Неприязнь и страх, что вызывало каждое наше движение, мы видели каждый день. Теперь, когда мы с братьями и Вильцедом вышли из дома, перепуганные нашим появлением люди снова разбежались кто куда. Не понимаю, правда, зачем они вообще собирались у нашего дома. Их было человек десять, а одеты они все были как рыбаки. У одного даже была удочка. Как раз он и остался стоять около дома. Как только мы его заметили, пришлось немного поторопить и без того быстрого Вильцеда, как раз уже начавшего на месте нам о чем-то рассказывать. Это был Рыбак. Думаю, можно понять, что это за человек, приведя один простой пример: когда мы выходили из дома, нигде было не скрыться от палящего уже с самого утра алого солнца, но когда мы его заметили, тенью облака мгновенно накрыло весь наш поднебесный простор. Не то, чтобы мы его, Рыбака, и вправду боялись, но мы уж точно любили пошутить по поводу него. Говорят, он был человеком с такими странностями, что с ним никто всерьез не дружил, ведь одно его присутствие вгоняло в депрессию. Увидев его, нам только больше захотелось выпить, хотя изначально это хотелось делать лишь Френтосу, а я вообще пил редко, тем более хоть не с утра пораньше. Как говорил один старый друг Френтоса, Микола, когда-то пытавшийся напоить нашу сестру чаем с женским возбудителем, "Я пью не много...А, у вас есть? - выпивает залпом столько, сколько я не выпил бы за день. - Я пью много, только когда есть много."
Увы, быстро скрыться из поля зрения кого-либо на нашей "главной" дороге было уже как пару дней невозможно из-за дождей. Дорогу не размыло, а она, просто-напросто, всегда представляла из себя смесь грязи, песка, присыпанного крупами и зерном, махоркой, кое-где рыбой, и злостно досаждавшими родителям своими действиями, барахтающимися в ней детьми. Утопая в этом месиве по щиколодку, противно хлюпая и чавкая легкими замшевыми сапогами, на всякий случай надетыми мной для посещения Ренбира, я с трудом дотягивал ногу до ноги, и так же едва успевал за братьями и Вильцедом. Совсем скоро грязь вокруг должна была уже осушиться и закоптиться на солнце, но, увы, бледные, бархатные облачка не желали этого так просто допускать, скрывая за собой все еще оранжеый восходящий его диск.
Приятный влажный бриз разносился с моря, и кое-где, по сторонам, кричали люди. Утро давалось нашему городку довольно тяжело, ведь караванами оттуда часто выходили повозки, следуя с грузами, запряженные гнедыми, но почти всегда старыми и дряхлыми лошадьми, в сторону порта. Суда пришвартовывались ненадолго, дабы не выбиваться из планов. Живший пососедству в кузнице старик, словно леший обросший всюду седыми волосами, плечистый и сухой, отгонял от плавильни, от которой и за версту, казалось, несло жаром, непослушных детей, пока их за шиворот не оттягивали родители. Завидя нас, старик взял кочергу, раскаленную докрасна, и весело помахал нам ей, радуясь, что мы, возможно, еще к нему сегодня заглянем.
-Здраве будьте, ребят! - приветливо, роняя сажу с кочерги, горловым басом кричал нам кузнец. - Давеча, Соккон, мечишко не потрескался?
-Твое во век не потрескается. - улыбался ему я, проходя мимо, зная его манеру манить всех проходящих господ известным всей округе его мастерством, и желанием самолично на них обоих, его и его мастерство, взглянуть.
Тут и там слышались крики мужиков, запрягавшись еще минуту назад тройку несших за собой обоз товара с Лафена лошадей, теперь вдруг отказавшихся помогать их делам. Два мужика, уже немолодых, раскрасневшихся с похмелья, схватив моток веревок, вскочили с лавки у дома одного из них, и с криками нагнали одну из вдруг сбежавших лошадей, повязали ее, оседлав словно дикого быка, и свалили ее наземь. Разбрасывая копытами грязь даже в нашу сторону, пустив ее целую охапку в спину Френтосу, сильная молодая кобыла ржала, фыркала, извиваясь в путах, пока мужики довязывали ей копыта. Френтос нервно плюнул в сторону, оттирая рукавом мокрую и холодную, скопаную из глубин дороги, грязь, приняв такое за работу лошади, не привлекая к этому вины мужиков. Я ему решил немного в этом помочь, и на секунду нам всем пришлось для того остановиться. Мужики, глядя на нас теперь, только гадко ухмыльнулись, вроде думая "Так вам, бандитам!"
