- Как скажете. Тогда я просто сбегу отсюда после вашего уезда и все равно поступлю на службу. Правда, скорее всего, обычным рядовым солдатом. Но если бы вы составили мне протекцию, а у вас есть связи, я знаю, ведь полковники бывшими не бывают, то меня бы взяли на должность сестры милосердия и тогда я бы занялась любимым делом, а вы бы не переживали, что меня выставят пушечным мясом и убьют в первые же минуты боя. – Да, это был шантаж. Я поступила жестоко с единственным человеком, который здесь искренне любил и заботился обо мне, пусть и очень своеобразно. Но я не могла отпустить его, не зная точно, вернется он или нет. Я не боюсь своей смерти, но для меня нет ничего страшнее смерти моих близких.
- Что же ты творишь, глупая… - Я видела его полный горечи взгляд, но понимала, что он сдается. Директор же просто молча в полном шоке попеременно смотрел то на одного, то на другого и дар речи никак не желал к нему возвращаться. Я не питала иллюзий об его отношении ко мне лично, я для него всегда была как кость в горле, ведь я непредсказуемый ребенок, на которого не действуют ни воспитательные методы в виде кнута и пряника, ни какие либо-аргументы убеждения в принципе от тех людей, которых я не уважаю и не доверяю. И в местном карцере я частенько сидела за свое упрямство, что он мне стал уже родным и чуть ли не розгами избивали мое тощее детское тельце, которое, казалось, и от дуновения ветерка рассыплется. Но я все еще жива. И если меня не убили эти добрые и заботливые люди, то, наверное, ничто уже не сможет погубить такое чудовище, как я.
Спустя день, собрав нехитрые пожитки, мы с Владиславом Игнатьевичем отбыли навстречу новой главе нашей жизни, хорошей или плохой, никто нам не скажет. Но я понимала, что ни за что не брошу этого человека одного, хоть я понимаю, он всю жизнь военный и побывал во многих горячих точках, получив многочисленные ранения, причем некоторые несовместимые с жизнью (но мой тренер крутой мужик, всех удивил, оказавшись на редкость живучим, прямо как я) пока его окончательно не забраковали по состоянию здоровья. Ему пожаловали звание полковника, чтобы он спокойно доживал свою жизнь в обычном мире, никак не связанном с войной. Но мой тренер, прожив около десятка лет обычной жизни и даже прикипев к одной детдомовской девчонке не смог остаться в стороне, когда вспыхнула новая война. Ну что ж, а я не могла остаться в стороне, когда близкий мне человек может снова остаться один и погибнуть, так же, как и жил долгое время, в одиночестве.
Глава 13.
Прошло уже несколько месяцев как мы прибыли на место боевых действий. Все это время я училась правильно выполнять свои обязанности сестры милосердия. Владислав Игнатьевич похлопотал за меня и с его легкой руки меня действительно приняли на службу медицинской сестрой. Первое время я была помощницей, не забывая внимательно изучать действия старших более опытных в этом деле товарищей. Рук катастрофически не хватало, и я довольно быстро переквалифицировалась из простой помощницы в сестру милосердия.
