
– Я с тобой поговорю? Ты не против? Или у тебя слишком важное занятие?
Ацилия смутилась, перекинула волосы за спину, а пальцы сами собой нащупали в складочках одежды на полу острые деревянные шпильки.
– Я слушаю вас...
Он присел на полу на согнутую ногу, один кулак положил на колено подогнутой ноги, вторым упёрся в пол.
– У меня возникли вопросы и сомнения, я хотел бы их разрешить...
Ацилия осторожно облизала пересохшие губы.
– Человек, мнение которого я не оспариваю, в этом, конкретном вопросе... И Овидий – тоже... У них двоих разные мнения... – У Ацилии задрожали пальцы, ладони, она избегала смотреть центуриону в глаза, отводила взгляд в сторону. – Один мне сказал, что ты девушка, что мужчин у тебя ещё не было... А у Овидия я брал тебя сам... Если я не ошибаюсь, у тебя было платье м-м... разорвано... – Он развёл руками. – Да и держал он тебя за горло не за ради безделья... Так? – Смотрел прямо, и она, теряясь под его взглядом, поджала пересохшие от волнения губы.
– Спросите его сами...
– Я его ненавижу. – Коротко и холодно ответил.
– В кости же вы с ним играете...
– Только потому и играю.
– Что вы от меня-то хотите? Что вам надо?.. Каждый кого-то не любит, даже ненавидит… Причём тут я?
Он вдруг резко выбросил руку, ту, что лежала на колене, качнулся навстречу, сжимая пальцы на её горле. Ацилия шарахнулась назад и упёрлась в полотняный полог – дальше некуда. Увидела его лицо совсем близко.
– Вот так вот он тебя держал? Да?
– Вы с ума сошли... – прошептала пересохшим горлом, шёпотом выдавливая слова.
– Я просто не люблю, когда меня держат за дурака. Не люблю, когда меня обманывают… Когда я думаю об одном, а получается всё по-другому.
– Я никого не обманывала... – Она не сводила с него глаз, смотрела прямо в чёрные зрачки, а пальцы ещё сильнее стиснули шпильки, до ломоты в запястье.
– Ты же спала с ним, да? – На этот раз прошептал уже он сам, ей в лицо, в глаза.
Ацилия замотала головой, вцепилась пальцами второй руки в его предплечье, попыталась ослабить хватку, шепнула чуть слышно:
– Отпустите меня...
– Я ненавижу Овидия... Глухой лютой ненавистью... Нет смысла говорить, почему... Ты – его женщина... Ты была его женщиной... Мне всё равно, как это происходило, всё равно, что ты делала... Хотела ты этого – не хотела... Главное, что это было... Ты была с ним, с пьяным, с трезвым – не имеет значения... Ты – его объедки... И я доедать их не собираюсь...
Он был так близко – лицо к лицу, а говорил эти страшные слова холодным шёпотом, что лучше бы, наверное, кричал, и Ацилия не выдержала – выбросила правую руку, метя в шею, как раз под нижнюю челюсть, чтобы наверняка.
Не зря он был военным, не зря был центурионом и учил молодёжь.
Тело тренированного бойца среагировало быстрее, чем мозг, – он блокировал удар левым предплечьем, но всё же из-за неожиданности удара, шпильки прошли насквозь через мякоть руки у локтя. А пальцы на горле Ацилии он так и не разжал. Поднялся, поднимая и её следом, сверкая чёрными глазами, притянул к себе плотно, выкручивая запястье за спину, прижался щекой к её щеке, вдавливая лицо рабыни в тунику на груди, как раз возле ямки между ключицами.
Ацилия только ахнула от испуга и неожиданности. А он спокойно и чётко, отделяя каждое слово, заговорил ей в ухо:
– Я же мог тебя убить, дура... Чем ты только думала... Сломал бы шею голыми руками... Ради чего...