-Как думаешь, заплатят? - указывал товарищу на хозяина лошадей, бригадира грузчиков у лавки Седого, один из них.
-А думаешь, нет? - самоуверенно разминал порозовевшие с хоть какой-то работы ручища его товарищ.
Не проходит и минуты, как работники каравана отбирают лошадь у мужиков, вручая им каждому денег максимум на бутылку "похмельного спасения", и то кидая их в грязь, откуда мужики еще минуту пытаются их вытащить. Мы, тем временем, уже уходим куда дальше вниз по дороге, в сторону порта.
Обозы проезжают мимо, по грязи, довольно тяжело, и лошади еле-еле не застревают в ней. Бессолнечная прохлада после недавних дождей пробирает кучера мимо проезжавшей тройки до костей, и он, сам старый, как смерть бледный, краше в гроб кладут, сжимается в клубок руками и ногами, дабы закрыть ими рваный промерзший полушубок. Богачи, кроме торгашей, уже давно забыли о Кацере и делах с ней, и нищета с головой накрыла ее. Не мудрено, что люди вокруг, едва сводящие концы с концами, с такой завистью и злобой наблюдали тогда за каждым нашим движением - в одном лишь мешке Таргота мы несли больше средств, чем было у всех жителей новой Кацеры вместе взятых, учитывая даже торговцев и ремесленников. Просить и умолять эти жители также либо не умели вовсе, либо просто боялись. Коренных жителей Кацеры в городе и было еще пару семей, ненадолго уезжавших из города на время нападения на наше имение Думы и его подельников, и пожар они также пропустили. К слову, вообще странно, что Дума тогда заручился чьей-то помощью, ведь всегда он, как и Даллахан, был одиночкой, не державшим связи вообще ни с кем, оставаясь загадкой, жуткой и опасной, для всего населения Запада. Никто из нас троих с братьями не видел тех головорезов, но что они там и вправду были – факт.
Брущадка порта пусть и была немало занесена грязью, по ней передвигаться было уже куда проще и приятнее не только нам, но и обозам. Спустив с нас со всех грязь с помощью окто на нее, Френтос специально, для забавы, взял наиболее твердый ее кусок в руки, и кинул его, на немалое расстояние, прямо одному из стражников порта в спину, едва не сбив его с ног, испачкав весь зад его дублета. С лицом еще не проснувшегося не то гнева, не то удивления, стражник повернулся в нашу сторону, сразу решив, что с такого расстояния докинуть грязь до него и так точно мы бы не сумели. Не найдя виновников, он попросил товарища, спавшего стоя и обнимавшего при этом древко алебарды, отряхнуть его, в то время как сам уже собирался было во весь рот зевнуть. Помешало ему неожиданное ими обоими появление впереди еще десятерых стражников, в изголовье строя которых в сторону одного из кораблей, пришвартовавшихся в порту, шел молодой офицер. Стражники решили действовать незаметнее, пусть и офицеру на них явно было плевать. В порту тогда остановилось лишь четыре корабля, все довольно крупные, и последним из них приплыла, явно самая маленькая, торговая шхуна, загруженная тоннами ящиков точно и не ясно с чем, и капитан ее, с обветренным детским лицом барин в волчьей шубе, уже как раз регистрировал ее в будке регистратора, явно также, как и все вокруг, страшно не выспавшегося.
В порту не было тихо, и кислый запах овощей с ближайшей помойной кучи на территории чьей-то хаты разносился по нему бризом не хуже запаха свежего конского навоза, появившегося, кажется, лишь секунду назад. Звуки из города хорошо перебивались портовой суетой, грохотом колес обозов, ударов волн о мостовую, и росказнями Вильцеда о его ненормальных товарищах, которые то "Пошли ловить угря на макарошку", то "Выломали с борта доску на костер, и ей забили вдруг образовавшуюся на ее месте дыру с обратной стороны, когда корабль начал тонуть". По его словам, в порту Кацеры уже не останавливаются обычные пираты, а такие, как они, останавливаются лишь закупить товара, чаще популярное ныне вишневое вино, которое у них потом будет выпрашивать обнищавшая Налоговая. Как ни странно, Вильцед хорошо знал о делах Соляры с того момента, как он ушел в море. Было бы неплохо, если бы мы встретили его теперь и сами. Он был довольно умен, и с ним всегда было, о чем поговорить. Даже жаль, что его товарищи, еще прослышав о Шеагральминни, так скоро разбежались.