Раненных было много. Очень много. Крики боли и ужаса не прекращались ни на секунду. Я старалась помочь как можно большему количеству солдат. Лекарств тоже не всегда хватало, особенно с обезболивающим эффектом. Однажды не выдержав, я насобирала трав, которые судя по прочитанным когда-то мной книгам обладали подобным эффектом, хоть и слабовыраженным, по сравнению с современными препаратами, сделала настои и давала их пациентам. Понимала, что помощь от травок так себе, но это было лучше, чем ничего. Мне было искренне жаль этих молодых еще ребят, совсем зеленых и не успевших повидать в своей жизни почти ничего, кроме боли и смерти их павших товарищей, всех ужасов этой войны…
Часто, когда выдавались свободные минутки я просто сидела с ними, ласково поглаживая по голове, иногда даже рассказывала какие-то сказки, это не уменьшало их боль, нет, но они улыбались, кажется, веря в то, что все будет хорошо, скоро война закончится и они вернутся к своим дорогим людям. У кого-то дома оставались родители, постоянно пишущие им письма и ждущие сыновей обратно, у кого-то были невесты, друзья, братья, сестры… Каждый из этих ребят мог мне рассказать что-то хорошее о тех, кто ждал их… И почти большая часть из них погибала… Кто-то умирал от заражения, кто-то от кровопотери (было много тех, кого привозили чуть ли не по частям, руки-ноги отдельно, тело отдельно). Кто-то просто сходил с ума, не выдержав физической боли и потеряв своих товарищей. У многих психика не выдерживала и люди просто ломались. Я видела все это и не понимала почему… За что? За что с ними так? Неужели глупый конфликт сторон, который развязали политические деятели с целью обогатиться за чужой счет стоит ТАКИХ жертв? Мне казалось, что всех сторонников этой гребаной войны надо собрать и притащить сюда, даже не на поле битвы, а сюда, где лежат раненные и павшие в бою солдаты, где идет такой смрад от гнилой и жженой человеческой плоти, что слезятся глаза. И заставить их не просто смотреть, а слушать, что говорят в полу бреду эти по сути мальчики, которых жизнь закинула в этот ад. А затем посмотреть в глаза близким тех, кто умер жестокой смертью и лично приносить им свои соболезнования.
С Владиславом Игнатьевичем за это время вы виделись всего несколько раз. Он командовал взводом спецвойск и с боем прорывался к победе. Вот уже полгода как я нахожусь в этом аду. Но рано или поздно война закончится, а пока я нужна здесь и не только своему тренеру, а этим ребятам, что лежат на больничных койках и стонут от жестокой боли.
Промыв руки специальным раствором, я готовилась ставить капельницу для Рената, потерявшего много крови, я искренне надеялась, что переливание ему поможет и он все-таки выживет, хоть и останется при этом без правой ноги. Донорской крови отчаянно не хватало, поэтому многие из медсестер сдавали свою, мне повезло, у меня была универсальная группа крови, которая подходила почти всем, так что, по сути, сейчас я собиралась вливать свою кровь этому несчастному мальчику. Я радовалась, что хоть чем-то могу помочь, ведь, не смотря на все мои старания как медицинской сестры, все же большая часть раненных погибала и я ничего не могла с этим поделать… От частой сдачи крови у меня периодически кружилась голова и немного немели руки, но это было почти незаметно, сдавала кровь я в разумных пределах, зная, что если с этим переусердствовать, то можно надолго выйти из строя, а как я уже говорила, рук и так не хватало.
Из-за перегородки возникла голова медсестры Алены, с которой мы находились в приятельских отношениях, и она отчего то тихо и как-то неуверенно меня позвала:
- Стась… - Здесь все называли меня так. Я почти отвыкла от мерзкого: Настька…
- Чего тебе, Ален? Я сейчас Стрельцову капельницу ставлю, подойду попозже.
- Тут это… Не знаю, как тебе сказать… - Я вопросительно подняла бровь.
- Твой Владислав Игнатьевич… В общем, он серьезно ранен и… Боюсь, это конец для него… - Она неловко переминалась с ноги на ногу. А я застыла. – Подойди в девятую палату, он просил тебя позвать. – И резка развернувшись, исчезла. Мои ноги стали словно ватой набитые. Такое непривычное чувство. На негнущихся ногах я проследовала к указанной палате. Открыла дверь и увидела его… Единственного человека, которому не было плевать на меня. Того, кто сам того не ведая заменил мне отца. Он выглядел плохо. Испарина лбу, бледное лицо и прикрытое сверху, уже окрашивающейся в красное простыней нижняя часть тела. Я сглотнула ком в горле.
- Ну здравствуй… - Сипло произнес он. – Моя храбрая девочка…
- Дядя Влад… - Я подошла и взяла его за руку, немного сжала.