Она замотала головой, освобождаясь, он отпустил её запястье за спиной, переложил ладонь ей на затылок, утопая пальцами в чёрных с медью волосах. Она дёрнула подбородком, поднимая лицо, попыталась отстраниться, но он не пускал, шепнула зло:
– Да, конечно, такие бы потерпели убытки...
Он только хмыкнул, скривив губы.
– Отпустите меня, я всё равно вам не нужна...
Несколько секунд он молчал, пока не понял, что она имеет ввиду не сейчас, а вообще, оттолкнул вдруг от себя, опять в угол.
– Нет!
Ацилия упала на колени, взметнув волосы, и сквозь них глянула на него, прижав пальцы руки к надорванному горлу, сипло спросила:
– Почему? Я же не нужна вам! Зачем я вам? Для чего? – В её голосе звучало само отчаяние. – Позвольте мне... разрешите написать письмо в Рим... Меня выкупят... Вам вернут ваши деньги!
– Нет!
– Вы... Да вы просто... – Она готова была расплакаться, но смотрела упрямо. – Вы просто какой-то моральный урод! Жестокий и бессердечный... Какая вам разница? Какой вам интерес? Я же предлагаю вам деньги!
– Нет! – Он рывком вырвал из руки её шпильки, зажимая пальцами хлынувшую кровь, только губами дёрнул.
– Почему?..
– Знаешь, что ты заслуживаешь за вот это вот?
Она промолчала, глядя ему в лицо, а Марций сломал пальцами раненой руки деревянные шпильки, и этот звук заставил Ацилию вздрогнуть. «Сломал бы шею голыми руками...»
– Отпустите меня...
– Я никогда тебя не отпущу... Ни за какие деньги.
– Тогда я сбегу! – уже в раже выкрикнула она.
– Беги! Я всё равно поймаю... И отдам своим легионерам. Ты ведь этого боишься? – Она промолчала, пряча лицо в падающих прядях волос. – То-то...
Развернулся и ушёл.
Ацилия закрыла ладонями лицо и расплакалась, стараясь сжаться как можно теснее.
Прода от 09.01.2020, 16:32
Глава 6
На нём всё поразительно быстро заживало, как на собаке, через два дня он уже вышел в строй, а за это время даже ни разу не заговорил с Ацилией, лишь взгляд мельком, да безразличие из-под ресниц.
Она ненавидела его, за его упрямство, не понятное ей, за жадность в деньгах, за жестокость и чёрствость души ненавидела. И от этого ещё больше горела желанием вырваться, придумать хоть что-то, хоть как-то обойти его, пока не поздно.
Она хорошо помнила, где он хранил свои документы, и где стоял этот секретный сундучок, долго собиралась с мыслями, пока не спросила старика Гая:
– Ты случайно не знаешь, как отправляют почту из гарнизона?
– Это можно узнать... Вестники часто ездят в Рим с донесениями... Но они потребуют за это деньги...
Ацилия прищурила глаза, припоминая, в какое место она припрятала свои серьги с рубинами.
* * *
– А вы знаете, центурион, что по последним данным ваша центурия при взятии Нуманции потеряла больше всех? – спросил легат Валенсий, нахмуривая седые брови.
– Нет, господин легат, я этого не знал.
– А зря... – Легат обошёл вокруг стола, закладывая большие пальцы обеих рук за пояс. – Зря! Вы, как командир центурии, как никто другой могли бы это знать.
– Потери моей центурии исчисляются в основном ранеными, в легионе, даже в нашей когорте, есть центурии, где потери в убитых даже больше, или равны потерям моей центурии...
– Да бросьте, Марций, несмотря на потери, эти центурии продолжают оставаться укомплектованными на 75 процентов... А ваша?
Марций дёрнул подбородком, медленно прикрыл глаза, смаргивая усталость.
– Нам придётся добавлять в вашу центурию молодёжь, новобранцев. Более, чем на 50 процентов. Разве это будет боеспособная центурия?
– Я обучу её. Вернутся раненые.