Портовый кран, странное металлическое сооружение, до сих пор удивительное нам, огромное и, кажется, совсем неустойчивое, работал сегодня сразу на два судна, явно не договорившиеся о его работе между собой. Должно быть, управлявший им человек нарочно, игнорируя крики с земли, и находясь на немалой высоте, складывал товары обеих сторон в одну кучу, пока работники, даже горожане, которым все еще не хватало на выпивку, разбирали их по телегам. Надо сказать, простым человеческим умом не понять действий торговцев старой закалки. Оба прораба носили тяжеленные ящики вместе со всеми, дабы хоть так сэкономить руйлу за лишнего работника...
Тут в наших планах вдруг образовалась трещина. Сразу до попойки, конечно, дело не дошло, и приветствовавшие нас в порту Попугаи, все еще с гневными лицами разминавшие руки, глядя на подходящую к ним десятку стражников, быстро сбегались с корабля на сушу, пусть и так было их не больше пяти человек, едва не валившихся с ног на землю со стеклянными от алкоголя глазами. Стражники решили, что наклевывается серьезный наезд на торгашей или терки с другими пиратами в озере, пускай оно и было размером с море...больше упоминать его размеры, пожалуй, не буду. Пираты позвали с собой Братьев Кацеры - это им донес еще кто-то из города, поскольку шли мы не так быстро, и кто-то наверняка мог, при желании, нас обогнать. Какие еще мысли могли быть у стражников, а точнее их командира, кроме как ни «Я должен помешать этому любой ценой!»?
-Чую, будет весело. - на ходу разомнул плечи и руки, мотая оборванными рукавами, Френтос.
-Да нет, все пучком, у нас есть абсолютное оружие против таких. Крупнокалиберный алкоголик-философ, названный Покрывалом. - свистя выбитым когда-то передним зубом, смеялся Вильцед.
-Что за прозвище? - удивился я.
-Услышите его, сами поймете. - махал руками товарищам, подпрыгивая на ходу, он.
И вправду, каких только выражений не узнаешь, проживая рядом с такими людьми, как вступившийся за своих товарищей первым крепкий на вид, звериной внешности, матрос Покрывало. Имя ему явно подходило как никакое другое. Не успели стражники подойти, и как следует закомандовать, как Покрывало принялся покрывать командующего собравшимися на пристани «укротителями беспорядков» офицера таким матом, что сидевшие на пристани чайки в ужасе улетели восвояси, оставив белые, и богатые полезными эскопаемыми, как говорили ученые из Ренбирской Академии Окто, подарки торговцам, никаких дел с которыми мы пока, возможно, не имели. Торговые Краалии всегда были нам чужды, а мы им были лишь сигналом к тревоге.
Офицер, конопатый, большебровый и злой юноша, был, поначалу, очень серьёзен. Через пару предложений Покрывала, которые, к тому же, никак не были связаны между собой, он был уже очень напуган. На службе он явно был по связям. Настоящий патриот, но родной язык, похоже, использовал хуже самого обычного, казалось бы, пирата.
-Крупнокалиберный...Карронада, прям. - усмехнулся я, наконец поняв смысл имени матроса.
-Меньше литра водки за день не выпивает, иначе на плаву держаться не будет. - добавил Вильцед.
Долго стоять на месте зрителями нам не пришлось тоже. Пока Покрывало рассказывал о своей интимной жизни с родственниками собравшихся стражников, с просони не способных даже дать ему в нос, мы уже давно были на корабле. Кроме того, что уже вышло изо рта матроса, у него явно было еще много заранее подготовленных фраз и предложений. Они не понадобились. Командовавший стражниками офицер вдруг жестом вынудил стражников "осадить", и как можно быстрее покинуть пиратов. Им в след Покрывало, мерзко сжав скулы, смачно плюнул.
-Не хочу с такими выродками даже разговаривать. - растерянно, но притворяясь злым и серьезным, говорил офицер.
-Что-то они сильно борзые. Нужно вернуться чуть позже, выбить ордер на их арест, и устроить им встречную делегацию. Посмотрим, как они на нарах будут лепетать. - с более подходящим для ситуации агрессивным, бандитским лицом говорил старый старжник с носом кукурузного початка.