- Вот и пришел мой конец… Долгую для солдата жизнь я прожил… Да счастливую…Благодаря тебе, девочка. – Он улыбнулся, хоть я и знала, как ему сейчас больно. Горячие слезы лились по моим щекам, а я даже не замечала этого. Я понимала, это действительно конец. В этот раз он не смог перехитрить костлявую.
- Пожалуйста… Не умирайте… У меня ведь больше никого нет… - Глупо было о таком просить, но я не могла просто его отпустить. Я так верила в его удачу, какую-то сверхъестественную неуязвимость, ведь он так много раз был близок к смерти и каждый раз уходил от нее, словно смеясь ей в лицо. Но как известно, все когда-нибудь кончается. И везение тоже.
- Я знаю, малышка… Прости старика…Я тебя подвел. – В глазах его грусть.
- Вы еще в самом расцвете сил чтобы умирать! Вам же всего пятьдесят! Вы еще хоть куда! – Я улыбаюсь сквозь слезы… Мне так не хочется, чтобы перед своим уходом он видел только мое грустное с нотками отчаяния лицо. Я должна быть сильной. Он должен запомнить мою улыбку. Только ее.
- Спасибо, Стаська… - Голос его затихает, я все еще держу его за руку. Скорее всего, это его последние слова. – Пообещай мне, что ты не будешь одинокой. Ты обязательно найдешь близкого человека и будешь счастлива… Это мое последнее желание как отца… - Он последний раз посмотрел мне в лицо и в его глазах я увидела ту безусловную любовь, что бывает только у родителя к своему ребенку. Он все это время тоже считал меня своей дочерью…Мне хотелось кричать от боли потери близкого человека. Но я просто протянула руку к его голове и мягко погладила по коротким волосам, нежно улыбаясь в ответ:
- Я люблю тебя, папка… - Его лицо застыло в счастливой улыбке, он тихо ушел. Я проводила его. Он не был один, как я того и хотела. Спи спокойно, отец. Плевать кто был моим биологическим отцом, я даже плевок в его сторону пожалела бы, но этот человек был моей опорой, моим другом, отцом. Он не бросал меня до самого конца. Таких как он больше нет. Я молча вытерла слезы и ушла из палаты. Его уже уносили на погребение. Зашедшие удивились выражению его лица, ведь перед смертью он испытывал ужасные боли, но выражение на его челе было счастливым и безмятежным. Я зашла в свою маленькую палатку, где коротала короткие между дежурствами ночи и просто села в углу, обхватив руками колени уткнулась в них лбом. Моя душа разрывалась на части, все мое существо наполняла невыразимая боль и пустота.
Глава 14.
Не знаю сколько прошло времени, как я так просидела. Но в палатку кто-то вошел, кажется это были солдаты, одного из них я уже лечила, у него была серьезная рана, но я его выходила, чему была очень рада тогда. Да, прошло всего пару месяцев как я питала надежды на окончание войны и о том, как мы с моим тренером вернемся обратно. Но судьба распорядилась иначе.
Кажется, ребята выражали мне соболезнования. Все здесь знали, что я с Владиславом Игнатьевичем приехала, думали я его родная дочь. Мне стало так горько от этой мысли… Почему раньше я ему не сказала, что тоже все это время считала его своим отцом… Парни продолжали что-то говорить, я просто их не слышала и никак не реагировала. Затем один из них подошел и несколько грубо поднял наверх, схватив при этом за руку. Смысл его слов начал доходить до меня не сразу:
- Вот и нет больше папочки, недотрога ты наша. – И он мерзко хихикнул. А затем вытащил из моей палатки, где стояли еще четверо его дружков.
- Тебе, наверное, грустно, красавица? Ты плакала, а мы тебя утешим, да, ребята? – И они все весело заулюлюкали, когда он толкнул меня к ним.
- Отвалите. – Грубо ответила я, убрав руку со своего плеча одного из парней.
- Как не приветливо. Ай-яй-яй… – Поцокал грубо вытащивший из палатки меня юноша. – Мы что тебе не нравимся? А зря, девчонки все довольны. – Он заулыбался, поглядывая на ребят, видимо, в поисках поддержки.