Легат усмехнулся, отворачиваясь, прошёлся опять за стол, глядя вниз. Его коротко стриженные седые волосы светились, казалось, насквозь в свете горящего светильника. Легат любил вот так вот сам лично беседовать с подчинёнными, даже с простыми центурионами.
– Я начинаю сомневаться, сможете ли вы это сделать. Эта центурия уже попадала к вам, составленной в основном из молодёжи, и что? Вы не смогли её обучить, раз такие потери.
– Но, господин легат...
Командующий поднял руку, останавливая его:
– Наверное, мы поторопились, назначая вас центурионом, вы ещё не готовы стать командиром...
– Но, господин легат, выслушайте меня! – он порывался сказать и перебил командира, и встретил укоризненный взгляд, но сейчас ему уже было наплевать на последствия. – Я получил эту центурию два месяца назад, она только-только была после укомплектования, там были одни новобранцы, сплошные гастаты! Мне даже не хватало триариев-ветеранов, чтобы учить их! Я сам с ними бился...
– Центурион, все это делают.
– Я знаю! Но, господин легат, никогда такую слабообученную молодёжь не бросают в самую гущу сражения! Они ведь даже не воевали ни разу по-настоящему! Я же говорил трибуну Фаску, когда получил приказ на наступление... А мы ещё и попали по приказу на сектор Главных Ворот – там же было самое ожесточённое сопротивление...
– Вы ставите под сомнения разработанный общим советом офицеров план наступления? План, утверждённый самим консулом Сципионом? – Марций опешил, в миг перегорев. Такого он не ожидал. – А не слишком ли для центуриона шестой центурии?
– Господин легат...
– Я понимаю, что вы хотите сказать. Вы совсем умалчиваете о том, что ваша центурия бросилась грабить дома, не имея на это приказа, что по вашему разгильдяйству вы оказались застигнутыми врасплох... Это вы, центурион, не сумели организовать оборону, это вы распустили свою центурию... Разве вы можете быть командиром?
– Тогда наши потери были вбольшем ранеными, мы потеряли безвозвратно четырёх, а на Главных Воротах – сорок восемь!
– Перестаньте, Марций! Хватит! Хватит искать виноватых.
Центурион опустил голову, поджимая губы, упёрся подбородком в кирасу.
– Мы соберём совет и решим, что с вами делать. Либо вас понизят в звании, вы станете шестым центурионом шестой когорты, либо вообще лишитесь этой должности... Вам не хватает опыта.
– А кому вы отдадите мою центурию?
– Посмотрим, какие будут предложения. Я буду выдвигать кандидатуру центуриона Овидия, его центурия хорошо себя показала и потерь совсем немного...
– Так там сплошные триарии! – Вскинул голову с огромными горящими глазами.
– Идите, центурион, идите... Юпитера ради!
Он шёл на подкашивающихся ногах, в груди всё кипело, как в жерле Везувия, глаза ничего не видели.
– Подождите! Центурион? – Обернулся, глянул исподлобья на легата, ничего не сказал. – Я тут хотел отдать вам.
– Что? – скорее машинально спросил.
– Я уже не стал это афишировать, но делаю вам предупреждение. – Центурион нахмурился, не понимая, в чём его обвиняют, а легат достал из сундука с документами запечатанное письмо, протянул центуриону. – Вы уж не используйте официальную почту для частных нужд, или уж хотя бы приходите и ставьте официальную печать легиона... – Марций ошеломлённо глядел на письмо. – Может, у вас там какие-то слишком уж личные дела, не бойтесь, мои секретари личные письма не читают, а мне – просто некогда этим заниматься... Сменили вестника – заболел, – а новый, перенимая почту, нашёл письмо без печати... Обратное имя ваше, центурион Марций.
Тот взял это проклятое письмо, крутил его, рассматривая почерк при тусклом свете – это не его рука! Что за шутки! Какой-то бред!
– Я не писал этого письма... – Поднял глаза на легата, напрочь забыв про свою центурию.
– Ну уж не знаю! – Легат пожал плечами. – Разбирайтесь сами... Только не надо нарушать установленных правил. Всё, идите!