Едва ловя пиратов, явно в стельку пьяных, валившихся с трапа в воду, мы взошли на борт. Что не удивительно, встретило нас общество полутрупов, ходячей жижи и всего одного адекватного пирата. Стоило нам подойти к этому самому пирату, как выяснилось, что он и вовсе спит стоя, зачем-то подвязав себя по подмышкам мачтами. Выпивки на корабле уже, скорее всего, не осталось, зато был, всегда готовый сгонять за догоном, Вильцед. Он видел нарисовавшуюся за время его отсутствия картину, поэтому, не прощаясь, лишь в ужасе икнув, взял деньги и отправился за выпивкой, попросив нас троих его "немного подождать". Пираты уже совсем не обращали на нас внимания, будто нас на корабле и вовсе не было. Тем не менее, в начале они все равно успели все вместе протянуть "Ооооооо", после чего более, чем половину из них, как по команде, вырвало. И без Вильцеда нам сразу стало веселее от лицезрения подобного "чужого веселья", и мы решили не сидеть, смиренно его дожидаясь. Было занятие и поинтереснее.
Настоящие дебаты разразились за столом между представителями еле двигавшихся, заставлявших каждым своим движением скрипеть под ними доски, ходячими жижами, а также совсем не понимающими смысла собственных слов, полутрупами. Прозванные ходячими жижами, толстые матросы, во главе со штурманом, объясняли, что пить надо было не в порту, а уже в море, потому как тут всех достает стража, хоть и звучало это примерно, как «Вот бабка моя знала всегда все хлебные места, где выпить можно, а где пить - ***да. » или что-то в этом роде. Как ни говори, а слова того штурмана, вообще странным образом попавшего на такую должность при его весе, до полутрупов явно не доходили, да и до остальных жиж тоже. Его, спьяну, это, конечно, совсем не волновало. Зато выражения его очень волновали и радовали нас. Должно быть, не один Покрывало славился в их компании "даром речи".
Помимо нас, эти слова дошли и до капитана судна, некоего Синяка Картофеля. Это был не единственный экипаж и корабль этой весёлой, хоть и, якобы, преступной краалии, но явно один из самых важных. Имя капитана их я, пожалуй, объяснять не буду. Картофель был староват, бледноват, бородат, дряхловат, и явно пьяноват. Даже слишком - слишком пьян. Икая через каждую связку слов, бормоча себе под нос, он уже вот-вот был готов пойти по течению, однако его пиратскую твердость водкой так просто не побьешь, пускай он был уже на грани. Он уже был готов просто-напросто "ворваться" в дискусии, однако вместо этого ворвался лишь в пустую бочку из-под пива. Оказалось, бочка была не совсем пустая, а капитан был уже не так тверд в своем намерении "самому черту рога сломать", как он говорил каждому пирату, на которого теперь натыкался то ногами, то руками, то, иногда, телом целиком, когда спотыкался о них.
Увы, быстро скрыться из поля зрения кого-либо на нашей "главной" дороге было уже как пару дней невозможно из-за дождей. Дорогу не размыло, а она, просто-напросто, всегда представляла из себя смесь грязи, песка, присыпанного крупами и зерном, махоркой, кое-где рыбой, и злостно досаждавшими родителям своими действиями, барахтающимися в ней детьми. Утопая в этом месиве по щиколодку, противно хлюпая и чавкая легкими замшевыми сапогами, на всякий случай надетыми мной для посещения Ренбира, я с трудом дотягивал ногу до ноги, и так же едва успевал за братьями и Вильцедом. Совсем скоро грязь вокруг должна была уже осушиться и закоптиться на солнце, но, увы, бледные, бархатные облачка не желали этого так просто допускать, скрывая за собой все еще оранжеый восходящий его диск.
Приятный влажный бриз разносился с моря, и кое-где, по сторонам, кричали люди. Утро давалось нашему городку довольно тяжело, ведь караванами оттуда часто выходили повозки, следуя с грузами, запряженные гнедыми, но почти всегда старыми и дряхлыми лошадьми, в сторону порта. Суда пришвартовывались ненадолго, дабы не выбиваться из планов. Живший пососедству в кузнице старик, словно леший обросший всюду седыми волосами, плечистый и сухой, отгонял от плавильни, от которой и за версту, казалось, несло жаром, непослушных детей, пока их за шиворот не оттягивали родители. Завидя нас, старик взял кочергу, раскаленную докрасна, и весело помахал нам ей, радуясь, что мы, возможно, еще к нему сегодня заглянем.