- Рада за них. Что вам от меня нужно?
- Ну как что. И так понятно. Любви и ласки, конечно! – Он пошло ухмыльнулся, обведя мою фигуру в довольно широковатом рабочем халате похотливым взглядом. – Держите ее. Сейчас повеселимся. Давно я хотел эту малышку попробовать, уж больно сладкая. – Этот урод даже облизнулся, а парни начали подходить с обеих сторон.
Двоих я вырубила почти сразу, третьего добить не успела, оставшиеся трое не спасовали, а накинулись на меня как голодные звери. Скрутив и отпинав в отместку за товарищей, эти мерзкие существа ударили меня по голове, и я больше не могла продолжать так резво сопротивляться. Черт, и все мои тренировки не помогли… Если бы их было чуть меньше… Дальнейшее я помнила обрывками. Кажется, их главный раздвинул мне ноги и взял силой, я почти ничего не чувствовала, периодически отключаясь, просто было мерзко. Затем и остальные хотели присоединиться к своему дружку, но кто-то их спугнул. Потом, меня кто-то поднял на руки и куда-то понес. И я окончательно отключилась.
Пришла в себя я в своей маленькой палатке на своей кровати. Все тело болело, на нем живого места не было. Я застонала и, наверное, довольно громко, в палатку тут же зашла Алена.
- Ты как? – Сочувствующе спросила.
- Как после курорта. – Я криво улыбнулась разбитой губой и поморщилась от боли.
- Кто тебя так? Когда Вячеслав Ильич тебя нашел ты лежала избитой и окровавленной у своей палатки. Это, наверное, наши враги постарались, забрались в наш лагерь и поиздевались над вражеской медсестрой. – Она всерьез верила в то, что говорила.
- Те, кто поступил так хуже фашистов. – Я усмехнулась. – Я их не видела, меня ударили по голове, а дальше что было, мы можем увидеть по следам на моем теле.
- Боже… Какой ужас… Ты потеряла своего отца и тут же с тобой сотворили это… Это так ужасно! – Воскликнула она, взмахнув руками.
- Ага, вышло как-то не очень. – Криво улыбнулась.
Прошло около месяца, восстанавливалась я быстро. У меня были трещины на паре ребер, ушиб челюсти, вывих плечевого сустава и еще что-то по мелочи. Все это время от меня хотели добиться кто же все это со мной сотворил. Я молчала. Эти ребятки хотели повеселиться, что ж, скоро я их повеселю.
Все это время Аленка старалась меня поддержать и это было даже в какой-то степени мило. Она думала, что у меня просто не проходит шок от произошедшего и поэтому я молчу и ничего не хочу обсуждать. А как-то раз она сказала, что я похожа на Чарли из фильма «Воспламеняющая взглядом». Говорила, взгляд у меня такой, будто я хочу сжечь все дотла. Меня не радовала ее проницательность, но правда была такова: я хочу уничтожить тех, кто совершает недостойные и непоправимые поступки. Те поступки, которые нельзя простить. Черт подери, да, я жестока и хоть не мне решать, но я все равно считаю, что такие люди не должны существовать в этом мире. Когда-нибудь я обязательно стану более гуманной, но не сейчас…
Я выжидала два месяца, пока один из тех парней окажется на больничной койке. Их всех я запомнила в лицо. Так что, я не ошибусь. Мысленно усмехнулась. Что ж, красавчики, всему свое время…
Этот парнишка получил довольно сильные ожоги и надрывно кричал, чтобы ему дали обезболивающее. Я лично взяла его под свою опеку. Поставила капельницу с обычной глюкозой под видом обезболивающего. Что поделать, его и так не много, а он еще пригодится более достойным людям, так что совесть меня совсем не мучала. Этого парня звали Валера, это он тогда ударил меня сзади по голове, что я почти отключилась. И он хотел попользовать меня после своего дружка, но жизнь забавная штука, никогда не знаешь, как повернется удача. Сегодня ты на коне, а завтра конь на тебе. Я ухмыльнулась.