Уже на улице, в свете горящих костров, Марций сорвал печать без каких-либо знаков и развернул пергамент письма, поворачиваясь к огню. Его словно по лицу ударили, когда он понял, кто писал это письмо. Он выругался шёпотом, аж охрана оглянулась на него, и до своей палатки он не бежал, а летел.
Она заплетала волосы, когда он влетел, как на крыльях, удивилась, опуская руки, смотрела огромными глазами. Он швырнул ей в лицо её письмо, а рабыня уклонилась, хмуря брови.
– Что это?.. Что... – Он задохнулся, испепеляя её чёрными глазами.
Ацилия смотрела на своё письмо, брошенное на пол, подняла голову, упрямо поджимая губы, ответила:
– Вы думаете, я буду отпираться?.. Это моё письмо, это я его написала.
– Да ты... – Он, возмущённый её выдержкой, задохнулся от внутреннего содрогания. – Как ты могла? Где взяла... Да ты представляешь себе... – Замотал головой, не находя слов.
– Я всё равно буду стараться выбраться отсюда... Если вы не отпускаете меня сами, я всё попробую сделать без вас...
– Что? – Он вдруг схватил её за локти и притянул к себе, глядя прямо в глаза. – О чём ты говоришь? Ты ничего не соображаешь! Как ты можешь? Ты что, до сих пор не понимаешь, что ты рабыня? Что ты вообще ни на что не имеешь права?
– Неправда! – упрямо повторила она прямо в его лицо. – Вы не имеете права держать меня, я не просто рабыня, как вы говорите, я – патрицианка... Вы не можете удерживать меня у себя... Вы должны вернуть меня родственникам, – сузила глаза, – а вы даже не хотите продать... Интересно, что сказал бы ваш легат, если бы узнал, что вы держите у себя дочь сенатора?..
– Дрянь! – Он дал ей пощёчину, держа за локоть на вытянутой руке, девчонка отвернулась, склоняя голову, зажмурилась, ожидая ещё одну.
Но Марций только руку поднял, замахиваясь, а ударить не смог. Женщина! Ну не мог он ударить её... Не мог бить, хотя и виновата – без сомнения. Но злость ещё не прошла, он подтянул рабыню к себе, притягивая руку к груди, чувствовал сопротивление, сламывая его. Попытался поймать рабыню за запястье второй руки, чтобы контролировать обе их. Но девчонка на этот раз, озлённая его пощёчиной, не давалась, мало того – начала драться, да так активно, что он не успел ничего сообразить и пропустил удар ладонью по губам, но потом сориентировался, отклонился в сторону, пряча лицо, и сумел поймать её руки за запястья. Она попыталась вырваться, выкручивая руки, но он держал её крепко, вывернув их ей за спину, притиснул её к себе спиной, заговорил в ухо:
– Ну ты даёшь... Ничего себе прыть.
– Отстаньте!
Эта возня начала заводить его, вдыхая её запах, видя, как подрагивают чистые вьющиеся волосы на её затылке, ощущая её сопротивление и даже чувствуя его пропущенной пощёчиной на губах, он понял вдруг, как давно у него не было женщины, настоящей, горячей, а не расчётливой продажной проститутки. Вот ведь... Да плевать на Овидия!
Он рывком развернул рабыню лицом к себе, прижал к груди, всё также держа за запястья, попытался поцеловать в губы, но девчонка гневно дышала, сопротивляясь и сверкая глазами, дёрнулась, отвернула лицо, и он коснулся лишь её шеи, как раз под нижней челюстью у уха, где тонкая и нежная кожа.
Да в Тартар Овидия! Подальше со всеми его предрассудками... И Лелия – туда же! Всех их!
Встряхнул её с силой, аж голова мотнулась, снова дёрнул к себе, заводя её руки за спину, поймал её губы, сухие и горячие. Поцелуя не получилось, лишь коснулся губ, разжигаясь ещё больше. Ацилия дёрнулась в сторону, пряча лицо, склоняя его в бок и вниз.