-Здраве будьте, ребят! - приветливо, роняя сажу с кочерги, горловым басом кричал нам кузнец. - Давеча, Соккон, мечишко не потрескался?
-Твое во век не потрескается. - улыбался ему я, проходя мимо, зная его манеру манить всех проходящих господ известным всей округе его мастерством, и желанием самолично на них обоих, его и его мастерство, взглянуть.
Тут и там слышались крики мужиков, запрягавшись еще минуту назад тройку несших за собой обоз товара с Лафена лошадей, теперь вдруг отказавшихся помогать их делам. Два мужика, уже немолодых, раскрасневшихся с похмелья, схватив моток веревок, вскочили с лавки у дома одного из них, и с криками нагнали одну из вдруг сбежавших лошадей, повязали ее, оседлав словно дикого быка, и свалили ее наземь. Разбрасывая копытами грязь даже в нашу сторону, пустив ее целую охапку в спину Френтосу, сильная молодая кобыла ржала, фыркала, извиваясь в путах, пока мужики довязывали ей копыта. Френтос нервно плюнул в сторону, оттирая рукавом мокрую и холодную, скопаную из глубин дороги, грязь, приняв такое за работу лошади, не привлекая к этому вины мужиков. Я ему решил немного в этом помочь, и на секунду нам всем пришлось для того остановиться. Мужики, глядя на нас теперь, только гадко ухмыльнулись, вроде думая "Так вам, бандитам!"
-Как думаешь, заплатят? - указывал товарищу на хозяина лошадей, бригадира грузчиков у лавки Седого, один из них.
-А думаешь, нет? - самоуверенно разминал порозовевшие с хоть какой-то работы ручища его товарищ.
Не проходит и минуты, как работники каравана отбирают лошадь у мужиков, вручая им каждому денег максимум на бутылку "похмельного спасения", и то кидая их в грязь, откуда мужики еще минуту пытаются их вытащить. Мы, тем временем, уже уходим куда дальше вниз по дороге, в сторону порта.
Обозы проезжают мимо, по грязи, довольно тяжело, и лошади еле-еле не застревают в ней. Бессолнечная прохлада после недавних дождей пробирает кучера мимо проезжавшей тройки до костей, и он, сам старый, как смерть бледный, краше в гроб кладут, сжимается в клубок руками и ногами, дабы закрыть ими рваный промерзший полушубок. Богачи, кроме торгашей, уже давно забыли о Кацере и делах с ней, и нищета с головой накрыла ее. Не мудрено, что люди вокруг, едва сводящие концы с концами, с такой завистью и злобой наблюдали тогда за каждым нашим движением - в одном лишь мешке Таргота мы несли больше средств, чем было у всех жителей новой Кацеры вместе взятых, учитывая даже торговцев и ремесленников. Просить и умолять эти жители также либо не умели вовсе, либо просто боялись. Коренных жителей Кацеры в городе и было еще пару семей, ненадолго уезжавших из города на время нападения на наше имение Думы и его подельников, и пожар они также пропустили. К слову, вообще странно, что Дума тогда заручился чьей-то помощью, ведь всегда он, как и Даллахан, был одиночкой, не державшим связи вообще ни с кем, оставаясь загадкой, жуткой и опасной, для всего населения Запада. Никто из нас троих с братьями не видел тех головорезов, но что они там и вправду были – факт.
Брущадка порта пусть и была немало занесена грязью, по ней передвигаться было уже куда проще и приятнее не только нам, но и обозам. Спустив с нас со всех грязь с помощью окто на нее, Френтос специально, для забавы, взял наиболее твердый ее кусок в руки, и кинул его, на немалое расстояние, прямо одному из стражников порта в спину, едва не сбив его с ног, испачкав весь зад его дублета. С лицом еще не проснувшегося не то гнева, не то удивления, стражник повернулся в нашу сторону, сразу решив, что с такого расстояния докинуть грязь до него и так точно мы бы не сумели. Не найдя виновников, он попросил товарища, спавшего стоя и обнимавшего при этом древко алебарды, отряхнуть его, в то время как сам уже собирался было во весь рот зевнуть. Помешало ему неожиданное ими обоими появление впереди еще десятерых стражников, в изголовье строя которых в сторону одного из кораблей, пришвартовавшихся в порту, шел молодой офицер. Стражники решили действовать незаметнее, пусть и офицеру на них явно было плевать. В порту тогда остановилось лишь четыре корабля, все довольно крупные, и последним из них приплыла, явно самая маленькая, торговая шхуна, загруженная тоннами ящиков точно и не ясно с чем, и капитан ее, с обветренным детским лицом барин в волчьей шубе, уже как раз регистрировал ее в будке регистратора, явно также, как и все вокруг, страшно не выспавшегося.
В порту не было тихо, и кислый запах овощей с ближайшей помойной кучи на территории чьей-то хаты разносился по нему бризом не хуже запаха свежего конского навоза, появившегося, кажется, лишь секунду назад. Звуки из города хорошо перебивались портовой суетой, грохотом колес обозов, ударов волн о мостовую, и росказнями Вильцеда о его ненормальных товарищах, которые то "Пошли ловить угря на макарошку", то "Выломали с борта доску на костер, и ей забили вдруг образовавшуюся на ее месте дыру с обратной стороны, когда корабль начал тонуть". По его словам, в порту Кацеры уже не останавливаются обычные пираты, а такие, как они, останавливаются лишь закупить товара, чаще популярное ныне вишневое вино, которое у них потом будет выпрашивать обнищавшая Налоговая. Как ни странно, Вильцед хорошо знал о делах Соляры с того момента, как он ушел в море. Было бы неплохо, если бы мы встретили его теперь и сами. Он был довольно умен, и с ним всегда было, о чем поговорить. Даже жаль, что его товарищи, еще прослышав о Шеагральминни, так скоро разбежались.
Портовый кран, странное металлическое сооружение, до сих пор удивительное нам, огромное и, кажется, совсем неустойчивое, работал сегодня сразу на два судна, явно не договорившиеся о его работе между собой. Должно быть, управлявший им человек нарочно, игнорируя крики с земли, и находясь на немалой высоте, складывал товары обеих сторон в одну кучу, пока работники, даже горожане, которым все еще не хватало на выпивку, разбирали их по телегам. Надо сказать, простым человеческим умом не понять действий торговцев старой закалки. Оба прораба носили тяжеленные ящики вместе со всеми, дабы хоть так сэкономить руйлу за лишнего работника...
Тут в наших планах вдруг образовалась трещина. Сразу до попойки, конечно, дело не дошло, и приветствовавшие нас в порту Попугаи, все еще с гневными лицами разминавшие руки, глядя на подходящую к ним десятку стражников, быстро сбегались с корабля на сушу, пусть и так было их не больше пяти человек, едва не валившихся с ног на землю со стеклянными от алкоголя глазами. Стражники решили, что наклевывается серьезный наезд на торгашей или терки с другими пиратами в озере, пускай оно и было размером с море...больше упоминать его размеры, пожалуй, не буду. Пираты позвали с собой Братьев Кацеры - это им донес еще кто-то из города, поскольку шли мы не так быстро, и кто-то наверняка мог, при желании, нас обогнать. Какие еще мысли могли быть у стражников, а точнее их командира, кроме как ни «Я должен помешать этому любой ценой!»?
-Чую, будет весело. - на ходу разомнул плечи и руки, мотая оборванными рукавами, Френтос.
-Да нет, все пучком, у нас есть абсолютное оружие против таких. Крупнокалиберный алкоголик-философ, названный Покрывалом. - свистя выбитым когда-то передним зубом, смеялся Вильцед.
-Что за прозвище? - удивился я.
-Услышите его, сами поймете. - махал руками товарищам, подпрыгивая на ходу, он.
И вправду, каких только выражений не узнаешь, проживая рядом с такими людьми, как вступившийся за своих товарищей первым крепкий на вид, звериной внешности, матрос Покрывало. Имя ему явно подходило как никакое другое. Не успели стражники подойти, и как следует закомандовать, как Покрывало принялся покрывать командующего собравшимися на пристани «укротителями беспорядков» офицера таким матом, что сидевшие на пристани чайки в ужасе улетели восвояси, оставив белые, и богатые полезными эскопаемыми, как говорили ученые из Ренбирской Академии Окто, подарки торговцам, никаких дел с которыми мы пока, возможно, не имели. Торговые Краалии всегда были нам чужды, а мы им были лишь сигналом к тревоге.
Офицер, конопатый, большебровый и злой юноша, был, поначалу, очень серьёзен. Через пару предложений Покрывала, которые, к тому же, никак не были связаны между собой, он был уже очень напуган. На службе он явно был по связям. Настоящий патриот, но родной язык, похоже, использовал хуже самого обычного, казалось бы, пирата.
-Крупнокалиберный...Карронада, прям. - усмехнулся я, наконец поняв смысл имени матроса.
-Меньше литра водки за день не выпивает, иначе на плаву держаться не будет. - добавил Вильцед.
Долго стоять на месте зрителями нам не пришлось тоже. Пока Покрывало рассказывал о своей интимной жизни с родственниками собравшихся стражников, с просони не способных даже дать ему в нос, мы уже давно были на корабле. Кроме того, что уже вышло изо рта матроса, у него явно было еще много заранее подготовленных фраз и предложений. Они не понадобились. Командовавший стражниками офицер вдруг жестом вынудил стражников "осадить", и как можно быстрее покинуть пиратов. Им в след Покрывало, мерзко сжав скулы, смачно плюнул.
-Не хочу с такими выродками даже разговаривать. - растерянно, но притворяясь злым и серьезным, говорил офицер.
-Что-то они сильно борзые. Нужно вернуться чуть позже, выбить ордер на их арест, и устроить им встречную делегацию. Посмотрим, как они на нарах будут лепетать. - с более подходящим для ситуации агрессивным, бандитским лицом говорил старый старжник с носом кукурузного початка.
Едва ловя пиратов, явно в стельку пьяных, валившихся с трапа в воду, мы взошли на борт. Что не удивительно, встретило нас общество полутрупов, ходячей жижи и всего одного адекватного пирата. Стоило нам подойти к этому самому пирату, как выяснилось, что он и вовсе спит стоя, зачем-то подвязав себя по подмышкам мачтами. Выпивки на корабле уже, скорее всего, не осталось, зато был, всегда готовый сгонять за догоном, Вильцед. Он видел нарисовавшуюся за время его отсутствия картину, поэтому, не прощаясь, лишь в ужасе икнув, взял деньги и отправился за выпивкой, попросив нас троих его "немного подождать". Пираты уже совсем не обращали на нас внимания, будто нас на корабле и вовсе не было. Тем не менее, в начале они все равно успели все вместе протянуть "Ооооооо", после чего более, чем половину из них, как по команде, вырвало. И без Вильцеда нам сразу стало веселее от лицезрения подобного "чужого веселья", и мы решили не сидеть, смиренно его дожидаясь. Было занятие и поинтереснее.
Настоящие дебаты разразились за столом между представителями еле двигавшихся, заставлявших каждым своим движением скрипеть под ними доски, ходячими жижами, а также совсем не понимающими смысла собственных слов, полутрупами. Прозванные ходячими жижами, толстые матросы, во главе со штурманом, объясняли, что пить надо было не в порту, а уже в море, потому как тут всех достает стража, хоть и звучало это примерно, как «Вот бабка моя знала всегда все хлебные места, где выпить можно, а где пить - ***да. » или что-то в этом роде. Как ни говори, а слова того штурмана, вообще странным образом попавшего на такую должность при его весе, до полутрупов явно не доходили, да и до остальных жиж тоже. Его, спьяну, это, конечно, совсем не волновало. Зато выражения его очень волновали и радовали нас. Должно быть, не один Покрывало славился в их компании "даром речи".
Помимо нас, эти слова дошли и до капитана судна, некоего Синяка Картофеля. Это был не единственный экипаж и корабль этой весёлой, хоть и, якобы, преступной краалии, но явно один из самых важных. Имя капитана их я, пожалуй, объяснять не буду. Картофель был староват, бледноват, бородат, дряхловат, и явно пьяноват. Даже слишком - слишком пьян. Икая через каждую связку слов, бормоча себе под нос, он уже вот-вот был готов пойти по течению, однако его пиратскую твердость водкой так просто не побьешь, пускай он был уже на грани. Он уже был готов просто-напросто "ворваться" в дискусии, однако вместо этого ворвался лишь в пустую бочку из-под пива. Оказалось, бочка была не совсем пустая, а капитан был уже не так тверд в своем намерении "самому черту рога сломать", как он говорил каждому пирату, на которого теперь натыкался то ногами, то руками, то, иногда, телом целиком, когда спотыкался о них.
